Ничто в моей жизни не сравнится с прохладным, чистым потоком, который вырвал меня из сна без сновидений. Женщина стояла надо мной с бутылкой воды, и я ловил великолепные брызги. Я вздрагивал от удовольствия, от бегущей по спине струйки, поднимал пасть, чтобы укусить ее, как кусал когда-то дождик из крана над лоханью во Дворе.
Рядом стоял мужчина; они с женщиной смотрели на меня озабоченно.
– Думаете, он поправится? – спросила женщина.
– Похоже, вода творит чудеса, – ответил мужчина.
От них обоих исходило восхищение, которое я часто ощущал от Сеньоры, когда она стояла у забора, глядя на наши игры. Я перекатился на спину, чтобы вода лилась мне на животик, и женщина засмеялась.
– Какой милый щеночек! – воскликнула она. – Не знаете, кто это?
– Похоже, золотистый ретривер, – сказал мужчина.
– Ах, щеночек, – проворковала женщина.
Да, я готов быть Щеночком, я готов быть Братишкой. Я буду кем хотите. Когда женщина подхватила меня на руки, не обращая внимания на мокрое пятно, которое я посадил ей на кофту, я целовал ее, пока она не закрыла глаза и не захихикала.
– Я возьму тебя домой, малыш. Познакомлю тебя кое с кем.
Что ж, похоже, я стал собакой переднего сиденья! Женщина, сев за руль, взяла меня на колени, и я с благодарностью глядел на нее. Заинтересовавшись новым окружением, я все-таки сполз и начал исследовать машину, обдуваемый потоками воздуха из двух вентиляторов. Ветер холодил мокрую шерсть; я даже начал дрожать и свернулся клубочком на плоском полу машины – там ласковое тепло, как от Матери, быстро убаюкало меня.
Я проснулся, когда машина остановилась; женщина нагнулась и подняла меня.
– Какой же ты милый, – прошептала она. Прижав меня к груди, она вышла из машины. Я чувствовал, как колотится ее сердце, и ощущал что-то вроде тревоги. Я зевнул, прогоняя последние остатки дремы, и, ненадолго присев в травке, приготовился встретить то, что заставило женщину волноваться.
– Итан! – позвала она. – Иди сюда; познакомься.
Я с любопытством посмотрел на женщину. Мы стояли перед большим белым домом; интересно, есть ли за ним клетки или большой двор? Впрочем, я не слышал лая – может, я вообще был первой собакой здесь.
Передняя дверь дома распахнулась, и на пороге появился человечек, каких я раньше не видел, пропрыгал по цементным ступенькам и замер на траве.
Мы уставились друг на друга. Я понял, что это человеческий детеныш, мальчик. Его губы растянулись в улыбке, и он распахнул руки.
– Щенок! – пропел человечек, и мы бросились навстречу, сразу полюбив друг друга. Я не переставая лизал его, а он хихикал, пока катились по траве.
Наверное, мне раньше и в голову не приходило, что на свете существуют мальчики, но теперь, найдя себе одного, я решил, что это самая замечательная вещь в мире. Мальчик пах грязью, сахаром и какими-то непонятными животными, от его пальцев исходил легкий аромат мяса, и я лизал их.
К вечеру я узнавал мальчика не только по запаху, но и по виду, голосу, жестам. У него были темные волосы, как у Бобби, только очень короткие, и глаза – гораздо светлее. Он наклонял голову, глядя на меня, словно хотел больше услышать, а не увидеть. Его голос искрился радостью, когда он говорил со мной.
Но главное, я упивался его запахом, лизал лицо, грыз пальцы.
– Мама, мы оставим его? Можно? – спросил мальчик между хихиканьями.
Женщина присела на корточки и погладила меня по голове.
– Ты ведь знаешь папу, Итан. Он спросит, будешь ли ты ухаживать за псом…
– Буду! Буду!
– Будешь ли гулять с ним и кормить…
– Каждый день! И гулять, и кормить, и расчесывать, и воду давать…
– И тебе придется убирать, когда он нагадит в саду.
Мальчик промолчал.
– Я купила в магазине корм для щенков; пусть пообедает. Ты не поверишь, мне пришлось заехать на заправку и купить бутылку воды; бедняжка чуть не умер от теплового удара.
– Будешь обедать? А? Обед? – спросил мальчик.
Мне понравилось, как это звучит.
К моему удивлению, мальчик подхватил меня и понес прямо в дом! Я в жизни не представлял, что такое возможно.
Мне тут понравится.
Некоторые полы были мягкими и пахли теми же животными, что и мальчик; в других местах пол был скользкий и твердый – лапы разъезжались подо мной, когда я шел за мальчиком по дому. Если он брал меня на руки, поток любви вызывал сосущее чувство в моем животе, похожее на голод.
Я лежал на полу и боролся с мальчиком за тряпку, когда раздался стук, – я уже знал, – так захлопывается дверца машины.
– Папа приехал, – сказала женщина, которую звали Мама, мальчику, которого звали Итан.
Мальчик встал и повернулся к двери; Мама встала рядом. Я схватил тряпку и строго встряхнул ее, но она была уже не такая интересная без мальчика на другом конце.
Открылась дверь, и мальчик крикнул:
– Папа, привет!
В комнату вошел человек и стал разглядывать Маму и Итана.
– Ну, и в чем дело? – спросил он.
– Пап, мама нашла щенка… – сказал Итан.
– Он был заперт в машине и умирал от жары, – сказала Мама.
– Пап, можно его оставить? Это лучший щенок в мире!
Я решил переждать в безопасности и, приземлившись на ботинки мальчика, начал кусать шнурки.
– Ох, не знаю, сейчас непростые времена, – ответил папа. – Ты представляешь, сколько забот требует щенок? Итан, тебе только восемь. Это слишком большая ответственность.
Я дернул за шнурок и попытался убежать с ним, но он все еще держался за ногу и дернул меня обратно, так что я упал на пол. Зарычав, я снова набросился на шнурок и устроил ему хорошую трепку.
– Я буду о нем заботиться, буду гулять с ним, кормить и мыть, – говорил мальчик. – Пап, он лучший в мире. Он уже привык к дому!
Поборов ботинки, я решил, что пора немного передохнуть, и присел, окатив мочой табурет.
Ох, какой поднялся переполох!
Вскоре мы с мальчиком сидели на мягком полу. Мама спрашивала:
– Джордж?
Итан начинал говорить:
– Джордж? Сюда, Джордж! Привет, Джордж!
Потом папа говорил:
– Скиппи?
И Итан принимался повторять:
– Скиппи? Ты Скиппи? Сюда, Скиппи!
Это было утомительно.
Потом мы играли во дворе, и мальчик называл меня Бейли.
– Сюда, Бейли! Ко мне, Бейли! – кричал он, хлопая себя по коленям. Я подходил к нему, а он убегал, и так мы носились кругами по двору. Мне казалось, что это продолжение игры в доме. Я готов был откликаться и на «Шершень», и на «Айк», и на «Крепыш», но, похоже, они решили остановиться на «Бейли».
Потом я поел, и мальчик повел меня в дом.
– Бейли, познакомься с котом Смоки.
Крепко прижав меня к груди, Итан повернулся, чтобы я смог увидеть сидящее посреди пола серо-коричневое животное. Вот от кого тот странный запах! Существо было крупнее меня, с маленькими ушками – которые было бы приятно кусать. Я попытался вырваться, чтобы поиграть с новым другом, но Итан держал крепко.
– Смоки, это Бейли, – сказал он.
В конце концов мальчик опустил меня на пол, и я бросился поцеловать кота, однако он оттянул губы, обнажив ряд действительно злобных зубов, и зашипел, выгнув спину и задрав трубой пушистый хвост. Я остановился, пораженный. Он не хочет играть? Затхлый запах из-под его хвоста был великолепен. Я осторожно двинулся, чтобы по-дружески обнюхать зад Смоки, но он зафырчал и поднял лапу, выставив когти.
– О, Смоки, будь умницей, будь умницей.
Смоки посмотрел на Итана убийственным взглядом. Я приободрился от тона мальчика и дружелюбно заскулил, но кот остался непреклонным и даже стукнул меня по носу, когда я попытался лизнуть его в морду.
Ну что ж, я готов играть с ним, когда он захочет, а пока у меня были дела поважнее сопливого кота. Следующие несколько дней я пытался понять свое место в семье.
Мальчик жил в маленькой комнате, полной замечательных игрушек, а Мама и Папа жили в комнате вообще без игрушек. Еще в одной комнате была чаша с водой, из которой можно было пить, только забравшись внутрь, и тоже никаких игрушек, если не считать белой бумаги, которую можно было тянуть со стены длинной лентой. Комнаты для сна были наверху лестницы – я не мог взобраться по ступенькам даже со своими длинными собачьими ногами.
Стоило мне решить, что пора присесть и облегчиться, все в доме словно сходили с ума – хватали меня, бегом тащили прочь из дома, сажали в траву и ждали, пока я опомнюсь и займусь своими делами; а уж тогда хвалили так, что начинало казаться, будто это моя главная задача в семье. Впрочем, хвалили непоследовательно – уходя, мне оставляли бумагу, чтобы рвать, и если я присаживался на нее, меня называли хорошим псом, хоть и не с радостью, а только с облегчением. И как я уже говорил, когда все были в доме, на меня сердились за то же самое.
– Нет! – кричали Мама или Итан, если я мочил пол.
– Умница! – пели они, если я писал в траву.
– Хорошо, так можно, – говорили они, если я писал на бумагу. Я не мог понять – что с ними не так?
Папа почти не обращал на меня внимания, хотя я чувствовал, что ему нравится, когда утром я сижу с ним, пока он ест. Он относился ко мне с легкой привязанностью – ничего общего с безудержным восхищением, исходящим от Итана, при этом я чувствовал, что к сыну родители относятся с обожанием. Иногда вечером папа сидел за столом с мальчиком, и они негромко и сосредоточенно разговаривали. По комнате разносился едкий запах. Папа позволял мне ложиться на его ноги – ноги мальчика были далеко от пола, я не мог дотянуться.
– Смотри, Бейли, мы построили самолет, – сказал мальчик после одного такого вечера и протянул мне игрушку. От химического запаха у меня заслезились глаза, и я даже не попытался ее схватить. Мальчик радостно бегал по дому с игрушкой в руках, я гонялся за ним, стараясь поймать. Потом мальчик поставил самолет на полку с другими игрушками, которые слабо пахли тем же запахом. На этом все кончилось, пока мальчик и папа не решили построить новую.
– Это ракета, Бейли, – сказал мне Итан, показывая игрушку, похожую на палку. Я ткнулся в нее носом. – Однажды мы полетим на Луну, и там будут жить люди. Хочешь быть космической собакой?
Услышав слово «собака» и почувствовав вопрос, я завилял хвостом. «Да, – подумал я. – Я с удовольствием помогу чистить тарелки».
Мы иногда чистили тарелки – мальчик ставил тарелку с едой на землю, а я вылизывал. Это была моя обязанность – только пока Мама не видит.
А главной моей обязанностью была игра с мальчиком. Каждый вечер Итан укладывал меня в ящик с мягкой подушкой внутри, и я приучился ждать там, пока Мама и Папа не придут пожелать мальчику доброй ночи – после этого мальчик разрешал мне забраться в кровать. Если ночью мне становилось скучно, я всегда мог погрызть мальчика.
Моя территория была за домом, но через несколько дней мне открылся новый мир – «округа». Итан, как угорелый, выскакивал из ворот, я – за ним, и мы находили других мальчиков и девочек; они обнимали меня, боролись со мной, отнимали у меня игрушки из пасти и бросали.
– Мой пес Бейли! – с гордостью говорил Итан, приподняв меня. Я начинал извиваться, услышав свое имя.
– Смотри, Челси, – Итан протягивал меня девочке одного с ним роста. – Это золотистый ретривер. Моя мама его спасла; он умирал в машине от тепличного удара. Когда он вырастет, я буду с ним охотиться на дедушкиной ферме.
Челси прижимала меня к груди и смотрела в глаза. У нее были длинные волосы – даже светлее, чем у меня, от нее пахло цветами, шоколадом и другой собакой.
– Милый, милый Бейли, я тебя люблю, – пела она мне.
Челси мне нравилась; едва увидев меня, она опускалась на колени и позволяла тянуть ее за длинные белые волосы. Собачий запах на ее одежде принадлежал Мармеладке – длинношерстной коричнево-белой собаке, старше меня, но еще не взрослой. Когда Челси выпускала Мармеладку со двора, мы боролись часами; а иногда к нам присоединялся Итан – и мы играли, играли, играли.
Когда я жил на Дворе, Сеньора любила меня, но теперь стало ясно, что это была общая любовь – ко всем собакам стаи. Сеньора называла меня Тоби, однако она не шептала мое имя, как шептал ночами на ухо мальчик – «Бейли, Бейли, Бейли». Мой мальчик любил именно меня; мы были центром вселенной друг для друга.
Жизнь на Дворе научила меня убегать через калитку. Это умение привело меня к моему мальчику. Жить с мальчиком, любить его – вот мое предназначение. От самого пробуждения до того момента, когда пора было ложиться спать, мы были вместе.
И тут, разумеется, все изменилось.