Жить в присутствии Бога - читать онлайн

Каждый человек призван к святости и бесстрастию

Каждый человек призван к святости, к тому, чтобы вести жизнь нерассеянную, уединенную и сосредоточенную, потому что только так можно стать святым. Все святые были заняты одним только Богом и тем, что может привести их к святости, все остальное их не интересовало, не привлекало их внимания и не трогало их сéрдца. Все святые стремились только к Богу и святости и достигли желаемого [3, 244][1].

Бесстрастие – это преддверие истинной жизни в Духе, путеводитель к Богу. Все мы призваны к бесстрастию. Если Бог не может сделать нас бесстрастными, тогда что значит Его всемогущество? Тогда напрасно был распят Христос, напрасно Он живет и действует в нашем сердце, а точнее сказать, тогда сила Божия не действует в нас. Если мы видим, что не имеем бесстрастия, то сами виноваты в этом: это значит, что мы еще не возлюбили Бога по-настоящему, мы пока мертвы для Бога, потому что не погрузились всецело в воды духовного крещения.

В народе есть такое поверье, что если при крещении младенца какая-то часть его тела не была погружена в воду, в ней водворяются демоны и делают младенца бесноватым или больным. Здесь выражено убеждение народа в том, что человек должен полностью погрузиться в Бога. Страстность человека говорит о том, что он еще находится во власти демонов, которые полностью управляют им; он еще не погрузился всем своим существом в воды бессмертия и божественной любви, не привлек к себе благоволение Божие. Если бы привлек, то стал бы бесстрастным.

Наверное, кто-нибудь удивится: «Неужели и я могу стать бесстрастным?» Конечно! А иначе ради кого пришел в мир Христос? Не ради ли меня и тебя, и всех нас, призванных быть Его апостолами? Быть бесстрастными – наш долг, иначе мы бесчестим Самого Бога. И не нужно думать, что и в страстном состоянии мы можем быть духовно сильны и близки к Богу. Если, не освободившись еще от страстей, мы и переживаем какие-то духовные состояния, то они непрочны, и завтра мы можем оказаться ни с чем.

Если в нас действуют страсти и греховные наклонности, это значит, что в нас еще живо внутреннее стремление к греху, что опасность таится внутри нас и подстерегает нас на каждом шагу, отчего мы с легкостью впадаем в грехи. Змей гнездится в самом нашем сердце, а не прячется где-то в траве, как было в древности в Эдемском саду. Мы еще не стали чадами Божиими, не возродились духовно, не сделались достойными любви Небесного Отца. Если же мы стяжали бесстрастие, то тем самым показываем, что почитаем Бога и желаем быть Его подлинными чадами.

Хотя моя страстность доставляет мне одни беды, тем не менее я сам не могу избавиться от нее, бесстрастие дарует мне Бог, это не мое достижение. И в самом деле, могу ли я искоренить в себе страсть? Конечно, я могу воздерживаться от пустословия, осуждения, молчать, когда меня бьют, смиренно преклонять главу, когда меня обижают, не отстаивать своих прав. Но победить страсть не в моих силах. Ведь для этого нужно вырвать ее из сердца, а сердце – это глубочайшая бездна, куда проникнуть может только Бог, мои руки для этого слишком коротки. Только Бог, пребывающий везде – и на вершинах гор, и в глубине морей и океанов, и в моем собственном сердце, – может даровать мне бесстрастие. Я должен только захотеть и искренне попросить, потому что, как говорит брат Божий Иаков, вы не получаете, ибо неправильно просите (см. Иак. 4, 3). Если же я прошу правильно и искренне, то все остальное в руках Божиих.

Нет ничего доступнее для нас, чем бесстрастие, а мы, подобно некоторым еретикам, думаем, что оно для нас недостижимо и невозможно. Здесь видны происки сатаны, которому удалось извратить наши мысли и сознание, удалось подрезать нам крылья, убедив нас в том, что мы никогда не станем бесстрастными. Так мы остаемся в рабстве у своей плоти и у сатаны. Напротив, как только мы всем сердцем исповедуем, что Бог призвал каждого из нас к бесстрастию, это сразу изменяет всю нашу жизнь: душа преисполняется надежды и райского веселия, мы чувствуем внутренний простор и свободу.

Такова наша православная вера, таково святоотеческое учение, таково подлинное христианское сознание. Почему же происходит с нами это изменение? Потому что мы начинаем осознавать, что мы, сквернейшие из всех людей, можем стать непорочными и преподобными, стоит только нам захотеть и попросить у Бога. Вы спросите: «А что если Бог потребует от меня десять, двадцать, тридцать или даже семьдесят лет подвига?» Но что такое семьдесят лет в сравнении с уготованной нам вечностью? Всего лишь дым, сон [3, 246–248].

Блажен тот, кто достиг чистоты и бесстрастия в настоящей жизни и в чьей душе не найдется никакого следа, оставленного врагами.

Человек, не стяжавший мира и бесстрастия в этой жизни, достоин сожаления. Внутри него бушуют инстинкты, бесчинствуют грехи против нравственности или грехи, происходящие от слабого произволения, такие как леность, тяга ко сну, чревоугодие. Ясно, что сон – это грех произволения, потому что тот, кто хочет, спит, а тот, кто хочет, бодрствует. Человек, который спит без меры, – как бы и не человек, он будто не живет, не думает, не действует. Из глубин человека восстает ад, который так страшен, что поражаешься глубине падения человека, образа Божия.

Напротив, тот, кто достигает чистоты и бесстрастия, пребывает в радости, ликовании, спокойствии.

Некоторые смотрят на бесстрастие как на что-то очень страшное и трудное. Это особый бес всеми способами внушает нам подобное чувство – и у нас опускаются руки. Но именно для бесстрастия мы созданы Богом. Трудно ли вырасти колосьям из зерен пшеницы, которые ты сеешь? Для нас непостижимо то, как это происходит, но для Бога это очень легко. Ты сеешь и уходишь, всю зиму отдыхаешь, а пшеница всходит сама по себе. «Земля сама собой дает плод», – говорится в притче Господней (см. Мк. 4, 26–28). А как мы воспринимаем всё это, как ощущаем, как переживаем? Как нечто крайне трудное! [1, 369–370].

Уму необходимо быть глухим к внушениям страстей. Стань глухим к тому, что говорят тебе страсти. Чтобы достичь бесстрастия, необходима такая борьба и соблюдение стольких условий, что хотя мы и говорим, что будем все это исполнять, но на самом деле никогда на это не решаемся. Ведь нам это дорого обойдется, и потому мы на это не соглашаемся. Например, я принимаю решение спать на полу и тут же слышу внутренний голос: «Ты так спать не сможешь: поворочаешься на своей подстилке, помучаешься час-другой, а потом будешь вынужден долго отсыпаться, чтобы восполнить потерянный сон, тогда как на кровати ты сразу уснешь и тебе хватит двух часов». Эта мысль кажется здравой, но на самом деле нам ее подсказывает наша страсть.

У тебя болит желудок. И снова ты слышишь тот же голос: «Нужно полечиться. Ты тратишь время на свой желудок, заботясь о нем, почему бы не посвятить это время Богу? Сделай операцию – и после ты будешь готов все свое время отдавать Богу. Кроме того, деньги, которые ты тратишь на лекарства, ты отдашь нищим». Снова проявляется страсть человека, желающего жить без боли.

Я устал и говорю: «Выпью-ка немного вина, чтобы взбодриться». На самом деле хочет моя страсть, чтобы я выпил вина, а не здоровье того требует. Так что все, о чем я думаю, чем живу, что люблю, к чему стремлюсь, может быть велением страстей.

Я молюсь два, три, четыре раза, но Бог не отвечает мне, во мне не происходит никаких изменений, у меня нет радости, и я говорю: «Может быть, надо уже прекратить?» Эту мысль мне внушает страсть славолюбия. Если я придам хоть малейшее значение своему помыслу, то он продолжит: «Да, не исключено, что правы те, кто говорят, что Бога нет. Впрочем, нет, это слишком, Бог есть. Но вот те, которые утверждают, что Бог трансцендентен и не имеет никакой связи с человеком, правы». Все это тебе кажется вполне естественным, но на самом деле ты становишься добычей помысла, точнее, лукавого демона, страсти.

Страсть может проявиться в любой момент. Давайте будем ее выявлять, чтобы знать, откуда начинается то, что с нами происходит. А начинаем мы видеть внутри себя страсти тогда, когда молчим и не вступаем с ними в разговоры [1, 228–229].

Допустим, меня обуревают скверные помыслы. Подходит какой-то посетитель монастыря и спрашивает: «Отче, правда ли, что монах может достичь состояния бесстрастия?» Если я из-за своего отвратительного душевного состояния отвечу ему: «Несчастный! Да не верь ты ничему этому!» – в этот момент не одна, а тысяча молний должна ударить в мою голову. Ведь посетитель пришел узнать не о том, какое у меня искушение, а о том, чтό говорит Церковь, Христос, о чем свидетельствует мой монашеский образ. Так что в моих словах – предательство. Мое внутреннее состояние не соответствует моему истинному призванию. А мое призвание – это пребывание одесную Отца, куда возвел меня Сам Христос [2, 303].

Достижимо ли совершенство?

Обычно люди считают совершенство недостижимым. Конечно, любой человек, когда говорит о совершенстве и духовной жизни, признаёт, что это к нему относится, что это его цель. Но мало кто верит, что действительно может достичь совершенства. В миру, например, бывает так: человек отрекается от греха, но потом продолжает жить в грехе, среди попечений, среди терний, о которых говорится в евангельской притче (см. Мф. 13, 7. 22). Он только протянет руку к совершенству, как тут же отдергивает ее назад, потому что не может терпеть колючих терний. Но в монашеской, повседневной жизни совершенство легко достижимо.

Желание совершенства бывает соединено с тщеславием у тех людей, которые избегают труда и которых занимает лишь размышление о том, что Бог даст им, а что – другим людям, причем они ропщут на Бога, почему это Он другим дает, а им нет. Тщеславный человек смотрит на результаты, а смиренный – на труд.

Стремление к совершенству – это не искание тщетной славы и не одна лишь надежда достичь желаемого в будущем. Совершенство не запретная зона, куда стремишься и не можешь попасть. Оно ощутимо переживается на опыте, но при этом остается предметом священным и божественным. Совершенство, духовная жизнь – это Сам Бог [2, 179–180].

Беда каждой христианской души в том, что она «оставляет свою первую любовь» (см. Откр. 2, 4) и, подобно человеку, у которого от сильного удара кружится голова и который не знает, куда идет, совсем забывает о совершенстве. А ведь совершенство является главной целью христианина, в особенности это касается монахов. Монахи иногда так увлекаются самыми разными вопросами, что не могут помнить еще и о совершенстве. Если бы они о нем помнили, то должны были бы оставить все, о чем думают, что говорят и делают. Если ты не позаботишься о совершенстве, то твой труд будет напрасным, пропадет.

Человеку нечего дать Богу, потому что всё – Божий дар. Человек приносит Богу только свой дневной и ночной труд. И он должен приносить его целым, то есть труд должен быть продуктивным, истинным, совершенным, плодотворным. Труд свидетельствует о любви сердца или же о забвении Бога. Через труд человек выражает свое покаяние, благодарение, жажду Бога или же делает явным то, что он увлечен миром и теряет время из-за своей теплохладной жизни [1, 349].