Шум. Шумно. Как же тут шумно. Ощущение, что каждая вещь в этом перегруженном техникой городе издает собственное гудение, тарахтение, жужжание, бряцание, пилинькание, стрекотание. Вставляю наушники, врубаю шумоподавление. Становится чуть легче. Жалею, что нет очков, которые хоть слегка уменьшили бы бесконечное мельтешение транспорта, неоновых вывесок и реклам, движение всевозможных роботосистем.
В подземке не лучше. От того метро, которое я видела в кино, остались разве что стены – но даже они обнесены слоем стекла, как музейные экспонаты. Они и есть музейные экспонаты. Я тоже здесь как музейный экспонат, но никто не обносит меня стеклом. Сверяюсь с геолокатором. Еще пятнадцать минут в этом подземном поезде, который и не поезд даже – металлический тубус, переливающийся рекламой и заполненный пассажирами, каждый из которых уткнулся в персональный экран. Каждый хочет, чтобы это поскорее закончилось, – оказаться уже дома, где так же залипать в экран. Интересно, почему вообще они оказались здесь, если у всего есть доставка на дом роботами-курьерами, почти вся работа – удаленная, а очки виртуальной реальности позволяют прогуляться по любому месту бесплатно и без необходимости выходить, ехать, находиться рядом с другими людьми.
Ныряю обратно в загазованный воздух, который не могут улучшить даже воздухоочистительные автоматы на каждом углу. Геолокатор показывает, что мне в одну из десятка стеклянных башен, которые выглядели бы абсолютно идентично, если бы их не покрасили во все цвета радуги. Нужный мне небоскреб – розовато-красного цвета, лососевого кажется, у меня плохо с определением оттенков. Лифт поднимает меня – по ощущениям, в заоблачную высь. Это не первый лифт в моей жизни, но один из немногих; они всегда вызывали во мне желание выйти и больше никогда не заходить в этот железный куб на тросах, который мелодичным голосом объявляет этаж. Мне на девяносто шестой. Я бы и рада подняться по лестнице, но они открываются только в случае чрезвычайной ситуации. Конечно, кому же в здравом уме придет в голову подниматься пешком на девяносто шестой? Мне. У меня чрезвычайная ситуация: я больше не могу находиться в этой зеркальной коробке, из каждого угла которой пялится моя же угрюмая физиономия. Как только заканчивается воздух, двери открываются под лаконичное «девяносто шестой этаж».
Тысяча-какой-то номер квартиры, который я даже не запоминаю – отдаюсь на волю геолокатору. Дверь открывается автоматически, когда я подхожу к ней. А, ну да, тут везде идентификация по чипу. Из глубины квартиры доносится голос хозяйки поднебесного жилья:
– Проходи, я сейчас, волосы досушу.
Внутри все слегка подсвечено потолочными лампами, пахнет сандалом. На удивление, я не воспринимаю это как атаку на обоняние – наоборот, даже чувствую расслабление от знакомого запаха. Сажусь на первое попавшееся кресло в комнате, которая выглядит как гостиная, где совсем недавно была неплохая вечеринка. На столиках стоят грязные бокалы, в некоторых еще переливается блестящая жидкость; на полу, прямо на розовом ковре, который притягивает мягкостью, валяется коробка из-под пиццы с недоеденным кусочком, рядом с ней расплылось красноватое пятно – кто-то промахнулся с местом назначения субстанции из бокала.
Я только собираюсь встать и подойти к панорамному окну – мы уже над облаками, под ними или вообще внутри них? – как появляется хозяйка квартиры, невозмутимо выцепляет засохшую пиццу и, жуя, предлагает:
– Тебе вина налить? У нас со вчерашнего вечера еще много осталось. Шампанское есть – красивущее, с блестками, хоть и невкусное.
Ошарашенно отвечаю:
– Два часа же еще только…
– Как будто это не повод выпить вина. Ладно, захочешь воды или чая – скажи. – Я качаю головой, она дожевывает пиццу, усаживается прямо на барную стойку и разглядывает меня так, будто я бабочка под стеклом. – Ну рассказывай, кузина, что тебя привело в наш негостеприимный город будущего из вашего уютного темпуса, где вы консервируете прошлое?
Мы, наверно, должны быть похожи, родственницы все-таки, но Ана выглядит как абсолютная противоположность. Голубые глаза против моих карих, хохолок черных волос против моего русого каре, даже нос у нее совершенно другой – красивый, похож на прямоугольный треугольник, какой-то даже слишком правильный. Из головы вылетают все мысли, пока меня изучают эти глаза – они похожи на люпины, мои любимые цветы, дома таких несколько клумб. Нахожусь:
– Ну, я пошла по материнским стопам, тоже занимаюсь антропологией прошлого, сюда приехала с исследовательскими целями, да я и никогда не выезжала из темпуса, хотелось другую жизнь посмотреть.
– Звучит как отмазка для мамы. – Смотрит на меня пристально, прищуривается, будто пытается найти ответ, которого даже я сама не знаю. – Ладно-ладно, не лезу, проехали. Расскажи тогда, как живется в вашем темпусе.
Пока я подбираю слова, Ана слезает с барной стойки и лениво начинает складывать грязные бокалы в посудомойку, опрокидывая в себя недопитые остатки со дна.
– Как живется? Как для вас – век назад, как для нас – сейчас. Мир ведь не так сильно изменился – ну, технологии развились, транспорт, интернет, чипы появились, у нас этого намного меньше. Темпоральные резервации ведь и стали создаваться, когда некоторые люди устали от современного темпа жизни. У нас спокойнее – намного спокойнее – и намного тише. Дома оборудованы всем необходимым, хотя кто-то предпочитает жить совсем как в старину: есть дома, где нужно самому печь растапливать, посуду мыть, еду готовить, убираться, там, траву подстригать, за цветами ухаживать. У людей двадцать первого века для такого были дачи, а мы для этого живем в темпусах, иногда выбираясь в обычный мир.
– Поверить не могу, как кому-то хочется мыть посуду руками. Я вот большие деньги отдала бы за робота, который загрузит все в посудомойку, вытащит и расставит, но их пока только лимитками выпускают, никак не успеваю купить.
Хмыкаю в ответ, думая, предложить ли ей помощь с бокалами, но она как раз убирает последние. Сейчас спросит, наверное. Все нетемпусовские спрашивают. Угадала: она щелкает кнопками на посудомойке, оборачивается и задает вопрос, который явно интересует ее еще с момента, как она узнала о моем существовании и согласилась на роль проводницы-помощницы немощной меня из темпуса, где время как будто застыло:
– А у вас правда нет хронатосов там?
– Правда.
– То есть вы не знаете, когда…
Со вздохом раздражения перебиваю:
– Да, мы действительно не знаем, когда умрем. Многие поэтому и переезжают в темпоральные резервации – чтобы соблазна не было. Рождаемся, живем и не знаем, какой день может стать последним. Не расписываем все будущее наперед, как вы, не живем под тикающим таймером.
– Тикающий таймер! – Ана взрывается. – Жить, как вы, – абсолютно безответственно и глупо, начинать что-то и даже не знать, успеешь ли ты закончить, разговаривать с кем-то и не знать, что вы говорите в последний раз. Спасибо, предпочитаю расписанное будущее, когда встречаешь смерть как заранее известный финал, а не как кирпич на голову.
Кирпич на голову. Как будто у вас тут где-то еще есть кирпичи, что за киношное выражение!
Язвлю в ответ:
– Можно подумать, вы и смерти не боитесь. Все у вас под контролем, даже она?
Ана собирается выдать что-то гневное, слишком сжимает бокал, он раскалывается на три части. Осколки падают на паркет, один застревает в руке Аны.
– Бинты есть? Или полотенца хотя бы? – почти кричу на нее, меня слишком пугает вид крови.
Ана кивает на какой-то из ящиков среди кухонного гарнитура. Борюсь с первым из них – ручки нет, и до меня не сразу доходит, что нужно просто надавить на него, чтобы он открылся. Мне везет – он и оказывается нужным, роюсь, выуживаю что-то похожее на бинты, с третьей попытки разворачиваю и стараюсь забинтовать Анину руку. Та стоит застывшей статуей. Так, это должно остановить кровь. Аккуратно собираю осколки с пола, надеясь, что меня саму сейчас не понадобится бинтовать – Ана явно с этим не справится, скидываю в раковину. Пытаюсь найти заботливый голос и тихо спрашиваю:
– Ты как?
– Н-нормально, можно было просто заживляющей мазью, она в ящике валяется.
– Ну извини, не привыкла оказывать первую помощь.
– Нет, нет, я просто сказала. Спасибо тебе.
Ожила вроде. Это хорошо – не придется возиться с раненой избалованной девочкой будущего, которая точно знает, что ты все делаешь неправильно, потому что родилась не в напичканном технологиями муравейнике.
Не отвечаю, подхожу к окну. Не угадала – до облаков далеко даже здесь, и города почти не видно из-за таких же высоток вокруг. Внизу проносятся аэрокаты и электрокары, блестящей гусеницей проползает надземный поезд.
– Ри, пойдешь со мной на вечеринку сегодня? – осторожно спрашивает. – Скорее даже сейчас.
– Сейчас?
– Клуб открыт круглые сутки, это в старом городе, заодно посмотришь его.
Зачем-то соглашаюсь. Все лучше, чем сидеть здесь одной, – и это если Ана не выгонит в отель.
– Только мне переодеться не во что.
– Забей, там нет дресс-кода, пускают в чем угодно, если у тебя есть пасс, а ты со мной, так что я буду твоим пассом.
– А твоя рука?
– Кровь уже остановилась, ты хорошо бинтуешь.
Почему-то рядом с Аной город не так сильно давит на меня шумом. Мы берем аэрокат на двоих, Ана ведет, я вцепляюсь в сидение. Оборачивается:
– Да расслабься ты, я не гоню, не упадешь.
Ага, расслабься, как будто я раньше ездила на таких штуках. Проходит совсем немного времени, и мы уже переезжаем мост, оставляя за собой стеклянные башни. В старом городе их нет, нет и надземки, даже электрокаров вокруг намного меньше. Нас обступают барочные здания старше нас на много веков. Вполне такая темпоральная резервация в самом центре царства технологий. Ана ведет уверенно, с геолокатором не сверяется, не раз ездила этим маршрутом.