Я только-только вернулся из командировки на Северный Кавказ, успел оформить положенный мне по закону отпуск, но не успел еще купить билеты на самолет, чтобы улететь с женой и сыном отдыхать на юг, к морю, когда мне позвонили и сообщили, что произошло с братом. Вернее, сначала позвонили домой, жене, а я еще в штабе у себя был и ждал, когда приедет кассир финчасти и привезет из банка деньги, чтобы получить отпускные и «боевые» – доплату к жалованью за полгода командировки, которую во время самой командировки нам не выплачивали – только по завершении.
Домой мне позвонила какая-то женщина, работавшая вместе с моим старшим братом, и сообщила о его гибели на службе. Тогда жена в свою очередь позвонила мне, поскольку кроме меня хоронить брата было некому. Со своей женой брат давно развелся и не поддерживал с ней никаких отношений, даже не знал, где и с кем она живет. Слышал краем уха от общих знакомых, что она вполне благополучно вышла замуж, муж усыновил их ребенка, следовательно, алименты с брата больше не брали, отсюда и его слабая информированность. Надеяться на то, что на похороны приедет бывшая его половина или сын, которому на момент развода с женой не было и года и который своего настоящего отца не помнил, не приходилось. Родители наши давно уже умерли – отец, офицер-десантник, умер от ран через четыре года после вывода войск из Афганистана, а мама только на три года его пережила.
Брат по примеру отца тоже служил в ВДВ. После увольнения в запас в звании подполковника устроился в охранную фирму, где платили немного, но, по крайней мере, регулярно.
Я тоже пошел по стопам отца, только служил не в ВДВ, а командовал разведротой в спецназе ГРУ.
Жена моя не высказала никакого недовольства тем, что срывается обещанная поездка в Сочи. Она у меня человек понимающий. И даже сообщила, что уже заказала по телефону на меня билет самолетом до Самары, где брат жил в последние годы. Я договорился в финчасти, что приду за деньгами в конце дня, и побежал домой. Из дома позвонил женщине, которая сообщила о смерти брата. Так узнал, что тело еще находится в морге судебно-медицинской экспертизы, где эксперты изучают пулевой канал. Брать на себя заботы о похоронах чужого человека женщина явно не собиралась.
– А вы ему кто? – с армейской прямотой спросил я.
– Никто. Он у нас в магазине охранником работал. Его на моих глазах убили во время ограбления. Я – просто чужой человек. Сочувствующий, грубо говоря. Когда грабители ворвались, мы с ним как раз разговаривали. Он спиной к дверям стоял и потому не сразу понял, что происходит, и оружие не достал. Не успел ничего сделать.
– А охранная фирма похоронами заниматься не собирается? Та фирма, где Евгений работал…
Десятилетняя разница в возрасте еще в детстве заставляла меня звать старшего брата не Женей, а Евгением. Будь я посторонним, я бы еще и отчество добавлял, но, как брат, выбрал себе половинчатое обращение, только из полного имени.
– Вроде не собирается. Только венки, говорят, купили…
– Понял. Я завтра прилечу. Но я город ваш совсем не знаю. Ни разу у вас не был.
– Я завтра выходная. Я вас встречу. Какой рейс? – Я спросил у жены. С ее слов сообщил. – Я встречу. Как я вас узнаю?
– Я в военной форме буду. Капитан. Не думаю, что весь самолет будет набит капитанами спецназа. На всякий случай скажите, как вас узнать?
– Я такая… Высокая, ярко-рыжие волосы. Никакая прическа на голове не держится. Волосы, как проволока…
– Узнаю. В крайнем случае, если не найду, там же позвоню. Номер этот же?
– Да. Запишите на всякий случай.
– Я уже запомнил… Зовут вас, значит, Лариса…
Так, вместо того, чтобы лететь с семьей в Сочи, я оказался в Самаре.
Самолет совершил посадку в международном аэропорту Курумоч, находящемся, как я узнал еще до вылета от знающих сослуживцев, достаточно далеко от самой Самары, кажется, более чем в тридцати километрах. Но наш начальник штаба батальона майор Рапитонов позвонил своему товарищу из третьей отдельной бригады, что дислоцируется в Самарской области, и тот пообещал приехать меня встретить и даже оказать посильную помощь, если потребуется.
От поселка Рощинский, с места службы, добираться до Курумоча ненамного дальше, чем от Самары. Рапитонов сказал, что разница составляет порядка тридцати-сорока километров, что для любого автомобиля, естественно, не дистанция. Тем более погибший мой брат был офицером ВДВ, пусть и отставным. А спецназ ГРУ и ВДВ считаются почти родственными родами войск, поскольку носят похожую форму одежды.
Говорят, раньше, когда у спецназа ГРУ не было собственного училища, офицерский состав формировался из выпускников Рязанского училища ВДВ. А потом там создали сначала отдельную роту, потом отдельный факультет, из которого впоследствии и выросло отдельное училище спецназа. А при советской власти солдатам спецназа ГРУ вообще не положено было даже знать, где они служат, поскольку официально у нас, как считалось, не существует такого рода войск, как спецназ ГРУ. Солдатам говорили, что они простые десантники. И только в середине афганской войны о спецназе ГРУ заговорили открыто.
С тех пор наш род войск считается элитным. Он даже обрел некоторую популярность среди физически подготовленных призывников. Так, по крайней мере, говорят в военкоматах – призывники сами изъявляют желание служить в спецназе военной разведки. Молодые ребята рвутся испытать себя и получить определенные боевые навыки, которые в современной нам сложной и противоречивой жизни могут оказаться востребованными.
Весь мой багаж уместился в сравнительно небольшой армейский рюкзак. Я не видел необходимости брать с собой много вещей, поскольку не намеревался задерживаться в Самаре дольше необходимого. Оружия я с собой не вез, хотя имею наградной пистолет с правом ношения. Но я не намеревался вместо брата становиться охранником ювелирного магазина, и на похоронах мне пистолет, как я считал, был не нужен. Значит, без багажа и без оружия я был свободен сразу же после высадки[1].
Сам аэропорт Курумоч мне понравился больше московских международных аэропортов и красотой, и удобством, и особенно чистотой, что Москве в целом не свойственно. Выход из самолета осуществлялся по раздвижной галерее, как в аэропорту Хитроу в Лондоне, где я, еще в бытность свою командиром взвода, высаживался для участия в совместных антитеррористических учениях. Проходить в Курумоче таможенный контроль у меня необходимости не было, поскольку я летел внутренним рейсом.
Таким образом я имел возможность сразу же, как только дошел до зала для встречающих, начать искать глазами высокую рыжеволосую женщину и офицера спецназа, который должен был меня встретить, согласно предложению майора Рапитонова.
Седого не по возрасту майора я увидел не сразу, наверное, потому, что роста он был небольшого и стоял позади других встречающих, наблюдая за пассажирами со стороны.
А вот ярко-рыжую копну непослушных волос я сразу выделил в толпе. Женщина была, пожалуй, на полголовы выше своего спутника, который тоже меня, как я догадался, встречал. Это был капитан в синем мундире, какие носят офицеры юстиции – прокуроры и следователи Следственного комитета.
У капитана была заметная, слегка смешная внешность. Он являлся носителем забавного носа, отдаленно напоминающего хобот слона.
О том, что с ней будет такой спутник, Лариса во время телефонного разговора меня не предупредила. Подозреваю, что она и сама об этом не знала. Капитан, видимо, решил присоединиться к ней в последний момент.
Внешне мы со старшим братом были мало похожи. Видимо, сказывалась десятилетняя разница в возрасте. Тем не менее рыжеволосая Лариса меня как-то вычислила и шагнула навстречу. Наверное, потому, что я был единственным офицером в военной форме, что прилетел этим рейсом. Трое солдат и один старший сержант среди пассажиров в счет, естественно, не шли.
Капитан, ее спутник, шагнул следом за Ларисой. И только после них из толпы встречающих вышел седой армейский майор.
– Дмитрий Алексеевич? – спросила Лариса осторожно, словно еще сомневалась.
– Капитан Довгополов, – представился я, пожал руку ей и капитану в синем мундире, который представился встречно:
– Капитан Юровских, следственный отдел Следственного управления области.
Тут же представился и майор спецназа, уже оказавшийся рядом:
– Майор Саврентьев, начальник штаба второго батальона третьей гвардейской бригады спецназа ГРУ. Майор Рапитонов просил тебя, капитан, встретить и, если будет необходимость, оказать любую помощь. И я сам, и офицеры моего батальона готовы помочь, когда потребуется.
– Да, товарищ майор, я в курсе…
Из аэропорта мы поехали на машине капитана Юровских. «Уазик» с военными номерами ехал за нами следом.
Капитан юстиции вручил мне ключи от квартиры брата и повез, как и предупредил, не устраивая экскурсии по городу, сразу туда.
Большой многоквартирный дом. Второй этаж. Видимо, в самой квартире Юровских со своей братией уже бывал, о чем говорил некоторый беспорядок в обеих комнатах и на кухне – это то, что я сразу отметил. Очевидно, следаки что-то искали. Но такая уж у них работа.
– Нашли в квартире что-нибудь? – спросил я напрямую.
Капитан весьма неуверенно пожал плечами и даже поморщился:
– Ничего интересного. Компьютер наши специалисты еще исследуют, завтра вернут, я думаю. Но там, похоже, ничего нет. Оружейный сейф тоже у нас, но это отдельная история. А что, заметно здесь наше присутствие? Я просил свою команду вести себя предельно аккуратно. Мне кажется, ребята не сильно «наследили».
– Беда в том, что мой брат был известным аккуратистом, почти больным человеком в этом жизненном вопросе, который казался ему абсолютно и безусловно важным. Евгений утверждал, что если вокруг человека порядок, то такой же порядок у него и в мыслях. Он потому не смог и с женой ужиться, что любил во всем порядок и не переносил, когда что-то лежит не на своем месте. Тем более не мог видеть что-то валяющееся. Это у него от армейской казармы идет. Он, помнится, когда ко мне приезжал, жену мою прямо изводил своей страстью к аккуратности и порядку.
– Хорошее человеческое качество, – заметил вошедший в квартиру майор Саврентьев. – И важное, на мой взгляд…
– А что, разве здесь сейчас беспорядок? – искренне удивился капитан юстиции.
– По большому счету – да, – констатировал я почти безжалостно и даже представил себе, какой же беспорядок может быть в квартире самого капитана юстиции.
– Евгений Алексеевич и на работе всегда за порядком следил, – сказала Лариса. – Просто не мог мимо пройти, когда что-то не так было.
– Как же он тогда не заметил, что уличная камера не ведет запись? – Капитан Юровских ловко перевел разговор на нужную тему.
– Как это не заметил?! Заметил и даже звонил хозяину! Это при мне было. Я видела и слышала.
– А почему сразу хозяину, а не в обслуживающую фирму? И почему хозяин сказал, что проверял камеру?
Лариса слегка, как мне показалось, смутилась, но все же объяснила:
– Он проверял за день до этого. Когда товар ждали. У нас всеми камерами слежения занимается фирма, принадлежащая младшему брату Михаила Мироновича, и потому все вопросы напрямую через хозяина решаются. Братьям легче, видимо, договориться.
– А вот этого я не знал… Михаил Миронович мне ни слова не сказал ни о сломанной камере, ни о брате. Удивился только. Говорит, что накануне сам камеры проверял, запись шла. Но про звонок ничего не сообщил. Это интересный факт.
– Может, просто забыл. Он у нас такой, многое забывает… – вступилась за хозяина продавщица.
– Лариса, не в службу, а в дружбу, – попросил следователь, – заварите, пожалуйста, свежий чай. Я у входной двери пакет оставил. Там неначатая пачка хорошего английского чая. В подарок из Англии привезли. Не вороватого московского развеса, хотя упаковка невзрачная. Но чай в самом деле очень хороший, настоящий, какой сами англичане пьют. Мы чайку попьем и поговорим с мужчинами. У них ко мне, наверное, вопросы будут.
– Будут, – согласился я. – По поводу результатов следствия.
– А какие могут быть результаты? Все случилось только вчера. О результатах говорить рано. Если по горячим следам не задержали, то не скоро получится.
– Это то самое, что по телевидению показывали? – поинтересовался майор Саврентьев. – Как ювелирную лавку грабили?
– Да, мы дали на областное телевидение запись с внутренней камеры. Только это не ювелирная лавка, а солидный ювелирный магазин, по товарообороту один из крупнейших в городе. Весьма, надо сказать, солидный. Там по телевидению еще погоню показывали, когда инспектора ДПС ранили. Вы смотрели, товарищ майор?
– Смотрел. Мне понравилось, признаюсь, как хладнокровно вели себя бандиты. И не понравилось, как перепуганы были инспекторы ДПС. Их видеозапись тоже по телевидению прокручивали. А бандиты действовали выверенно, без волнения, с настоящим боевым хладнокровием. Сначала они никак не показывали свои намерения. И действовать стали по какой-то команде.
– А где вы видели, как они начали действовать? – Капитан юстиции спросил быстро, с откровенной подозрительностью, и при этом зашмыгал носом-«хоботом», словно принюхивался. – Они же начали действовать еще до того, как в магазин вошли.
Майор слегка смутился, но все же ответил внятно:
– Внутренняя камера установлена против большой уличной витрины и стеклянной двери. У меня большой телевизор. Там изображение крупное. Было видно, как они по крыльцу поднимаются и о чем-то говорят. Один при этом сильно жестикулировал. Возможно, намеренно, чтобы внимание охранника на крыльце отвлечь. А потом и началось – застрелили того, первого охранника, когда он опасности не ждал, надели маски и ворвались в магазин… Запись, как я понимаю, у вас. Лица идентифицировать вам не удалось?
– К сожалению… При укрупнении лица расплываются на квадратные пикселы. Идентификации такие лица обычно не подлежат. А с расстояния, да еще через стекло, лиц не разглядеть. И в самом магазине никто из них маску не снял и перед камерой не сплясал.
– А машина, на которой они уехали? – спросил я. – Лариса же номер запомнила.
– Номера принадлежат совершенно другой машине. Сняты в гараже в Чапаевске. Хозяин машины умер две недели назад. Наши сотрудники навестили семью умершего. Проверили. Гараж оказался вскрытым. Номера пропали, хотя машина на месте.
– Инспектора ДПС стреляли по машине. Пробоины должны быть… Искали, кто в ремонт обратится?
Следователь даже фыркнул возмущенно:
– Не первый день работаем. Конечно, искали. Инспектор, который стрелял, уверяет, что первая пуля ушла в асфальт, а вторая и третья пробили заднюю дверцу внедорожника. Такую машину и искали. Даже по частным мастерским прошлись. По всей области. Никакого следа. Правда, в одном магазине автозапчастей заднюю дверцу заказывали. Но заказывали за три дня до нападения на магазин. Тем не менее мы машину проверили. Там не пулевые пробоины, а просто ржавчина краску проела вокруг дверной ручки. А машина такая же, такого же цвета.
– А какая машина была?
– Этим вопросом не я занимаюсь. Офицер из моей бригады. Потому я могу что-то передать неверно. Внедорожник – это точно. Кажется, «Шевроле Тахо». Но я в машинах плохо разбираюсь, потому могу напутать.
– Чай готов, мужчины, – позвала нас в это время на кухню Лариса.
Я, честно говоря, пить хотел еще в аэропорту, сразу после приземления. Но там сначала было не до того – я искал тех, кто меня встречает, а потом уже и забыл о своем желании. Сейчас вспомнил и потому двинулся на кухню первым. Остальные – за мной.
Расселись на кухне за небольшим столиком. Я сел в углу. Мне почему-то показалось, что именно в этом месте обычно сидел мой старший брат. У него, офицера ВДВ, прошедшего две чеченские войны, должны превалировать те же чувства, что и у офицера спецназа. Место в углу закрывалось с двух сторон, эти стороны были безопасными. Может быть, что-то я о брате думал не правильно или не совсем правильно, тем не менее эти мысли как-то сближали меня с ним, хотя сильно близки мы никогда не были – сказывалась разница в возрасте. Братья, у которых небольшая разница в возрасте, обычно бывают товарищами по детским играм. А во времена моих детских игр Евгений уже школу закончил и был курсантом военного училища. И я играл со своими товарищами, но не с братом. И при всем при этом по крови он оставался моим ближайшим родственником. Не отдаленным, а именно ближайшим. Так я к нему всегда относился.
– Есть в этом деле еще одна интересная деталь… – заметил, сделав два глотка, следователь Юровских, после чего потрогал свой нос. Мне подумалось, что он так просит его не лезть в чашку и не мешать ему чай пить. Тем более чай был в самом деле вкусным и ароматным. – Меня интересует необходимость выстрела в Евгения Алексеевича. Зачем? Какая была необходимость в этом убийстве? Оружия охранник не доставал. Да и был у него с собой только травматический пистолет «Оса». Убить он, конечно, способен, но только с близкого расстояния или при выстреле в голову. Но стрелок должен знать, куда следует стрелять и как стрелять.
– Евгений был отличным стрелком из пистолета, – заметил я, зная, что говорю.
– Вот к тому я и веду разговор. Значит, бандиты знали, с кем имеют дело? И потому посчитали необходимым этот выстрел сделать. Опасались то есть. Они уже убили одного охранника. Но это понятно. В первом случае они не желали оставлять его у себя за спиной. У охранника тоже был при себе пистолет «Оса». И он мог бы стрелять сзади. На нападавших, судя по видеозаписи, не было бронежилетов. По крайней мере, в момент нападения не было…
– Я бы не говорил так уверенно, – не согласился майор Саврентьев, который видел видеозапись нападения по телевидению. – Они могли иметь бронежилеты скрытого ношения, вплоть до третьего номера. Такой бронежилет незаметен под одеждой и в то же время отлично держит пистолетную пулю. Ребра эта пуля, может быть, и сломает, но саму пулю в тело бронежилет не пропустит. Пуля в таких жилетах зажимается арамидным волокном, которое мы все знаем под иностранным названием «кевлара». И вообще охранника с порога под стволом пистолета проще было бы затолкать в магазин и положить на пол, обезоружив. Это уже другая уголовная статья, менее тяжкая.
– Это еще и совсем иная тема разговора, – напомнил следователь. – А меня сейчас интересует другой вопрос. Почему был произведен выстрел в подполковника Довгополова? Какая была у бандита насущная необходимость убирать именно Евгения Алексеевича, но оставлять в живых еще двоих свидетелей – продавщиц магазина? В частности, ту же самую Ларису, которая угощает нас сейчас чаем. В каком случае могла бы возникнуть необходимость именно в таком выстреле? Ваше мнение, товарищи офицеры?
– Необходимость может быть только одна, – сделал свой вывод Саврентьев. – Евгений Алексеевич узнал кого-то из нападавших. И назвал его. Возможно, по фамилии, возможно, по прозвищу. На прозвище это больше походит.
– Я соглашусь с товарищем майором, – я кивнул.
Капитан юстиции вытащил из кармана трубку смартфона, пальцем дважды ударил по какой-то иконке, потом ударил еще раз и повернул к нам экран.
– Это видеозапись происшествия. Посмотрите, может, вы кого-то узнаете по фигуре или по манере поведения. Впрочем, товарищ майор не должен знать друзей и знакомых Евгения Алексеевича. Но, может быть, Дмитрий Алексеевич нам поможет.
– Современных друзей и я не знаю. У него мало было друзей. Но посмотрю…
Я смотрел внимательно и напряженно. Это же были последние минуты жизни моего родного старшего брата. И последний выстрел ему в голову доставил мне настоящую физическую боль. Меня удивило то, что брат не сумел среагировать и сместиться. Он легко мог бы перекатиться за стойку прилавка, когда бандит театрально-медленно поднимал пистолет. Но кто знает, как бы повел себя в этом случае бандит. Он мог бы и в продавщицу выстрелить. Кроме того, если Лариса распласталась на полу, то вторая продавщица сидела за кассой. Кассу бандиты не тронули. При той добыче, что им досталась, касса для них интереса не представляла.
Но все же, чем был спровоцирован выстрел? Изначально думалось, что высокий бандит с кавказским акцентом не планирует никого убивать. Он даже развернулся, чтобы к выходу двинуться. Это был самый подходящий момент, чтобы брату перекатиться за стойку витрины, сесть и выхватить свой пистолет. И пусть это пистолет только травматический. «Оса», насколько мне известно, может наносить тяжелые травмы на дистанции до десяти метров. А до бандита было чуть больше четырех. При этом два других бандита уже покинули помещение. Евгений мог бы успеть пустить пулю высокому в голову.
Но он не стал перекатываться. Не стал пистолет выхватывать. Почему? Опасался, что в случае промаха бандит выстрелит в продавщицу за кассой? Это был один из возможных вариантов.
Но был еще один момент. Брат громко крикнул перед тем, как в него выстрелили: «Ларик!»
Кого он так назвал? Первая мысль, что он позвал продавщицу Ларису, с которой разговаривал прямо перед ограблением. Но та же Лариса, когда звонила мне домой, говорила, что она только работает вместе с Евгением и больше их ничто не связывает. Мог ли он назвать ее так? Не в привычках брата было звать постороннюю женщину ласкательно-уменьшительным именем…