Солнце, уставшее от дневных трудов, лениво двигалось к горизонту, окрашивая небо в огненные тона.
Лес будто бы приготовился к чему-то волшебному. Затаил дыхание в преддверии чего-то невообразимого и прекрасного.
Запоздалые лучики кое–где всё ещё путались в густых ветвях, не теряя надежду оставить свой штрих на дивном аляпистом покрывале. Воздух наполнился ароматом терпкой, прелой листвы и близости ночи.
Будто безумный художник смешал всю палитру цветов и ловко размазал по горизонту, выделяя багровым лишь слепое пятно дневного светила. А оно, в свою очередь, принялось за деревья, превращая стволы в терракотовые колонны, опирающиеся на темнеющий купол. Суетливые птицы медленно затихали, готовясь ко сну, а вдали, в самой чащи дышащего леса зашевелились ночные животные.
И когда солнце полностью скрылось за горизонтом, а сумерки полностью окутали мир, молодые остановились.
Дженнифер торопливо насобирала ломкого хвороста, а Эндрю горделиво воздвиг их сказочный брезентовый замок.
– Прошу тебя, моя царица! – воскликнул он, протягивая к Дженнифер руки. Та скомканно рассмеялась, подаваясь вперёд, однако беспокойство её не отпускала.
Да, лес прекрасен. Воздух чудесен. Птицы волшебны. Но вот между лопаток, всё же чувствуется чей-то леденящий душу, настырный взгляд.
Эндрю развёл костер. Языки пламени весело заплясали в темноте, отбрасывая причудливые тени на стенки палатки и толстые стволы деревьев. Дженнифер, укутавшись в плед, сидела рядом с костром, наблюдая за оранжевыми всполохами, но мысли её где—то блуждали.
– Дженнифер, ты в порядке? – спросил Эндрю, замечая ее задумчивость.
– Да, просто устала, – ответила она, вымученно растягивая губы в улыбке. В глазах же плескалось, всё нарастая, смутное беспокойство. Она всё ещё слышала шёпот, еле уловимый, но очень реальный. В шорохе сухих листьев, обильным ковром покрывающих землю под низкими ветвями. В трепетании высокой травы на поляне. В шелесте ветра, бесцеремонно скользящего под одеждой незримыми пальцами. В журчании недалёкой воды. Завораживающие перешёптывания тягучим ручьём вились вокруг неё, складываясь в слова. Снова и снова, казалось, сам лес твердит её имя. Не то, которое по новомодной привычке молодёжь присваивает себе, будто клички. А настоящее, родное, данное при рождении матерью.
Внезапно посреди мнимой тиши послышался крик. Он был коротким, резким, пронзительным. Сердце девушки дрогнуло, замерло и помчалось в бешеном ритме.
– Эндрю, что это? – схватила она его за руку. Будто ребёнок, прячущийся за спину отца.
Он резко вскочил, схватил толстую палку, которой поправлял сучья в костре, и уставился в темноту.
– Не знаю, – хрипло каркнул он и прокашлялся. Сердце его колотилось, как оглашенное, отдаваясь молоточком в висках. Но он, мужчина, а значит, обязан быть смелым. Эндрю сглотнул подкативший к горлу колючий ком и горделиво расправил плечи. Глядя сверху вниз на свою любимую женщину, на её влажный взгляд карих глаз он, к горечи своей, сознавал, что ни за что в жизни не сможет признаться ей в том, что этот звук напугал и его. – Может, какая—то птица?
Но Дженнифер чувствовала, что это вовсе не так. В этом крике было что—то зловещее, что—то, что заставляло её кровь стынуть в жилах.