Жизнь – это сон - читать онлайн

О гиппогриф мой старый,

Ты мчался с ветром неразлучной парой!..

Зачем же так стремиться

Бесхвостой рыбой, и бесперой птицей,

И зверем без сноровки

И без чутья? Куда летел, неловкий,

В неистовстве ретивом

По трещинам, оврагам и обрывам?

Останься здесь, у склона,

Впряженный в колесницу Фаэтона,

А я крутой тропою,

Мне, видно, уготованной судьбою,

Пойду теперь вслепую

Сквозь эту чащу, колкую, густую,

Вниз по скалистым пикам,

Что морщат лоб на этом солнце диком.

Что ж, Польша, не приветишь

Пришельца? Шаг его ты кровью метишь.

Со счастьем тот расстался,

Кто на горе твоей на горе оказался.

Судьба одна от века:

Нет жалости нигде для человека.

Для двух… И в поговорках

Слугу не забывают на задворках!

Раз в путь вдвоем пускались,

И с нашей родиной вдвоем прощались,

И натерпелись горя,

А под конец, и жалуясь и споря,

На горке очутились

Вдвоем и с горки той вдвоем скатились,

Так разве мне не в пору

Прийтись и к счету здесь и к разговору?

Совсем не в этом дело…

Тебя, Кларнет, я трогать не хотела,

Чтоб за твое мученье

Ты в жалобах почерпнул утешенье.

Философ неизвестный

Сказал, что жалоба имеет вкус чудесный,

И если горя нету,

За ним скитаться надобно по свету.

Да твой философ, верно,

Был горький пьяница. И было бы не скверно

Лупить его почаще,

Затем, чтоб жалобы ему казались слаще!

Но, право, нам, сеньора,

Не легче от такого разговора.

Где нам найти подмогу?

А солнце уж пускается в дорогу…

Что отвечать – не знаю,

Кларнет; твои скитанья разделяю,

И все сомненья тоже

Должна я разделять с тобой…

О Боже!

Куда мы завернули?

Меня глаза, быть может, обманули,

Иль ум во мне смешался,

Но в робком свете, что у дня остался,

Я словно вижу зданье

Невдалеке.

А коль мое желанье

Не врет, уж мы под крышей.

Где скалы подымаются все выше,

Куда не глянет солнце,

Я вижу башни дверь или оконце;

С облупленным фасадом,

Здесь, рядом с лесом и с горами рядом,

Груба и неприветна,

Она почти что вовсе незаметна

Средь скал, пронзивших тучи,

И камнем кажется, упавшим с кручи.

Так подойдем скорее,

И, верно, сделаем куда мудрее,

Чем башней любоваться.

Живут там люди; надо постараться

Найти приют.

По счастью,

Открыта дверь (хоть, право, черной пастью

Она должна казаться),

И так как свет не может к ней пробраться,

А небо все темнее,

Мне с каждою минутою страшнее.

В том чреве ночь зачата

И, видно, здесь родится в час заката.

О небо! Что я слышу? Все пропало!

Меня огнем и холодом сковало.

Никак, звенят цепями?

Бьюсь об заклад, что в этой черной яме

Преступник скрыт ужасный…

О горе, горе мне, о я несчастный!

Отчаянье какое!

Опять дрожу и лишена покоя.

Пугающие звуки!

Кларнет! Бежим от страха и от муки!

Я, право, так робею,

Что и бежать, наверно, не сумею.

А если б и решился,

То между двух огней бы очутился…

В подобном положенье

Полезно вспомнить это выраженье.

Но случай тот с моим…

Неодинаков?

Нет, между двух я очутился мраков.

Не огонек ли эта

Полоска бледная слепого света,

Дрожащий луч туманный

Глухой звезды, мерцающий и странный,

Что делает лишь гуще

Темницы мрак, печальный и гнетущий?

Наверно… Отблеск слабый

Мне позволяет (издали хотя бы)

Все ж разглядеть темницу,

Живого трупа мрачную гробницу.

Глазам своим не веря,

Я вижу человека в шкуре зверя,

Звенящего цепями

Под бледным светом в этой темной яме.

Бежать нельзя отсюда:

Давай, Кларнет, послушаем покуда

Его рассказ ужасный.

О горе, горе мне! О я, несчастный!

Разрешите мои сомненья,

Небеса, и дайте ответ:

Тем, что родился на свет,

Я разве свершил преступленье?

Но все же, по размышленье,

Я мог и сам убедиться,

Что грозная ваша десница

Меня покарать должна:

Ведь худшая в мире вина –

Это на свет родиться.

Все же я знать хочу,

Чтоб не терзаться вечно

(Хоть я признаю, конечно,

Что за рожденье плачу),

За что я свой век влачу,

В вечную тьму погружен?

Я разве один рожден?

Ведь родились и другие…

В чем их права такие,

Каких я небом лишен?

Родится птица, и, богатой

Своей красотой блистая,

Она – лишь ветка живая

Или цветок пернатый,

Когда свой полет крылатый

Мчит в высоту она,

Тепла гнезда лишена,

Одной быстротой согрета…

Зачем же мне, в ком больше света,

Свобода меньшая дана?

Родится зверь, и на него

Надета цветная шкура,

Он – лишь звезды фигура

(Кисти лихой мастерство);

Люто его естество,

Когда защита нужна;

С людьми глухая война

Требует много искусства…

Зачем же мне, в ком больше чувства,

Свобода меньшая дана?

Родится рыба и не дышит,

Вскинута хлябью морскою,

Она – челнок с чешуею,

Что океан колышет;

Никто ее ход не слышит,

Когда, быстра и вольна,

Мерит моря до дна,

Все проходя расстоянья…

Зачем же мне, в ком больше знанья,

Свобода меньшая дана?

Родится ручей, и вьется

Между цветами, тонок,

Он – серебристый змеенок,

Что меж цветов крадется,

Когда со звоном несется

Мимо цветов волна,

Полями окружена,

Отдавшись простора власти…

Зачем же мне, в ком больше страсти,

Свобода меньшая дана?

Дойдя до такой тоски,

Словно вулкан загораюсь,

И сердце вырвать стараюсь

И разорвать на куски.

Зачем так цепи тяжки?

За что такая потеря,

Что, бед глубину измеря,

Люди того лишены,

Что создал Бог для волны,

Для рыбы, для птицы, для зверя?

Здесь, видно, живет беда,

Страшны мне его признанья!

Кто слышал мои стенанья?

Клотальдо?

Скажи, что да.

Лишь грустный странник (о беда!),

Забредший под эти своды,

Слыхал про твои невзгоды.

Но, значит, твой час настал,

Раз я знаю, что ты узнал,

Что вовек я не знал свободы.

Ты слышал мои откровенья,

И этой сильной рукою

Свершу я суд над тобою.

Я-то глух от рожденья,

Не слыхал.

Я прошу прощенья

И считаю себя свободным,

Если ты рожден благородным.

Твой голос мне кажется ясным

И образ таким прекрасным,

А гнев мой таким бесплодным!

Кто ты? Пусть мало я

Знаю про белый свет,

И здесь с младенческих лет

Колыбель и тюрьма моя;

Пусть лишь глухие края

Помню я, где родился

И где навек схоронился,

Где живу я, скелет живой,

Где живу я, мертвец с душой,

Где я говорить разучился;

Пусть в жизни я знал одного,

Всего одного человека,

И только его от века

Видал из мира всего,

И ведал лишь от него

Про небо и землю, – верю,

Пускай я подобен зверю,

Что я человек средь зверей,

Хоть зверем среди людей

В темнице я горе мерю.

Пусть брал я свои уроки

У зверей, что кругом блуждали,

У птиц, что кругом летали,

И звезд лучистые строки

Читал мой взор одинокий, –

Ты взору явил утешенье,

И слуху отдохновенье,

И роздых среди мучений,

Ты прервал мои пени,

И мне принес облегченье.

Когда на тебя взираю,

Прекрасным тебя нахожу,

И чем упорней гляжу,

Тем упорней глядеть желаю.

И сам я не понимаю,

Отчего так глаза жадны:

Ведь, на смерть обречены

За жажду, не знали жажды

И, жадно взглянув однажды,

Умереть, но глядеть должны.

Так лучше глядеть умирая;

Если смерть мне сулит твой вид,

То разлука что же сулит?

Горе, гнев или мука злая,

Впереди меня ожидая,

Злую смерть мне сулят равно,

И мне кажется – все одно:

Иль несчастному жизнь подарить,

Иль счастливого жизни лишить;

Значит, мне умереть суждено.

Изумляюсь и поражаюсь

Тому, что пришлось увидеть.

Но, чтоб ничем не обидеть,

Спросить ни о чем не решаюсь.

С одним лишь я соглашаюсь,

Что, видно, самой судьбой

Мне послана встреча с тобой

В утешенье, коль утешает

Того, кто в жизни страдает,

То, что страдает другой.

Я слышал про одного

Мудреца: он был нищ настолько,

Бедняк, что трава лишь только

Была питаньем его.

Что в мире нет никого

Беднее, он был убежден.

Но как он был удивлен,

Когда увидал случайно

Мудреца другого, что тайно

Ел траву, что выбросил он!

Вот так и жил на земле я,

Своей судьбе покоряясь,

И тайно в душе возмущаясь,

И тайно себя жалея,

Исхода найти не умея

Среди своих забот…

У тебя я нашел исход:

Подобрал ты мои лишенья,

Превратил ты их в утешенья

Среди своих невзгод.

И если мои несчастья

Могут тебя утешить,

Выслушай их и возьми –

Те, что я бросил… Слушай:

Зовусь я…

О стражи башни,

Трусливые сонные стражи!

Не слышите вы, что проникли

Чужие в эту темницу?..

Смущен я: новое горе!

Пришел мой тюремщик Клотальдо.

Иль не довольно страдал я?

Скорее, и осторожно,

Чтоб не успели скрыться,

Задержите их иль убейте.

Измена!

О стражи башни!

Если вы нас сюда пустили,

Значит, дали выбрать дорогу,

Так хватайте нас – это проще!

Лиц никто не открывайте!

Помните, что очень важно,

Чтобы нас, пока мы здесь,

Люди тайно не узнали.

Карнавал у них тут, что ли?

Вы, которые случайно

В запрещенный круг вступили,

Сквозь препоны и границы,

Королевскому декрету

Вопреки, что запрещает

Приближаться к этим скалам,

Что хранят большую тайну, –

Жизнь отдайте и оружье,

Или дуло пистолета,

Горло змея из металла,

Выплюнет две ядовитых

Пули, и дрожащий воздух

Бурным пламенем зажжется.

Знай, тиран и тюремщик:

Когда их тронуть посмеешь,

Жизнь моя станет добычей

Этой жалкой темницы;

Скорей о дикие скалы

Я разобью свое тело,

Скорей себя растерзаю

Ногтями, но не позволю,

Чтоб кто-нибудь их обидел

Иль им нанес оскорбленье.

Если знаешь ты, Сехизмундо,

Сколь огромно твое несчастье,

Если знаешь, что волей неба

Ты, еще не родившись, умер

И что эта темница стала

Твоему бурливому нраву

Несокрушимой плотиной,

Неколебимой уздою, –

Зачем бушуешь?

Закройте

Тесную дверь темницы,

Заприте его!

О небо!

Вы поступаете верно,

Лишая меня свободы!

Не то против вас гигантом

Я встал бы и, чтоб на солнце

Разбить зеркальные стекла,

На каменном основанье

Построил бы горы из яшмы.

Вот затем, чтоб ты их не построил,

И лишили тебя свободы.

Тебя оскорбляет, я вижу,

Гордыня. Зачем покорно

Я не просил о жизни,

У ног твоих распростертый?

Пусть милосердье проснется

В душе твоей; невозможно,

Чтоб отклика в ней не родилось

Ни смирению, ни гордыне.

Коли тронуть тебя не могут

Ни гордыня и ни смиренье,

Хоть действуют эти фигуры

В сотнях старинных мистерий, –

Я, ни смиренный, ни гордый,

А что-то посередине