В приемной директора сидела молодая женщина с ярко накрашенными губами, подведенными глазами, большой грудью, запоминающимися формами и роскошными черными волосами. При появлении двух высоких незнакомцев она удивленно подняла брови и, мягко улыбнувшись, уточнила:
– Это вы господа эксперты? Значит, вам все-таки удалось сюда пройти?
– Воспользовались специальными парашютами, – пошутил Дронго. – Здравствуйте, Офелия.
Она поднялась со стула. Волна парфюма ударила в нос. Женщина протянула руку, и они по очереди пожали ее. Собственно, уже после этого можно было уходить. Эта красивая женщина меньше всего была похожа на исполнительного секретаря, которую берут для тяжелой работы. Скорее в качестве красивого антуража или для ублажения собственной плоти, подумали одновременно оба напарника.
– Садитесь, господа, – пригласила Офелия, показывая на диваны, стоящие в приемной, – я только не знаю имени вашего напарника.
Есть женщины, которые умеют говорить с таким придыханием, что любой мужчина-собеседник в их присутствии чувствует себя почти победителем, мужское эго которого возрастает с каждым ее словом. Она словно подчеркивает превосходство мужчины и готовность подчиниться его прихотям.
– Эдгар Вейдеманис, – представил напарника Дронго.
– Очень приятно.
– Прежде всего простите, что мы беспокоим вас на работе, – начал Дронго, – мы хотели уточнить некоторые детали, связанные с неожиданной смертью вашего бывшего директора.
– Понимаю, – сделала грустные глаза Офелия. – Меня уже спрашивала об этом Раиса Тихоновна. Она очень переживает из-за смерти брата. Мы все очень переживаем, – вздохнула она.
– У вас были хорошие отношения?
– Замечательные. Он был настоящим мужчиной, – снова вздохнула она, – во всех смыслах этого слова.
– Вы перешли сюда из другого института?
– Да. Николай Тихонович сам меня пригласил.
– Вы были знакомы с вашей предшественницей? С госпожой Дичаровой.
– Нет. Она ушла до того, как я сюда пришла. Пришлось учиться на ходу. Сначала было сложно. Потом приспособилась.
– Вы были здесь в тот день, когда скоропостижно скончался Николай Тихонович, – напомнил Дронго, – вы можете вспомнить, кто именно к нему заходил?
– Последней к нему заходила его жена, – сразу поменяла тон Офелия. – Я говорила об этом Раисе Тихоновне.
– И ему сразу стало плохо?
– Нет, не сразу. Через несколько минут. Он позвонил и попросил принести валидол. Я так удивилась. Перезвонила в отдел кадров, там у нас начальник отдела с больным сердцем, попросила принести валидол. Когда я вошла в кабинет, Николай Тихонович уже лежал на полу. Я так перепугалась, бросилась к нему, попыталась ему помочь. Но он был уже без сознания. Я сразу вызвала «Скорую помощь», позвала Ростома Нугзаровича. Он сидел у Николая Тихоновича почти больше часа. Он и прибежал, чтобы помочь. Даже пытался сделать искусственное дыхание. Но уже ничего не помогало.
Она поправила прическу.
– Вы можете показать его кабинет? – неожиданно попросил Дронго.
– Конечно. Только вы ничего не трогайте. Это сейчас кабинет Ростома Нугзаровича. Он будет очень недоволен, если узнает, что я разговаривала с вами без его разрешения. И тем более, если узнает, что я пустила вас сюда, пока его не было.
– Он не узнает, – успокоил Офелию Дронго, – если вы сами не скажете, то мы обещаем ничего не говорить.
– Идемте. – Она поднялась и прошла в кабинет директора.
Оба напарника двинулись следом за ней. Кабинет был большой, метров на семьдесят. Просторный, залитый светом из трех больших окон. Тяжелый массивный стол, кожаное кресло. Длинный стол для заседаний, рассчитанный на восемнадцать человек. В углу мягкие кресла и столик. Одну стену занимали шкафы с книгами. За спиной директора тоже находились шкафы с книгами.
– У него была комната отдыха? – спросил Дронго.
– Нет, – ответила Офелия, – никогда не было. И у работавшего здесь много лет Льва Абрамовича Старжинского тоже не имелась.
– Он лежал на полу? – спросил Дронго, осматриваясь в кабинете.
– Да. Рядом со столом, – показала Офелия, – и еще у него был ослаблен узел галстука. Видимо, он почувствовал себя плохо. Но уже не сумел позвать меня на помощь.
– Он лежал за столом или перед столом?
– Справа от стола, – вспомнила Офелия, – в той стороне.
– Из какого стакана он обычно пил?
– У него были свои чашки с блюдцем. Подарок немцев. Из саксонского фарфора.
– Это были его личные чашки?
– Их было две. Из них никто, кроме него, не пил, – уверенно произнесла Офелия.
– И где она стояла?
– Не помню. Наверно, на столе. Но ее потом проверяли следователи. Она была чистой, так нам сказали. А вторая разбилась непонятным образом. Долгоносов лежал на полу. Я бросилась к нему, но он был без сознания. И воротник рубашки был какой-то мокрый. Наверно, сползла слюна. Мне стало страшно и противно. Я сразу закричала, выбежала из кабинета, начала всех звать.
– Вы тоже считаете, что его отравили?
– Не знаю. Но он был сильным и здоровым мужчиной. И никогда не жаловался на сердце. Поэтому я тоже подумала, что его могли отравить.
– Каким образом? Кто носил ему кофе?
– Я сама готовила ему кофе.
– Значит, вы можете быть среди главных подозреваемых, – улыбнулся Дронго.
– Зачем мне было его убивать? – спросила Офелия. – Что я от этого получила? Ростом Нугзарович уже сказал, что переведет меня куда-нибудь в лабораторию, а сюда возьмет своего личного секретаря. Его не устраивает моя персона. Получается, что я полная дура. Нарочно отравила своего шефа, чтобы меня отсюда прогнали.
– Я так не сказал.
– Но, наверно, подумали. Я плакала, когда он умер. У меня было такое ощущение, что все закончилось. Я тогда это сразу почувствовала.
– Он куда-нибудь выходил в тот день из своего кабинета?
– Выходил. Днем ездил куда-то обедать.
– На служебной машине?
– Да. Со своим водителем. Трофимом. Но быстро вернулся. Я видела, как он нервничал, видимо, что-то случилось. Но он мне ничего не говорил. Потом целый час совещался с Ростомом Нугзаровичем. А когда тот ушел, Николай Тихонович попросил меня вызвать нашего юриста, который работает у нас по договору. Я позвонила в их юридическую консультацию, но оказалось, что он выступает на процессе, и его помощник обещал нам перезвонить после шести вечера. Но когда он перезвонил, было уже поздно.
– Вы не знаете, по какому вопросу Николай Тихонович искал юриста?
– Нет, не знаю. Он мне ничего не говорил.
– Кто-нибудь еще заходил к Николаю Тихоновичу, кроме его заместителя?
– Днем заходили несколько человек. Начальник отдела кадров Кошкин, Вилен Захарович, профессор Соколовский и Моркунас…
– Бывший муж супруги Николая Тихоновича? – быстро уточнил Дронго.
– Да. Но они заходили вместе с профессором Соколовским.
– Следователи у вас были?
– Нет. Никого не было. Я знаю, что Раиса Тихоновна пыталась жаловаться, но в прокуратуре ей отказали. Есть справки из «Скорой помощи». И еще они говорят, что сейчас ничего нельзя проверить. Далвида Марковна кремировала тело своего мужа. Я никогда не слышала от него, что ему так хотелось. Но она уверяла всех, что это была его личная просьба.
– Понятно. – Дронго еще раз оглядел кабинет. – Здесь уже проводили уборку?
– Конечно. И некоторые вещи переставили. Вот эти кресла Ростом Нугзарович принес из своего кабинета. И этот торшер. А здесь поменял книги. Но не все. Вон те книги остались еще со времен Льва Абрамовича. И со стола многие вещи собрали. Отправили к Далвиде Марковне, – произнесла она, не скрывая своего презрения.
– Спасибо, – поблагодарил Дронго, – мы можем покинуть кабинет. Скажите, вы ее не очень любите?
– А почему я должна ее любить? – даже удивилась Офелия. – Молодая стерва, которая умудрилась променять своего неудачника мужа на богатого директора. Нагло и у всех на глазах изменяла своему мужу с его руководителем, а потом просто переехала жить к Николаю Тихоновичу. Конечно, он был холостой мужчина, и достаточно было ему два раза улыбнуться, чтобы он растаял. Что она и сделала.
– Она бывала здесь после смерти своего мужа?
– Нет. Я ее здесь потом не видела. А раньше часто приезжала. И без пропусков. Нарочно появлялась неожиданно, следила за нами. Наверно, ревновала своего мужа ко мне, – не без гордости заявила Офелия. – Ей казалось, что все остальные женщины претендуют на ее второго мужа.
– А вы считаете, что никто не претендовал?
– Конечно, претендовали, – пожала плечами Офелия. – Почему Далвиде можно, а остальным нельзя? Она ушла от своего мужа и захватила другого. И каждая разумная женщина считала, что имеет право отбить у этой стервы такого обеспеченного мужчину, как Николай Тихонович.
– Тогда ей можно было посочувствовать, – пошутил Дронго, – она должна была все время бдительно охранять свое «сокровище».
– Что она и делала, – сразу сказала Офелия, – и не нужно ей сочувствовать. Она и так стала очень богатой женщиной, заграбастала все, что было у Долгоносова, – его квартиру, дачу, машины, деньги. В общем, не нужно ее жалеть.
– А зачем Моркунас и профессор Соколовский приходили к Долгоносову? – спросил Вейдеманис.
– Не знаю. Мне не докладывали. Об этом лучше спросить у них самих.
– Если я задам вам личный вопрос, вы не обидитесь? – поинтересовался Дронго.
– Я знаю, какой вопрос вы хотите задать, – усмехнулась Офелия, усаживаясь на свое место. – Я ведь не дура, понимаю, что вы хотите узнать: были ли у нас близкие отношения и почему Далвида Марковна так неистово нас все время проверяла?
– И вы можете ответить на этот вопрос?
– Могу, – с явным вызовом сказала молодая женщина.
– Тогда я вас слушаю.
– Да, – ответила она, глядя прямо в глаза Дронго. – Не вижу смысла скрывать. Ему от этого хуже не будет. А Далвида уже все равно получила все, что можно было получить. Выжала из него все до последней копейки. Поэтому и я не хочу скрывать. Да, у нас были очень близкие и тесные отношения.
– Вы бывали у него дома?
– Нет. Этого никогда не было. И на дачу я тоже не ездила. Николай Тихонович был настоящим джентльменом. Он не позволял себе подобных встреч. Если он хотел со мной встретиться, то заказывал номер в хорошем отеле, куда я заранее приезжала, или мы встречались в квартире, которую он купил в доме напротив нашего института. Там у него была однокомнатная секция.
– И давно у вас были такие отношения?
– Давно. Я разведенная женщина, у меня нет никаких обязательств перед другими мужчинами. А он чувствовал себя свободным и независимым человеком. Хорошо понимал, что Далвида прицепилась к нему только из-за его денег. Мы не обязаны были ни перед кем отчитываться. Или вы со мной не согласны?
– Это зависит от конкретной точки зрения, – уклонился от ответа Дронго. – Значит, последней в кабинете вашего директора была его супруга?
– Да, именно она. Все могут это подтвердить, – кивнула Офелия. – Ее привез водитель, она миновала пост охраны, не оформляя пропуска, пришла к нам в приемную и без разрешения, даже не посмотрев в мою сторону, прошла к директору…
– Который был ее мужем, – напомнил Дронго.
– Ну и что? Она пришла в институт и должна была хотя бы поздороваться со мной и спросить разрешения пройти в кабинет директора. Может, он в это время принимал иностранную делегацию.
– А может, она догадывалась о ваших отношениях с ее мужем? – возразил Дронго.
– Она неглупая и понимала, что он не может измениться в один день, – зло произнесла Офелия, – и прекрасно знала, что он встречается с разными женщинами, в том числе и замужними. Она сама была замужем за другим человеком, когда встречалась с Николаем Тихоновичем. У нее не было никакого права обижаться на своего мужа.
– Но зачем ей убивать своего мужа, который сделал ее очень обеспеченной и влиятельной женщиной?
– Именно для того, чтобы сохранить богатство и влияние, – резко ответила Офелия. – Может, она понимала, что он не будет жить с ней вечно. Может, почувствовала, что супруг собирается ее бросить, променять на другую. Ведь он уже однажды развелся со своей первой женой, которая предъявляла ему слишком большие требования. А она была матерью его дочери. Он вполне мог оставить Далвиду и ее сына, чтобы уйти к другой женщине.
– Очень интересно, – вежливо сказал Дронго.
В этот момент в приемную вошел Вилен Захарович. Он держал в руках листок бумаги. Протянул его Дронго.
– Здесь адрес и номер телефона, которые вам нужны, – пояснил он и, взглянув на раскрасневшуюся Офелию, мрачно спросил: – Вы не знаете, когда вернется Ростом Нугзарович?
– Он сказал, что к часу дня, – ответила Офелия.
– В таком случае вам нужно уходить, – решил Балакин, обращаясь к гостям, – у нас строгий пропускной режим, и вам разрешили войти сюда, чтобы побеседовать с госпожой Никагосян. Вы знаете, что новый директор института не разрешает посторонним входить в наше здание, – довольно громко произнес он.
– Мы уходим, – согласился Дронго и, обернувшись к Офелии, несколько церемонно произнес: – Большое спасибо за вашу откровенность.
Она пожала плечами, ничего не ответив.
– До свидания, – сказал Вейдеманис.
И они вышли следом за Балакиным в коридор.
– У вас есть еще вопросы? – уточнил Вилен Захарович, обращаясь к Дронго.
– Мы хотели бы переговорить с профессором Соколовским и бывшим мужем Далвиды Марковны, – сказал Дронго, – если это, конечно, возможно.
– Они работают на втором этаже, – ответил Балакин. – Можете спуститься к ним. Только учтите, что вам нужно покинуть наше здание до часа дня. Мне не нужны конфликты, даже если я готов рисковать ради памяти моего учителя. Спуститесь по лестнице и пройдите дальше по коридору. Там они работают. Только пообещайте, что сразу покинете здание института, как только закончите ваши разговоры.
– Обязательно, – согласился Дронго.
– Пойдемте, – предложил Балакин, – я сам провожу вас. И вообще я хотел вам сказать, что вы можете звонить ко мне в любое время суток. Если это поможет вам в расследовании обстоятельств смерти Николая Тихоновича. Я готов всегда вам помочь.
Они подошли к лестнице и стали спускаться вниз. На втором этаже Вилен Захарович первым вышел в коридор и, не оборачиваясь, двинулся дальше. Они последовали за ним.
– Что ты об этом думаешь? – негромко спросил Эдгар.
– Не очень приятно все это слушать, – также негромко признался Дронго. – Судя по всему, умерший был еще тем ловеласом.
– И поэтому его могли убить? – еще тише уточнил Вейдеманис.
– За подобные похождения редко убивают, – мрачно ответил Дронго. – И мы еще точно не знаем, от чего он умер.
Оба даже не подозревали, что уже сегодня вечером появится еще один убитый. И на этот раз убийство будет явным.