ЗВЁЗДЫ
Вы думаете, эти звезды вечны?
Вы думаете, вечен этот свет?
Да нет же. И в безумье человечьем
Я вам отвечу: нет. Конечно, нет.
Вот только я свои глаза закрою,
Вот только сердце я остановлю —
И всё, исчезнут звезды! Как рукою,
Смахну, мир Божий приравняв к нулю.
Им без меня вовек не загореться
И глаз моих и сердца не зажечь.
Они горят, пока пылает сердце,
Жизнь, как игра, тогда лишь стоит свеч.
Мне очень жаль вас, милые потомки,
И вас, мои взгрустнувшие друзья,
Но вам остались жалкие обломки
От тех высоких звезд, что видел я.
Не мучайтесь, не напрягайте зренье:
К ослепшим людям глухи небеса.
Но я оставил вам стихотворенья
О звездах, что под ними написал.
А впрочем, извините за браваду,
За эту неуемную печаль.
Для тех, кто верит, звезды будут падать
И падать – бесконечно – по ночам.
И кто-то лучший, безусловно, лучше
О них расскажет в огненных стихах,
А мой в душе преображенный лучик
Со временем угаснет на устах.
ПЕРЕВЁРНУТЫЙ МИР
Перевёрнутый мир, разбираемый нами на части,
Чтобы в нём разобраться и далее радостней жить,
Почему-то суров, не спешит нас одаривать счастьем,
И всё так же пред нами гуляют одни миражи.
Мы едва ль не сравнялись с премудрыми предками в знаньях,
Образованность всех поголовно растёт на глазах,
Но чего мы достигли, копаясь в мозгах и названьях
Наших новых открытий, оставленных в прошлых веках.
Всё ж не знаю, что лучше: познание, просто ли вера,
Что устроен наш мир превосходно, что лучше нельзя
Было что-то создать в этом, может быть, даже не первом
Мире грёз и надежд, где живём мы, друг другу грозя.
Собирается дождь, говорим, собираются тучи
И грохочут над нами, а мы уже знаем, что там
Не Илья, не Георгий конём управляет могучим,
Просто тренье частиц там предшествует грозным громам.
Знаем, как зародилась Земля, может быть, не впервые,
Может, снова вернулась, как молвят, на круги своя.
Да и наши пути – только кажется, будто прямые,
Будто ноги на твёрдой и прочной платформе стоят.
Может, лучше поверить, что мир до конца совершенен,
Не копаться, не рыскать, пытаясь его разгадать?
Разве знания нам приносили хоть раз утешенье?
Нет, премудрые предки надеялись на благодать.
ДЕНЬ ВСТАЁТ
Вдоль по улице мчится солнце
В этот ранний июньский час,
Серебристо листва смеётся,
Ярко светлой душой лучась.
Птицы между домов – как стрелы,
То туда, то сюда снуют.
День встаёт молодой и смелый,
Всем дарующий свой уют.
В чистом небе покой синеет.
Птичьим голосом тишина
Разрывается, вместе с нею
Я теряю остатки сна.
И стою у окна, любуюсь
Всем, что вижу перед собой —
В сердце вновь оживает юность,
Уводящая в лес грибной.
Говорят, что грибов немало
В эти дни из лесов несут.
В лес и я поспешал, бывало,
Собирательства чуя зуд.
Но теперь не спешу, не только
Потому что в лесу клещи —
Сердце часто сбивает с толку:
Мол, корзину не дотащить.
Что ж, схожу я тогда на берег,
Постою у живой воды.
Милый берег, по крайней мере,
Мой защитник и поводырь.
НУ КАК ПОНЯТЬ
Ну как понять, ну как постичь, к чему ты призван?
В чём помогать, как наставлять своих детей?
Каким потворствовать порывам и капризам,
Чтобы не пал твой взрослый отпрыск, а взлетел?
Как нам понять, куда нацелен и стремится
Ещё ни в чём не проявившийся малыш?
Хотим, чтоб он парил над миром сильной птицей,
А не метался, в норах прячась, будто мышь.
Туда ли мы его ведём, упорно тащим?
Ну как понять, как различить в нём тот алмаз,
Чтоб огранить, чтоб бриллиантом настоящим
Он стал и радовал с тех пор не только нас?
Не проявляется, ничем ещё не выдал
Своих талантов, ну ничем, ни одного!
А может быть, нас просто путает обида,
Что непонятно нам призвание его?
Он так старается, чтоб мы довольны были,
Он не свернёт, преодолеет тяжкий путь,
Но вот вопрос: бредя в клубах дорожной пыли,
Он вспомнит добрым словом нас когда-нибудь?
ИЩЕМ РАЗУМ
Ищем разум, в межзвёздном затерянный,
А недавно узнали о том,
Что совсем обнаглели бактерии —
Управляют и нашим умом.
Ими тело буквально напичкано,
И в мозгах этих тварей не счесть.
Стал бы я управлять ими лично, но
Мне такая не выпала честь.
Что они захотят, то и думаю.
Вот – о том сочиняю стихи,
Как меня эти твари угрюмые
Подковали – не хуже блохи.
Значит, я – это «я» муравейника.
Ох, да что там – с чем хочешь сравни
Это скопище тварей, намеренно
Нам внушающих чувство любви!
Мы, скитаясь по миру бескрайнему,
Подключили систему «Глонасс»…
Наши ль это скитанья-искания,
Коль бактерии мыслят за нас?
ПРЕДО МНОЙ
Вот опять предо мною почти бездыханная Кустерь.
Здесь деревьям, кустарникам, травам просторно теперь.
Нет скота, и плодовых садовых деревьев не густо,
И нельзя перечислить её безвозвратных потерь.
Тяжело сознавать. И что больше всего поразило:
По дороге машина в деревню везла молоко!
Это что же случилось с великой крестьянской Россией,
Разве в детстве мечтали о будущем мы о таком?
Помню Кустерь цветущей, подвижной и очень опрятной,
Привлекавшей к себе безупречнейшим видом своим.
Ничего не вернуть, и самим не вернуться обратно
В ту страну, где, казалось, мы неодолимо стоим.
Видно время пришло: мы готовы завидовать мёртвым,
Тем, кто жил, ощущая порядок, достаток в дому.
А гармошки, частушки, а юмор каким искромётным
Был в деревне! Ведь был! Ну а нынче-то нет почему?
И поля, где когда-то ячмень или рожь колосились,
Клевер цвёл, цвёл горох, и картошка в июне цвела,
Одичали, но даже и травы не косят, чтоб силос
Заготавливать на зиму и не позорить села.
Тишина, запустения – точно подмечено – мерзость,
Мерзость рухнувшей крыши хозяев иных – городских
И железной ограды, скрывающей то, что хотелось,
Но, как часто сегодня бывает, не вышло у них.
Кустерь, Кустерь, спасают, как могут, тебя, но надолго ль
Те селяне твои, что зимою живут в городах.
От красивой деревни остались осколки, и только
Память Кустерь хранит, никого и ничто не предав.
***
Тамаре Козыревой
Ожила в моей памяти Тома,
С нею – улица наша; дома
В нежной, утренней летней истоме
Оставались порой дотемна.
Жаркий полдень взлетал незаметно
И бесследно в траве исчезал.
И катилось округлое лето,
Как слеза по лицу, как слеза.
Слёзы были: я помню, как ярко
Солнце в лужах сияло, слепя.
Как стеснялась дурёха Тамарка,
Как была на улыбки скупа.
Ни с девчонками, ни с пацанами
Не играла она никогда.
Искрой, вдруг промелькнув между нами,
Пронеслась летних дней череда.
Мы растили с ней разную зелень
И редиску на грядке своей,
Друг на друга открыто глазели,
Всё смелей, и смелей, и смелей.
Там осталось то лето с той грядкой,
С той редиской и луком на ней.
И однажды на Томку украдкой
Я взглянул в череде новых дней.
Но её уже не было, прежней,
Той, что солнцем не обнесена.
В той истоме безоблачной, нежной
Самой близкой осталась она.
ОСЕННИЙ ЛИСТ
Мне был подарен день, и я его запомнил:
и солнышко, и дождь, и шумный листопад,
и самого меня кружил борей-разбойник
по улицам, дворам – туда, сюда, назад.
Взлетая над землёй стремительно, отвесно
и возвращаясь к ней, как лодка по волнам,
я в окнах видел вас, мне было интересно
и грустно оттого, что безразличен вам.
Лишь девушка одна с осенними глазами
остановила взгляд и, став ещё грустней,
кому-то обо мне вглубь комнаты сказала,
и кто-то там, смеясь, ответил что-то ей.
Я замер у окна, и шаловливый ветер,
недуг мой разглядев, ударил в спину мне,
ударил так, что я полёта не заметил
и распластался вмиг на девичьем окне.
Мне стыдно стало – жар пронизывал всё тело.
Борей с дождём стремглав куда-то унеслись,
а я горел: она – вся ввысь! – достать хотела
сквозь форточный проём меня – осенний лист.
А ВЕДЬ МОГ…
Сколько всяческих фантасмагорий
Дождь рисует и ветер гонит,
Вылетает из тьмы веков, —
Одиночество навлекло.
И не счесть этих грустных граций,
Начинающих разгораться
Утром ранним в душе моей,
Становящейся всё темней.
Почему же грустны ваши лица?
Вам бы радоваться, веселиться:
Утро светлое, ясный день
Здесь. И больше не будет нигде.
Почему же опять, почему же
Мысль мрачнеет, становится хуже
Самочувствие, радости нет
И с монетами и без монет?
«Всё прошло», – мысль одна и та же
Будоражит и будоражит.
Как избавиться мне от неё,
От её седовласых тенёт?
Ничего и никто не поможет.
Старость душу догложет, похоже,
Прах развеется – ясен итог.
А ведь мог ещё жить, а ведь мог…
СОЛНЦЕ
Никто не может щедростью своей
Затмить для нас сгорающее Солнце.
Нас миллиарды – каждому даётся —
Вполне и в меру – и тепло, и свет.
Мы очень редко думаем о том,
Что жизнь и солнце в нас неразделимы.
Его лучи и есть те серафимы,
Которые соседствуют с Христом.
И непрерывно к нам они летят
И утешают, и поют, и плачут —
Живут в душе, пока она прозрачна,
Пока в ней нет похожих на козлят.
Мы, умирая, отдаём земле
Энергию, подаренную Небом,
Чтобы она детей кормила хлебом
Ещё не меньше, чем минуло, лет.
А мы опять толкуем о конце
Отнюдь не нами созданного света,
Твердим, что Нострадамус видел это.
Но – вот, живём, и свет наш белый цел.
И будем жить, и будут жить потомки,
И солнце будет радовать живых,
И звёзды будут падать ради них,
И – серафимов светлые потоки.
Южные мотивы
Ханский дворик
Гирей сидел, потупя взор;
Янтарь в устах его дымился;
Безмолвно раболепный двор
Вкруг хана грозного теснился.
А.С. Пушкин «Бахчисарайский фонтан»
Жгучей пыли взметнувшийся веер
Пролетает по склону горы,
А в татарском кафе «Эски Шеэр»*
Над тропинками балки стары;
На ветвях – сероватый оттенок,
На столе – старомодный кальян:
Чей-то спор неуместен и мелок,
Запах с кухни насыщен и прян…
Догоняя неспешного гида,
Замирает толпа у дверей:
В ханский дворик невзрачного вида
Смотрит тень, словно злобный Гирей.
Контур неба ребрист и нечёток —
С кислым привкусом слив и вина…
В деревянные бусинки чёток
Моя грусть навсегда вплетена.
-–
* в переводе с татарского – «Старый Город».
***
Осколок кафельной луны
И бирюзовые бассейны,
А ветры с моря суховейны,
Лиманы мглой окаймлены.
Слащавый запах шашлыка
Вплетён в побеги бересклета,
Ютятся тени минарета
На зыбкой плоскости песка.
С полёта птичьего видны
Огни вечернего причала,
Грозы неспешное начало
Горит над гребнями волны.
***
Брату С.
Горячий Крым давно ли скучен?..
Ты потянулся в глубину —
В седую оторопь излучин,
В свою исконную страну.
Но не к истокам, а к Сибири,
Куда-то даже за Тюмень.
Ты разыскал в заветном мире
Красу пустынных деревень.
В них много стынущей полыни,
Таёжный шум разноголос.
А два патрона в карабине
Порой дороже папирос.
Евпатория
Весьма примечателен город —
С историей в тысячи лет…
Здесь мягкий, расслабленный солод
Над узенькой аркой воздет.
Искусственны пальмы на пляже.
Все дорого – что ни возьми.
Торговки с тюками поклажи
На берег приходят к восьми.
И белые львы, и палатки.
А улица Фрунзе – Арбат.
Здесь редко скупые осадки
Приносит заплывший фрегат.
В кафе зазывают на ужин
Мальчишки – агенты реклам.
И в парке фонтан обессушен,
И скромен по-крымски ислам.
Недавно открыт дельфинарий,
По меркам туриста – не мал…
Здесь где-то поблизости Дарий
От скифских племён убегал.
***
Помню сосны, вершины, откосы,
В жарком мареве солнечный край,
И твои золотистые косы,
И пылящийся Бахчисарай;
На лотке, в византийской манере
Неказистый широкий кувшин,
И летящие в узкие двери
Фары старых татарских машин.
За Баклой*, на горе за посёлком
Водопада стихающий гул,
И под лунным бугристым осколком
Мыс с изящным названьем Лукулл;
Словно эхо, шаги у причала —
Древних римлян почти голоса…
Одинокую яхту качала
Перевёрнутых звёзд полоса.
-–
* древняя гора в Крыму, на которой жили караимы.
Крымские мотивы
I
В этом городе – бриз
и стеклянные крыши раскопок,
древнегреческий след —
и колонны, и белые львы;
здесь, наверно, никто
не был слишком рассержен и робок,
здесь турист и торгаш,
а над ними – гуашь синевы…
Поутру, чуть рассвет —
сладко-пепельный дым сухогруза,
паруса над причалом
и ровные дуги аркад;
здесь порхает к ногам
потерявшая силы медуза
и высок на песке
бутафорский незлобный пират.
Всюду запах вина
и творенья нехитрых ремёсел,
всюду хмель и дурман,
горизонт, поведённый слегка;
здесь невидимый блик
к потолкам на галеры подбросил
постсоветскую грусть
и древесную смоль шашлыка.
Златокрылый архангел —
красивая девушка в гриме,
пересохших фонтанов
разъятые намертво рты;
захмелев, местный житель
твердит о «поруганном» Крыме
и о том, что пора
возвратить бы в Россию «порты».
На стене ресторана
улыбчивы древние греки,
замирают огни
над хребтами изрубленных плит;
здесь в июльскую ночь
тонут в смоге небесные реки
и, бывает, штормит,
и, бывает, полночи штормит…
II
Уезжаю, чтоб вновь
через год, через два, через три ли,
возвратиться сюда,
на прогретый гезлёвский песок,
рассмотрев вдалеке
задымлённые в сумерках мили
и вдыхая с тоской
потонувший в лиманах восток,
где над блеклой травой
чуть заметно горит Бетельгейзе
и сидят рыбаки
на дощечках, спокойно куря;
где ночную луну,
словно высохший кафельный гейзер,
омывает волной
сквозь невзрачные листья заря;
где я видел с тобой
древних греков гончарные печи;
где смеялся ребёнок,
цепляясь за тросик кормы,
и, светясь, паруса
поливали прохладой на плечи,
а от крымской жары
хоть немного хотелось зимы.
Уезжая, всё жду
своего запоздалого рейса:
после шторма, в ручье
кувыркается жук-плавунец,
и блестит под луной
в тупике чуть заметная рельса,
и, вздымая простор,
серебрится небесный корец.
Снова пью из него
стылых звёзд родниковую воду,
вспоминая свой край
и предзимнюю лунную глушь,
но по-прежнему верю,
что свет, низойдя к небосводу,
неспроста полыхает,
течёт, словно синяя тушь…
Евпатория–Орёл,
24–27.09.2012
Керкинитида*
Под сводом бежевых аркад
Я слушал шум ночного моря,
А вдалеке, виденьям вторя,
Едва заметно тлел закат.
Всё уплывало – день за днём:
Мечты, раздумья и обиды…
Огни былой Керкинитиды
Смотрели в чёрный окоём.
-–
* название древнегреческого города, который находился на территории современной Евпатории.
***
Над ночными лиманами – свет,
Свет луны и рыбацких палаток;
Ветер с моря и солон, и сладок —
С долгожданным дымком сигарет.
Тяжела у причала вода,
А в высокой листве тополиной,
Над расплывчатой бежевой тиной,
Как чешуйка, мерцает звезда…
***
К причалу, на мокрые плиты
Туристы приходят с утра…
За столиком «Керкинитиды»*
Хозяйка спокойна, хитра:
Блестит прейскуранта обложка,
В глазах – отголоски тоски;
Изящная чёрная кошка
С прилавка глядит воровски.
В остатках пахучего виски
Беспомощно тонет оса,
А вдаль сквозь солёные брызги
Летят на рассвет паруса!
-–
* ресторан «Керкинитида у моря».
***
Вечерний Сочи душен, терпок;
С увядшим в кронах ветерком
Он пахнет смолью диких веток
И кипарисовым дымком.
Спешат рассерженно маршрутки,
Звучит гитарный перебор,
Огни в домах легки и жутки
Среди хребтов на склонах гор.
А в море, возле горизонта,
Как отголоски новых дней —
Следы военного эскорта,
Косые тени кораблей…
г. Сочи, ст. Мамайка
09.08.2014
Сочинский мотив
Этот город давно
не нуждается в яркой рекламе,
этот город давно —
и реклама, и дерзкий коллаж:
здесь от зноя луна
укрывается между хребтами —
и блестит маслянисто,
как будто кавказский лаваш.
Перепутаны горы,
дороги, высотки, лачуги,
перемешаны запахи —
хвои, магнолий, духов;
под июльской грозой
кипарисы легки и упруги,
на вершинах туман
и тяжёл, и немного махров.
Сквозь ребристую дымку
виднеется даль Дагомыса,
с каменистой волной
сплетены ручейки Уч-Дере*;
блики в море густы,
как отвар краснодарского риса:
расплываются пеной —
и меркнут в дикарском шатре.
Этот город, конечно, —
столица великого спорта,
но, увы, не столица
культурных и светских манер:
здесь туристы вдоль пляжей
гуляют расхристанно-гордо,
местный житель не смугл —
от работы озлоблен и сер.
Суета, пустота… Но, возможно,
мой взгляд субъективен:
слишком много хочу
от беспутных курортных недель.
Слава богу, здесь нет,
как в Крыму, дешевеющих гривен,
а в прибрежных ларьках
можно детям купить карамель.
-–
* река в Лазаревском районе г. Сочи.
Майотта*
Прожигая небесное сито,
Остывает тропический шквал,
А в руках темнокожего гида
Оживает потёртый штурвал.
Бирюзовые волны в полёте
Ловят крыльями мёртвых медуз,
Всё спокойно пока на Майотте,
Если ты – не богатый француз…
Зацветает ваниль над откосом,
И холмистая даль зелена.
Ароматным печёным кокосом
Из-под вёсел всплывает луна.
-–
*101-й департамент Франции, расположенный в Индийском океане.
***
Здесь бывает гроза слишком редко,
Но случилось: попал же, попал
Я, как будто летящая ветка,
В этот долгий напористый шквал.
Паруса, намокая, повисли, —
И, вздымаясь в раскатном огне,
Неуёмные чёрные мысли
Загудели, как волны, во мне.
Бушевала полдня непогода,
Резал вихрь на крутом вираже…
Запах тины, ванили и йода
Растворился в спасенной душе.
САХАРА
Тягуч и горек на губах
Сигар обуглившихся дым:
Турист, а с ним – прости, Аллах, —
Высокий мавр несёт калым…
Пески смыкают адский круг,
Верблюд упрям и бестолков,
Но там, вдали, среди лачуг —
Полсотни местных бедняков.
Слова попутчиков сухи…
И, словно свет в слепых очах,
Сахара копьями сохи
Кроит свой вечный солончак.
***
Мне снился Крым в осенних ярких красках,
Подобно кисти Рериха, – цветной,
А на предгорных уличных развязках
Рассвет дышал глубинной тишиной.
На дальних лозах, как вино сухое,
Блестели брызги в дымке восковой,
И над хребтами солнце золотое
Несло крылатый нимб над головой.
В едва прогретых заводях залива
Горела соль на отмелях-лотках:
Ночь уходила тихо, молчаливо —
В своих живых раскосых ободках.
Я всё смотрел – извечно, неподвижно,
Как будто камень, в огненную высь.
И снилось мне, что где-то рядом Кришна
И что мои пророчества сбылись…