Журнал «Юность» №03/2023 - читать онлайн

Человек человеку пишет тестовое послание.

Он – за рабочим столом, у компьютера,

Она – со смартфоном и с яблоком на диване,

С головой сидит в соцсети. Тут приходит оповещение —

И зарождается связь, и начинается длительное общение.

Виделись? Пару раз и давно, но могли и вовсе не видеться

(У самой подруга – с парнем из чата уже несколько лет).

Можно не отвечать – никто не обидится.

Ну, ответила – ничего предосудительного в этом нет,

Даже если замужем или скована еще чем-то убийственным.

Написать не значит прийти к нему в номер. Так что за беда?

И вот он пишет, она отвечает, —

И все становится опасно, таинственно:

Ожидание и сомнения, дрожь души и тела волнение,

И так скучен привычный пейзаж, и так горько забвение —

На три дня… на неделю… на месяцы… навсегда…

Да-да-да, навсегда, здесь ведь действуют те же законы-повадки.

Что запомнится после несостоявшейся встречи в сухом осадке?

Скорые переклички: «Ты здесь еще?» – «Я в порядке»,

Трогательные подарки – картинки, фото, стихотворения,

О карниз звонкой капли удар – и мгновенное сердцебиение:

С этим звуком приходит из мессенджера оповещение,

Обостряя рассветный сон, как объятия, торопливый и сладкий.

А что останется от эфемерной связи, которую даже лавина пыли

Не погребет под собою, уже сровнявшая век двадцатый, кровавый,

и Трепетную Античность – ту, что мы для себя воскресили

Только благодаря понятной,

Дышащей, влажной, плотной, тяжелой и всеобъятной,

Чьей-то не виртуальной – плотской живой любви?

Я никогда в своей жизни не крутила романа с левшой,

я никогда не бывала в Египте и не видела пирамид,

про которые тот, кто видел, говорит,

что это обыкновенная бутафория,

я покидаю Петербург крайне редко и ненадолго,

и уезжаю не дальше, чем в Псковскую область, —

а ты говоришь, что моя жизнь необычайна,

что она увлекательна и многогранна,

да кто бы говорил: ты летом не вылезаешь из Средиземного моря,

у тебя основная квартира в Мюнхене, вторая в Вене,

свой дом за городом, «Джип» в гараже,

евроремонт в местах общего пользования и на кухне

и вода не капает из крана.

Мои стихи приходят, когда захотят, и я ими не управляю,

Они хромают на все четыре стопы, как считает фанатик Пушкина,

моя мама до старости будет числить меня в инфантилах,

я пишу диссертацию четвертый год,

муссируя один и тот же абзац из первой главы,

и, в общем, жизнь не заладилась, и я, наверное, неудачник, —

а ты говоришь, что я умная и ни на кого не похожая,

и смеешься, как сумасшедший, над каждой моей фразой,

да кто бы говорил: у тебя пять языков и сто пять публикаций,

ты бакалавр всего, чего только сумел,

у тебя ученая степень по философии,

ты во сне беседуешь с Кантом и жалуешься ему на Гегеля

и поступил в Сорбонну с первого раза.

Мои роскошные волосы стали уже совсем не те, что раньше,

мой муж бегает к моей лучшей подруге в строительное общежитие,

мои дети учатся на тройки, а мой диетолог,

когда-то вылечивший меня от обжорства,

теперь принудительно ставит мне капельницы,

чтобы я не умерла во сне от истощения, —

а ты говоришь, что всю жизнь искал такую, как я,

и что ты хочешь от меня ребенка,

и однажды мы вместе с тобой и суррогатной матерью

съездили в центр искусственного оплодотворения,

так что твоя дочь с моими глазами уже учится ходить,

а я на полученные от тебя деньги построила дачу с бассейном,

покрасила волосы, заплатила взятки педагогам в школе,

подарила своей лучшей подруге антицеллюлитный крем

и отправилась в тур на Средиземное море,

где валялась на песочке у воды,

думая: какая странная эта любовь,

что она творит с человеком, даже вроде не идиотом,

тек песок из ладони в ладонь и нашептывал:

все неважно, все – преходящее,

бились волны о берег, рыдали чайки,

был оранжев солнечный диск, за море скользящий.

Защита – вполне подходящее определение,

Хоть ты и не защищаешься от стаи койотов,

А с милыми дедушками ведешь полемику,

Доказывая ценность научной работы.

Я не люблю пожилых профессоров —

Членов диссертационного совета.

Они мне корзину «черных шаров»

Накидали в отместку за это.

В промежутках между двумя защитами

Пили наш коньяк, заедая икрой.

Я надеялась, что они добрей будут сытыми,

Но, увы, ошибалась. Я шла второй.

За улыбчивую Наташку голосовали единодушно.

Я, к сожалению, не всем понравилась.

От нелепых вопросов мне становилось скучно,

А с агрессивными нападавшими я расправилась.

Они ощутили азарт, позабытый

За годы, просиженные в диссовете в праздности,

Но я отстояла свой труд и ушла – побитая,

Зато с улыбкой и с чувством праздника.

Ребята, я подрезала КамАЗ!

Вот угораздило на этот раз

Эмоциям водительским поддаться!

Он полз, две полосы заняв собой,

Зевал шофер, и тикал таймер мой:

Рабочий день, аврал – куда деваться?

И вот я, надавив педаль, вперед

Рванула так, что обомлел народ.

Вдоль тесно припаркованного ряда

Я пронеслась, влетев, как муха, в щель,

И обошла уродливую цель,

Медлительную серую громаду.

А дальше хоррор был: раздался гул

И вслед за мною тот КамАЗ рванул, —

Да где ж настигнуть эдакой телеге

Мою японку? У нее – мотор!

Турбина! Привод! Сила и задор!..

И он отстал – я думала, навеки.

Да, я бы скрылась, с ветерком слилась,

Успешно до работы добралась,

Но красный загорелся, вот в чем дело.

И дьявольский КамАЗ меня настиг,

И чуть не смел со своего пути, —

Я в ужасе на тротуар влетела

И понеслась куда-то во дворы…

И полетело все в тартарары,

Накрылось, как эпоха, медным тазом.

Упавший столб за мною грохотал —

Прохожий, заикаясь, рассказал

Потом ментам, что столб сметен КамАЗом.

Все видели! По тротуару он

Летел за мной, взбесившись, как тот слон,

Которого дразнил чудак-мужчина.

Я глупо поступила – признаю!

Я битый час спасала жизнь свою,

Скрываясь в палисаднике с машиной.

Преследователь ездил по дворам,

Мычал клаксоном, «Выходи к чертям!» —

В окно орал мне, разражаясь смехом,

В проездах круг за кругом нарезал,

Сшибал скамейки, клумбы задевал,

Царапал тачки, но потом уехал.

Где он теперь? Наряд забрал его

Иль не случилось с парнем ничего,

И прибыл, смену завершив, на базу?

Вернулся в свой Куляб? Ушел на фронт?

Куда его бесстрашие и понт

Потом погнали – черт мне не рассказывал.

Но я уже который день сижу,

Прислушиваюсь к звукам и дрожу —

Все кажется, что по двору-колодцу

Кружит ополоумевший КамАЗ,

Внутри сидит скелет без губ, без глаз,

И ждет меня, ощерясь… И дождется.

Окончен отпуск! Не в морской воде

Я начинаю день свой, а в суде.

– Извольте – штраф! – Спасибо. – На здоровье!

За что? Быть может, задом наперед

Бухгалтер-супергерл сдала отчет.

…Когда же окажусь у моря вновь я?

Звонит Минюст – и холодно в груди,

Расстрельный взвод и яма впереди.

Кому звонят с хорошим из Минюста?

– Хотим мы вас закрыть. – Ах! В честь чего?

– Да вот, отчетов нет ни одного…

– Опять отчеты, чтоб вам было пусто!

Рассказ такой у Голсуорси был:

На шахте управляющий служил.

Отчетов не писал и страшно злился,

Когда ему, трудяге, про отчет

Начальство капало на мозг. И вот —

Он сдал отчеты, сдал! И застрелился.

Бывает, что не удаются стихи.

Весь текст удалишь, но висит на странице

Одна закорючка, как горькое «хи»,

И ты понимаешь, что слово глумится

Опять над тобою: «Заветное Я

Еще не таких изводило поэтов!»

Плетется унылая галиматья.

Испишешься в стельку, сопьешься при этом.

Бывает иначе: приходят Слова,

И бьют, словно током, и льются потоком,

Рекой полноводной, плетут кружева,

Удобно ложатся в ладонь альпенштоком,

Легки, словно крылья, тверды, как гранит,

Ласкают и дразнят, щекочут и жалят…

Строка по бумаге проворно бежит.

Вдруг мессенджер тренькнул – и мысль убежала!

«Ты помнишь наше королевство?» —

меня спросил мой младший брат.

Оно цветком росло из детства,

как дом, как златоглавый град.

Отец-король и мать-создатель,

тебе – цветок в ее руках.

А я не с ними, я – предатель,

и, значит, мне – репейный страх.

Лишь потому, что не устроил

родную жизнь подобно тем,

кто в королевстве стал героем,

не на сезон, а насовсем.

Тебе мое благословенье.

Я мамин сад не сберегу.

Оставив право на сомненье,

колючим семечком сбегу.

Из тебя вырастали стихи,

как из детства дурные привычки.

А теперь твои листья сухи

и хотят лишь корзины и спички.

Да, мы вместе взрослели, цвели,

наши яблоки падали рядом.

Если ты не любила – останься в пыли,

знать, тебе там остаться и надо.

Оттого, что тобою уже не владеть,

я в болезни собой не владею.

Я хотел бы, как пьяный, к тебе охладеть,

я хотел бы, да я не умею.

Я не шел бы к себе в эту зрелую ночь,

чтоб писать про тебя и про детство.

Только яблокам этим уже не помочь.

И от этой мне мысли не деться.

Отболеешь до стремленья —

встань, как заново рожденный.

Вопреки природе тленья,

октябрем не обделенный.

Укрепи листвою ветви,

отпусти на волю корни.

И своей земли отведай,

и другим себя запомни.

Больше большего не будет,

ну а меньшего – не надо.

Выходи из леса судеб,

ведь никем ты не разгадан.

Там, где были плоть и память,

остается плот и выбор.

То, что раньше звали «нами»,

ускользнет крылатой рыбой.

Выйдя из древесной кожи,

ты обучишь, как деревьям

не надеяться на боже,

отрастив плавник и перья.

И за соснами печали

хлынет выбранное море,

чтобы ты сумел отчалить

от неписаных историй.

Мальчик-вишня в красной футболке,

потерявший зеленых родителей,

с ветки сорванный болью взросления,

пойманный кем-то чужим.

Для каких-то неведомых опытов,

переживший массу опасностей,

в неизвестной лаборатории,

он смог выбраться с помощью странных людей.

Эти люди как будто бы склеены,

словно варево неоднородное —

красно-сладкое, жизнью кипучее,

красный мальчик стал главным у них.

Детство кончается вырубкой сквера,

больше не наши «наши» деревья.

Бабушка Нина, Сережкина – Вера

смотрят на это, смотрят не веря.

Будто их дети состарились хором,

рыцари-всадники канули в Лету.

Разве узнаешь сегодня Егора?

Кажется, здесь, да вот прежнего нету.

И посмотри, как раздавлены кроны,

словно бы в Риме забыли про флаги.

Нет больше залы почти уже тронной,

нет больше в нас королевской отваги.

Нас никому не спасти от паденья,

все мы, как яблоки, – падаем кряду.

Всем, кто упали венчаться под сенью

у материнского темного сада.