В анабиозе нет мыслей, нет осознания. Робиц ощутил это, когда принимал сыворотку в предыдущий раз. Он знал, что осознание придет внезапно, поэтому был готов к тому, что очнется внутри отвердевшего блока. И хорошо, если к тому времени транспортник не будет в открытом космосе – иначе неизбежно наступит мучительная смерть от удушья и нулевого давления.
Командор очнулся, ощущая чудовищную нехватку воздуха. Оно и понятно, ведь к тому времени, когда гелий начал отвердевать, кислорода в крови оставалось мало. Но и к этому Робиц был готов. Он изо всех сил распрямился, ломая хрупкую оболочку, и с первой же попытки развалил блок. Все вокруг посыпалось, командор рухнул на палубу, придавленный несколькими блоками, а когда открыл глаза, понял, что воздух есть, а света нет. Значит, скорее всего, транспорт стоит в порту. В каком – не известно. Да это и не имело большого значения.
Робиц поднялся на ноги и, ощупывая пространство руками, сделал несколько осторожных шагов.
«Нет, это не трюм», – сообразил он.
Действительно, в трюме транспортника блоки располагались значительно плотнее. Значит, это склад на орбите какой-то из торговых планет или, скорее, трюм каботажной баржи. Это было даже лучше. Проще будет ускользнуть, хотя проще – понятие относительное. Особенно когда бежишь в казенной одежде раба. Но в любом случае конечной целью побега должна стать система за пределами Королевства, в этом не было ни малейших сомнений. Только в подобных местах можно хоть как-то отдышаться и прийти в себя, не ощущая постоянной погони. На этот счет командор держал в уме несколько вариантов, лучшим из которых была система Роло – там уже несколько десятилетий процветала пиратская республика. Где еще может быть комфортно беглому каторжнику, если не среди бандитов? Робиц усмехнулся этой мысли. Ему, боевому офицеру, до сих пор сложно было воспринимать себя человеком вне закона. Но факт оставался фактом: он, командор Эчи Робиц, сам снял с себя данную королю присягу.
Когда глаза начали привыкать к отсутствию света, стало ясно, что темнота не такая уж полная. Этого можно было ожидать – у причалов транспортники чаще всего стояли с открытыми шлюзами. При этом у люка обычно дежурили двое охранников, причем не столько для проформы, сколько для того, чтобы ушлые докеры не пытались прикарманить что-то из груза. Толку от них, правда, было не много, поскольку мзду они брали исправно, а вот охраняли кое-как. Для периферийных систем, далеких от метрополии, это скорее норма, чем нечто особенное. Но Робицу нечем было заплатить взятку, к тому же у человека в рабской одежде даже эти прохиндеи не стали бы ничего брать. Слишком большая ответственность – идти против самого короля. А ведь попустительство беглым каторжникам никак иначе не расценивается, только как прямая конфронтация с королевской властью. Никакая взятка того не стоила.
Командор скинул рабскую обувь, что позволило ему двигаться совершенно бесшумно. Жаль, что не было никакого оружия, но откуда оружие у раба? Оставалось надеяться лишь на то, что охранники, привыкшие иметь дело с вконец опустившимися докерами, окажутся не готовы к схватке с подготовленным противником. Даже если он будет один. Терять Робицу было уже нечего. Что бы с ним ни случилось, кроме смерти, все можно было считать победой, поскольку хуже уже просто некуда. Это придавало ему решительный настрой, а это иногда значит не меньше, чем оружие. Особенно в ближнем бою.
Когда впереди показался проем шлюза, командор остановился и присмотрелся, щурясь от непривычного света. Действительно, это был трюм каботажной баржи. На коротком причальном мосту находились двое охранников в черной форме и черных блестящих шлемах. Один сидел у самой кромки причала, поглядывая вниз, другой прохаживался вдоль мостика, держа пенобой наперевес.
Робиц еще не восстановил силы после анабиоза, но понял, что драки не избежать. Иначе попросту не выйти из шлюза. Он отдышался, глядя на охранников и прикидывая, каким образом можно их обезвредить. Получалось, что единственным оружием, которое в этот раз оказалось в распоряжении командора, была внезапность. Ну и обученность офицера Королевской гвардии тоже нельзя было сбрасывать со счетов.
Присев, Робиц проверил ладонью шершавость палубы. Покрытие его удовлетворило. Тогда, не тратя времени даром, он взял низкий старт и на огромной скорости влетел на причальный мост. Сидевший на краю охранник не успел даже понять, что случилось, когда выскочивший из шлюза беглый каторжник мощным толчком в спину спихнул его в пропасть между причалом и кораблем. Пенобой, висевший у него на поясе, остался в руках командора. Прошло не меньше секунды, прежде чем обреченный на верную смерть часовой осознал случившееся и заорал страшным голосом. Второй охранник резко обернулся, вскинув пенобой, но сам налетел на струю пены и моментально увяз. Пошатнувшись, он попытался удержаться на ногах, но пена так сильно его спеленала, что не дала ни единого шанса. Часовой накренился, шлепнулся на край моста, и, перекатившись, рухнул в бездну стального каньона.
Робиц огляделся – причал был пуст. Повесив пенобой на плечо, он выпрыгнул на причал и рванул к подъемнику, ведущему на верхний уровень. Там у причалов должны были стоять тяжелые транспортники-звездолеты с субпространственными силовыми установками.
Охранника на верхнем пирсе Робиц вырубил пеной быстрее, чем тот заметил опасность. Теперь оставалось выбрать корабль для побега. Их было три – огромные китообразные звездолеты длиной не меньше двухсот метров каждый. Два стояли у пирса для порожняков, а третий, груженый, ожидал старта. Как и положено, у открытого шлюза груженого корабля дежурили двое охранников. Они не очень беспокоили командора, поскольку ему ничего не стоило, прячась за фермами и переборками пирса, подобраться к ним на расстояние выстрела. Две порции пены приклеили обоих часовых к пирсу. Можно было бы проникнуть на корабль сразу, но смысла в этом не было никакого – в трюм попасть можно, но он изолирован от других помещений, а остальные шлюзы либо заблокированы, либо охраняются. Но, судя по безжизненно темным иллюминаторам ходовой рубки, Робиц вырвался на свободу ночью, когда экипажи и докеры отдыхали в жилых отсеках. Это давало дополнительный проигрыш по времени, поскольку пока пилоты не проснутся, нечего и думать о проникновении на корабль.
Добравшись до экипажного шлюза, командор убедился в обоснованности опасений – шлюз был заперт на замок с дистанционным кодом, так что несанкционированно открыть его не получилось бы ни при каких обстоятельствах. Оставалось только одно – ждать прибытия команды, спрятавшись где-нибудь на пирсе. Однако с учетом оставленных за спиной залитых пеной охранников, с минуты на минуту можно было ждать объявления общей тревоги. Это означало, что в течение нескольких часов охраной будет обследован каждый доступный сантиметр пирсовой зоны. И единственный шанс не быть найденным – укрыться в теоретически недоступном пространстве.
Командор за свою жизнь налетал много часов и знал, что все причальные сооружения устроены, в общем-то, очень похоже. В упрощенном виде орбитальные причалы представляли собой огромных размеров станцию с центральным входным каньоном, куда и заходили корабли. Каньон был оборудован мощным гравитатором с осевым вектором действия. Вектор гравитации калибровался таким образом, чтобы максимум его мощности приходился на зону, в которую попадали корабельные кили, что обеспечивало звездолетам устойчивость. Сама же станция имела основной гравитатор, обеспечивавший отсутствие невесомости в жилых и пирсовых помещениях.
Такая несимметричная схема распашки гравитационных лепестков создавала в пирсовой зоне области так называемых гравитационных карманов. Любой предмет, попавший туда, зависал в неподвижности. Теоретически это давало возможность, спрыгнув с пирса под определенным углом, оказаться в таком кармане и отсидеться там. Но были две проблемы. Первая – все гравитационные карманы были известны администрации, поскольку нуждались в очистке от случайно попавших туда предметов. А это означало, что охрана прошерстит их все. Вторая проблема заключалась в том, что выбраться из такого кармана без посторонней помощи было практически невозможно. Крылья у людей не росли, а иного способа покинуть карман, кроме как отталкиваться от воздуха, не было.
Однако Робиц не случайно вспомнил о гравитационных карманах. Дело в том, что кроме постоянных областей зависания в пирсовой зоне существовали временные карманы, о которых все знали, но которые никто не принимал во внимание. Собственно, это как раз те карманы, в которых, как на стапелях, висели в неподвижности причаленные корабли. И уж если в него помещался звездолет, то человеку тоже хватит места. Важно было только безошибочно оказаться рядом с килем. И не менее важно – найти способ выбраться.
Что касается первого, то все зависело от ловкости. Прыжок с пирса к килю требовал не только великолепной координации, но и знания того, как распределены на пути прыжка гравитационные области. В себе Робиц не сомневался. Что же касается распределения положительной и отрицательной гравитации, то это предсказать было невозможно. Можно было лишь надеяться на удачу. И на то, что возникающие ошибки можно будет компенсировать движениями тела во время прыжка.
Вторая проблема была сложнее – как выбраться обратно. Но на этот счет у Робица тоже имелись соображения, основанные на хорошем знании пирсовой зоны. Поэтому он решился. Подойдя к краю пирса, он прикинул траекторию предстоящего полета и содрогнулся. Ему предстояло преодолеть в свободном полете не менее двадцати метров, причем не вертикально вниз, а наискось, по параболе. По безупречно точной параболе.
Командор понимал, что шанс остаться в живых после такого прыжка ничтожно мал. Что почти все траектории, кроме десятка наиболее точных, ведут к неминуемой гибели на стальном дне каньона. Но выбора у него не оставалось. Робиц со всей ясностью осознал, что терять ему нечего. Он уже умер, умер в тот момент, когда представитель трибунала огласил приговор. И теперь каждая лишняя минута жизни являлась не чем-то естественным, а щедрым подарком судьбы. А можно ли обвинять кого-то в том, что он не дарит подарков? Нет. Есть подарок – хорошо. Нет – нормально.
Робиц закрыл глаза, стараясь успокоить дыхание и бешено бьющееся сердце. Затем поднял веки, примерился, отошел от края пирса на десяток шагов, разогнался и прыгнул. Набегающий поток воздуха тут же ударил по ушам грохотом, глаза заслезились, но закрывать их было нельзя. Надо было смотреть вперед и по возможности управлять телом.
В первую же секунду стало ясно, что разгон и толчок оказались больше, чем надо – командор почти по прямой несся на обшивку транспортника. Столкновение казалось неминуемым, но он несколько раз кувыркнулся в воздухе, а затем раскинул руки и ноги звездой, гася избыточную силу прыжка. Это помогло. Щучкой проскользнув в каком-то сантиметре от обшивки, Робиц изогнулся дугой, как кошка, и продолжил путь по выбранной траектории. Гравитационное пространство было неоднородным – его то утормаживало, то ускоряло вновь, поэтому траектория падения была далека от прямой. После каждого из таких рывков приходилось менять баланс тела, чтобы компенсировать потерю энергии. В какой-то момент сердце командора сжалось от животного ужаса – он понял, что промахнулся, что не достигнет киля, что это выше его возможностей, – но в этот момент судьба преподнесла ему очередной подарок: участок гравитационной аномалии, подобно батуту, отбросил командора прямиком в нужную точку. Он завис в нескольких сантиметрах под килем – перед глазами броня обшивки, а за спиной пугающая пропасть входного каньона. Зато никому и в голову не придет искать беглеца в настолько неординарном укрытии. Другое дело, что отсюда как-то надо будет выбраться. И желательно не в печь крематория. Но эту проблему имело смысл решать по мере возникновения. А пока экипаж звездолета мирно спал в жилом секторе, командор тоже решил дать телу и нервам хоть какой-то отдых.
Расслабившись, он опустил веки и погрузился в полудрему. Однако каждый звук над головой выхватывал его из этого пограничного состояния. Слышно было, как сирена возвестила тревогу, как грохотали штурмовые ботинки по пирсу, как несколько раз чуть менялась распашка гравитационных лепестков – техники очищали стационарные карманы. Но ронять звездолеты в каньон, конечно, никто бы не стал. Так что, несмотря на эту возню, командор ощущал себя в относительной безопасности.
Из-за тревоги старт задержали. Без воды и пищи Робиц провисел под килем более суток, прежде чем администрация базы приняла решение отменить тревогу и разрешить выход загруженных кораблей. Он проснулся от вибрации во всем теле – главный гравитатор пирса начал смещать лепестки нагрузки, выводя корабль из технической зоны в административную. Там, причалив в последний раз, капитан звездолета сделает все отметки о выходе, грузовой шлюз опечатают и дадут разрешение на старт. И если до того момента не выбраться из килевого кармана, то окажешься голышом в открытом космосе, что никак не входило в планы Робица.
Однако командор не стал бы использовать это укрытие, если бы не имел ни малейшего представления, как его покинуть. У истребителей, атакующих тяжелые орудийные базы, бытует поговорка: «Прежде чем попасть внутрь, подумай, как выберешься». И Робиц всегда старался ей следовать. Он знал, что техническая зона отделена от административной толстой броневой переборкой, удерживающейся на мощных стальных фермах. Именно на эти решетчатые конструкции и рассчитывал беглец. Ловко перевернувшись в воздухе лицом вниз, он следил за тем, как корабль медленно приближается килем к штанге, стягивавшей левую и правую половины опорной конструкции. По расчетам Робица штанга должна была пройти приблизительно в четырех метрах под килем. Высота для падения значительная, особенно с учетом того, что штанга была не толще руки. В любом случае удар о нее будет страшный, это сразу следовало учитывать.
Когда цель прыжка приблизилась на доступное расстояние, командор уперся ногами в киль звездолета, с силой оттолкнулся и рухнул вниз, вывалившись из гравитационного кармана. Ускорение от толчка приплюсовалось к ускорению, создаваемому гравитатором, поэтому столкновение со штангой произошло на такой скорости, что налетевшим металлом переломало сразу несколько ребер. Робиц вскрикнул от резкой боли и стесненного дыхания, но все же сумел ухватиться за штангу и повиснуть на ней, перевалившись всем телом. Звездолет медленно проплывал над головой, и это создавало определенный лимит времени, не дающий права на хоть какую-нибудь передышку.
Стараясь не терять ни секунды, командор, перебирая руками и стараясь держать равновесие, начал с усилием перемещаться по штанге. Каждое движение причиняло такую боль, что темнело в глазах, но он старался помнить о главном: если не выберется, если сорвется или не успеет на звездолет, то у его семьи не будет никаких шансов когда-либо обрести свободу. Только эта мысль давала ему силы на каждое новое движение. Сквозь стиснутые от боли зубы, сквозь стоны, сквозь пот и сквозь кровь, струйкой стекающую изо рта, он сдвигался сантиметр за сантиметром, пока не достиг решетчатой фермы.
Транспортник вошел в административную зону примерно на четверть, когда командор, почти теряя сознание от боли, начал карабкаться наверх. Решетчатая ферма служила ему подобием лестницы. Когда лишь треть звездолета оставаясь в технической зоне, Робиц со стоном выполз на административную палубу у самой броневой переборки. В этом уголке народу не было – клерки и представители транспортных фирм работали в офисах у административных пирсов. И погрузочный, и экипажный шлюзы звездолета были распахнуты настежь – это был один из немногих моментов, пригодных для захвата судна. Робиц поднялся сначала на четвереньки, затем в полный рост, поправил пенобой на плече и побежал, догоняя ускользающий проем экипажного шлюза.
Каждый метр давался с такой болью, что командор мог рухнуть от болевого шока в любую секунду. Он держался только на силе духа и природном упрямстве – тело уже сдало. Однако постепенно он приближался к люку. Это придало ему дополнительных сил. Робиц задержал дыхание, рванулся, и запрыгнул на порог люка. Увидев перед собой изумленное лицо одного из офицеров команды, Робиц не долго думая оглушил его ударом в челюсть, приложившись массой всего тела. При этом рухнул на палубу не только сраженный офицер, но и он сам, и неизвестно, кто испытал от этого удара более сильную боль.
Отдышавшись, командор с трудом поднялся и короткой струей пены блокировал лежащего офицера. Оттаскивать его в сторону не было ни сил, ни желания. Все равно Робиц не собирался проходить официальный контроль. Все должно было закончиться в ближайшие несколько минут. Наглухо задраив за собой шлюз, шатаясь на непослушных ногах, он направился по коридору к ходовой рубке, готовый блокировать каждого, кто встретится на пути. Правда весь технический состав экипажа находился на местах согласно штатному расписанию, а навигационная команда во главе с капитаном расположилась за пультом на мостике.
Транспортник был стандартной постройки, поэтому никаких проблем со схемой расположения помещений командор не испытывал. Меньше чем за три минуты он добрался до ходовой рубки и остановился перед ведущим в нее люком. Обычно на мостике транспортника такого проекта находилось около семи человек. Причем как минимум двое вооружены – капитан и штурман. Причем вооружены не пенобоями, а маломощными плазменными пистолетами, оставляющими в теле дыру с обеденную тарелку. Поэтому этих двоих вырубать придется в первую очередь. Робиц примерно представлял, где могут находиться члены экипажа согласно штатному расписанию, но в таких делах всегда остается место неблагоприятным случайностям.
Собравшись с силами и сжав рукоять пенобоя, командор повернул запор люка и толкнул его от себя.
В рубке находились пятеро. Штурмана Робиц заметил сразу, поэтому никто из команды еще не успел осознать произошедшего, когда струя пены уже блокировала главного навигатора, приклеив его к пульту. Второй порцией он полоснул наугад, причем бить пришлось по ногам, чтобы не залить жизненно важные органы управления на пульте. И только когда частично блокированный капитан попытался выхватить плазменный пистолет, Робиц добавил в его сторону еще одну порцию пены.
Разделавшись с навигационной командой, он задраил и блокировал люк рубки. Теперь пути к отступлению не было, настало время самых опасных и решительных действий. Усевшись в наполовину залитое застывшей пеной пилотское кресло, Робиц склонился над пультом и дал продувку маневровым двигателям. Корабельным гравитатором можно было управлять только со штурманского пульта, так что об этом нечего было и думать. Несмотря на сломанные ребра и усталость, следовало приготовиться к чудовищным перегрузкам.
На главном ходовом экране быстро приближались сектора административной зоны. Корабль шел не своим ходом, его тянули из диспетчерской мощностью причального гравитатора, поэтому в любой момент могли остановить. Достаточно было понять, что рубка захвачена, и диспетчер тут же прижмет корабль бортом к пирсу. Но Робиц не собирался этого допускать, решительно взяв инициативу в свои руки.
Продувка дюз заняла несколько десятков секунд, сотрясая причалы тяжелым грохотом. Тут уж трудно было не понять, что на мостике корабля творится что-то неладное. Робиц ощутил, что лепестки гравитации резко поменяли вектор – диспетчер принимал меры по остановке судна. Но разве может тягаться причальный гравитатор с мощностью двигателей, пусть даже не маршевых, а маневровых?
Собравшись с духом, командор вжался в кресло и подал плазму в дюзы. Корабль рванулся вперед, отчего переломанные ребра Робица отдались жуткой болью. Но это только первый толчок, чтобы вырваться из сетей искусственной гравитации. А дальше, на выходе из административной зоны – главный броневой шлюз входного каньона, который скорее всего придется таранить.
На самом деле диспетчер мог бы люк и открыть. Ему это выгоднее во всех отношениях, поскольку транспортник с продутыми дюзами гравитатором удержать невозможно, он все равно уйдет, но если распахнуть шлюз, то станция получит наименьшие повреждения. А так, врубившись в бронированную диафрагму лобовой частью, корабль разворотит четверть станции в кашу. На самом деле и Робицу было выгоднее пройти через открытый шлюз, поскольку удар, даже на небольшой скорости, будет такой силы, что запросто можно потерять сознание от боли. А терять сознание нельзя, иначе первая же эскадрилья полицейских истребителей, поднятая с этой или соседней станции, превратит рубку угнанного транспортника в груду оплавленного металла.
Но трудно было рассчитывать на сообразительность диспетчера, поэтому Робиц приготовился к наихудшему варианту развития событий. Вопреки всем навигационным правилам, он запрограммировал субпространсвенный привод не согласно показаниям навигационных приборов, а наобум, просто введя произвольные координаты. Дело в том, что в замкнутом пространстве причальной станции не было возможности сориентироваться по звездам, а значит бортовой вычислитель попросту забраковал бы введенные данные. Пришлось программировать вручную, а это было чревато выходом из субспейса в каком-нибудь не очень подходящем месте – внутри планеты или звезды, например, или в непосредственной близости от опасных объектов. Однако другого выхода не было, поэтому командор, в который уже раз за этот день, снова пошел на смертельный риск.
Таймер, включающий субпространственный привод, Робиц выставил с задержкой на пять минут. Даже если пилот потеряет сознание, звездолет все равно уйдет в подпространство и вынырнет из него в заданных координатах. За пять минут транспортник отойдет на достаточное расстояние, чтобы масса станции не помешала работе привода, полиция за это время не сможет вывести из ангаров истребители. Даже при очень хорошей гвардейской подготовке выход истребительного крыла по тревоге занимал шесть минут. Плюс подлетное время в тяжелых для маневрирования условиях.
Рассчитав все таким образом, командор решительно добавил мощность на маневровых двигателях. Корабль снова рвануло перегрузкой, от которой потемнело в глазах, но зато выходной диафрагменный шлюз на главном ходовом экране начал стремительно приближаться. Когда до него оставалось не более двух корабельных корпусов, Робиц с удивлением заметил, что серповидные створки раздвигаются – диспетчер все же принял единственно верное решение.
Шлюз еще не успел полностью раскрыться, когда в его зев на маневровой скорости влетела лобовая часть транспортника. Но створки раздвигались достаточно быстро, поэтому катастрофы не произошло – корабль лишь заскрежетал обшивкой по краям люка, протиснувшись в него и теряя закрепленное на внешней броне радарное оборудование. Наконец шлюз полностью распахнулся, выпуская в открытый космос длинное китообразное тело звездолета. До выхода в подпространство оставалось четыре минуты.
Чтобы за это время как можно больше удалиться от массивной станции, способной внести помехи в работу субпространственного движка, Робиц, борясь с болью, вызванной перегрузками, потянулся к инициатору маршевых дюз. Затем ползком добрался до штурманского пульта, увеличил мощность бортового гравитатора, чтобы хоть немного компенсировать перегрузку, и только после этого вернулся в пилотское кресло и дал средний ход маршевым двигателям. Транспортник рвануло вперед так, словно позади него взорвали мегатонную бомбу: впрочем, почти так оно и было, учитывая мощность двигателей. У Робица потемнело в глазах, и он все же потерял сознание.
Последняя мысль перед этим, мелькнувшая у него, была об оставшейся в рабстве семье.
– Я их вытащу, – прохрипел он, давясь просочившейся в горло кровью.
Транспортник разгонялся, готовый выйти в субспейс. Истребители полицейского боевого крыла оторвались от платформ причальной станции лишь через минуту после того, как захваченное судно вывалилось из физического пространства, исчезнув со всех радаров.