Вань Игуан, как обычно, досмотрел провинциальные новости и выключил телевизор. Он прошел в кабинет и с трудом опустился на скамейку из палисандрового дерева. Это была самая простая скамья, на которую обычно клали ноги, а сейчас на нее опустилась толстая задница. Перед Вань Игуаном стоял стол со столешницей шириной один метр, длиной – два и толщиной восемь цуней[15], а еще дальше от него располагался огромный стул. И столешница, и стул были выполнены из вьетнамского желтого палисандра. Поэтому можно сказать, что по сравнению с ними скамейка из обычного палисандра выглядела чем-то второсортным. Сейчас он сознательно сел на нее, потому что сегодня он по-прежнему был допрашиваемым.
Вскоре вошел допрашивающий и уселся на стул из желтого палисандра. Эта женщина с нанесенной на лицо маской из морских водорослей походила на призрак и испугала Вань Игуана, хотя он и понимал, что это его жена.
– Может, ты сначала смоешь маску, а потом уже зайдешь? – спросил он ее. – Ужас какой.
– Я ее недавно нанесла, она еще не полностью впиталась. Да и ты слишком разволновался. Посмотрим, испугаешься ли ты, если я в таком виде буду тебя допрашивать, все ли расскажешь? Вчера, когда у меня было обычное лицо, ты ничего не сказал.
Вань Игуан в душе согласился с тем, что в ее словах есть логика и даже мудрость. Допрос, действительно, должен вестись по нарастающей и становиться жестче, нельзя обращать все в шутку, как будто это просто детская забава.
Допрос начался вчера. Его жена изображала или, можно сказать, взяла на себя функцию члена провинциальной комиссии по проверке дисциплины, допрашивала Вань Игуана и изучала его дело. Он даже представил, что уже стал объектом так называемого «двойного указания»[16], и теперь в кабинете – назначенном месте – его проверяют, ответит ли он на вопросы в назначенное время.
Очевидно, ни он сам, ни его жена не вжились в роль. Жена вела себя слишком вольно и беспечно – лузгала семечки и ела суп из ласточкиных гнезд, при этом внезапно спрашивала: «Сколько ты за эти годы с него взял денег?» или вдруг говорила: «А у сына в Америке сейчас восемь утра». Из-за такого ее несерьезного поведения Вань Игуан тоже не мог по-настоящему разволноваться. Он никак не мог погрузиться в ситуацию предполагаемого разбирательства в духе «двойных указаний», у него не получалось представить себя подследственным. Как бы то ни было, жена все равно выглядела ужасно вульгарной, но при этом богатой и роскошной женщиной. И то, что она, с ее пошлым вкусом, изображала чиновника из комиссии по проверке дисциплины и допрашивала хитрого и дальновидного мужчину, на самом деле выглядело смехотворно. В такой ситуации только идиот признается в получении взятки и ответит на другие вопросы, связанные с коррупцией.
Но жена была единственной, кто подходил на роль следователя из комиссии по проверке дисциплины. Ему нужно было, чтобы она допросила его, допросила со всей строгостью, как настоящий член комиссии или как прокурор, посостязалась с ним в мужестве и мудрости, помогла проверить психологическую закалку, способность приспосабливаться к новым условиям и стойкость. И если вдруг его действительно вызовут для «двойных указаний» или прямо в прокуратуру, он был бы уже подготовленным «стреляным воробьем», роботом-трансформером.
Накануне вечером после неудачного допроса супруги легли спать, и Вань Игуан обеспокоенно спросил супругу, ожидавшую от него «уплаты налогов»[17]:
– Товарищ Ли Мэйфэнь, могу я выдвинуть требование?
– Какое требование?
– Когда будешь меня допрашивать, сделай так, чтоб я разволновался, чтобы мне стало страшно. Когда ты меня только что допрашивала, я ничего такого не испытывал.
Жена недоуменно спросила:
– Зачем тебе волноваться и бояться?
– Если я разволнуюсь, испугаюсь, то могу проболтаться, выдать себя с головой и честно все рассказать.
Жена все еще недоумевала:
– Разве не лучше не рассказывать честно? Нам ведь как раз нужно, чтобы ты не говорил честно.
– Если я здесь разволнуюсь, испугаюсь и все честно расскажу, то ничего страшного. Потому что это лишь предварительный допрос, учения, как учения по противовоздушной обороне, противопожарные учения и учения на случай землетрясения. И если когда-нибудь меня вызовут для «двойных указаний» или в прокуратуру, я смогу не волноваться и не бояться, и тогда не надо будет рассказывать все по-честному. Это называется «предупрежден – значит вооружен», так можно предотвратить беду. Ты понимаешь?
Жена осмыслила услышанное и произнесла:
– Понимаю.
Глядя на мужа, равнодушного к ее ожиданиям, она была вынуждена действиями напомнить ему о своих желаниях. Однако он по-прежнему оставался безучастным, и тогда она сказала:
– Сейчас ведь ты должен удовлетворить мой запрос?
Вань Игуан посмотрел на свою жену, постаревшую, похожую на пожелтевшую жемчужину, но свирепую, как волк или тигр. Его сердце застучало от страха, тело затряслось в ознобе, выступил холодный пот:
– Хорошо бы завтра, когда ты будешь меня допрашивать, я так же разволновался и испугался.
Сегодня жена действительно выглядела устрашающе. Вань Игуан взглянул на нее и больше не осмеливался поднять глаза. Он низко опустил голову, словно собирался признать вину.
– Готов? – спросила жена.
– Угу.
– Тогда я начинаю допрос. – Она прочистила горло, а потом, глядя на толстощекого мужа, внезапно хлопнула рукой по столу и вскочила: – Вань Игуан! У тебя наверняка еще есть деньги, о которых я не знаю, где ты их спрятал?
Вань Игуан поднял голову и топнул ногой:
– Да кто ж так спрашивает? Никто так не спрашивает!
– А я хочу и спрашиваю! Я подозреваю, что ты прячешь от меня деньги!
Вань Игуану пришлось взглянуть на жену:
– Товарищ Ли Мэйфэнь, ты должна запомнить, что сейчас ты – член комиссии по проверке дисциплины или даже прокурор. Задавай вопросы как профессионал, хорошо?
Выслушав замечание мужа, жена изменила свое поведение и образ мыслей, все обдумала и произнесла:
– Вань Игуан, сначала я разъясню вам политику нашей партии: великодушие по отношению к тем, кто признал свою вину, и суровое наказание тех, кто вину не признает. И теперь я задам вопрос, а вы должны честно и откровенно ответить.
– Хорошо, спрашивайте.
– Как нам стало известно, с того момента, как вы получили должность начальника управления по контролю за безопасностью на производстве в городе Наньхэ, за неполные четыре года вы, не зная меры, брали взятки от владельцев рудника, компании по постройке железнодорожных мостов, фирмы по производству фейерверков и хлопушек. Если не учитывать взятки вещами, а только наличными, то, по грубым подсчетам, сумма составит примерно тридцать пять миллионов юаней. Правильно?
– Неправда! Я бескорыстно и неподкупно служу обществу, я абсолютно чист и никогда не нарушал закон за взятку и не занимался коррупцией.
– Вань Игуан, у меня есть доказательства моих слов. Мне прекрасно известен источник этих тридцати пяти миллионов. Бизнесменов, которые передавали вам деньги, много, я лишь выбрала наиболее крупных. Сян Бэйфан из корпорации «Рудник Лунчан» несколько раз давал вам взятки. Миллионов восемь же было? Тан Лэй из компании «Бэньтэн», занимающейся постройкой железнодорожных мостов, вы еще называете друг друга братьями, дал как минимум шесть миллионов, так? Только ваша жена получила от него три миллиона. Вэй Дуннин из плавильного завода Наньси – пять миллионов, они тоже пошли вашей жене напрямую. Это уже девятнадцать миллионов. А еще добавить к этому взятки от бизнесменов разных уровней на Новый год и другие праздники – больше десяти миллионов. Вот в целом и выходит как минимум тридцать пять миллионов. Из них двадцать уже переведены за границу, а конкретнее – в США. А еще пятнадцать хранятся в газовом баллоне под деревянным полом в спальне в герметично закрытом пакете. Все верно?
Вань Игуан слушал, дрожа всем телом, и к концу речи сжался в комок, словно его раздели догола. Информация была четкая и конкретная, точно и совершенно достоверно назывались по порядку дававшие ему взятки люди и суммы, некоторые сведения он и сам помнил не так подробно.
– Вань Игуан, не отпирайся! Это бесполезно. Чистосердечное признание – вот твой единственный выход!
Вань Игуан плюхнулся на колени и начал биться головой об пол:
– Я буду честен! Я признаю! Я, Вань Игуан, виноват перед партией, партия меня взрастила, доверила важный пост, а я не оправдал ожиданий. Я сейчас же верну эти тридцать пять миллионов, прошу проявить ко мне снисходительность, указать мне путь к спасению!
Сначала его коленопреклоненная просьба вызвала у супруги смех, но потом она начала его бранить:
– Вань Игуан, ну ты и тряпка! Сразу сдал оружие и капитулировал. Если ты признаешься, то за эти тридцать пять миллионов лишишься головы, ты хоть это понимаешь?
Вань Игуан поднял голову и посмотрел на черное из-за нанесенной маски лицо бранившей его жены:
– Я и правда принял тебя за члена комиссии по проверке дисциплины или за прокурора!
– Тогда тем более нельзя признаваться, идиот!
– Но ты же точно перечислила всех взяткодателей и суммы!
– Это потому что я – твоя жена! И я знаю, что ты столько получил. И сейчас я тебя допрашиваю, естественно, я все верно говорю.
– Но что если комиссия или прокуратура тоже все тщательно расследует и узнает, сколько я получил?
– Все равно можно отпираться!
– Как?
– Говорить, что ни от кого денег не брал!
– А если кто-то меня выдаст и даст показания против меня?
– Ну и что? А ты говори, что они возводят на тебя поклеп.
– Но ведь я и правда брал у них деньги!
– Я тогда задам тебе вопрос, – сказала жена. – Когда тебе давали деньги, их переводили на счет? Ведь нет? Тебе напрямую давали наличные, и свидетелей при этом не было же? И никто ведь не снимал скрытой камерой? Ничего этого не было, так чего ты боишься? Зачем паникуешь?
– А ведь и правда. – Вань Игуан успокоился и снова уселся на скамейку. – Все-таки моя супруга более спокойна и невозмутима.
– Ага, невозмутима, как же! Ты только что признался, перепугал и разозлил меня. Если ты потеряешь голову, то и мне тогда конец. Бедный наш сын!
– Двадцать миллионов в США, сыну хватит, – ответил Вань Игуан.
Тут супруга вскрикнула, словно наткнулась на какую-то сложную проблему. Она смотрела на мужа, как на мудреца или Чжугэ Ляна[18].
– Лао Вань[19], даже если никто не даст показаний, а ты сам не признаешься, то если они вдруг узнают про эти тридцать пять миллионов, сразу поймут, что они превышают наши легальные доходы, и обвинят нас во владении имуществом неизвестного происхождения. Что же делать?
Вань Игуан ломал голову, ломал, но так и не придумал, как выпутаться. Жена предложила:
– Я скажу, что это – прибыль от игры на бирже, хорошо?
– Игра на бирже? – Вань Игуан холодно рассмеялся. – Сейчас по всему миру лидируют «медведи»[20], девяносто девять процентов держателей акций теряют деньги, и только ты получаешь прибыль? К тому же официальным лицам запрещено играть на бирже, и их родственникам тоже. Так что говорить, что играешь на бирже, – нельзя.
– Что же делать?
Вань Игуан покачал головой:
– Можно только сказать, что заняли у моих братьев. Это выход на случай, когда нет выхода.
– Но откуда у твоих братьев деньги, чтобы одолжить тебе? Чем они занимаются? Один – рыбак на Хуншуйхэ[21], другой разводит овец. Раньше они к тебе приходили занимать на рыбоводство и овцеводство, а ты им не давал.
– Не я не давал, а ты не разрешала давать.
– В общем, ты обидел своих братьев, разве у тебя есть еще братья?
Вань Игуан глубоко задумался, а потом произнес:
– Настоящих друзей у меня один-два – например, Сян Бэйфан и Тан Лэй.
– А мне кажется, что самые ненадежные, – это именно Сян Бэйфан и Тан Лэй. При малейшем «дуновении ветра и колыхании травы» они точно первыми тебя сдадут.
– С чего ты взяла?
– Да потому что они умные и верткие, как обезьяны, и двуличные, как улыбающийся тигр!
Видя, что супруга говорит прямо, Вань Игуан сказал:
– И что же делать? Я же больше всего денег взял именно у них – у Сян Бэйфана и Тан Лэя.
Жена заскрежетала зубами:
– Отдай им обратно.
Вань Игуан остолбенел от изумления:
– Ты с ума сошла?
– Нет.
– А тебе не жалко?
– Даже если жалко, придется смириться. Сохранить свободу – это второстепенно, на первом месте – сохранить жизнь!
Ближе к вечеру Вань Игуан увидел у пагоды Дуншань знакомый внедорожник «БМВ», который остановился перед ним словно преданный пес. Вань показал ему, чтобы тот встал рядом с его машиной.
Посмеиваясь, Сян Бэйфан вылез из машины, он, семеня, шел ему навстречу и с теплотой в голосе кричал:
– Приветствую, брат Вань!
Однако Вань Игуан чрезвычайно холодно сказал ему:
– Открой багажник! – И, увидев, что друг медлит, повторил: – Открой!
Затем Вань Игуан открыл багажник своего автомобиля, достал оттуда раздутый, с выступающими углами мешок, и переложил в машину Сян Бэйфана.
Тот, словно подозревая в этом какую-то махинацию, проворно остановил Вань Игуана:
– Брат, ты что это делаешь?
– Возвращаю все деньги, которые ты мне дарил.
– Брат, это что, шутка?
– Я не шучу.
Сян Бэйфан потряс пластиковым пакетом с четырьмя ручками:
– А это тогда что такое?
– Возвращаю тебе, вот что такое.
Тут Сян Бэйфана осенило:
– Брат, это же ты меня испытываешь, правда?
– Можешь так думать, но я это не имел в виду.
– Брат, но так делать нехорошо. – Сян Бэйфан притворился, будто сердится. – Неловко тебе об этом говорить, но я никаких денег тебе не давал.
– Что?
– Денег я тебе не дарил. Никогда!
Вань Игуан тоже потряс пакетом:
– А это тогда что?
– Я дарил только вяленое мясо и цзунцзы[22].
– Хорошо, тогда я сейчас возвращаю тебе вяленое мясо и цзунцзы.
– А я и мясо, и цзунцзы тебе не дарил! – Сян Бэйфан отпустил руку Вань Игуана и поскорее захлопнул багажник. – Брат, у вас еще ко мне какое-то дело? Если нет, то я поехал.