Жнец-2. Испытание - читать онлайн

Глава 1 Колыбельная

ЖЕЛТО-ОРАНЖЕВЫЙ БАРХАТ с бледно-голубой вышивкой по краям. Досточтимый Жнец Брамс обожал свою мантию. Конечно, в жаркие летние дни в мантии из столь тяжелой ткани чувствуешь себя не вполне уютно, но за свою шестидесятитрехлетнюю карьеру он привык к этому неудобству.

Совсем недавно Жнец Брамс сделал очередной разворот. Третья молодость, какие-то двадцать пять лет, если иметь в виду физический возраст: и он вдруг почувствовал, что с вернувшейся молодостью – как никогда остро – в нем проснулось желание жатвы.

Процедура, к которой он прибегал, была всегда одна и та же, хотя методы различались. Обычно он выбирал объект, мужчину или женщину, захватывал свою жертву и играл ей колыбельную. А именно колыбельную Брамса, самое известное музыкальное произведение, созданное его Покровителем. В конце концов, если жнец выбирает себе в качестве Покровителя некую знаменитость, разве не должно в его личность перейти что-то от личности великого человека? Брамс играл колыбельную на первом попавшемся под руку инструменте, а если такового не оказывалось, то просто напевал. И потом уже обрывал нить жизни приговоренного.

В отношении общих принципов своей работы Брамс склонялся к точке зрения недавно ушедшего из жизни Жнеца Годдарда, поскольку получал удовольствие от процесса жатвы и не понимал тех, кто видел в этом проблему. «Разве не должны мы наслаждаться тем, что делаем в нашем совершенном мире»? – писал Жнец Годдард, и эта мысль завоевывала все больше сторонников среди жнецов, орудовавших в разных регионах.

Этим вечером Жнец Брамс только что завершил в центре Омахи особенно увлекательный акт жатвы и, идя по улице, все еще тихонько насвистывал любимую мелодию, одновременно размышляя, где бы ему поужинать. И вдруг резко остановился, почувствовав, что за ним следят.

Конечно, на каждом столбе в городе висели камеры. «Гипероблако» никого не оставляло своим неусыпным вниманием, но касту жнецов его немигающее око не волновало ни в малейшей степени. Не то чтобы вмешаться в действия жнеца – просто высказать свое мнение о том, куда и откуда он направляется, – «Гипероблако» было не в состоянии. Все, на что оно было способно – пассивно наблюдать за танцем смерти, исполняемым жнецами.

Но Жнец Брамс чувствовал, что «Гипероблако» за ним не просто наблюдает. Жнецов специально тренировали в искусстве ощущений. Паранормальными возможностями они, разумеется, не обладали, но, если у тебя в высшей степени развиты все пять чувств, их совокупную мощь вполне можно назвать шестым. Легкий запах, звук, скользнувшая поодаль неясная тень – и вот уже ощетиниваются волоски на шее отлично вышколенного жнеца.

Жнец Брамс повернулся, жадно втянул воздух, прислушался. Осмотрелся.

На этой маленькой улочке он был один. Где-то, за домами, в уличных кафе, готовившихся работать всю ночь, кипела жизнь. Но здесь все уже давно закрылось, и окна магазинов, заснувших до утра, были забраны тяжелыми жалюзи. Вот магазин моющих средств, а вот лавка, где продают одежду. Здесь всякое-разное «железо», а за этими дверями – дневной медицинский центр. Никого. Вся улица принадлежит ему, Жнецу Брамсу, и его невидимому соглядатаю.

– А ну-ка, выходи! – негромко приказал жнец. – Я знаю, ты здесь.

Может быть, это ребенок. А может, и фрик, которому захотелось поторговаться насчет иммунитета – как будто у фрика есть нечто ценное, что можно предложить жнецу! Или же тоновик? Тоновики презирали жнецов, и, хотя Жнец Брамс не слышал, чтобы тоновики нападали на людей его профессии, считалось, что доставить неприятности они могли.

– Я не причиню тебе зла, – сказал Брамс. – Я только что завершил акт жатвы, и работать больше у меня нет никакого желания.

Хотя, конечно, он мог бы и изменить свои намерения – если бы его преследователь оказался слишком агрессивным или, наоборот, чересчур подобострастным.

Но никто не появился.

– Отлично, – проговорил Брамс. – Тогда проваливай. У меня нет ни времени, ни желания, чтобы играть в прятки.

В конце концов, это могла быть и игра воображения. Его омоложенные чувства обострились настолько, что реагировали на стимулы, которые ничего общего не имели с реальностью.

И именно тогда из-за припаркованного автомобиля, словно разжавшаяся пружина, выскочила фигура. Брамс едва не потерял равновесия; он бы действительно опрокинулся навзничь, если бы не обновленные рефлексы двадцатипятилетнего человека. Оттолкнув нападавшего к стене, Брамс мог выхватить лезвие и лишить того жизни, но жнец не был храбрецом. Поэтому он побежал.

Он мчался через пятна света, проливаемые на мостовую уличными фонарями, и камеры слежения, установленные на каждом столбе, выгибали шеи-кронштейны, следя за его бегством.

На бегу оглянувшись, в двадцати ярдах позади Брамс увидел своего преследователя. Тот был в черной мантии. Это что, мантия жнеца? Нет, не может быть. Жнец не имеет права носить черное – это запрещено.

Но ведь ходят же слухи…

Эта мысль заставила Брамса прибавить скорости. Он чувствовал, как адреналин покалывает кончики его пальцев и заставляет сердце биться с бешеной скоростью.

Жнец в черной мантии.

Да нет же! Должно быть другое объяснение! Он отправит рапорт в Контрольный комитет. Именно так он и поступит. Не исключено, что над ним и посмеются: надо же, испугался переодетого фрика! Но о подобных нарушениях нельзя умалчивать, даже если рискуешь стать объектом насмешки. В этом – его долг!

Пробежав еще один квартал, Брамс заметил: его преследователь бросил погоню. Во всяком случае, его нигде не было видно. Жнец Брамс замедлил шаг. До центра города уже рукой подать. Навстречу ему вдоль улицы текли звуки танцевальной музыки, неясный рокот голосов, и это внушало ощущение безопасности. Брамс успокоился. Да, он ошибся.

Темная фигура выросла рядом с ним в узком проходе и нанесла мощный удар кулаком в горло. Брамс, едва не задохнувшись, принялся хватать ртом воздух, и в этот момент нападавший сделал подсечку. Это был прием из «Бокатора», жесткой системы боевых искусств, которой специально обучали жнецов. Брамс опрокинулся на ящик гнилой капусты, оставленный возле стены магазина. Ящик развалился, взорвавшись отвратительным запахом метана. Брамс все еще не смог перевести дыхания, но его тело уже чувствовало усыпляющее тепло опиатов, распространяемых болеутоляющими наночастицами.

Нет! Только не это! Чтобы драться с этим негодяем, мне нужна вся моя энергия!

Но болеутоляющие наночастицы были призваны приносить облегчение, и внимали они исключительно отчаянным крикам нервных окончаний. Им никакого дела не было до его желаний.

Брамс попытался встать, но поскользнулся в гнилой капустной жиже. Фигура в черном оседлала его, прижав к земле. В складках мантии Брамс попытался найти оружие, но не смог. Тогда он протянул руку, сбросил с головы нападавшего его черный капюшон и увидел лицо молодого мужчины – нет, не мужчины, а юноши! Глаза нападавшего горели, и в них сияла жажда – если использовать слово из лексикона эпохи смертных – жажда убийства.

– Жнец Иоганнес Брамс! – произнес юноша. – Вы обвиняетесь в злоупотреблении своим положением и многочисленных преступлениях против человечности.

– Да как ты смеешь? – едва не задохнулся от возмущения Брамс. – Кто ты такой, чтобы обвинять меня?

Он дернулся, пытаясь собраться с силами, но это было бесполезно. Обезболивающие наночастицы заблокировали его реакции. Мускулы в теле Жнеца стали вялыми и бесполезными.

– Я думаю, вы меня знаете, – сказал юноша. – Ну-ка, скажите, кто я!

– Никогда! – прошипел Брамс, готовясь сопротивляться и не дать нападавшему повода удовлетвориться своей победой. Но юноша в черной мантии с такой силой ударил коленом в грудь Брамса, что сердце у того чуть не остановилось. И вновь за дело принялись наночастицы. И вновь в кровь хлынули опиаты. Голова Брамса шла кругом. Выбора у него не было – пришлось подчиниться.

– Люцифер! – выдавил он из себя. – Жнец Люцифер!

Произнеся эти слова, Жнец Брамс почувствовал себя жалким и ничтожным – словно его заподозрили в поддержании и распространении сплетен.

Удовлетворенно кивнув, самопровозглашенный жнец ослабил давление.

– Ты не жнец, – рискнул произнести Брамс. – Ты всего-навсего провалившийся на экзамене ученик, и тебе несдобровать.

На это юноша ничего не ответил. Вместо этого он произнес:

– Сегодня вы убили молодую женщину.

– Это мое дело, а не твое.

– Вы убили ее, чтобы сделать приятное своему другу, который хотел с ней развязаться.

– Это неслыханно! У тебя нет на этот счет никаких доказательств!

– Я наблюдал за вами, Иоганнес, – отозвался Роуэн. – Как и за вашим другом, испытавшим большое облегчение, когда несчастная была убита.

Неожиданно Брамс ощутил возле своего горла лезвие ножа. Его собственного ножа.

– Признаете ли вы это? – спросил Роуэн.

Все, что сказал юноша, было сущей правдой, но Брамс предпочел бы скорее умереть, чем перед учеником-неудачником признаться в убийстве. Даже с ножом у горла.

– Давай, режь! – прохрипел Брамс. – Ты только прибавишь еще одно преступление к списку уже совершенных. А когда меня восстановят, я буду свидетельствовать против тебя. И будь уверен, тебя поймают и будут судить.

– Кто поймает? «Гипероблако»? Весь этот год я расправлялся с продажными жнецами по всей стране, а «Гипероблако» никак на это не отреагировало, даже не сообщило в полицию. Как вы думаете, почему?

Брамс утратил дар речи. Пока этот так называемый Жнец Люцифер его допрашивает и всячески унижает, у «Гипероблака» было достаточно времени, чтобы прислать ему на помощь полицейский наряд. Именно так «Гипероблако» и поступает, когда угроза жнецу исходит от простых граждан. Почему же это не происходит сейчас? Кто разрешил обычному человеку вести себя так, как обычные люди поступали в далеком прошлом?

– Если я сейчас заберу вашу жизнь, – произнес юноша, – то назад вам ее не вернут. Я сжигаю тех, кого отправляю в отставку, и оставляю только пепел.

– Я тебе не верю! Ты не посмеешь!

Но Брамс верил Жнецу Люциферу. Начиная с января месяца с десяток жнецов по всем Мериканским областям стали жертвой огня при совершенно загадочных обстоятельствах. Их гибель приписывали случайности, что не было правдой. Но, поскольку тела их были сожжены, вернуть этих жнецов к жизни оказалось невозможно.

Теперь Брамс знал, что передаваемые из уст в уста истории о Жнеце Люцифере, под мантией которого скрывался проваливший экзамен ученик Роуэн Дэмиш, были правдой, как и рассказы о его возмутительных поступках. Брамс закрыл глаза и в последний раз вздохнул, постаравшись не задохнуться от жуткой капустной вони.

Но Роуэн сказал:

– Сегодня вы не умрете, Жнец Брамс. Не умрете даже на время.

Он отвел лезвие от горла жнеца.

– Я даю вам последний шанс. Если вы будете вести себя с благородством, подобающим жнецу, и совершать жатву достойным образом, вы меня больше не увидите. Но если продолжите служить своим грязным аппетитам, я превращу вас в пепел.

И исчез, словно растворился в вечернем воздухе. А на его месте выросла молодая пара, с ужасом разглядывающая Жнеца Брамса.

– Смотри! Это же жнец!

– Не стой столбом! Помоги мне его поднять.

Молодые люди помогли Брамсу встать. Его желто-оранжевая мантия была покрыта слизистыми желтыми и коричневыми пятнами, словно потеками соплей. Это было унизительно. Брамс на мгновение подумал: а не лишить ли эту парочку жизни – ведь никто не должен видеть жнеца в таком убогом виде. Но вместо этого он протянул руку и позволил молодым людям поцеловать кольцо жнеца, на год подарив им иммунитет. Он заявил, что это награда за их доброту, хотя в действительности ему просто нужно было, чтобы они ушли и избавили его от необходимости отвечать на вопросы, едва не срывавшиеся у молодых людей с языка.

Когда парочка скрылась в темноте, Жнец Брамс отряхнулся и решил ничего не говорить на Контрольном комитете, чтобы не подвергать себя насмешкам. Довольно с него унижений!

Да уж! Жнец Люцифер! Никто в этом мире не сравнится по степени ничтожности с провалившимся на экзамене учеником жнеца, и не было еще среди таковых существа менее благородного, чем Роуэн Дэмиш.

И тем не менее он знал, что слова этого юноши не были пустой угрозой. А может быть, ему действительно следует быть более скромным? Вернуться к тому, чему его учили в юности – бескорыстию и честности? Чтобы вновь стать «Досточтимым Жнецом» не только по званию, но и по существу?

В мантии, покрытой отвратительными пятнами, с синяками по всему телу, Жнец Брамс вернулся домой, чтобы хорошенько поразмыслить о месте, которое он занимает в этом совершенном мире, и что-то решить.

Глава 2 Провалившийся ученик

НЕСКОЛЬКО РАНЕЕ, готовясь встретиться со Жнецом Брамсом, Роуэн стоял перед зеркалом в ванной комнате маленькой квартирки в обычном доме на ничем не приметной улице и играл в игру, в которую играл всякий раз перед встречей с очередным жнецом, забывшим свой долг и пренебрегшим сутью своего служения. Это был ритуал, некоторым образом пронизанный силой почти мистической.

– Кто я такой? – спрашивал он свое отражение.

Он вынужден был вновь и вновь задавать себе этот вопрос, потому что знал: он больше не Роуэн Дэмиш. Но не потому, что в удостоверении личности, которое он купил у какого-то фрика, специализировавшегося на торговле поддельными документами, стояло имя «Рональд Дэниэлс». Нет. Тот юноша, который когда-то жил в нем, умер мучительной и печальной смертью во время ученичества, благополучно исчез. Скорбит ли кто-нибудь о том юноше? – спрашивал он себя.

Передавая ему удостоверение, фрик сказал:

– Вообще-то на сеть оно не завязано. Но у него есть окно в глубинное сознание «Гипероблака», и, в принципе, оно само может решить, что ты – нормальный чувак.

Роуэн ему не поверил, потому что по опыту знал – «Гипероблако» не проведешь. Оно может просто притвориться – как взрослый, который играет в прятки с младенцем. Но как только младенец повернет в сторону оживленной магистрали, игре конец. А поскольку Роуэн понимал, что держит путь навстречу опасностям куда более значительным, чем забитая машинами трасса, то опасался, что «Гипероблако» сразу же раскроет его хитрость и схватит за шкирку, чтобы уберечь его от него же самого. Но почему-то до сих пор «Гипероблако» никак себя не проявило. Роуэн задумался было – почему? А потом бросил размышлять об этом, словно опасался сглазить. У «Гипероблака» были свои причины что-то делать, а чего-то не делать – как в случае с Роуэном.

– Так кто я такой? – вновь спросил он у зеркала.

Зеркало показало ему восемнадцатилетнего юношу на самом пороге мужественности, с темными, коротко постриженными волосами. Не настолько короткими, чтобы сквозь них просвечивала кожа черепа или чтобы в этой прическе можно было увидеть некую декларацию о намерениях, но достаточно короткую, чтобы дать ее владельцу возможность в будущем реализовать любые планы и перспективы. Ему доступен любой стиль, какой только придет в голову. Он запросто может стать тем, кем захочет. Разве не в этом главный подарок нашего совершеннейшего из миров? Никаких ограничений для человека, желающего чего-то достичь или кем-то стать. Стоит только вообразить!

Как жаль, правда, что как раз воображение-то у людей и атрофировалось. Большинству оно кажется таким же бессмысленным рудиментом, как аппендикс, который был изъят из человеческого генома больше ста лет назад. А не тоскуют ли люди, проживающие свои бесконечные, лишенные вдохновения жизни, по головокружительным крайностям, которые дарует воображение? – думал Роуэн. А по утраченному аппендиксу они тоскуют?

У юноши в зеркале, тем не менее, была интересная жизнь, а внешность – достойная восхищения. Ничего в нем не осталось от того неуклюжего долговязого подростка, который почти два года назад стал учеником жнеца, наивно полагая, что все это не так уж и плохо.

Ученичество Роуэна было, по меньшей мере, неровным и непоследовательным – начиная с сурового и мудрого Жнеца Фарадея и заканчивая жестоким Жнецом Годдардом. Если Жнец Фарадей и научил его чему-нибудь стоящему, так это жить, повинуясь велениям своего сердца – и неважно, как при этом могли обернуться обстоятельства. Из уроков же Годдарда Роуэн вынес одно: сердцем жить нельзя, а жизнь нужно принимать без сожаления. И эти две философии дрались друг с другом в сознании Роуэна, раздирая его надвое. Яростная битва в тишине.

В свое время он обезглавил Годдарда и сжег его останки. Он обязан был так поступить: только огонь и кислота могли воспрепятствовать восстановлению и возрождению убитого. Жнец Годдард же, несмотря на свою велеречивость и макиавеллианскую риторику, был низким и злобным человеком, получившим то, что заслуживал. Дано ему было многое, но свою жизнь он прожил безответственно, хотя и с ярчайшей театральной помпезностью. Поэтому и смерть его была объявлена совершенно в тоне этой самой помпезности. И Роуэна, в связи с тем, что он сделал, ничуть не мучали уколы совести – как и в связи с кольцом Годдарда, которое он взял себе.

Со Жнецом Фарадеем все обстояло иначе. До момента, когда Роуэн встретился с ним после того злополучного Зимнего конклава, он не знал, что Фарадей жив. Как он был рад! Он был готов посвятить всю свою жизнь тому, чтобы Фарадей жил в полной безопасности, если бы не поставил себе иную цель.

Внезапно Роуэн резко выбросил вперед кулак, но зеркало даже не шелохнулось – от поверхности стекла кулак остановился на расстоянии в толщину волоса. Какой безупречный контроль, какая выверенная точность в движениях! Он был отлично отлаженной машиной, натренированной для особой цели – обрывать нить жизни, но сообщество жнецов отказало ему в роли, для которой он был предназначен. Ну что ж, он мог бы и примириться с этим, найдя иной способ существования. Тем наивным ничтожеством, каковым он был до периода своего ученичества, ему уже не стать, но он вполне мог бы приспособиться и, быть может, даже получать удовольствие от жизни.

Если бы…

Если бы Жнец Годдард не был столь жесток и с ним не нужно было должным образом покончить.

Если бы Роуэн подчинился решению Зимнего конклава и не стал бы силой завоевывать свою свободу.

Если бы сообщество жнецов не было заражено влиянием идей Годдарда и среди них не завелись бы десятки мерзавцев, столь же развращенных и жестоких, как сам Годдард…

…И если бы Роуэн не чувствовал себя обязанным остановить их преступную работу или уничтожить.

Но какой смысл тратить время, оплакивая утраченные возможности?

Лучше идти по избранной дороге, и идти до конца.

Так кто же я такой?

Роуэн натянул черную рубашку, спрятав безупречную фигуру под черной синтетической тканью.

– Я – Жнец Люцифер.

Надел мантию цвета черного дерева и выскользнул в ночь, чтобы сбросить еще одного жнеца с пьедестала, которого тот не заслуживал.

Глава 3 Триалог

КОГДА-ТО ЭТО ЗДАНИЕ именовалось собором. Его взлетающие ввысь колонны напоминали стволы деревьев, только из известняка, а витражи были украшены сценами из древних легенд, рассказывающих об умирающих и воскресающих богах эпохи смертных.

Теперь же это почтенное сооружение стало исторической достопримечательностью. Семь дней в неделю здесь проводились экскурсии, во время которых гиды – каждый с докторской степенью – рассказывали о тайнах и ужасах жизни смертного человека.

Тем не менее в исключительно редких случаях здание собора для широкой публики закрывали, и оно становилось местом решения чрезвычайно деликатных государственных проблем.

Ксенократ, Высокое Лезвие Мидмерики, самый важный жнец в этой части света, шел по центральному проходу собора так быстро, как только позволял ему его значительный вес. Золотые украшения соборного алтаря меркли в сравнении с золотом его мантии, украшенной сияющей парчой. Какая-то мелкая чиновница имела как-то наглость заметить, что Ксенократ походит на украшение, упавшее с гигантской рождественской елки. Вскоре эта чиновница с удивлением обнаружила, что никто не хочет принимать ее на работу и что ее услуги никому не нужны.

Ксенократ любил свою мантию – за исключением тех моментов, когда ее вес составлял проблему. Как, например, тогда, когда он едва не утонул в бассейне Жнеца Годдарда, спеленатый по рукам и ногам намокшими складками своего роскошного одеяния. Но об этом своем фиаско Ксенократ попытался побыстрее забыть.

Годдард.

Именно Годдард в конечном итоге был виновен в том, что происходило. Даже мертвый, этот человек сеял хаос и вносил беспорядок в дела сообщества. До сих пор жнецы не оправились от удара, нанесенного этим любителем театральных эффектов.

В передней части собора, позади алтаря, стоял парламентарий сообщества жнецов, тщедушный, с вечно унылым лицом человек, в чьи обязанности входило следить за точностью исполнения всяческих правил и процедур. Позади него находилось сооружение, состоявшее из трех кабинок, соединенных между собой, но с отделяющими их друг от друга перегородками, в которых были вырезаны небольшие окошки.

– В центральной будке в древности сидел священник, – объяснял туристам гид, – и выслушивал исповедь то из левой кабинки, то из правой, чтобы очередь желающих исповедаться двигалась побыстрее.

Исповеди под сводами собора более не звучали, но сооружение из трех кабинок в соборной исповедальне оказалось идеальным местом для проведения официального триалога.

Триалоги, участниками которых было сообщество жнецов, с одной стороны, и «Гипероблако», с другой, были достаточно редки. Настолько, что Ксенократ за все годы, что служил Высоким Лезвием, не участвовал ни в одном из них. И теперь ему страшно не нравилось то, что он собирался делать.

– Вам следует занять правую кабинку, ваше превосходительство, – сказал парламентарий. – Агент Нимбуса, представляющий «Гипероблако», сядет слева. Как только вы усядетесь, в центральную кабинку, между вами мы поместим посредника.

Ксенократ вздохнул:

– Что за нелепые сложности!

– Общение через посредника – единственный вид общения с «Гипероблаком», который вам доступен, ваше превосходительство.

– Да знаю я! Но, в конце концов, имею же я право повозмущаться!

Ксенократ занял место в правой кабинке, ужаснувшись ее размерам. Эти смертные явно недоедали. Как только они здесь помещались? Парламентарий закрыл дверь, приложив к тому немалые усилия.

Через несколько мгновений Высокое Лезвие услышал, как свое место в дальней кабинке занял агент Нимбуса, а потом, спустя пару томительных минут, в центральной кабинке разместился и посредник.

Окошко в перегородке находилось слишком низко, чтобы сквозь него можно было бы что-то увидеть. Из него донесся голос посредника. Это была женщина.

– Добрый день, ваше превосходительство, – произнесла она приятным голосом. – Я – ваш посредник в переговорах с «Гипероблаком».

– Посредник в переговорах с посредником, вы хотели сказать.

– Агент Нимбуса, сидящий от меня справа, имеет все полномочия вести переговоры от имени «Гипероблака».

Женщина откашлялась и продолжила:

– Процедура проста. Вы говорите мне то, что считаете нужным сказать, а я передаю это агенту Нимбуса. Если он решит, что его ответ не нарушит принципа разделения компетенций сообщества жнецов и государства, то передаст мне свой ответ, а я передам его вам.

– Отлично, – сказал Ксенократ, желая побыстрее начать. – Передайте агенту Нимбуса мое самое сердечное приветствие, а также пожелание добрых отношений между теми силами, которые мы здесь оба представляем.

Окошечко закрылось и через полминуты открылось вновь.

– Мне очень жаль, – сказала посредник, – но агент Нимбуса утверждает, что любая форма приветствия – это нарушение правил, а те силы, которые за вами стоят, не могут иметь ничего общего, в силу чего пожелание добрых отношений между вами невозможно.

Ксенократ выругался, и достаточно громко. Посредник явно услышала это.

– Мне передать ваше неудовольствие агенту Нимбуса?

Высокое Лезвие прикусил губу. Как бы ему хотелось, чтобы эта дурацкая встреча наконец закончилась. Самый быстрый способ добиться этого – с ходу взять быка за рога.

– Мы хотели бы знать, почему «Гипероблако» не предприняло никаких действий по задержанию Роуэна Дэмиша. Он несет ответственность за смерть многих жнецов по всей Мидмерике, а «Гипероблако» не делает ничего, чтобы остановить его.

Окошечко вновь захлопнулось. Через некоторое время посредник снова распахнула его и сообщила следующее:

– Агент Нимбуса попросил меня напомнить вашему превосходительству, что «Гипероблако» не имеет полномочий вмешиваться во внутренние дела сообщества жнецов. Если бы оно предприняло какие-то действия, это было бы грубым нарушением закона.

– Но это не является внутренним делом сообщества, потому что Роуэн Дэмиш – не жнец.

Ксенократ почти кричал, и посредник вынуждена была попросить его говорить потише:

– Если агент Нимбуса услышит ваш голос, он покинет переговоры, – напомнила она.

Ксенократ сделал глубокий вдох – насколько позволяла тесная кабинка.

– Передайте то, что я сказал, – попросил он.

Посредник выполнила просьбу, после чего последовал ответ:

– «Гипероблако» придерживается иного мнения.

– Что? Откуда у «Гипероблака» свои мнения? Это же просто компьютерная программа!

– Предлагаю вам воздерживаться от оскорблений в адрес «Гипероблака», если вы намерены продолжать триалог.

– Отлично, – скрипя зубами от возмущения, согласился Ксенократ. – Передайте агенту Нимбуса, что Роуэн Дэмиш не был посвящен в жнецы Мидмерики. Он был учеником жнеца, но его признали не соответствующим нашим стандартам, только и всего. А это означает, что Роуэн Дэмиш подпадает под юрисдикцию «Гипероблака», а не сообщества жнецов, и, следовательно, «Гипероблако» обязано относиться к нему как к обычному, рядовому гражданину.

На этот раз женщина-посредник отсутствовала несколько минут. Интересно, о чем она так долго беседовала с агентом Нимбуса? Когда она передала ответ «Гипероблака», Ксенократ вновь едва не вышел из себя.

– Агент Нимбуса, – сообщила посредник, – желает напомнить вашему превосходительству, что происходящее на конклаве посвящение новых соискателей в сан жнеца – это обычай, но не закон. Роуэн Дэмиш закончил курс ученичества и к тому же является владельцем кольца. «Гипероблако» полагает это достаточным основанием считать Роуэна Дэмиша жнецом, а потому продолжает исходить из того, что его поимка и, соответственно, наказание полностью являются прерогативой сообщества жнецов.

– Но мы не можем его поймать! – зарычал Ксенократ.

Он знал, какой ответ получит, еще до того, как это маленькое гнусное окошечко отворится и посредник произнесет:

– Во всяком случае, это не проблема «Гипероблака».

Глава 4 Потрясенная, но не сбитая с толку

ЖНЕЦ АНАСТАСИЯ ТЕРПЕЛИВО следовала за своей жертвой. Этому терпению она выучилась – Ситра Терранова никогда не слыла девушкой терпеливой. Но сему можно научиться, если есть время и практика. Она все еще звала себя Ситрой, хотя так ее уже не звал никто, за исключением членов ее собственной семьи. Интересно, а когда она полностью превратится в Жнеца Анастасию – и внутренне, и внешне, – и навсегда расстанется с именем, которое получила при рождении?

Сегодня ее целью была женщина тридцати девяти лет, которая выглядела на тридцать три. Не дамочка, а воплощение суеты: если не смотрела в свой телефон, то обшаривала глазами содержимое своей сумочки, если оставляла своим вниманием сумочку, то разглядывала либо ногти на руках, либо рукав блузки, либо вот-вот готовую оторваться пуговицу на пиджаке. Почему ее так пугает бездействие? – подумала Ситра. Женщина была настолько поглощена собой, что не замечала, что, внимательно изучая ее, позади нее в десяти шагах идет жнец.

Нет, Жнец Анастасия даже не думала о том, чтобы двигаться скрытно. Для своей мантии она выбрала бирюзовый цвет. Конечно, бирюза была стильного бледноватого оттенка, но тем не менее сразу же бросалась в глаза. Женщина же ничего не замечала – погруженная в оживленный разговор, она стояла на перекрестке и ждала, когда на светофоре загорится нужный свет.

Чтобы привлечь ее внимание, Ситре пришлось похлопать ее по плечу. Как только она сделала это, все люди, стоявшие вокруг, быстро разошлись в стороны, как разбегается стадо газелей, когда одну из них схватит лев.

Женщина обернулась к Ситре, но было видно, что она не сразу осознала серьезность ситуации, в которой оказалась.

– Дебора Мюррей, – произнесла Ситра, – я Жнец Анастасия, и вы были избраны для жатвы.

Глаза миссис Мюррей забегали по сторонам, словно она искала некий пробел, некое укрытие в приговоре, произнесенном по ее поводу. Но спрятаться было негде. Предложение, произнесенное Ситрой, было простым, и не понять его было невозможно.

– Коллин, я тебе перезвоню, – проговорила она в телефон, словно появление Жнеца Анастасии было мелким неудобством, а не предвестником абсолютного конца.

Загорелся нужный свет, но женщина не двигалась. Наконец она осознала реальность происходящего.

– О боже, боже мой! – заговорила она. – Прямо здесь и сейчас?

Из складок мантии Ситра извлекла гиподермический шприц-пистолет и быстро сделала женщине инъекцию в руку. Та охнула.

– И это все? Я теперь умру?

Ситра не отвечала, позволив женщине остаться наедине с этой мыслью. Была причина, по которой Ситра ценила эти моменты неопределенности. Эта женщина стояла перед ней, ожидая, когда ноги ее подкосятся, а взор застит вечная тьма. Она стала похожа на маленького ребенка, одинокого и беспомощного. И такими пустыми и ненужными оказались ее прежние интересы: и телефон, и сумочка, и ногти, и рукав, и пуговица. Вся ее жизнь вдруг предстала перед ней в обратной перспективе. И именно этого желала Ситра для своих жертв – острого ощущения перспективы. Это было лучшее из того, что она могла им дать.

– Вы были избраны для жатвы, – вновь произнесла Ситра. Произнесла спокойно, без тени осуждения или злости, но с глубоким сочувствием. И, помедлив, продолжила:

– Я даю вам один месяц, чтобы вы привели свою жизнь в порядок и попрощались со всеми, с кем сочтете нужным. Один лишь месяц, чтобы закончить все дела. А потом мы поговорим вновь, и вы скажете мне, какой способ умереть для вас предпочтительнее.

Ситра видела, с каким трудом эта женщина пытается осмыслить все, что она ей говорила.

– Месяц? – наконец выдохнула она. – Вы мне лжете? Это какое-то испытание?

Ситра вздохнула. Люди так привыкли к обычному образу жнеца – ангела смерти, появляющегося невесть откуда, чтобы моментально отнять жизнь, – что совершенно не были готовы к иным вариантам. Но ведь каждый жнец волен в выборе способа, которым он исполнит свой долг. А Ситра решила, что в случае с этой женщиной действовать следует именно так.

– Никаких испытаний, никаких фокусов, – проговорила Ситра. – Сигнализатор сопровождения, который я только что внедрила вам под кожу, содержит гран смертельного яда. Но он активируется только в том случае, если вы попытаетесь скрыться из Мидмерики, чтобы избежать жатвы, или в течение тридцати дней не явитесь ко мне и не сообщите, каким способом вы хотели бы уйти из жизни.

Потом она протянула женщине свою визитную карточку. Бирюзовые буквы на белом фоне. Простейший текст «Жнец Анастасия» и телефонный номер, предназначенный специально для ее жертв.

– Если вы потеряете карточку, не волнуйтесь, – сказала она. – Просто позвоните по главному номеру Мидмериканского сообщества жнецов, выберите опцию «три», а потом, следуя подсказкам, оставьте для меня сообщение.

И, помолчав, добавила:

– И, пожалуйста, не пытайтесь получить иммунитет у других жнецов. Они будут знать, что вы уже избраны для жатвы, а потому немедленно лишат вас жизни.

Глаза женщины наполнились слезами, но потом злость вытеснило отчаяние, написанное на ее лице. Для Ситры это не было неожиданностью.

– И сколько же вам лет? – спросила женщина, в ее тоне зазвучали высокомерно-обвинительные нотки. – Как вы можете быть жнецом? Вам же не больше восемнадцати!

– Восемнадцать мне только недавно исполнилось, – отозвалась Ситра. – Но я служу жнецом уже почти год. Конечно, вам может не понравиться то, что с вами имеет дело младший жнец, но и в этом случае вы обязаны подчиниться.

А потом началась торговля.

– Прошу вас, – принялась умолять Ситру женщина. – Дайте мне еще шесть месяцев! Моя дочь в мае выходит замуж…

– Я уверена, она сможет перенести свадьбу на более ранний срок.

Ситре совсем не хотелось выглядеть бессердечной, и она сочувствовала этой женщине, но обязана была руководствоваться этическими обязательствами и оставаться непреклонной. Ведь в эпоху смертных со смертью не торговались! Нельзя торговаться и со жнецом.

– Вы понимаете то, что я вам говорю? – спросила Ситра. Женщина, уже утирающая слезы, кивнула.

– У вас впереди долгая жизнь, – сказала она, – и, надеюсь, что кто-нибудь когда-нибудь заставит вас страдать так же, как вы заставляете страдать других.

Ситра выпрямилась. Она держалась с достоинством, присущим жнецу.

– Вам нет нужды об этом беспокоиться, – сказала она и, повернувшись к женщине спиной, пошла прочь, оставив ту на перекрестке, перечеркнувшем линию ее жизни.

На последнем Весеннем конклаве, в котором Ситра принимала участие уже в качестве полноправного жнеца, ее подвергли порицанию за то, что она не выполнила свою квоту. Когда же прочие Мидмериканские жнецы узнали, что Ситра дает своим жертвам месяц на устройство личных дел, они вышли из себя.

Жнец Кюри, по-прежнему бывшая ее наставником, предупредила Ситру:

– Они признают только решительные действия. Все прочее считается слабостью. Они обвинят тебя в слабохарактерности и заявят, что твое посвящение в жнецы было ошибкой. Это не означает, что они могут что-либо сделать. Лишить тебя кольца они не в состоянии, но будут постоянно цепляться к тебе с упреками.

Ситра была немало удивлена тем, что ею оказались недовольны не только молодые жнецы из недавних наборов, следующие новым правилам и обычаям, но и старая гвардия. Мысль о том, что простым людям дается пусть маленькая, но роль в организации собственной смерти, никому не пришлась по душе.

– Это аморально! – возмущались жнецы. – Это бесчеловечно!

Ситру критиковал даже жнец Мандела, благоволивший к ней председатель лицензионного комитета:

– Сообщить человеку, сколько дней ему осталось – это жестоко. Представьте, что он будет чувствовать все эти дни!

Но Жнец Анастасия не показала виду, что обеспокоена этой критикой в свой адрес. Она изложила свою точку зрения и твердо ее придерживалась.

– Изучая эпоху смертных, – сказала она жнецам, – я узнала, что для очень многих людей смерть не была мгновенной. Люди болели, и болезнь воспринималась как предвестник смерти. Я даю тем, кого избираю для жатвы, время самим подготовиться к неизбежному, а также подготовить тех, кого они любят и кто любит их.

Эти слова Ситры вызвали ворчание сотен жнецов, сидящих в зале конклава. Слышались насмешливые комментарии и раздраженные реплики. Но Ситра слышала также и возгласы одобрения.

– Но как вы можете заставлять… приговоренных… самим выбирать способ смерти? Это же варварство! – закричал Жнец Труман.

– Разве это большее варварство, чем электрический стул? Или отрубание головы? Или кинжал в сердце? Если жертве дать право выбора, она, конечно же, выберет способ, который будет считать для себя наиболее гуманным. Можно ли право выбора считать варварством?

На этот раз гул в зале поутих. Не потому, что жнецы во всем согласились с Ситрой, а потому, что потеряли интерес к обсуждению. Эта жнец-выскочка – пусть она и заняла свое место в результате известного скандала – не стоила слишком большой доли внимания с их стороны.

– Я не нарушаю никаких законов и имею право сама избирать способы жатвы, – говорила Ситра.

Высокое Лезвие Ксенократ, которому, по большому счету, было все равно, обратился к парламентарию, но и тот не смог найти в законе поводов для возражений против того, что говорила и делала Ситра. В своем первом противостоянии с конклавом Ситра одержала верх.

Жнец Кюри находилась под сильным впечатлением.

– Я думала, на тебя наложат какие-нибудь ограничения, – сказала она. – Станут сами выбирать для тебя объекты жатвы, да еще предпишут строгую процедуру. Они могли это сделать, но – не сделали. И это о тебе говорит больше, чем ты сама осознаешь.

– То, что я заноза в их заднице? Так они это давно знают.

– Нет, – отозвалась с усмешкой Жнец Кюри. – Это показывает, что они относятся к тебе серьезно.

И это действительно было гораздо больше того, что сама Ситра могла о себе сказать. Она чувствовала, что большую часть своего времени не живет и не работает, а играет какую-то странную роль. А тут еще эта бирюзовая мантия – как театральный костюм!

И все-таки она действовала правильно! Лишь несколько человек не вернулись к Ситре по истечении месячного срока, который она им дала. Двое умерли при пересечении границы с Техасом, один – на границе с Вестмерикой. Тела умерших никто не трогал, пока Жнец Анастасия сама не явилась и не объявила их смерть результатом акта жатвы.

Еще троих нашли в их собственных постелях в момент, когда в положенный срок вырубились внедренные в их тела сигнализаторы сопровождения. Эти люди предпочли яд необходимости встретиться лицом к лицу со Жнецом Анастасией. Так или иначе, смерть, которую они предпочли, была результатом их выбора. И для Ситры это было принципиально – более всего в практике жатвы, принятой большинством жнецов, ей не нравилась пассивная обреченность жертвы. Было в этом для нее что-то особо оскорбительное.

Конечно, это удваивало объем работы, поскольку с каждой жертвой ей приходилось встречаться дважды. Такая жизнь изматывала Ситру, но, по крайней мере, она спокойно спала по ночам.

Вечером того самого ноябрьского дня, когда на Дебору Мюррей обрушилась печальная новость, Ситра вошла в роскошное казино в Кливленде. Стоило ей появиться в зале, как все взгляды обратились к ней.

Ситра уже привыкла к этому – жнец всегда становился центром внимания, хотел он этого или нет. Кому-то из ее коллег это нравилось, а кто-то предпочитал заниматься делом в отсутствие свидетелей – только жнец и объект жатвы. В казино Ситра пришла не по собственной воле – она обязана была уважать выбор человека, который позвал ее сюда.

Она нашла его там, где они договорились встретиться – у дальней стены казино, на небольшом возвышении, с которого хорошо просматривался общий зал. Это было место, предназначенное для самых крутых игроков. Единственный игрок за столами, где принимались самые высокие ставки, он был одет в элегантный смокинг, и можно было подумать, что он – владелец этого заведения. Но мистер Этан Дж. Хоуган не был заядлым игроком. Он был виолончелистом кливлендской филармонии, и в высшей степени техничным – наибольшая похвала, которой мог в эти дни удостоиться музыкант. Это в прошлом, в эпоху смертных, страстность исполнения почиталась достоинством. Теперь же она осталась уделом старомодных манерничающих толстолобиков, хотя «Гипероблако» и позаботилось о том, чтобы они тоже не чувствовали себя обделенными – их колония процветала на острове Маврикий.

– Здравствуйте, мистер Хоуган, – произнесла Жнец Анастасия. Во время жатвы она должна была называть себя именно так.

– Добрый вечер, ваша честь, – отозвался виолончелист. – Я мог бы сказать, что мне приятно вас видеть, хотя при данных обстоятельствах…

Эта мысль, вероятно, увлекла его в дальние дали. Жнец Анастасия села рядом с ним за стол и решила подождать, дав ему возможность вести ее в этом танце смерти.

– Не желаете ли сыграть в баккара? – наконец спросил он. – Правила несложные, но стратегии изумительны.

Жнец Анастасия не вполне понимала – шутит он или говорит всерьез, предлагая ей сыграть. К тому же она не знала правил игры, но говорить мистеру Хоугану об этом ей не хотелось.

– У меня с собой нет наличных, – сказала она.

Ни слова не произнеся, мистер Хоуган придвинул к ней часть своих фишек.

– Вы – мой гость, – сказал он. – Можете делать ставку либо на банк, либо на меня.

Жнец Анастасия передвинула свои фишки на поле с надписью «Игрок».

– Удачи вам, – сказал Хоуган. – Храбрости вам не занимать.

Сделав свою ставку, он кивнул крупье, который сдал две карты виолончелисту и две себе.

– У игрока восемь, в банке пять. Игрок выигрывает, – произнес крупье и убрал карты длинной деревянной лопаткой, которая казалась совершенно ненужной, одновременно удваивая стопки фишек на полях игроков.

– Вы мой ангел удачи, – произнес виолончелист. Потом он поправил свой галстук-бабочку и посмотрел на Жнеца Анастасию.

– Вы готовы? – спросил он.

Жнец Анастасия бросила взгляд на зал. Ни один из игроков не смотрел в их сторону, но она была уверена, что вместе с мистером Хоуганом они являются центром всеобщего внимания. Это хорошо для владельцев казино – невнимательные игроки скверно играют. Менеджеры должны любить жнецов.

– Бармен должен скоро подойти, – сказала она. – Все организовано.

– Тогда, может быть, еще одну партию?

И вновь она поставила на игрока, а мистер Хоуган сделал свою ставку, и им вновь повезло. Жнец Анастасия взглянула на крупье, но тот отвел глаза, как будто боялся, что за один лишь взгляд он тоже будет подвергнут жатве. Затем пришел бармен с запотевшим бокалом мартини на подносе, где стоял еще и шейкер с бусинками конденсата на стальной оболочке.

– О боже! – проговорил виолончелист. – Только сейчас я понял, что эти шейкеры похожи на маленькие бомбы.

Жнец Анастасия оставила его замечание без ответа.

– Не знаю, осведомлены ли вы об этом, – вновь заговорил виолончелист, – но в романах и кинофильмах эпохи смертных был такой проходной характер. Что-то вроде плейбоя. Он странствовал из книги в книгу, из фильма в фильм. И он всегда мне нравился тем, что был похож на нас – он никогда не умирал. В этом можно было поклясться! В фильме злодеи вновь и вновь нападали на него, но никак не могли с ним расправиться.

Жнец Анастасия усмехнулась. Она поняла, зачем этот музыкант пригласил ее в казино и решил умереть именно таким способом.

– Он предпочитал, чтобы его мартини сбивали в шейкере, а не просто помешивали, верно?

Виолончелист улыбнулся ей в ответ:

– Ну как, собьем коктейль?

Жнец Анастасия взяла серебристый шейкер и принялась взбалтывать – пока лед изнутри не охладил его поверхность настолько, что пальцы у нее заныли от холода. Потом она отвернула крышку и вылила в заиндевевший бокал содержимое шейкера – смесь джина, вермута и еще одной, только ей известной субстанции.

Виолончелист посмотрел на бокал. Жнец Анастасия подумала, что он потребует дольку лимона или оливку, но он просто смотрел на бокал. Туда же таращились крупье и стоящий за спиной виолончелиста распорядитель зала.

– Моя семья ждет вас в отеле, наверху, – сказал виолончелист.

Жнец Анастасия кивнула:

– Номер 1242.

Знать такие вещи входило в круг ее обязанностей.

– Пожалуйста, сделайте так, чтобы кольцо первым поцеловал мой сын, Джори – он тяжелее всех принимает происходящее. Он будет настаивать на том, чтобы пропустить остальных вперед, но для него будет важно, что вы предложите ему иммунитет первому – как бы там потом все ни получилось.

Некоторое время он, не отрываясь, смотрел на бокал, после чего сказал:

– Честно говоря, я сжульничал, но, думаю, вы меня раскусили.

Она его не только раскусила, но сделала кое-что еще.

– Ваша дочь, Кармен, живет не с вами, – сказала Жнец Анастасия, – а это означает, что иммунитет ей не положен, хотя сейчас она находится вместе со всеми в номере 1242.

Виолончелисту, как Жнец Анастасия прекрасно знала, было сто сорок три года, и он вырастил несколько поколений детей. Иногда ее жертвы пытались добиться иммунитета для всех своих многочисленных потомков, и Жнец Анастасия вынуждена была им отказывать. Но почему бы не сделать исключение? В конце концов, это не выходит за рамки ее полномочий.

– Я дам Кармен иммунитет, но она должна пообещать, что не станет хвастать этим, – сказала она.

Мистер Хоуган облегченно вздохнул. Да, его обман висел на нем тяжким грузом – но был ли это обман, если Жнец Анастасия знала все наперед, а он к тому же все ей сам рассказал? Теперь он мог покинуть этот мир с чистой совестью.

Наконец мистер Хоуган элегантнейшим жестом поднял бокал, одновременно изучая то, как преломляется свет в наполняющей его жидкости. Жнец Анастасия даже представила, как на его внутреннем мысленном табло по одной цифре, тикая, убывает количество оставшихся ему секунд.

– Я хочу поблагодарить вас, ваша честь, за те несколько недель, что вы предоставили мне для подготовки. Это был поистине королевский подарок.

Это было то, что жнецы, в массе своей, были неспособны понять. Сконцентрированные на акте убийства, они даже не задумывались о том, что это значит – умирать.

Виолончелист поднял бокал и пригубил. Облизнул губы, оценивая напиток.

– Вкус мягкий, – сказал он. – Ваше здоровье!

И, одним глотком осушив бокал, резко придвинул его к крупье, который инстинктивно отшатнулся.

– Я бы удвоил ставку! – произнес мистер Хоуган.

– Но это баккара, сэр, – дрогнувшим голосом отозвался крупье. – Ставки можно удваивать при игре в «очко».

– Проклятие! – покачал головой виолончелист, потом осел в своем кресле и умер.

Ситра пощупала его пульс. Она знала, что ничего не найдет, но порядок есть порядок. Нужно было проинструктировать крупье: бокал, поднос и шейкер должны быть немедленно сложены в герметичные пакеты и уничтожены.

– Если кто-нибудь, по неосторожности соприкоснувшись с ними, умрет, – сказала она, – его восстановление и оплату морального ущерба по закону должно будет обеспечивать сообщество жнецов.

Затем она сдвинула свои выигранные фишки на ту сторону стола, за которой сидел умерший.

– Прошу вас лично, – сказала она крупье, – передать мой выигрыш семье мистера Хоугана.

– Конечно, ваша честь, – отозвался крупье, посмотрев на кольцо Жнеца Анастасии, словно она могла предложить ему иммунитет. Но она отодвинулась от крупье.

– Могу я быть уверена, что вы так и сделаете? – только и спросила Ситра.

– Да, ваша честь.

Удовлетворенная ответом, Жнец Анастасия отправилась к лифтам, чтобы наверху, в номере 1242, наделить годичным иммунитетом многочисленных членов семьи умершего мистера Хоугана. При этом она никакого внимания не обратила на собравшихся в казино людей, которые из последних сил старались не смотреть в ее сторону.

Глава 5 Необходимая тьма

ИЗ КАЗИНО СИТРА УЕХАЛА на авто-такси. Машина, чья электроника была подсоединена к сети, сама прокладывала себе маршрут, но в тот момент, когда Ситра устроилась внутри, индикатор, показывающий наличие связи с «Гипероблаком», мигнул и погас. По сигналу от ее кольца машина поняла, что в машине находится жнец.

Такси приветствовало Ситру синтетическим голосом, в котором не было и следа присутствия искусственного интеллекта.

– Пункт назначения? – бездушно спросила машина.

– Юг, – ответила Ситра и вдруг вспомнила: когда она путешествовала по югу Мерики, пытаясь скрыться от преследования Чильаргентинских жнецов, то на такой же вопрос авто-такси дала такой же краткий ответ: «Север». Как же давно это было!

– Юг не может быть пунктом назначения, – проверещала машина.

– Просто езжай вперед, – сказала Ситра. – Пункт я определю позже.

Автомобиль отъехал от тротуара и больше к ней не обращался.

Ситра уже начинала ненавидеть эти подобострастно-послушные авто-такси. Странно, что она иначе к ним относилась в период своего ученичества. Ситру Терранова никогда не посещало страстное желание научиться водить – такое, что теперь регулярно наваливалось на Жнеца Анастасию. Не исключено, что именно груз ответственности за чужие жизни, который лежал на ее плечах, да еще необходимость постоянно самой принимать решения мешали ей удовлетвориться ролью пассивного пассажира. А может быть, это бунтовал в ней дух Жнеца Кюри, частицу которого она впитала за месяцы своего ученичества. Та просто обожала водить яркие спортивные авто – единственное послабление, которое она себе позволяла, послабление, вступавшее в конфликт с суровым имиджем жнеца. Жнец Кюри принялась учить Жнеца Анастасию вождению – с тем же железным терпением, с которым она учила Ситру заниматься жатвой.

Ситра решила, что вождение гораздо сложнее жатвы.

– Это просто другой набор навыков, Анастасия, – сказала ей Жнец Кюри во время первого урока. Жнец Кюри всегда использовала имя, которое Ситра носила как жнец. Ситра, с другой стороны, чувствовала себя страшно неловко, произнося первое имя своей наставницы: «Мари», применительно к «Госпоже Смерть» оно звучало слишком панибратски.

– Искусством вождения нельзя овладеть в совершенстве, – говорила Ситре Жнец Кюри, – потому что каждый новый маршрут отличается от тех, которыми мы уже ехали. Но, достигнув достаточно высокого уровня мастерства, ты получаешь известную награду. Суть ее – определенная свобода действий.

Ситра не знала, удастся ли ей достичь хоть какого-то уровня. Вокруг было так много вещей, которые нужно одновременно удерживать в зоне внимания! Зеркала, педали, руль, легкий поворот которого мог запросто отправить тебя вместе с машиной в пропасть. Хуже всего то, что спортивные машины Жнеца Кюри, принадлежавшие еще эпохе смертных, не связаны с сетью. Это означало то, что они никак не помогут водителю избежать ошибок.

Неудивительно, что в эпоху смертных автомобили убивали так много людей – без контроля со стороны компьютерных сетей машина превращалась в орудие убийства не менее эффективное, чем те, что использовали теперь жнецы. А интересно, из жнецов кто-нибудь применяет автомобиль в качестве инструмента жатвы? Задав себе этот вопрос, Ситра тотчас же отогнала его.

Она знала очень немногих из тех, кто умел водить. Даже ее однокашники в школе, хваставшиеся своими новенькими авто, в качестве водителя имели встроенный компьютер. В век бессмертных управлять собственным авто – это все равно что самому себе на завтрак взбивать масло.

– Мы едем на юг уже десять минут, – сообщило Ситре авто-такси. – Вы можете определить пункт назначения?

– Нет, – коротко отозвалась она, продолжая смотреть за окно на пролетающий мимо пунктир фонарей над шоссе. Ей было бы много проще, если бы в этой поездке она вела машину сама.

До этого она даже нанесла несколько визитов автодилерам, решив – если у нее появится собственная машина, она действительно научится ее водить. Почему-то именно здесь, у торговцев автомобилями, преимущества работы жнецом были более всего очевидны.

– Пожалуйста, ваша честь, выбирайте любое из наших лучших авто, – говорили ей продавцы. – Все, что вам понравится, станет для вас нашим подарком.

Жнецы не только были выше закона; они не нуждались и в деньгах, поскольку им свободно отдавали все, что им было необходимо. Для компании, торгующей автомобилями, иметь жнеца в качестве клиента дорогого стоило – это была лучшая реклама бизнеса. В какую бы компанию Ситра ни приходила, ей предлагали выбрать что-нибудь особо броское – чтобы все головы поворачивались ей вслед, когда она поедет по улице.

– Визит жнеца – это как знак качества, – сказал ей один дилер, бывший о себе, как видно, очень высокого мнения. – Когда вы проезжаете по улице, все должны знать, что перед ними – женщина в высшей степени уважаемая и ответственная.

В конце концов Ситра решила подождать, поскольку менее всего ей хотелось символизировать знак качества для автомобильного бизнеса.

Некоторое время она потратила на то, чтобы написать в своем журнале отчет о сегодняшней жатве. Двадцать минут спустя она увидела впереди стоянку с заправочной станцией, кафе и туалетами и попросила такси свернуть с шоссе, что было немедленно выполнено.

Как только машина остановилась, Ситра сделала глубокий вдох и позвонила Жнецу Кюри, чтобы сказать, что к ночи она домой не вернется.

– Поездка слишком долгая, а вы знаете, что в такси я не могу заснуть.

– Ты могла мне не звонить, моя милая, – отозвалась Мари. – Не думай, что я сижу и терзаюсь от того, что тебя нет.

– Старые привычки долго не умирают, – сказала Анастасия. Но она знала, что Мари беспокоится о ней. Не потому, что с Ситрой могло что-то случиться – просто боялась, что та измотает себя работой.

– Тебе следовало бы выбирать объекты для жатвы поближе к дому, – сказала Мари уже, вероятно, в сотый раз. Но «Водопад», чудесный архитектурный каприз, в котором они жили, располагался глубоко в лесу, на самой восточной окраине Мидмерики, а это означало, что они, оставаясь в пределах своего округа, очень скоро выкосили бы всех обитавших там людей.

– Вы хотите сказать, что мне следовало бы больше путешествовать с вами, а не в одиночку? – спросила Ситра.

Мари рассмеялась:

– Ты права.

– Обещаю, что на следующей неделе на жатву мы поедем вместе.

Анастасия не шутила. Ей нравилось проводить время со Жнецом Кюри – и время жатвы, и время отдыха. Будучи младшим жнецом, Анастасия имела право работать под началом любого, кто изъявил бы на то свое согласие; и многие предлагали ей свое покровительство. Но только со Жнецом Кюри ее связывало особое взаимопонимание, которое хоть чуть-чуть, да облегчало ей жизнь.

– Найди местечко потеплее, моя милая, – сказала Мари. – Не перетруди свои наночастицы.

Отключив связь, Ситра еще с минуту посидела в машине, прежде чем выйти – словно Мари могла догадаться, что она задумала нечто необычное.

– Вы вернетесь, чтобы продолжить путь на юг? – спросила машина.

– Да, – ответила Ситра. – Жди меня.

– Тогда я узнаю пункт назначения?

В этот поздний час стоянка была почти пустынна.

В круглосуточном кафе и на заправке обслуживающего персонала было вполовину меньше, чем в дневные часы. Зона, где находились туалеты и душ, была чистой и хорошо освещенной. Ситра быстро направилась в ту сторону. Ночь была холодной, но в ее мантию были встроены обогревающие элементы, и в тяжелом пальто необходимости не было.

За ней никто не следил – по крайней мере, из людей. Конечно, она не могла отогнать от себя мысль, что на всем пути от машины до туалетов за ней наблюдают камеры «Гипероблака», возвышающиеся на столбах. «Гипероблако» не сидело рядом с ней в машине, но знать, где находится Жнец Анастасия и куда она направляется, было в его компетенции. Не исключено, что «Гипероблаку» были ведомы и ее намерения.

В кабинке туалета Ситра сбросила с себя мантию, тунику и легинсы, сделанные специально для нее у особого портного, и надела обычную уличную одежду, которую до этого момента прятала в складках мантии. От этого переодевания ей следалось слегка не по себе. Особым предметом гордости для жнецов было то, что они никогда не носили ничего, кроме своих мантий.

– Каждое мгновение нашей жизни отдано служению нашему делу, – говорила ей Мари. – И мы не имеем права забывать это, как бы нам ни хотелось. И наше одеяние есть свидетельство нашего призвания.

В тот день, когда Ситра приняла посвящение, Жнец Кюри объявила ей, что Ситры Терранова больше не существует.

– Ты – Жнец Анастасия, и таковой будешь пребывать до того самого момента, когда пожелаешь оставить Землю.

И Анастасия желала, чтобы это было именно так… Но иногда ей нужно было побыть просто Ситрой.

Прихватив под мышкой свернутую Анастасию, она вышла из кабинки туалета. Жнец Анастасия превратилась в Ситру, сильную и своевольную, но уже неспособную рекламировать автомобильный бизнес. В девушку, ничем особенно не приметную. Но не для «Гипероблака», которое проводило ее к ждущей на обочине машине.

В самом сердце Питтсбурга располагался огромный Мемориал Смерти – в том самом месте, где родился Жнец Прометей, ставший первым Верховным Лезвием.

Здесь по обширному парку площадью в пять акров были разбросаны куски черного вулканического стекла – фрагменты нарочно разбитого обелиска. Вокруг этих обломков стояли мраморные статуи Основателей, размерами чуть больше человеческого роста, и белый мрамор их фигур резко контрастировал с бездонной чернотой вулканического стекла.

Это был мемориал, призванный покончить с мемориалами как таковыми, мемориал, посвященный смерти.

Туристы и школьники со всего света приезжали, чтобы посетить Мемориал Смерти, где сама смерть пала ниц, поверженная жнецами. Здесь приезжие имели возможность еще раз удивиться тому обстоятельству, что в древности люди погибали от естественных причин. От старости. От болезней. В результате катастроф. Со временем весь город превратился в достопримечательность особого рода – здесь отмечалась смерть самой смерти. То есть в Питтсбурге Хеллоуин праздновался каждый день.

Повсюду устраивались маскарады и имитации колдовских ритуалов. После наступления темноты каждая башня в городе становилась Башней Ужаса, а каждый дом – Домом-с-привидениями.

Ближе к полуночи Ситра пробиралась через Мемориальный парк, браня себя за непредусмотрительность: в середине ноября ночью в Питтсбурге уже подмораживало, к тому же поднялся резкий ветер, а она не догадалась взять с собой пальто. Конечно, чтобы согреться, можно надеть мантию, но это сорвало бы все ее планы и сделало бессмысленным само переодевание. Наночастицы, согревая изнутри, пытались поднять температуру ее тела. Так она хоть не дрожала, но все равно было холодно.

К тому же без мантии она чувствовала себя уязвимой. Нагой – в самом общем смысле этого слова. Поначалу, в первые дни работы, мантия казалась ей чем-то нелепым и странным. Нередко она спотыкалась, наступив на длинные полы этого своего наряда. Но за десять месяцев, прошедших с момента посвящения, она привыкла – настолько, что теперь, переодевшись в обычную одежду, чувствовала себя странно.

В парке были и другие люди. Большинство из них либо участвовали в организованных здесь же вечеринках, либо мотались из клуба в клуб. Все были в костюмах. Мимо Ситры сновали вампиры и клоуны, балерины и сказочные звери. Единственным запрещенным костюмом в парке была мантия. Обычным горожанам было строго-настрого запрещено носить одежды, которые хотя бы отдаленно напоминали одеяние жнеца. Ряженые внимательно рассматривали проходящую мимо них Ситру. Узнали ли они ее? Конечно, нет. Они так пристально разглядывали ее потому, что в этой толпе она одна была без подобающего костюма. Она бросалась в глаза именно потому, что обходилась без привлекающего внимание наряда.

Но Ситра не сама выбрала это место. Место было указано в полученном ею письме.

Встретимся в полночь у Памятника смерти.

Ситра усмехнулась. Полночь. Памятник смерти. Звучит напыщенно, как в романах эпохи смертных. Но потом она поняла, от кого пришло письмо. Оно не было подписало, внизу просто стояла буква «Л». Датой встречи было указано десятое ноября. К счастью, жатва, намеченная на этот день, должна была состояться недалеко от Питтсбурга.

Питтсбург был отличным местом для тайных встреч. Жнецы неохотно заезжали сюда, и заниматься своим делом здесь не любили. Местечко казалось им чересчур мрачноватым: какие-то люди бегают в саванах, окровавленных одеждах, с пластиковыми ножами. Веселятся по поводу самых жутких и отвратительных вещей. Жнецы, относившиеся к смерти серьезно, видели в этом проявление дурного вкуса.

Хотя Питтсбург был самым близким к «Водопаду» большим городом, Жнец Кюри никогда здесь не работала.

– Убивать кого-то в Питтсбурге – это чересчур, – говорила она.

Поэтому встреча с кем-либо из собратьев по профессии Ситре представлялась маловероятной. Единственные жнецы, которых можно было наверняка здесь увидеть, были статуи в Мемориальном парке, вперившие надменные взгляды в поверженный черный обелиск.

Ровно в полночь из-за большого обломка черного обсидиана вышла мужская фигура. Поначалу Ситра решила, что это один из участников вечного Хеллоуина. Но фигура была, как и Ситра, без костюма. Свет от фонаря высветил этого человека, и по походке и посадке головы Ситра сразу же узнала, кто это.

– Я думал, ты будешь в мантии, – сказал Роуэн.

– Я рада, что ты не надел свою, – отозвалась Ситра.

Он подошел ближе, и свет упал на его лицо. Он был бледен, словно месяцами не видел солнца. Призрак, а не человек.

– Хорошо выглядишь, – сказал Роуэн.

Она кивнула, но не стала отвечать любезностью на любезность, потому что Роуэн совсем не собирался быть любезным. Холодные усталые глаза – словно, пережив больше, чем ему хотелось бы, Роуэн спрятался от себя и от всего мира за этой холодностью, чтобы уберечь хотя бы частицу своей души. Но вот он улыбнулся – теплой, искренней улыбкой. Здравствуй, Роуэн, – сказала Ситра про себя. – Ты прятался, но я тебя нашла.

Ситра увела Роуэна прочь от света, в тень, где их не мог увидеть никто, кроме инфракрасных камер «Гипероблака». Но здесь камер видно не было. Не исключено, что они нашли по-настоящему укромный уголок парка.

– Я рад вас видеть, Жнец Анастасия, – сказал Роуэн.

– Прошу тебя, не зови меня так, – попросила она. – Зови меня Ситрой.

Роуэн усмехнулся:

– Разве это не будет нарушением закона?

– Из того, что мне известно, все, что ты сейчас делаешь, есть грубейшее нарушение закона.

Роуэн помрачнел:

– Не верь всему, что слышишь.

Но Ситре это было важно, и она должна была услышать это именно от Роуэна.

– Правда, что ты убиваешь и сжигаешь жнецов?

Его явно задел вопрос – в нем он услышал обвинение.

– Да, я прерываю жизни тех жнецов, которые не заслуживают того, чтобы быть жнецами, – ответил он. – Но в моих действиях нет жестокости. Я прерываю их жизни быстро и не причиняя страданий – так же, как это делаешь ты. А сжигаю я их для того, чтобы их невозможно было восстановить.

– И Жнец Фарадей не возражает?

Роуэн отвернулся.

– Я не видел Фарадея уже много месяцев, – сказал он.

Он объяснил Ситре, что после его побега с Зимнего конклава в прошлом январе Фарадей, которого все считали мертвым, увез его в свой дом на берегу Амазонии. Но там он скрывался всего несколько недель.

– Мне пришлось уехать, – сказал Роуэн Ситре. – Я услышал… зов. Я не в состоянии этого объяснить.

Но Ситра поняла. Она знала, что за зов услышал Роуэн. Их тела и умы в течение года подвергались тренировкам, целью которых было создание совершенных убийц. Дело прекращения жизни стало естественной частью их личности. И Ситра не могла упрекнуть Роуэна в том, что он пожелал повернуть свое идеальное лезвие против коррупции, которая постепенно инфицировала сообщество жнецов. Но желать и делать – это разные вещи. Были строгие правила поведения. На то и существовали Заповеди сообщества жнецов. Без их соблюдения сообщество во всех областях, по всему миру, будет ввергнуто в состояние хаоса.

Но, не желая втягивать Роуэна в философский спор, который все равно никуда бы их не привел, Ситра решила поменять тему.

– Ты такой худой! – сказала она. – Ты хоть ешь?

– Ты мне теперь будешь мамой?

– Нет, – ответила Ситра спокойно, – я – твой друг.

– Понятно, – отозвался Роуэн несколько уныло. – Друг…

Ситра понимала, куда он клонит. В последний раз, когда они виделись, они оба произнесли слова, которые, как до этого они поклялись, ни в коем случае не должны были сорваться с их уст. В горячке той отчаянной, но принесшей им победу минуты Роуэн сказал Ситре, что любит ее, а она призналась, что любит его тоже.

Но что им с того теперь? Они же живут в двух совершенно разных мирах. Если они будут следовать своим чувствам, добра им это не принесет. И тем не менее Ситре не хотелось отгонять эти воспоминания. Она даже подумала – а не сказать ли ему снова о своей любви? Но придержала язык, как то и положено образцовому жнецу.

– Зачем мы сюда пришли, Роуэн? – спросила она. – Почему ты написал мне то письмо?

Роуэн вздохнул.

– Жнецы намереваются поймать меня, – сказал он. – И мне хотелось увидеть тебя перед тем, как они это сделают.

Он замолчал, задумавшись.

– Ты знаешь, что произойдет, как только меня поймают. Я буду убит.

– Они не смогут этого сделать, – покачала головой Ситра. – У тебя иммунитет.

– Осталась лишь пара месяцев. После этого они смогут сделать все, что задумали.

Ситре хотелось заронить в душу Роуэна хотя бы тень надежды, но она, как и он сам, слишком хорошо понимала реальное положение вещей. Сообщество жнецов желало смерти Роуэна. Даже старая гвардия не одобряла то, что он делает.

– Тогда не попадайся им, – сказала Ситра. – И, если увидишь жнеца в малиновой мантии, беги.

– Малиновой мантии?

– Да. Это Жнец Константин, – произнесла Ситра. – Ему лично поручено выследить тебя и доставить к жнецам.

Роуэн покачал головой:

– Я его не знаю.

– Я тоже. Хотя и видела его на конклаве. Он возглавляет в сообществе жнецов бюро расследований.

– Он из новых? Или относится к старой гвардии?

– Ни то, ни другое. Сам по себе. Друзей у него нет; во всяком случае, я не видела, чтобы он говорил с кем-нибудь из других жнецов. Не знаю, какие цели он преследует… Может быть, справедливость?

Роуэн рассмеялся.

– Справедливость? Вряд ли сообщество жнецов теперь знает, что такое справедливость.

– Некоторые знают, Роуэн, – отозвалась Ситра. – Я должна верить, что мудрость и здравый смысл в конечном счете восторжествуют.

Роуэн протянул руку и дотронулся до ее щеки, и она позволила это сделать.

– Я тоже хочу в это верить, Ситра, – сказал он. – Я хочу верить, что сообщество жнецов станет таким, каким должно быть… Но иногда, чтобы добраться до места назначения, нужна полная тьма.

– Тьма – это ты?

Роуэн ничего на это не ответил. Вместо этого он проговорил:

– Я принял имя Люцифер. Оно означает «Светоносный».

– Но именно так смертные называли дьявола, – покачала головой Ситра.

Роуэн пожал плечами:

– Факелоносец всегда отбрасывает самую черную тень.

– Даже тот, кто присвоил этот факел незаконно?

– Мне кажется, – вновь пожал плечами Роуэн, – что я теперь могу присвоить все, что пожелаю.

Ситра не ожидала от него подобных слов. А он произнес их таким обыденным тоном, что Ситра была ошеломлена.

– О чем ты говоришь?

– «Гипероблако», – ответил он. – Оно позволяет мне делать все, что мне угодно. И оно обращается со мной так же, как и с тобой – не говорит и не отвечает на мои вопросы с того момента, как мы поступили в ученики к Жнецу Фарадею. То есть оно и сейчас считает меня жнецом.

Ситра задумалась. Она думала о том, о чем никогда Роуэну не говорила. Не говорила вообще никому. «Гипероблако» живет по своим собственным законам и никогда их не нарушает… Но иногда находит способы их обойти.

– «Гипероблако» могло и не говорить с тобой. Зато со мной оно говорило, – призналась, наконец, она.

Роуэн повернулся к Ситре и приблизил свое лицо к ее лицу, пытаясь заглянуть ей в глаза и понять, шутит она или нет. Поняв, что Ситра вполне серьезна, он покачал головой:

– Но это же невозможно!

– Я тоже так думала. Но когда Высокое Лезвие обвинил меня в убийстве Жнеца Фарадея, я вынуждена была броситься с двухсотого этажа его резиденции. Помнишь? И пока я была мертва, «Гипероблако» смогло проникнуть в мою голову и активировать мыслительные процессы. Технически, пока я была мертва, я не была учеником жнеца, а потому, пока мое сердце не забилось вновь, «Гипероблако» смогло со мной говорить.

Ситра вынуждена была признать, что это было весьма элегантным способом нарушить правила. И Ситра гордилась своей удачей.

– И что же оно тебе сообщило?

– Оно сказало, что в будущем я стану… играть определяющую роль.

– Определяющую? Это как?

Ситра удрученно покачала головой:

– В том-то и дело, что деталей оно не сообщило. Понимало, что если расскажет мне все, то нарушит закон.

Потом Ситра приблизилась к Роуэну. Теперь она говорила спокойнее, но с большей силой в голосе. Веско и с полной серьезностью.

– Если бы ты спрыгнул с этого здания и на время умер, то и с тобой бы «Гипероблако» заговорило.

Ситра взяла его за руку – это было самое большее, что она могла позволить себе.

– Я думаю, ты тоже играешь определяющую роль. Я просто уверена в этом. Поэтому не дай им себя схватить – чем бы ты ни занимался.

Глава 6 Возмездие

ИСТОРИЯ НИКОГДА НЕ БЫЛА коньком Роуэна, но ученичество у Фарадея заставило его по-другому взглянуть на этот предмет. До этого он никоим образом не был в состоянии соотнести события своей жизни, даже относящиеся к ближайшему будущему, с определившими их событиями прошлого, особенно – со странными эпизодами эпохи смертных. Но, став учеником жнеца, он увидел историю как последовательность событий, в которых ответственность, честь и честность играли определяющую роль. Он постиг философию и психологию лучших моментов жизни человечества – с момента его рождения до настоящего дня. И все это восхищало Роуэна. История оказалась населенной людьми, которые жертвовали собой ради общего блага. В каком-то смысле это относилось и к жнецам, которые отказывались от своих личных желаний и надежд во имя служения обществу. Или, по меньшей мере, к жнецам, которые уважали традиционные, базовые ценности сообщества.

Именно таким жнецом мог бы быть Роуэн. Даже после ученичества у Годдарда, где ему пришлось демонстрировать и жесткость, и кровожадность, он сохранил благородные черты своей натуры. Но ему не дали возможности стать жнецом. И тогда он пришел к мысли, что может иным способом служить и сообществу жнецов, и человечеству в целом.

К этому моменту общий счет уничтоженных им жнецов составлял тринадцать. Чертова дюжина. Этих недостойных, ставших позором для сообщества, он находил в разных областях мира.

Свои будущие жертвы Роуэн изучал досконально, так, как учил его Жнец Фарадей, и выбор делал непредвзято и ответственно. Это было очень важно, потому что изначально он склонялся к тому, чтобы выискивать коррупцию только в среде молодых жнецов новой генерации. Именно эти чаще всего открыто бравировали своей жестокостью и получали удовольствие от самого процесса убийства. Они считали, что в этом нет ничего страшного, и, таким образом, превращали отклонение в норму. Но, оказывается, у этих молодых негодяев были соперники в искусстве зла – и среди жнецов старой гвардии, и среди неприсоединившихся. Эти жнецы были искусными лицемерами: на словах они отстаивали высокие идеалы, но за громкими фразами прятали и свою любовь к власти, и неоправданную жестокость.

Жнец Брамс был первым из жнецов, кому Роуэн сделал предупреждение. И в тот день именно от того, что он не убил Брамса, Роуэн чувствовал себя очень хорошо. Он словно напомнил себе самому, что не похож на Годдарда и его учеников. И поэтому он смог встретиться лицом к лицу с Ситрой – не испытывая стыда за свои поступки.

Пока все народонаселение Мидмерики готовилось встретить приближающийся День благодарения, Роуэн занимался тем, что одновременно изучал сразу несколько возможных целей. Он следил за ними, производя детальный анализ их работы. Жнец Гери любил назначать секретные встречи, но использовал их для того, чтобы договариваться о званых обедах и заключать спортивные пари. Жнец Хендрикс хвастался своими двусмысленными поступками, но все это была пустая болтовня; в действительности он был человеком робким, а жатвой занимался, в должной мере сочувствуя своим жертвам. Работа Жнеца Райда производила впечатление кровавого жестокого действа, но люди, которых он подвергал жатве, умирали быстро и без мучений. Зато Жнец Ренуар выглядел вполне оправданной целью.

Когда Роуэн вернулся домой, то, еще не открыв дверь, он понял, что внутри кто-то есть – дверная ручка была холодной. Дело в том, что в дверную ручку он вставил охлаждающий чип, который начинал действовать, когда ручку поворачивали по часовой стрелке – как все дверные ручки. Холод был не слишком сильным, и следов изморози не было, но понять, что кто-то находится внутри, было нетрудно.

Убежать? Но Роуэн был не из тех, кто бежит от опасности. Сунув руку в карман, он достал нож: он всегда носил с собой оружие, даже тогда, когда на нем не было черной мантии, – не станут же агенты сообщества жнецов предупреждать его о своем нападении заранее!

Но непрошеный гость даже не думал прятаться. Вместо этого он сидел на самом виду, за кухонным столом, и ел бутерброд.

– Привет, Роуэн, – произнес Тигр Салазар, не прекращая жевать. – Надеюсь, ты не против? А то я, пока тебя ждал, жутко проголодался.

Роуэн закрыл дверь и спрятал нож до того, как Тигр мог бы его увидеть.

– Какого черта ты здесь делаешь, Тигр? – спросил он. – И как ты меня нашел?

– Как же низко ты меня ценишь! – отозвался Тигр. – А я ведь не последний дурак. Не забывай, что это я познакомил тебя с парнем, который дал тебе фальшивое удостоверение. Я просто спросил у «Гипероблака», где мне найти Рональда Дэниелса. Понятно, там были сотни таких Рональдов, поэтому пришлось попотеть, пока я не нашел нужного.

Во времена, предшествовавшие ученичеству Роуэна, Тигр Салазар был его лучшим другом, но такие ярлыки мало что значат после того, как ты целый год проводишь, учась убивать. Роуэн испытывал то, что, вероятно, испытывали вернувшиеся с войны солдаты эпохи смертных. Старые друзья остались где-то далеко, за туманом военных событий, в которых они не принимали участия. Единственное, что связывало Роуэна и Тигра, это было их общее прошлое, но оно становилось все более и более отдаленным. Теперь Тигр был профессиональным гостем – профессия, к которой Роуэн относился с презрением.

– Нужно было предупредить меня заранее, – сказал Роуэн. – За тобой не следили?

Последний вопрос был из разряда глупых. Тигр вряд ли пришел бы к нему в гости, если бы заметил за собой хвост.

– Успокойся, – покачал головой Тигр. – Никто не знает, что я здесь. И почему ты думаешь, что весь мир только тем и озабочен, чтобы тебя поймать? То есть почему ты решил, что жнецы будут преследовать того, кто сбежал из учеников?

Роуэн не ответил. Вместо этого он подошел к шкафу и прикрыл его дверь, надеясь, что Тигр из любопытства не заглянул внутрь и не увидел там мантию Жнеца Люцифера. Конечно, он вряд ли бы понял, что он нашел – обычные люди ничего не знали о Жнеце Люцифере, потому что сообщество жнецов тщательно хранило свои секреты от журналистов. Чем меньше Тигр знает, тем лучше. Поэтому Роуэн прибег к старому испытанному средству покончить с неудобными вопросами:

– Если ты мне действительно друг, ты не будешь задавать лишних вопросов.

– Ладно, не буду! Чем круче мужик, тем больше у него тайн.

Тигр отправил в рот остатки бутерброда.

– По крайней мере, ты все еще ешь человеческую пищу, – сказал он.

– Что тебе нужно, Тигр? Зачем ты меня искал? – спросил Роуэн.

– И так ты разговариваешь с другом? Я тащился сюда, за тридевять земель, а ты даже не спросишь, как у меня дела?

– И как твои дела?

– Отлично! Я нашел новую работу. Правда, в другом месте. Я и пришел-то сюда, чтобы попрощаться.

– Ты имеешь в виду, постоянную работу? – спросил Роуэн. – Постоянную работу на вечеринках?

– Не совсем. А платят там лучше, чем в гостевом агентстве, где я работал. И, в конце концов, нужно же когда-то и мир посмотреть. Работа в Техасе.

– В Техасе?

Роуэн был явно обеспокоен.

– Тигр, но там… Там же все по-другому. Все говорят – не связывайтесь с Техасом. Тебе-то зачем туда лезть?

– Это ведь зона действия Хартии. Там делаются большие дела. Но ведь тот факт, что в Зоне Хартии все непредсказуемо, не означает, что там все настолько плохо, правда? Ты меня хорошо знаешь, и знаешь, что мое среднее имя – «непредсказуемый».

Роуэну пришлось подавить смех. Тигр был одним из самых предсказуемых людей, которых он знал. Можно было с высочайшей точностью предсказать, когда он начнет сигать с крыш, когда станет профессиональным гостем. Тигр, конечно же, волен был думать о себе как о свободном от всяких условностей духе, но это никак не соответствовало действительности. Он лишь определял размеры собственной клетки.

– Ладно, только будь поосторожнее, – сказал Роуэн, заранее зная, что Тигр не последует его совету, хотя и умудрится в любом случае никогда не утратить опоры под ногами. А был ли он сам когда-либо столь же беззаботен, как и Тигр? Нет. Но он не завидовал Тигру. И, может быть, именно поэтому они были друзьями.

Возникла некая неловкость, но причины ее не были Роуэну понятны. Тигр встал, но почему-то не уходил. Оставалось еще нечто, что он хотел поведать.

– У меня кое-какие новости, – сказал он. – Собственно, я здесь именно поэтому.

– Что за новости?

Но Тигр все еще мялся и не решался говорить. Роуэн напрягся, догадываясь, что новости будут не лучшего сорта.

– Мне очень жаль, Роуэн… но твой отец был подвергнут жатве.

Роуэн почувствовал, как Земля поплыла под ногами. Гравитация, похоже, была готова бросить его в совершенно непредсказуемом направлении. Потерять равновесие он не мог, но ощущения были тошнотворными.

– Роуэн, ты слышал, что я сказал?

– Слышал, – тихо отозвался Роуэн.

Столько мыслей и чувств одновременно пронеслось через его сознание, замкнувшись друг на друга, что Роуэн не знал, что и думать. Он не надеялся, что когда-нибудь вновь увидит кого-то из своих родителей, но знать наверняка, что твой отец навсегда ушел из этой жизни, что он умер… Роуэн видел многих людей, подвергнутых жатве. Он и сам уничтожил тринадцать человек. Но никогда Роуэн не терял кого-то, столь близкого ему.

– Я не могу прийти на похороны, – сказал Роуэн, вдруг осознав весь драматизм ситуации. – Меня ищут агенты сообщества жнецов.

– Если агенты там и были, то я их не видел, – отозвался Тигр. – Похороны прошли на той неделе.

Эта новость нанесла Роуэну столь же тяжелый удар, как и первая.

Тигр пожал плечами, словно извиняясь.

– Я же тебе говорил, – произнес он. – Людей с таким именем, как у тебя, тысячи. Пришлось попотеть, пока я тебя нашел.

То есть его отец был мертв уже неделю. И, если бы Тигр не нашел его, Роуэн бы ничего не знал. И вдруг страшная истина открылась Роуэну: это было не случайное событие.

Это было наказание.

Возмездие за то, что совершил Жнец Люцифер.

– Кто из жнецов сделал это? – спросил Роуэн. – Я должен знать.

– Мне не сказали. Жнец потребовал, чтобы семья хранила молчание. Жнецы иногда так поступают – ты же лучше меня знаешь.

– Но он ведь дал другим иммунитет?

– Конечно. Твоей матери, братьям, сестрам. Как обычно.

Роуэн принялся расхаживать по комнате, с трудом подавляя в себе желание хорошенько стукнуть Тигра за его тупость. Но, в конце концов, в чем он виноват – он лишь принес известие. Да, семья получила иммунитет – но это ведь только на год. Тот жнец, что убил его отца, через год убьет его мать, потом – через год, кого-то из братьев или сестру. И так будет продолжаться, пока вся его семья не исчезнет с лица Земли. Да, вот она, плата за право быть Жнецом Люцифером.

– Это моя вина, – произнес он. – Они сделали это из-за меня.

– Роуэн! Тебе бы послушать себя со стороны, – сказал Тигр. – Не все в этом мире происходит из-за тебя. Что бы ты там ни сделал, когда расплевался со жнецами, вряд ли они стали бы тебе за это мстить и убивать твою семью. Жнецы совсем не такие. Они ни на кого не держат обиды. Они благородные и просвещенные люди.

Какой смысл был с ним спорить? Тигр никогда не поймет, да ему, вероятно, и не нужно ничего понимать. Пусть живет себе тысячи лет таким счастливчиком, мальчиком-с-вечеринки, не догадываясь, насколько мелочными, мстительными, насколько человечными могут быть жнецы.

Роуэн знал, что не может больше оставаться здесь. Даже если за Тигром не было хвоста, сообщество жнецов выследит жилище Роуэна по следам его приятеля. Насколько Роуэн понимал, за ним охотится целая группа агентов.

Они с Тигром попрощались, и Роуэн как можно поспешнее проводил старого друга до дверей. И уже через минуту сам вышел из дома, прихватив лишь рюкзак, набитый оружием, да черную мантию Жнеца Люцифера.

Глава 7 Худощавый, но с хорошим потенциалом

ТИГР САЛАЗАР ЖИЛ насыщенной жизнью.

До этого он просто тратил время впустую, теперь же ему за это платили как профессионалу. Лучшей жизни для себя он не мог и представить. Поскольку он постоянно терся среди жнецов, то кто-то из них просто обязан был обратить на него внимание. Может быть, он даже протянул бы ему руку с кольцом, чтобы наделить годичным иммунитетом. Но чтобы тот нанял Тигра на постоянную работу – этого он даже предположить не мог! Тем более жнец из другой области.

– Ты доставил нам большое удовольствие своим присутствием на вечеринке в прошлом году, – сказала ему женщина по телефону. – Нам понравился твой стиль.

И она предложила ему зарплату вдвое большую, чем он получал, продиктовала адрес и указала время, когда ему надлежало явиться.

Выйдя из поезда, Тигр сразу понял, что он уже не в Мидмерике. В Техасе официальным языком был английский язык эпохи смертных, на котором говорили с неким музыкальным акцентом. Он был достаточно похож на стандартный английский, который Тигр понимал, но, чтобы говорить на нем, нужно было так напрягаться, что у Тигра едва не лопалась голова. Это было все равно что слушать Шекспира.

Люди здесь одевались немного не так, как в Мидмерике, и вышагивали с особой вызывающей развязностью, имитировать которую Тигр быстро научился. Ему стало интересно, насколько он сюда приехал. Наверное, на достаточно долгий срок, чтобы накопить денег и купить себе машину, которую родители ему вряд ли когда-нибудь купят. Не вечно же ему разъезжать повсюду в авто-такси!

Встреча состоялась в городе Сан-Антонио, а записка с адресом привела Тигра в апартаменты, располагавшиеся в пентхаусе высотки, стоящей над небольшой речкой. Тигр решил, что сразу попадет на вечеринку, причем – ни на минуту не прекращающуюся. Реальность оказалась полной противоположностью тому, что он предполагал.

У входа его встретил не слуга, а жнец. Женщина с темными волосами и слегка паназиатской внешностью, показавшейся Тигру знакомой.

– Тигр Салазар, я полагаю, – произнесла женщина.

– Совершенно верно, – отозвался Тигр. Он вошел. Апартаменты, как он и ожидал, были просто шикарными. То, чего он никак не ожидал, было полное отсутствие других гостей. Но, как он как-то говорил Роуэну, он всегда был готов приспособиться к новым обстоятельствам. Куда ветер дунет, туда он и полетит.

Тигр полагал, что женщина предложит ему поесть или выпить – дорога была неблизкой, – но ничего этого она не предложила. Вместо этого она осмотрела его – так, как осматривают скот на аукционе.

– Мне нравится ваша мантия, – проговорил он, решив, что лесть никому еще не вредила.

– Спасибо! – отозвалась жнец.

А потом неожиданно попросила:

– Сними рубашку, пожалуйста!

Тигр вздохнул. Так вот какого сорта эта новая работа!

И вновь оказался далек от истины.

Как только рубашка была снята, женщина принялась изучать его тело. Заставила напрячь бицепсы, проверила, насколько они тверды.

– Худощавый, но с хорошим потенциалом, – наконец сказала она.

– Что вы имеете в виду? – не выдержал Тигр. – Что значит «худощавый»? Я из спортзала не вылезаю.

– Значит, недостаточно, – усмехнулась женщина. – Но это легко исправить.

Потом она сделала шаг назад, еще раз окинула Тигра оценивающим взором и произнесла:

– Физически не лучший вариант, но при сложившихся обстоятельствах ты – совершенство.

Тигр ждал, что она продолжит, но жнец молчала.

– Совершенство в каком смысле? – спросил он.

– Время придет – узнаешь.

И вдруг его пробило, и от волнения он едва не затрясся.

– Вы хотите, чтобы я стал вашим учеником?

Женщина усмехнулась:

– Ну что ж, можно сказать и так.

– О, так это лучшая из новостей! Вы не будете разочарованы! Я быстро учусь, и я очень прилежный! Не в смысле зубрила, но сообразительный. И мозгов до черта!

Жнец подошла ближе и улыбнулась. Изумруд на ее ярко-зеленой мантии поймал свет и засверкал.

– Поверь мне, – сказала Жнец Рэнд. – Для этого твоего ученичества мозги совсем не нужны.