Мастерс Б. Стивенс
Рассказ о мировой трагедии 1907 года, которая объединила народы Земли в едином порыве против врага, находящегося за миллионы миль от них.
Мое имя Джеймс Аллан. Некоторые люди, возможно, слышали его, поскольку в течение некоторого времени я был помощником начальника Секретной службы Соединенных Штатов со штаб-квартирой в Нью-Йорке.
Хотя я не обладаю литературным мастерством, мои глубокие знания о необыкновенных событиях августа 1907 года, пожалуй, дают мне право писать о них больше, чем кому-либо другому.
Зачем вообще писать о них? Потому что меня попросили об этом, и потому что сейчас, когда мы проживаем за один год больше, чем наши предшественники за десять, даже самые странные вещи по прошествии всего лишь двенадцати месяцев становятся неясными и полузабытыми.
Кроме того, есть детали, которые никогда не становились достоянием общественности.
Я бы хотел, чтобы мой писательский талант был более значительным. Какую странную и мистическую историю мог бы создать опытный рассказчик на основе фактов, которые я собираюсь изложить на бумаге, боясь, что это будет выглядеть слишком сухо!
Как, с помощью хитроумной компоновки здесь и тонкой окраски там, он мог бы захватить и взволновать читателя! Но одни только голые факты способны сделать нечто подобное; и я изложу их, может быть, и просто, но правдиво и точно.
Первое сообщение пришло из маленького городка в верхней части Нью-Йорка, в депеше, опубликованной в "Планете" от 4 августа 1907 года. Я заранее сохранил эту вырезку и процитирую ее слово в слово:
"ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ.
Ками, штат Нью-Йорк, 4 августа 1907 года.
(По телеграфу для "Планеты").
Труп, который оказался телом Патрика Малвейни, механика, был найден сегодня утром на рассвете, лежащим на общественной площади города. Так случилось, что вчера Малвейни был заключил договор страхования жизни, и поэтому можно с уверенностью сказать, что он был в добром здравии.
Прямо под правым ухом была обнаружена необычная отметина, синего цвета и слегка эллиптической формы, но врачи говорят, что это не могло стать причиной смерти. Предполагается, что это случай отравления. Будет проведено дознание."
На дознании было установлено, что синий след был единственным признаком применения насилия, и врачи отметили, что он не мог быть следствием удара, поскольку не было разрыва мелких кровеносных сосудов, а также электрошока, поскольку не произошло ожога плоти.
Затем было проведено вскрытие. Абсолютно никаких следов яда не было обнаружено. Вынесли вердикт "смерть от неизвестной причины", а бродягу, которого держали в городской кутузке в качестве подозреваемого, отпустили.
На следующее утро газеты сообщили о двух смертях в других частях страны при аналогичных обстоятельствах, с той лишь разницей, что на одном теле синяя метка была обнаружена на виске, а на другом – прямо над сердцем.
Разнообразные и дикие предположения высказывали нью-йоркские газеты.
"Новый мор", – объявила одна из них и попыталась доказать, что жертвы заразились болезнью, похожей на "черную смерть" в Индии.
Но если это правда, то как инфекция так быстро стала всеобщей и почему смертельные случаи происходили в местах, расположенных так далеко от морских портов? Все это казалось нелогичным.
Эти три случая заражения были всего лишь струйками, как вода просачивается по каплям через дамбу, прежде чем ее снесет полноводный поток.
Газеты в памятное утро 6 августа 1907 года выглядели так, как они выглядят обычно после президентских выборов, когда приходят результаты из спорных штатов.
Были депеши почти из каждого штата Союза – из городов, из поселков, из деревень и из сельской местности: "Найден мертвым в постели", "Умер, когда добирался до дома", "Инженер умер на своей станции", "Странная смерть видного гражданина" – но независимо от даты, независимо от заголовка, всегда было одно жуткое, многозначительное заявление: "Был обнаружен странный синий след"?
После 6 августа газеты больше не пытались печатать даже несколько строк о каждой смерти, за исключением случаев, когда речь шла о выдающихся людях. Приводились только названия штатов, а затем имена жертв.
Деятельность приостановилась, а затем и вовсе прекратилась – все, кроме издания газет, движения пустых поездов и захоронения мертвых.
У каждого издания была своя доска объявлений с толпой людей вокруг нее. Волнение напоминало то, что было в прошлом году, когда мы сочли необходимым вытеснить Германию силой оружия с территории Южной Америки, но здесь не было марша войск в полном вооружении под бой барабанов и ликование народа.
Здесь предстояло встретить смерть, но смерть в одиночестве и в тишине – смерть, о происхождении которой не было известно никому.
Ни одно сословие не избежало смерти – ни хорошие, ни плохие, ни богатые, ни бедные.
К тем, кто не хотел уходить из жизни, потому что она была для них одним сплошным круговоротом разгульной жизни и буйного веселья, пришел зов, и он пришел также к тем жалким несчастным, которые проделали бы половину пути, чтобы встретить его. Даже тюремные пташки, сидящие за стальными решетками, совершали побег, когда их манила синяя смерть.
В городах похороны никогда не привлекали особого внимания, но обычно они проходят с величественным церемониалом.
Теперь спокойного достоинства нет, даже для лучших людей. Священнослужители были немногословны, гробовщики рысью мчались на кладбища и галопом возвращались обратно.
Однако театры в Нью-Йорке пользовались небывалым вниманием. Вечером они были забиты до отказа.
Почти в каждом театре ставили исключительно комедии – трагедии было в избытке. Но над комедиями смеялись не здоровым, а истерическим смехом, и очень часто из зала выносили исступленно визжащую женщину.
Богатые искали избавления от этого ужаса в шумном веселье, но он искал и находил их там так же безошибочно, как и нищего в его лачуге.
На Юге негры, особенно впечатлительные, были поражены беспричинным ужасом. Их невозможно было заставить работать; посевы были заброшены. – Темнокожие собирались на огромные собрания, и при слабом свете сосновых факелов, под руководством своих " вдохновителей", заставляли ночь звучать дикими криками и мольбами об избавлении.
На Севере дела обстояли так же плохо.
Низший элемент погрузился в карнавал дикого разврата. Преступники увидели свои шансы и воспользовались ими. Социалисты неистово распространяли свою пропаганду и часто собирали вокруг себя такие толпы безработных, отчаявшихся и голодающих, что богатые люди дрожали, и военное положение становилось необходимостью.
Что же это за глянец, который мы с такой гордостью носим во времена спокойствия и безмятежности! На каком хрупком каркасе стоит цивилизация!
Американская республика, достигшая самого высокого места в мировой истории, медленно, но верно и плачевно разрушалась.
Стало очевидно, что необходимо предпринять официальные, согласованные действия, и президент созвал специальное заседание своего кабинета на 10 августа. Он пригласил на совещание самых известных ученых, патологоанатомов и криминалистов страны.
Президент выступил первым:
– Мы отбросим все формальности. У меня есть что сказать. Нация находится посреди ужасного бедствия, которое мы не можем встретить с храбрыми и решительными сердцами, как мы встретили бы любое другое, потому что на нас напали в темноте.
– Поскольку бедствие полностью ограничивается Соединенными Штатами, из высших источников было высказано предположение, что мы являемся жертвами нападения какой-то другой нации или наций – что, пользуясь каким-то новым открытием в науке или медицине, они намерены уничтожить нас. Это правда, что в материальном прогрессе мы обошли их гигантскими шагами, но можно ли представить себе, что, если бы они могли, они бы затеяли против нас такую дьявольскую интригу, как эта? Мы будем рады услышать мнение любого из присутствующих.
Доктор Жак Элдридж, знаменитый ученый, встал. Он был пожилым человеком, и я помню, что его ноги дрожали под ним, когда он вставал. Он говорил медленно, с большим достоинством и выражением:
– Я думаю, что большинство из вас, должно быть, читали в июньском номере журнала "Наука" мою статью под названием "О конечности электричества". Из опасения, что некоторые из вас этого не сделали, я скажу кратко: в ней излагалась теория, что электричество не является чем-то неисчерпаемым, что может генерироваться в неограниченном количестве, но ограничено, так же как ограничены вода и воздух, но что, в отличие от этих элементов, запасы электричества, доступные нам, являются общими для солнца и планет, образующих солнечную систему; и что оно отличается от воды и воздуха тем, что его количество не так сильно превышает наши потребности, как количество этих двух элементов.
– Я предположил, что если электричество ограничено и является общим для Земли и всех других планет нашей системы, то наше значительно возросшее его использование может нарушить энергоснабжение других планет. Если другие планеты необитаемы, это было бы несущественно; но, как известно всем присутствующим, за последние несколько лет ученые получили практически убедительное доказательство того, что по крайней мере одна из них – Марс – обитаема, и что был достигнут значительный прогресс в установлении связи с ней.
– Не кажется ли вам вполне возможным, что своим расточительным использованием электричества мы доводим марсиан до бедственного положения? Возможно, они годами чувствовали и терпеливо сносили наши вторжения. Наконец, может быть, они столкнулись с катаклизмом, и может быть, потребовалось какое-то отчаянное средство? Не может ли Синяя Смерть, пущенная по космосу колеблющимися волнами каким-то неизвестным нам способом, стать этим средством?
– Предположим, что вместо этого они послали световой сигнал? Смогли бы мы его увидеть? Если бы мы его увидели, смогли бы мы его интерпретировать? Если бы мы интерпретировали, мы бы прислушались?
– Джентльмены, я считаю, что мы получили первое сообщение с Марса!
– Если мои собратья не принимают мои взгляды, я считаю, что могу представить аргументы, которые заставят их это сделать. Я прошу провести конференцию, чтобы это правительство сделало заявление.
– Это заявление будет заключаться в том, что производство электроэнергии для любых целей должно быть прекращено на два дня. В конце этого периода мы должны будем узнать, верна ли моя теория.
– А что же в будущем? Если моя теория подтвердится, то по истечении двух дней генерация может быть снова начата в ограниченном объеме и постепенно увеличена. Я предполагаю, что когда будет достигнута определенная точка, нам безошибочно сообщат, что мы можем продолжать в том же духе и не более.
– Наша промышленность пострадает? Вы забываете, джентльмены, что мы беззащитны!
Доктор Элдридж сел, и его место занял доктор Адольф Лоример, известный врач.
– Я хотел бы задать доктору Элдриджу вопрос. Как он объясняет тот факт, что из всех стран Соединенные Штаты являются единственными пострадавшими? Этот факт, как мне кажется, делает его теорию несостоятельной.
– У меня есть теория, основанная на предположении, что "синяя смерть" – это новая страшная болезнь, и есть средство, которое я могу предложить, и я полагаю, что когда я закончу доклад, каждый из присутствующих согласится, что моя позиция гораздо больше соответствует здравому смыслу, чем позиция доктора Элдриджа, и…
Яростная профессиональная схватка была неизбежна, но она была прервана появлением посыльного, который объявил:
– Важные депеши для президента.
Он протянул президенту две бумаги, которые, как я увидел, были официальными телеграммами.
Президент бегло просмотрел их – очевидно, предполагая, что они не имеют большого значения по сравнению с текущим делом.
Но его глаза задержались на них после того, как он их прочел. Его лицо побледнело, и я увидел, что он прилагает огромные усилия для сохранения самообладания.
Наконец он пришел в себя и заговорил:
– Джентльмены, наша конференция должна закончиться немедленно. У меня ужасные новости. Россия, разгневанная нашими заявлениями по маньчжурскому вопросу и долгое время искавшая удобного случая напасть на нас, считает, что нашла его в нашем нынешнем деморализованном состоянии.
– Практически все ее военно-морские силы прибудут завтра в Нью-Йорк. Сообщение пришло из Англии, оно подлинное, и у меня есть подтверждение. Мы не можем мобилизовать военно-морские силы, составляющие лишь половину их. Наша береговая оборона недостаточна. О заключении соглашения с врагом не может быть и речи.
– Я боюсь, что разрушение Нью-Йорка невозможно предотвратить.
За время конференции наступила ночь, и никто не подумал зажечь свет в зале, где она проходила. Теперь из полутьмы смотрели белесые лица, и еще более ужасающая тьма черного отчаяния наполняла сердца всех присутствующих. Они выходили один за другим, не говоря ни слова.
Из Нью-Йорка не было исхода. Действительно, особого волнения не наблюдалось. Люди были настолько взбудоражены переживаниями, что, казалось, из них вырвали сам источник чувств. Они были охвачены тупой апатией.
Но в подготовке к обороне метрополии апатии не было. Военное министерство взяло под контроль магистральные железнодорожные линии и готовилось перебросить в Нью-Йорк огромные силы регулярных войск и спешно мобилизованных гвардейцев штатов. Однако сделать можно было не так уж много.
В гавани нельзя было ставить новые мины. На батареях нельзя было установить новые орудия.
Если бы это происходило в прежние времена, когда винты были сервоприводными! Но русские использовали новые турбинные двигатели, чтобы проскользнуть к нам, как убийца в ночи; и рано утром 11 августа один из наших крейсеров-разведчиков сообщил о скором приближении русского флота.
Я уже говорил, что исхода из Нью-Йорка не было. Зато произошло необычное явление. Прогулочные суда, переполненные до отказа, с развевающимися флагами и играющими оркестрами, выходили в гавань.
Это была еще одна фаза всепроникающего слабоумия.
Я пошел на батарею № 14. Это была новая батарея береговой обороны, на которой была установлена большая пушка, изобретение шведа Якобсона.
До появления русского флота напряжение людей на батарее было достойным воспоминания, когда корабли появились в пределах видимости, как пятнышки на голубом полумесяце океана, каждый со своим крошечным вымпелом черного дыма – артиллеристы стали подобны диким, тощим гончим, которых держали на поводке.
Я тоже, должно быть, сошел с ума.
Я не наблюдал за русскими кораблями. Я был очарован одним из артиллеристов – стройным человеком-тигром, который стоял рядом со своим огромным орудием смерти, его талия была полностью обнажена и сверкала в лучах раннего утреннего солнца. Я помню, что мог видеть, как вздымается его грудь, как сокращаются его могучие мышцы.
Но почему я отвернулся от этой мировой драмы? Я не знаю.
Из омута моего сознания я услышал, как человек с биноклем воскликнул:
– Они потеряли строй, двое остановились!
Может быть, их цель все-таки мирная?
С ближайшего русского корабля донесся крошечный белый всполох, а мгновение спустя раздался звук разрыва снаряда.
Это был единственный выстрел, произведенный русскими кораблями.
Некоторые из них безучастно качались в море. Другие, которые, как мы видели, мчались к нам с огромными оборотами своих турбин, внезапно изменили направление и легли в дрейф – любопытно, как жеребенок, который, сильно ударив копытами, добежал до конца своего пастбища, а затем начал спокойно щипать траву.
Но четыре корабля и один эсминец пошли вперед. Они не маневрировали; они не сделали ни одного выстрела.
Первый признак того, что они не управляются, появился, когда линкор "Кэтрин I" изменил курс и был протаранен эсминцем. Эсминец быстро ушел под воду. Линкор только вздрогнул, а затем пошел дальше.
Несколько американских крейсеров, которые были спешно мобилизованы и которые отдыхали под защитой береговых батарей, ринулись в атаку.
Было задумано, что они должны стать своеобразной жертвой, но жертвой живой и стремительной, способной нанести зияющую рану еще до того, как "Медведь" сможет вцепиться в город.
И вот они бросились в пасть смерти – и пасть не закрылась!
Как Гулливер собирал суда Блефуску, так и американские корабли приводили в гавань русские корабли – но не игрушечные, ибо их стоимость равнялась половине нашего национального долга.
Прогулочные суда, как мошки, собирались вокруг прибывающих кораблей. Нетерпеливые, взволнованные вопросы метались по воде. Было ли это правдой или просто миражом беспокойного времени?
На них отвечали тела, найденные на русских кораблях. Не было найдено ни одного живого человека, только трупы – целые горы трупов. И на каждом из них "Синяя смерть" оставила свой след!
За предыдущую ночь в Соединенных Штатах не было ни одного случая смерти "от чумы", и ни один не произошел в течение этого дня.
Может ли теория доктора Элдриджа быть верной? Были ли марсиане намерены управлять нами, но при этом они страшно возмущаются вторжением русских?
Марсианская теория стала общепризнанной. С тех пор как доктор Элдридж изложил свои выводы, все телескопы в Соединенных Штатах были направлены на Марс.
Теперь астрономы сообщили об обнаружении на этой планете нового света – света необычайно интенсивного, яркого, сверкающего.
Доктор Элдридж утверждал, что его теория полностью подтвердилась. Он утверждал, что свет был сигналом, который можно было бы прочитать; и это действительно казалось вероятным, поскольку между вспышками были выдержанные интервалы.
Доктор Элдридж настаивал – и даже настоятельно требовал – прекратить на два дня производство электроэнергии в Соединенных Штатах. Было решено, что если смертельные случаи будут продолжаться, это будет рассмотрено со всей серьезностью.
Смертельные случаи действительно продолжались. В ночь на 12 августа и на следующий день их было как обычно много. То же самое синее пятно присутствовало.
Появилось еще кое-что, что вызвало бурные комментарии. Это было объявление, которое, как стало известно, было размещено через рекламное агентство почти в каждой ежедневной газете страны. Оно было сформулировано довольно просто:
"СПАСАТЕЛЬНЫЕ КОМПЛЕКТЫ!
АБСОЛЮТНАЯ ЗАЩИТА ОТ ГОЛУБОЙ СМЕРТИ МОЖЕТ БЫТЬ ОБЕСПЕЧЕНА!
Ученый открыл податливый материал, который может быть вшит в костюм и носиться без каких-либо неудобств, что обеспечит абсолютную защиту от "голубой смерти".
Эти костюмы могут получить жители Нью-Йорка в штаб-квартире
"ЗАЩИТНОЙ КОМПАНИИ",
Угол улиц Стейт и Ларкин.
Те, кто не проживает в Нью-Йорке, могут получить костюмы, отправив мерки и заверенный денежный перевод для оплаты их стоимости.
Цены будут установлены по следующей шкале:
Лица с состоянием в пять миллионов долларов и выше – пять процентов от их общего состояния.
Лица с состоянием в один миллион долларов, но не выше пяти миллионов долларов – три процента от их общего состояния.
Лица с суммой в пятьсот тысяч долларов, но не более одного миллиона долларов – два процента от их общей суммы.
Лица стоимостью менее пятисот тысяч долларов, но способные оплатить костюмы – один процент от их общей стоимости.
Как можно больше людей, которые дадут честное слово, что у них нет средств, будут обеспечены костюмами бесплатно, за исключением транспортных расходов. Руководство оставляет за собой полное право решать, являются ли эти заверения правдивыми. Оно также оставляет за собой абсолютное право оценивать стоимость по вышеуказанной шкале других лиц, обратившихся за костюмами. Будет дана абсолютная и надежная гарантия."
Бедняки и люди среднего класса сразу же бросились покупать костюмы.
Крики о "социализме" исходили от обладателей огромных богатств, а поскольку они контролировали практически все предприятия в стране, производящие электроэнергию, казалось, что они с готовностью согласятся опробовать идею доктора Элдриджа; но они были "практичными" людьми, считавшими теорию ученого химерической.
Я получил телеграмму от своего начальника в Вашингтоне:
"Вы – один из пятисот человек, специально выделенных для работы с "Синей смертью". Докладывайте и отслеживайте каждую зацепку, какой бы незначительной она ни была. Проконсультируйтесь с начальником сыскной полиции Нью-Йорка."
Я не знал, что предпринять; не было никакой зацепки, за которой можно было бы последовать. Безумие стало очень распространенным явлением – часто на маньяков не обращали внимания, и им позволяли бродить по улицам как им вздумается, шататься по тротуарам и глупо тараторить. Только буйных держали взаперти.
Но невозможно было допустить, чтобы такое ужасное положение дел продолжалось, когда оставалась хотя бы слабая надежда на то, что можно рассчитывать на спасение. Доктор Элдридж был настолько тверд в своих убеждениях, а пресса и народ так горячо поддерживали его позицию, что после множества телеграмм было достигнуто национальное согласие, и для проведения эксперимента был выбран период с полуночи 16 августа до полуночи 18 августа.
В одну минуту после полуночи 16 августа в Соединенных Штатах прекратилась выработка электроэнергии.
Телеграфная и телефонная связь не была нарушена, но автомобили должны были остановиться, мириады огней на улицах и зданиях Нью-Йорка погасли, и от одного конца страны до другого, города, освещенные электрическим светом, погрузились во тьму.
Каждая газета в Нью-Йорке объявила, что выпустит бюллетени, которые сообщат о результатах этого уникального, судьбоносного эксперимента, и вскоре после полуночи, в темноте и под моросящим дождем, собрались толпы людей.
Они стояли группами перед белыми, но едва различимыми во мраке полотнищами, на которых должны были появиться сводки. И они ждали, мужчины и женщины, ибо в этом кризисе некоторые женщины показали, что обладают твердыми и мужественными сердцами.
Наступило три часа. Не было объявлено ни об одной смерти. Тусклый, сырой мрак ночи сменился мутным светом раннего утра, и все еще ни один из множества проводов, протянутых по всей стране, не принес сообщения ни об одной жертве.
Но люди не могли поверить.
Неужели ужасные дни наконец-то закончились? Неужели интеллект одного человека смог пронестись сквозь космос к далекой планете и, поняв ситуацию, подсказать жителям Земли единственно возможный путь к спасению от адского пламени последних дней?
Это казалось невозможным. Поэтому они жаждали узнать, работают ли телеграфные линии, получены ли сообщения со всех концов страны.
Когда их заверили, что все линии работают безупречно, что действительно наступило избавление от Смерти, ликование сменилось мрачным унынием, и многие из тех, кто терпеливо ждал в течение ночи, повернули к своим домам и сели в автомобили, забыв на мгновение о том, что автомобили не ходят, забыв о цене, которую пришлось заплатить за неприкосновенность.
Когда прошло 18 августа, а Смерть нигде не оставила своего следа, казалось, что правильность выводов доктора Элдриджа не вызывает сомнений, и его имя стало величайшим в нашей стране.
Но только на несколько дней. В своем стремлении избежать медленного, но, казалось, верного уничтожения люди не переставали считать издержки.
Они начали задавать вопросы. Как долго города будут оставаться во тьме? Как долго мануфактуры будут пребывать в бездействии? Должны ли были машины всегда оставаться в своих гаражах в нерабочем состоянии? Неужели мы должны постоянно находиться в зависимости от людей, живущих за миллионы миль от нас?
Перед лицом нашего восхваляемого гения и научных достижений мы действительно были всего лишь младенцами для жителей Марса, которыми можно было управлять, как отец управляет своим ребенком?
Только к этому времени люди осознали, насколько прочно электричество стало частью современной жизни, и когда не было дано ответа на вопрос, как долго будет продолжаться это положение; когда доктор Элдридж заявил, что, насколько он может судить, оно будет постоянным, возникла вторая буря, масштабы которой можно представить по одному небольшому инциденту – в течение сорока восьми часов акции Электрической компании Амальгаматед упали с восьмидесяти шести до семнадцати. Все ценные бумаги, связанные с электрическими предприятиями, соответственно упали в цене.
Пригородная недвижимость (стоимость которой неуклонно росла с появлением троллейбусной системы) через несколько дней стала стоить немногим больше, чем старые поля, из которых она была построена.
Весь мир торговли был потрясен, и казалось, что финансовая паника такого масштаба, какого еще никогда не знала нация, неминуема. Казалось, что люди полностью лишились способности трезво оценивать ситуацию, и вместо этого находились под властью дикой, безрассудной истерии.
Ситуация едва ли могла быть хуже, чем если бы однажды утром солнце не взошло и выяснилось бы, что оно никогда больше не взойдет. Действительно, электричество настолько прочно вошло в быт и хозяйственную жизнь людей, что по своей значимости было сравнимо с солнечным светом.
И, как ни странно, хотя и не очень странно, в то странное время преклонение перед доктором Элдриджем сменилось ненавистью.
Особенно сурово его осуждали врачи, в основном из-за негодования по поводу того, что их теория о том, что "синяя смерть" – это болезнь, была полностью опровергнута, хотя сами они все еще с фатальным упорством держались за нее.
Я знал, насколько беспричинной и несправедливой по отношению к доктору Элдриджу была эта перемена настроений, и как остро он ее ощущал; и однажды вечером, когда я шел по темным и пустынным улицам, улицам, которые раньше кипели светом и жизнью, я вдруг решил навестить его в его лаборатории на Двенадцатой улице.
Закутанный в выцветший халат, при свете коптящей керосиновой лампы он перелистывал старый том в кожаном переплете, который, казалось, мог быть одной из первых работ Гуттенберга.
Доктор с тревогой спросил, слышал ли я, что европейские правительства ответили на заявления Соединенных Штатов о том, что они должны разделить с нами бремя сокращения генерации электричества.
Я рассказал ему, что узнал за несколько часов до этого, что, хотя их ответ был составлен на языке дипломатии, они категорически отказались рассматривать нашу просьбу.
Доктор взял яблоко из корзины, стоявшей у него под рукой, и принялся с энергичным хрустом уничтожать его.
– Это вполне соответствует тому, что я ожидал, – сказал он. – Вполне естественно, что страны старого света смотрят на наше бедственное положение с некоторым довольством, каким бы бесчеловечным оно ни казалось. Но, к несчастью для них, я боюсь, что их спокойствие не продлится долго, и, когда наступит момент, я думаю, они капитулируют так же быстро, как и мы.
– Вы имеете ввиду..?
– Что начиная с 25 августа Европа будет опустошаться так же, как и мы.
– Но почему не раньше – почему только мы страдали? Это правда, что мы лидируем в мире по использованию электричества, но, безусловно, это недостаточная причина.
– Это не причина, – и взгляд доктора блуждал по комнате, как будто он искал какой-то прибор для демонстрации теории.
Наконец, его взгляд остановился на корзине с яблоками, стоявшей у него под рукой.
– Возьмите одно из этих яблок, – сказал он, и я выбрал одно без пятен и протянул ему, но он отказался от него, выбрал другое, уже начавшее гнить, и протянул ему.
– Пусть это гнилое место будет Америкой, а другое – Европой. Теперь, чтобы изобразить Марс, я возьму еще одно яблоко. 4 августа, в начале нашего бедствия, относительное положение планет было таким, – и он держал яблоки, несколько наклоненные к плоскостям их эклиптики, в двух своих руках.
– Принимая во внимание, что пятнышко на этом яблоке, представляющее Марс, является их "электростанцией", от которой исходят лучи смерти, разве вы не видите, что в то время как Америка находится на линии их направления, то Европа – нет? Итак, с 4 августа планеты вращаются таким образом, – и доктор осторожно повертел яблоки в пальцах.
– Теперь смотрите, – продолжал он, – вот относительные положения в настоящее время, но начиная с полуночи 25 августа, положение будет таким.
И он слегка повернул яблоки, в результате чего марсианское пятнышко уставилось прямо на пятнышко, изображающее Европу, на другом яблоке.
– Но почему вы ничего не сказали об этом – газеты сегодня днем были полны обвинений в адрес Европы, ведь…
Доктор улыбнулся и указал на ряд стульев у стены.
– В каждом из них сегодня днем, – сказал он, – сидел молодой представитель прессы, и, хотя они, похоже, не совсем понимали технические моменты, я думаю, они уловили главную идею.
Они действительно уловили главную идею.
На следующее утро предсказание доктора Элдриджа было растиражировано не только газетами Америки, но и Европы.
Нельзя отрицать, что наши люди слегка обрадовались перспективе того, что у них будет компания в их ужасных бедствиях.
Пресса Европы выражала уверенность в том, что это предсказание было сделано нашим правительством с целью побудить их разделить с нами бремя сокращающегося производства. Лондонские газеты в своей напыщенной манере заявили, что столь незначительная "хитрость" недостойна нас, из немецкой прессы доносился гул язвительных оскорблений, а в Париже это стало шуткой, темой для острот их писак.
Они не знали доктора Элдриджа!
Но, несмотря на откровенное неверие Европы, 25 августа ждали с напряжением во всем мире, и когда наступило то роковое утро, понимание ситуации доктором Элдриджем было вновь продемонстрировано столь же ярко, сколь и ужасно.
Смерть словно нарушила свою сдержанность, подобно накопившейся воде, она обрушила на Европу свой поток смерти.
Почти ни одна деревня не осталась незатронутой, и по всей Европе раздались крики людей, охваченных недоумением и ужасом.
И, если они когда-то и насмехались над доктором Элдриджем, то гораздо быстрее, чем мы, приняли условия, которые он выдвинул как необходимые для получения неприкосновенности, и, подобно Соединенным Штатам, обменяли преимущества своей огромной электрической сети на избавление от марсианской резни.
Производство электричества на Земле прекратилось!
В этот последний кризис все умы, все сердца обратились к беловолосому, немощному человеку в мрачной лаборатории в Нью-Йорке.
Почти непроизвольно я направился туда, и когда вошел, едва освещенная приемная уже была заполнена пестрой толпой.
Здесь были представители прессы, те, кого считали великими на земле, миллионеры, главы крупных корпораций, финансовые магнаты; и все они с нетерпением ждали слов, которые, как они верили, принесут надежду.
Каждый с волнением расспрашивал других, но никто не знал ничего такого, чего не знали все остальные. Они знали, что земля похожа на человека, у которого почти выкачали кровь, и чье сердце почти перестало биться.
Они хотели знать, как долго это будет продолжаться – дни, годы, вечность?
Когда доктор Элдридж мягко вошел, а он был в ковровых тапочках и старом знакомом халате, Хэллоуэлл, президент Объединенной компании освещения и электрической энергии (Amalgamated Lighting & Traction Co.), взял на себя роль дознавателя для всех собравшихся. Он изложил условия, которые были знакомы каждому, и заключил:
– Вы выдвинули теорию относительно этой "голубой смерти" и сказали, что если мы сделаем кое-что, то она прекратится, что и произошло. Вы предсказали нападение на Европу, и ваше предсказание подтвердилось.
– Я… мы… сейчас обращаемся к вам. Можете ли вы сказать, как долго должно быть прекращено производство электроэнергии? Даже если вы назовете такой долгий срок, как один год, это восстановит определенную степень уверенности, и может предотвратить общую, окончательную панику, которая, кажется, вот-вот охватит нацию.
– Или, если вы не можете дать никакой надежды в этом направлении, не можем ли мы побороться? Можете ли вы предложить оборонительные или даже наступательные действия? Я думаю, вы понимаете, что миллионы будут в вашем распоряжении.
Казалось, сам воздух в зале пульсировал в унисон с сердцами тех, кто стоял здесь в ожидании вердикта.
Но их души охладели, когда доктор произнес.
– Насколько я могу судить, – сказал он, – это прекращение выработки электроэнергии должно стать окончательным.
Из зала послышался ропот отчаяния и страха.
– Существует один обнадеживающий знак, – продолжал доктор, – сигналы с Марса не прекратились. Они добились своих целей, так почему же они продолжают подавать нам сигналы? Вывод напрашивается только один – я уверен, что есть выход из затруднительного положения, если только мы сможем его найти. Есть только два способа, которыми мы можем это сделать – мы должны найти его своими собственными усилиями, или мы должны научиться читать сигналы с Марса.
– Первый вариант я считаю безнадежным. Над последним, как вы, господа, знаете, я и мои помощники работаем днем и ночью. Моя новая научная станция, которая сочетает в себе станцию для выработки энергии, лабораторию и обсерваторию, теперь завершена, и практически все мои аппараты установлены. Я не буду вдаваться в технические подробности, но скажу, что мы сделали несколько шагов к успеху". "Ничего более определенного я сейчас сказать не могу.
Я всегда полагал, что во время этой конференции Халлоуэлл потерял рассудок, и что когда он встал, чтобы ответить доктору Элдриджу, он был, по крайней мере какое-то время, невменяем.
– Завтра на каждом из наших заводов начнется производство, – заявил он практически криком.
Все присутствующие были поражены, и некоторые начали высказываться, но Халлоуэлл не позволил им этого сделать:
– Доктор Элдридж считает, что никто, кроме него самого, не способен мыслить, и для того, чтобы оставаться на своем пьедестале в качестве нашего спасителя, он готов пожертвовать интересами всех нас. По его словам, мы, американцы, были первыми страдальцами из-за относительного положения Земли и Марса, Европа попала под направление лучей и пострадала в свою очередь. Если это так, то почему не верно и то, что мы теперь вне досягаемости лучей – почему мы теперь не защищены от марсианского вреда?
Халлоуэлл почти прокричал свой вопрос.
Никто не подумал об этой особенности положения, раздались недоуменные вопросы, которые стихли, когда доктор Элдридж заговорил:
– Наши наблюдения и эксперименты показали, что лучи с Марса, которые погубили людей, и световые сигналы, которые мы видели, исходили из одной и той же точки на поверхности этой планеты. Кто-нибудь из вас знает, какого цвета были первые увиденные световые сигналы?
Этого никто не знал.
Халлоуэлл презрительно фыркнул.
– Свет есть свет – он не мог увидеть, что цвет был какой-то особенный.
Доктор Элдридж отметил, что существует большая разница в цвете света, и привел в пример тот факт, что звезды классифицируются в зависимости от цвета исходящего от них света.
– Цвет первых световых сигналов с Марса был желтым, мы больше не видим этих огней.
– Вы сами только что заявили, что марсиане все еще подают сигналы, – торжествующе перебил Халлоуэлл.
– Так и есть, – ответил доктор Элдридж, – но не тем же светом, который впервые был замечен нами. Световые сигналы, впервые увиденные в Америке, сейчас не видны здесь, но видны в Европе – и по той же причине, по которой лучи, несущие смерть, сначала попали в эту страну, а затем в Европу.
– Марсиане поступили так же, как поступили бы мы, если бы обнаружили, что одна пушка не защищает гавань – мы бы установили еще одну пушку!
– Марсиане возвели еще одну станцию, и теперь, независимо от взаимного расположения планет, они одновременно держат в своей власти континенты Европы и Америки!
Доктор повернулся к стене и нажал на пружину. Появилась карта – карта, состоящая из темных и светлых пространств, больших черных точек и множества расходящихся линий.
Он указал линейкой.
– Это, – сказал он, – карта Марса. Здесь, в районе залива Титана, находится одна марсианская станция, а здесь, за тысячи миль от нее, в районе озера Солнца, – другая. Лучи из этих двух точек будут управлять всеми частями Земли, кроме области, включающей Китай – а там вообще нет электричества!
Доктор сделал небольшую паузу, а затем продолжил, скорее для себя, чем для нас:
– Какие замечательные линзы должны быть у них, каких высот восприятия они должны были достичь! Каким огромным должен быть их запас знаний, почерпнутый из источника, который, должно быть, уже был значительным, когда наша планета была маленьким расплавленным шариком, катящимся в космическом пространстве!
Хэллоуэл презрительно слушал, а потом заговорил:
– Завтра каждое колесико на наших заводах будет вращаться, и они могут делать все, что им вздумается. И допустим, что жизни будут загублены. Большинство из них будут принадлежать беднякам, которым лучше умереть. А нам с вами, по крайней мере, не стоит беспокоиться, потому что у нас есть защитные костюмы.
Доктор Элдридж ответил так терпеливо, как если бы он разговаривал с непослушным ребенком – и действительно, Халлоуэлл был тогда, как я полагаю, совершенно безответственен:
– Я предоставил формулу изготовления костюмов и определил цены, по которым они должны поставляться, хотя я оставил детали дела в руках подчиненных. Мне следует сказать, что, хотя я получил значительную сумму денег от их продажи, я рассматривал ее как доверительную собственность. Я рассматривал их как целевой фонд, и все они были потрачены на приобретение специального оборудования, необходимого для оснащения моей обсерватории в Марс Хилл.
– И я предупреждаю вас, Халлоуэлл, что спасательные костюмы, по всей вероятности, не будут эффективны против новых марсианских лучей. Они изменили характер подачи сигнала, контролирующего нас, вполне вероятно, что они также изменили проникающую способность лучей смерти.
После того как остальные один за другим ушли, одни в гневе – как Халлоуэлл, другие в отчаянии, я остался с доктором Элдриджем.
– Вы уверены в том, что именно произойдет, если снова запустить процесс выработки энергии?
– Я не могу быть в этом уверен, – ответил он. – Я уверен только в том, что марсиане установили еще одну сигнальную станцию и разумно предположить, что вместе с ней они установили еще одну батарею Синего луча. Если Халлоуэлл воплотит свою мысль в жизнь, следующие несколько часов расскажут об этом, и, боюсь, на ужасном языке.
– Но я так понял, что марсиане получили сведения о количестве нашего электрического производства – просто по снижению их собственных запасов. В этом случае, если не произойдет общего возобновления, нам ничего не угрожает.
– У них есть другой источник информации.
– И что?
– Я считаю, что они действительно смогут увидеть. Я считаю, что завтра утром марсиане смогут увидеть работу Халлоуэлла, когда начнут разжигать топки, машинистов и кондукторов, когда они соберутся, чтобы взять на себя управление своими машинами. И разве это так удивительно, так невероятно? Океанский кабель для вашего прадеда был бы таким же удивительным, а для вас это само собой разумеется.
– Подумайте. Задолго до того, как жители Земли узнали, что Земля круглая, у жителей Марса, должно быть, были телескопы, более эффективные, чем те, которыми мы располагаем сейчас; учитывая такой большой опыт и вполне разумный темп прогресса, почему бы им не увидеть вчерашнее столкновение на дороге в Пенсильвании и не суметь сосчитать погибших так же хорошо, как и нам?
– Но, наверняка, – возразил я, – они также достигли морального прогресса, и неужели они не милосердны? Конечно, у Халлоуэлла большая энергетическая система, но в сравнении со всем человечеством, даже если рассматривать американскую его часть, его генерация ничтожна.
– Но сам принцип, – настаивает доктор Элдридж. – Если Халлоуэлл запустит выработку энергии и не причинит вреда, то послезавтра каждый провод в Соединенных Штатах будет жить своим привычным напряжением. Марсиане не могут позволить себе упустить это из виду. Вы не понимаете, что для них значит электричество.
– Они хотят иметь свои машины, свой свет, – ответил я.
– Их машины! Их свет! Их жизнь, друг! Разве вы не думаете, что их применение того, что мы называем "электричеством", продвинулось так же, как и все остальное у них? Оно не только освещает их, возит их – оно, вероятно, кормит их, поддерживает их жизнь.
– Мы утверждаем, что Марс – умирающая планета. Так оно и есть – и неужели они ничего не сделали, чтобы возместить потерю лесов, угля, и даже воздуха и воды? Неужели, обладая огромными знаниями, они спокойно ожидают всеобщую гибель? Вы можете быть уверены, что нет, и вы также можете быть уверены, что они встретили кризис с помощью электричества. Это вещь – материальная вещь вселенной, и если ее правильно применить, она даст нам иммунитет от болезней, накормит нас, с материальной точки зрения, она поселит нас в роскошном доме удовольствий, где мы сможем вечно жить в непринужденности!
Доктор сделал паузу, несколько удрученный собственной горячностью.
– Этот день для нас еще далек, но если бы это состояние пришло к нам после медленного многолетнего труда, разве мы не стали бы ревностно охранять его, как это делают марсиане?
–Мальчик болтается в своей детской манере, а отец уделяет ему пристальное внимание. Таково отношение марсиан к нам.
– Как же они, должно быть, развеселились, когда много лет назад некоторые из наших мудрецов обнаружили, что кусок янтаря, натертый шелковой тканью, притягивает маленькие кусочки волокон и другие вещества, и были сильно удивлены своим открытием. Это, должно быть, стало отличной новостью для марсианских газет и темой для острот их журналистов (если они у них есть) на многие дни! Представьте себе некоторые заголовки: "Земляне открыли электричество!", как если бы наши газеты однажды объявили: "Фиджийцы узнали об огне!"
– Но с тех пор мы подросли, – предположил я. – Голова мальчика теперь достает до плеча отца, не так ли?
– Да, и вы можете себе представить, с каким интересом они наблюдали за нашим развитием? Как они, возможно, сочувствовали нам в наших метаниях в темноте? Как они, возможно, аплодировали, когда мы один за другим создавали телеграф, океанский кабель, электрическую тягу, электрическое освещение? И как в течение последних двадцати лет их интерес сменился тревогой, пока мы не получили этот кризис, эту трагедию?
Перед тем как я ушел от доктора, он сообщил мне, что на следующий день уедет из города на Марс-Хилл – так он называл свою станцию – и что он не покинет ее ни днем, ни ночью, пока не достигнет успеха или провала.
– Связь с марсианами необходима для нашего спасения – она необходима для продолжения существования человечества на Земле; и за это я готов заплатить небольшую цену – свою жизнь.
Таковы были слова великого старика, когда он расставался со мной у своей двери.
Халлоуэлл начал вырабатывать энергию, как он и обещал.
И снова начался смертельный катаклизм, как и предсказывал доктор Элдридж.
С севера и с юга, с востока и с запада, с каждым часом прибывал и нарастал вал смертей, и среди жертв было много носителей спасательных костюмов.
И теперь всеобщий вопрос звучал следующим образом:
"Если мы должны страдать из-за того, что один концерн работает, то почему не должны работать все? Разве от этого бедствие станет еще тяжелее?"
Доктор Элдридж, когда к нему обратились, высказал свое мнение, что это не так, и заявил, что если Халлоуэлла и его компаньонов не удастся убедить прекратить работу, то можно будет возобновить генерацию.
И вот опустевшие заводы засияли вновь зажженными топками и треском динамомашин, машины были выведены из своих гаражей, перевозки возобновились в полном объеме, и вновь засияли электрические огни.
Но вместе со всем этим пришла смерть, Смерть. Она была повсюду. Страна представляла собой один огромный морг.
Европа полностью прекратила производство и не возобновляла его, но с его возобновлением в Америке чума снова начала там свою страшную работу.
Власть, державшая в руках эту звенящую плеть, рассматривала землю как единое целое! Братья должны ответить за проступки своих братьев.
Вскоре состоялся конгресс европейских стран. Совместно они потребовали, чтобы мы прекратили производство электроэнергии.
Но Соединенные Штаты не прислушались. Люди с горечью вспоминали отношение Европы, когда мы в одиночку страдали, и даже если бы наше правительство попыталось заставить нас подчиниться европейским требованиям, сомнительно, что оно добилось бы успеха.
В это страшное время авторитет власти рушился, а полномочия, которыми, как предполагалось, наделено правительство нации и штатов, были лишь названием.
В крупных городах бушевали анархические настроения, и сама анархия; законы, которые до сих пор считались в высшей степени священными, ежедневно нарушались, и не было никаких попыток к возмездию.
Ткань нашего правительства, считавшаяся такой прочной, была разорвана на две части, и через образовавшуюся брешь просунулась голова чудовища, которое грозило навлечь на нас период более ужасный, чем тот, что был во Франции в кровавые дни их памятной революции.
Последний день августа 1907 года принес нашему президенту официальное уведомление от коалиции Европы, что если производство в Соединенных Штатах не прекратится в течение сорока восьми часов после этого, объединенный флот их самых быстроходных крейсеров, собранный в Портсмуте, двинется против нас – что они заставят прекратить производство и потребуют расправы.
Это было объявление войны всего мира против нашей нации!
Наш народ смеялся! Но неестественно, истерически. Лучшего свидетельства ненормального состояния всей страны того времени и быть не могло.
Ультиматум – практическое объявление войны от коалиции, настолько мощной, что мы не могли надеяться противостоять ей! И это вызвало не такое сильное волнение, как обстрел колумбийской канонерской лодкой новообразованной республики Панама осенью 1903 года.
Не было предпринято никаких усилий, чтобы удовлетворить требования европейских стран. Не было сделано никаких приготовлений к обороне.
И все это время Смерть собирала непрерывный урожай; не только по всей нашей широкой территории, но и в туманном Лондоне, на солнечных бульварах Парижа и в ледяном Санкт-Петербурге. Никакое общественное положение, ни благородное, ни низкое, не могло остановить трепещущие стрелы, они находили свои жертвы тысячами в переполненных городах и в унылой глуши.
Было ли это уничтожением? Неужели земля снова, как вначале, будет катиться в пространстве, не занятая никем, но несущая по своим водам могучие флоты, по своей суше великолепные города, и нигде ни одной человеческой души?
Был поздний вечер первого сентября, когда я получил послание доктора Элдриджа, призывающее меня немедленно приехать в Марс Хилл.
Я сел на поздний экспресс и вскоре был на маленькой унылой станции, которая стала еще более унылой, когда поезд уехал, оставив меня, начинающего свой путь к уединенному месту, где доктор Элдридж проводил свои дни и ночи в труде – не ради денег или славы, но ради общего блага народов мира. Я знал, что он один, поскольку, хотя у него были помощники, они каждый вечер возвращались в город.
Сначала я увидел дымящуюся трубу завода – она тянулась прямо в небо, как огромный палец дознавателя, как будто она была наделена чувством и сама искала решение этой странной мировой трагедии.
Из его отверстия выходила тонкая струйка дыма, сначала прямая, а затем завихряющаяся в причудливые формы; когда я вошел в главное помещение завода – где находились огромный двигатель и динамо-машина, – оно было освещено желтым светом открытой дверцы печи, а изредка раздававшийся злобный треск множества проводов возвещал о том, что здесь, по крайней мере, электричество все еще властвует.
Я не увидел доктора Элдриджа и позвал его по имени. Ответа не последовало. Я позвал снова, громче, но ответа все равно не последовало.
Чувство подавленности, даже страха, которому я не мог найти объяснения, овладело мной. Возможно, больше, чем я думал, напряжение последних страшных недель, напряжение нервов, мозга и сердца, сказалось на мне.
Глупые фантастические мысли навязчиво лезли в голову.
Предположим, что события последнего месяца были всего лишь сном, ужасным кошмаром, и что я очнулся на электростанции какого-то незнакомого города? Или, предположим, это одна из марсианских станций (сомневаюсь, что в последние дни я был в полном рассудке), и что меня заманили сюда на верную погибель?
Но тут я обратил внимание, что в руке у меня записка доктора Элдриджа, призывавшая меня сюда. Возможно, при виде его имени я невольно открыл дверь в маленькую комнату – его личную лабораторию.
И я нашел доктора Элдриджа.
Он сидел за низким широким столом, который служил ему в качестве письменного стола. Его локоть опирался на стол, а рука держала перо, еще влажное от чернил. Он улыбался. Но он был мертв. А перед ним, аккуратно, чтобы не ускользнуло от внимания, лежала записка, адресованная мне:
"Дорогой Аллан:
Я послал за тобой, потому что знаю, что ты обязательно приедешь, и тебе можно абсолютно доверять в жизненно важном деле. Прочитав запечатанное письмо, которое вы найдете вместе с этим, вы все поймете. Прощайте."
Я взял в руки письмо доктора написанное его мелким корявым почерком, но не прошло и сорока восьми часов, как оно было напечатано крупным, четким шрифтом в десятках тысяч газет:
"Людям всего мира:
Я общался с Марсом. Бедствия мира будут смягчены. Завтра можно будет снова начать полноценную генерацию, и никакого вреда не произойдет.
В самом начале я заявил, что верю в существование одного закона, который, если бы его можно было изучить, принес бы нам избавление.
Я узнал этот закон.
Солнце обеспечивает нас не только светом и теплом, но и электричеством (как давно подозревали ученые). Оно представляет собой огромный генератор, и от него тонкий ток бьет во все уголки нашей Солнечной системы.
Но не в одинаковом объеме. В некоторые периоды напряжение намного меньше, чем в другие, и эти колебания совпадают с появлением и исчезновением "пятен" на Солнце.
Цикл "солнечных пятен" составляет четырнадцать лет, и в середине этого цикла есть период в четыре недели, который можно назвать "периодом минимального солнечного пятна".
В этот период производство электроэнергии на Солнце и, следовательно, снабжение всех планет, опускается намного ниже нормы.
Именно этот период, который только что прошел, и принес нам такое бедствие.
Марсиане не ощущали наших посягательств на расточительное использование электроэнергии до последнего периода минимального солнечного пятна, который был в 1893 году. Тогда они сильно пострадали, не предпринимая никаких наступательных действий против нас – хотя тогда у них были те же средства для принуждения нас к прекращению генерации, что и сейчас. Но их самосохранение в течение этого периода и периодов, которые будут наступать через каждые четырнадцать лет после этого, требовало, чтобы они поступили так, как они поступили.
Это был выбор между тем, умереть кому-то из нас или умереть всем вместе.
В 1921 году, через четырнадцать лет, генерация снова должна прекратиться на четыре недели.
Время прекращения будет указано световым сигналом с Марса – вспышками, которые составят букву "Y" в нашем телеграфном алфавите Морзе. Время, когда генерация может возобновиться, будет обозначено прекращением сигнала.
Это должно продолжаться в течение всего грядущего времени.
Внимайте, все народы земли, иначе штраф будет более ужасным, чем тот, который мы только что заплатили, и моя жертва будет напрасной.
Ибо, чтобы узнать то, что я рассказал, я согласился отдать свою жизнь. С какой радостью я иду на этот обмен! Я бы и сам просил об этом, если бы мне не предложили.
Ибо, позволив мне узнать это, марсиане были вынуждены показать мне другие удивительные вещи, всеобщее знание которых поставило бы их под угрозу, и которые они не желают доверить человечеству. Во всем, что касается репутации, имя доктора Элдриджа стоит высоко, но марсиане не знают меня, и я не осуждаю их.
Сейчас мне будет позволено написать эту запись (тот факт, что они будут знать, что я не пишу ничего, что они не дали мне разрешения разгласить, намекает на чудеса, которые открылись мне), а затем наступит – Смерть, которая сделала многих несчастными, а многих счастливыми.
Ваш, Жак С. Элдридж"
Флот коалиции не отплыл. Соединенные Штаты торжествуют. Мир спокоен. Но 1921 год надвигается на нас. Прислушаемся ли мы к сигналам?
Мы обязаны, ибо некому помочь нам теперь, когда великая душа того, кто когда-то спас нас, отправилась в путешествие по просторам космоса, в которые так часто путешествовал его разум.
1904 год