Еще до поездки в Бейону, до Оливии.
За две недели до.
Той птицы на шее еще нет.
Когда Ингрид видит, как он выходит из Малого Зала Совета, один, как идет, резким рваным шагом, словно слегка пьяный, и слепо утыкается в стену, упираясь в нее вытянутыми руками, наваливаясь, словно желая сдвинуть, глухо и страшно рычит… Понимает, что выбрала удачный день.
Когда он со всей дури лупит каменную стену кулаком, потом еще раз и снова, словно пытаясь разнести все к чертям. И еще раз, даже не чувствуя, как содраны костяшки, и по пальцам течет кровь – она понимает, что лучшего момента и не найти.
Сейчас.
Только осторожно.
Он словно раненый зверь – уязвим, но безумно опасен. Одно неверное движение, и убьет.
Это возбуждает. Безумно возбуждает.
Она идет к нему через весь пустой зал тихо и мягко, словно кошка. Крадучись.
Он все равно слышит, хотя до последнего момента не подает виду. Да Ингрид и не сомневается…
Он разворачивается к ней резко, когда ей уже кажется, что удалось, когда протягивает руку, чтобы коснуться его плеча.
Резко разворачивается всем корпусом.
Но не хватает ее за руку, хотя, по идее, должен был. После всех разборок и криков, после всех выяснений отношений с отцом, после открытых и молчаливых войн с этим лордами, советниками, торгашами и кредиторами, кто-то мог захотеть воткнуть нож ему в спину. Легко. Странно, что до сих пор жив, он же мешает им всем.
Но он открывается. Не перехватывает, а открывается наоборот. Если бы нож был у Ингрид в руке, она легко бы воткнула ему под ребра.
Несколько долгих мгновений они смотрят друг другу в глаза. Изучая.
Вблизи он нравится Ингрид еще больше. И эта смесь силы, взведенного до предела напряжения, ярости и… отчаянья.
И то, что она хочет ему предложить – он сейчас примет так же, с открытым сердцем. Или убьет ее за такие предложения. В любом случае не отвернется равнодушно. Ему нужно выплеснуть ярость, скопившуюся внутри, так или иначе. Ярость и боль.
Она улыбается ему… или, скорее, своим мыслям о нем, чуть кривовато.
Делает шаг вперед, дотронувшись, положив руку ему на плечо. И сама подается к нему, прижимаясь, раньше, чем он успевает отстраниться. Хотя, если бы он захотел, то успел бы, Ингрид видела, как он двигается, когда хочет – стремительно. Видела, как он дерется.
И, прижавшись к плечу, чувствует, как колотится его сердце. Но не от ее близости, конечно, а от того порыва, бросившего его ломать каменные стены. Еще не улеглось.
Замирает.
– Кто ты? – хрипло спрашивает он.
– Ингрид.
Он хмыкает с таким выражением невозможной усталости, словно говоря: как же все эти течные суки достали меня!
– И что же ты хочешь? – спрашивает, тем не менее.
– Хочу, чтобы ты выпорол меня, – говорит Ингрид. – Плетью. До крови.
Смотрит, как отчаянно бьется жилка на его шее.
Он хмурится. Недоверчиво дергает бровью, словно сомневаясь, что расслышал правильно.
Тогда она берет его за руку, ту, которой он бил о стену, поднимает, слизывает с пальцев кровь.
– Выпороть? Тебя? – говорит он.
– Да, – говорит она. – Меня это возбуждает. Немного боли и немного ласки потом.
Поворачивает его руку и берет пальцы в рот, обхватывая губами, медленно… Горячая кожа и горячая соленая кровь.
– Нет, – говорит он, но руку не отбирает. И, значит, все правильно.
Она облизывает, целует кончики пальцев.
– Тогда я выпорю тебя, принц Сигваль, – говорит тихо. – Больно. Но это поможет тебе расслабиться. Нам обоим поможет. И это лучше, чем лупить кулаками стену.
Он усмехается.
– Есть и другие способы.
– Да? – она делает вид, что не понимает. – Ты собирался напиться?
И всем телом прижимается к нему, трется, чувствуя, как его член уже встал, и какой он горячий и твердый… так быстро.
– Нет, – говорит Сигваль, почти с сожалением, – я не могу напиваться, завтра утром у меня дела.
– Тогда что нам еще остается? – задумчиво и тягуче спрашивает Ингрид. – Пить и трахаться. Какие еще варианты? Хочешь, можешь взять меня прямо здесь, для начала. А потом мы решим.
Прижимается и касается губами его шеи, вдыхая его запах. Боже, еще немного, и она потеряет голову… Рано…
– Прямо здесь? – спрашивает он.
– Да.
Огромный проходной зал. В любое мгновение сюда могут войти. А, может, даже сейчас кто-то наблюдает за ними.
Но Ингрид не боится. Ей давно нечего терять.
И она хочет этого.
– Хм-м…
Он берет ее за талию, впервые прикасаясь к ней сам. Чуть отстраняет от себя. Разглядывает, размышляя. Потом отпускает, делает шаг в сторону, и вокруг нее.
Останавливается за спиной.
– Я хочу снять с тебя платье, – говорит он, но это не вопрос, а просто объявление намерений. – Хочу видеть тебя голой.
– Снимай.
Без колебаний.
Она не видит, но слышит, как он достает нож. Невольно вздрагивает. Но он только режет шнуровку, не желая развязывать, надрезает сверху край и разрывает, сдергивая. Потом так же стаскивает с нее нижнюю юбку, сорочку…
Ингрид остается в одних чулках… а, нет, еще туфли.
Голая, в огромном зале.
Такое острое отчаянное чувство беззащитности.
Он кладет ей руки на талию, с боков, медленно ведет вниз, по бедрам. С легким нажимом. Она чувствует, какие у него грубые, шершавые ладони, с мозолями от оружия. Это неожиданно возбуждает – вот именно это. Тепло и тяжесть его рук. Тепло его тела, совсем рядом. До трепета.
Потом… одна его рука остается лежать на бедре, другая поднимается вверх и самыми кончиками пальцев – по позвоночнику, между лопатками, к пояснице и ниже…и между ног, не останавливаясь, внутрь. Словно он проверят – готова ли она. Да… Чувствуя его пальцы в себе Ингрид нетерпеливо стонет, прикусывает губу и чуть подается к нему. Упирается руками о стену.
Он тихо усмехается, с пониманием. И эта усмешка, сама по себе, обжигает, как плеть.
– Сейчас, – говорит ей на ухо, в его голосе – сарказм, его дыхание она чувствует кожей.
Он расстегивает штаны…
Легкое, горячее прикосновение… и вдруг так резко он насаживает ее на себя, сразу и до упора, что Ингрид теряет равновесие, руки соскальзывают, едва не падает.
Она бы сейчас с размаху ударилась о стену головой от этого толчка, но он успевает подставить ладонь. И лбом о его ладонь.
– Тихо, – говорит он, и сарказма больше нет, только чуть-чуть иронии, мягко. – Держись лучше.
Но руку не убирает. Такое простое проявление заботы… что щемит сердце.
И Ингрид невольно упирается в эту руку головой, прижимаясь к ней, не желая терять, и в стену руками, и еще больше подается на него, хотя кажется, глубже уже невозможно. Все это почти нереально.
Другой рукой он обхватывает ее живот, помогая ей, и сам начинает двигаться. Немного плавно назад и резко вперед. Вбиваясь в нее. И все быстрее, так, что подкашиваются ноги и темнеет в глазах. Ингрид стонет, потом кричит. Ее стоны эхом отдаются в пустом зале. Потом, почти безотчетно, когда даже кричать не хватает сил, вцепляется в его руку зубами, пытаясь хоть как-то удержаться. И где-то тут ее накрывает. Она еще напряженно выгибается в его руках, и обмякает, совсем без сил. Она бы упала, если бы не он.
Немного времени, чтобы отдышаться и прийти в себя. Его дыхание ей в ухо, его жесткая, колючая щека осторожно трется о ее шею. Щекотно. Почти с нежностью. Его горячее семя течет по ее ноге… значит, он кончил не в нее. Смешно. Хочется сказать, что он может не волноваться, бастардов она ему не родит, у нее не будет детей… Но сейчас нет сил на это.
Сигваль осторожно, медленно вытягивает руку из-под ее лба, немного трясет ей, и тихо, почти со смехом шипит сквозь зубы.
– А ты отлично кусаешься.
Становится немного стыдно. Ингрид только сейчас понимает, что прокусила до крови ту руку, которая защищала ее, которой он бил в стену.
– Прости, – говорит растерянно.
– Ничего, – соглашается он. – Кажется, ты хотела выпороть меня? Еще не передумала?
– Тебе не хватило?
– Не хватило, – все так же соглашается он.
Смеется, тихо и почти весело. Он готов поддержать ее игру.