Ей пришлось. Пришлось глянуть в зеркало заднего вида, поскольку сзади к ней подбирался черный джип.
Ближе…
Черный джип с зеленым значком «Рендж Ровер» в левой части решетки радиатора.
Еще ближе…
Джип остановился в нескольких дюймах от ее заднего бампера.
Первым делом до нее донеслась музыка – рэпер Ноториуз Биг, трек «Hypnotize».
Черт!
Но, может, и не стоило беспокоиться. В конце концов они же не посреди пустой дороги. Они в Лос-Анджелесе, вон там магазин со спортивными товарами. И вон забегаловка «Тако Белл». На витринах красуются надписи: «Фо бо!», «Массаж!», «Комиксы!».
Но это все не важно, потому что сейчас она будто бы единственная женщина на Земле. А на мужчине, сидевшем в машине позади, надеты знакомые солнечные очки-авиаторы и…
Вдруг это его машина? Черт-черт-черт!
Каждый раз, завидев черный «Рендж Ровер», она чувствовала, как волоски на руках и шее встают дыбом. И в Лос-Анджелесе такое происходило раза по четыре на дню.
Она дрожала. Паника расходилась по всему телу. Она постаралась справиться с собой: задышала часто, затем более глубоко, пока страх не обосновался где-то в районе живота. Она напряглась, стараясь припомнить все детали – хоть что-то, что бы убедило, что машина сзади – не его. Например… Может, на зеркале заднего вида болтался желтый освежитель воздуха? Или черную краску на крыле рассекала царапина?
Ничего подобного…
Она оказалась в ловушке: машина слева, машина справа, впереди перекресток, на светофоре – красный. На пешеходном переходе – медленная старушка.
Что, если он откроет заднюю дверь моей машины, пока я тут сижу?
Но двери заперты.
Что, если он попытается разбить окно?
Ну, тогда… Тогда она рванет на красный, постарается не сбить старушку.
А если все-таки собьет?..
Нет.
Она не позволит ему вот так взять и подойти.
Водитель снял солнцезащитные очки. Глаза… Она посмотрела в зеркало заднего вида.
– Это не он.
Глаза… Слишком маленькие. И так широко расставлены. Убить ее обещал точно не этот человек.
На этот раз ей повезло.
Лос-Анджелес – город неба. И сегодня все в нем задыхались под небом грязно-голубого оттенка. Позже вечером это небо станет словно розовый кварц, а утром – как апельсиновая карамелька. Все из-за близости океана, автомобильных выхлопов, заводов и дыма, от которых отражается солнце. Небо-убийца, которое медленно, молекула за молекулой, уничтожает четыре миллиона человек.
Но Грейсон Сайкс не суждено умереть в этот одиннадцатый день июля, став жертвой лос-анджелесского неба.
Сегодняшний день она планировала завершить порцией тако за доллар и клубничными «Маргаритами», которые она разделит с коллегами в баре «У Сэма Хосе».
Они обсудят грядущую пенсию Зэди, девичник Клариссы и интрижку Дженнифер с механиком мужа.
У Грей не намечалось свадьбы, и до пенсии ей было далеко. «Завтра точно не буду так много есть», «Ты серьезно?», «Я сегодня прошла свою норму шагов» – вот что она обычно говорила, стоя в очереди во время счастливого часа, пока четверо подруг заказывали еду, коктейли, смеялись и поглядывали на мужчин. Кто-то из этих мужчин должен уже был быть дома с женой, кто-то пропускал тренировку в тренажерном зале, кто-то обещал шефу корпеть над презентацией о финансовых показателях в «Power-Point».
Дженнифер Беллман тем временем сидела в холле здания из дымчатого зеленого стекла и металла, в котором находился офис компании «Рейдер Консалтинг». Расположившийся в двух шагах от великолепного Тихого океана, «Рейдер Консалтинг» занимается поиском всего, что угодно – от домашних животных до беглых преступников. Найти кого угодно где угодно, пробраться туда, куда и копов не пускают? Нет ордеров? Не проблема! Нужна информация? Вот, пожалуйста. Все – от проверки биографических данных до поиска любовников, с которыми вы давно потеряли связь. От простого поиска в интернете и глубокого погружения в даркнет, скажем так, до иных методов.
Дженнифер делала вид, что читает журнал «Пипл», который нашла на журнальном столике. Она специализировалась на розыске пропавших должников. Выискивала информацию, вынюхивала и рыла землю в поисках пропавших без вести. Мужчины попадались на ее внешность: красивые волосы, грудь, блузка, эту грудь обтягивающая; всерьез ее не воспринимали и не утруждали себя необходимостью держать свои рты (как и ширинки) закрытыми.
– Ты что здесь сидишь? – спросила Грей.
Дженнифер закусила нижнюю губу.
– На третьем этаже новая компания, айтишники. Начальник – ходячий секс в костюме «Хьюго Босс». Ему необходимо узнать о моем существовании.
Сплетни, шуточки, флирт – это все о Дженнифер (три раза была замужем и все еще при муже). И порой она ведет себя куда хуже.
Худшая версия Дженнифер вместе с Грей направилась к лифту.
– Ты куда? – спросила она.
– В аптеку.
– Без обид, но я не понимаю, почему мы в таком восторге от стопроцентного льна.
– Ты о чем?
Грей нажала кнопку «вверх».
– Да твои штаны, дорогая.
Дженнифер ткнула в смятые белые льняные брюки Грей, затем по-детски захлопала голубыми глазами.
– Как называется порода собаки, которая вся в морщинах и складках?
– Шарпей?
Дженнифер хлопнула в ладоши.
– Точно! Складки, как на твоих брюках. Хотя они милые. Я имею в виду шарпеев.
Блондинка Дженнифер, как всегда, с идеальной прической. Платье «Чико» с цветочным рисунком обтягивает идеальную грудь. Такая молодец эта Дженнифер Беллман. Всегда готова идти вперед и так хочет всем угодить.
На самом деле нет. Дженнифер Беллман, разменявшая шестой десяток, – старый ротвейлер в обличье кокер-спаниеля.
Женщины вместе вошли в лифт. У Грей начали слезиться глаза: Дженнифер душилась так, что хватило бы на небольшую страну. В конце дня обычно и от самой Грей начинало пахнуть зефиром и ванилью.
– Кстати, – сказала Дженнифер. – Тебя искал Ник.
– Да, он написал. Доверил мне первое настоящее дело.
Дженнифер всплеснула руками:
– Больше никаких потерявшихся чихуахуа! Что там? Муж-изменщик?
– Пропавшая девушка.
Двери лифта открылись на втором этаже.
– Тебе понадобится помощь, – сказала Дженнифер. – Я тебе все расскажу. Совет первый: когда ничего не помогает, плачь. Люди начнут тебя жалеть и тут же расскажут все, что нужно, лишь бы ты успокоилась.
Зэди Мендельбаум, уже седая женщина, стояла у буфета, сжимая пачку «Кэмел» и бутылку «Доктор Пеппер». По долгу службы она постоянно работала с документами, и со временем на лице ее выработалось прищуренное выражение, со вздернутым кончиком носа. Она всегда выкуривала по пачке сигарет в день, а руки у нее были утонченными, по размеру, как у хоббита. В компании «Рейдер Консалтинг» она работала с момента ее основания – семь лет назад, и всегда гордо называла себя «первой сотрудницей».
Эта пожилая женщина напоминала Грей одну из ее приемных матерей. Наоми Эпплвайт тоже обожала «Доктора Пеппера», но курила она «Ньюпорт» и при этом поедала мятные карамельки. С Наоми Грей пробыла семь месяцев. За две недели до восьмого класса Служба защиты детей вырвала Грей из той унылой квартирки в Окленде, и ее отправили в интернат для девочек. Без каких-либо объяснений. Всякий раз, когда Грей улавливала запах табака и мяты или гвоздики, солодки и миндаля, она думала о Наоми Эпплвайт. Что теперь, когда она работала с Зэди, случалось очень часто.
– Ходили на перерыв без меня? – Зэди зашла вслед за двумя женщинами в кабинет Грей.
Грей повесила сумочку на вешалку.
– У меня первое дело о пропавшем человеке.
– Поздравляю, дорогая, – сказала Зэди. – Как настрой?
– Мне не терпится начать! Но я нервничаю. И еще тошнит.
– Прямо как девственница на тюремном родео? – спросила Дженнифер.
– Никогда не была на родео, – ответила Грей. – Так что возможно.
– У тебя все получится. – Зэди ткнула пальцем в стопку книг на столе Грей. – Похоже, ты изучила вопрос.
Два года Грей числилась в «Рейдер Консалтинг» внештатным сотрудником. Она писала отчеты, расшифровывала записи и делала многое, многое другое. Но теперь ей хотелось стать частным сыщиком. Она изучала справочники, ходила на специальные курсы, две недели по пятам преследовала Ника и смотрела видео на «Ютюбе». Она даже начала читать детективы Хэммета, Чендлера и Мосли. Ник вписал ее в свою лицензию, а свою она сможет получить через три года. А потом он дал ей дело: найти Чито, похищенного чихуахуа.
– Дело вроде нетрудное, – сказала Грей. – Найти девушку парня. Надеюсь, особенно я не облажаюсь.
– Да ты как будто сама себя не знаешь, – поддела ее Дженнифер.
Грей вытащила салфетку из коробки на столе.
– Знаю. Но я ведь лучше всех здесь пишу отчеты.
Она протирала стекла своих черепаховых очков, но не сводила глаз с Дженнифер.
Дженнифер слащаво улыбнулась.
– Это совсем другое. Сама увидишь.
Зэди постучала ногтями по бутылке «Доктор Пеппер».
– До сих пор помню свое первое дело. Была суббота, он остался дома, а жена с детьми поехали в синагогу. Он покормил собаку, открыл входную дверь, вытащил каяк. А потом вроде как утонул в марине. А на самом деле он проплыл на три мили вниз по берегу. Там, за лодкой гребаного наркодилера, у него лежала припрятанная сухая одежда, а в придачу новая жизнь и новое имя.
Грей и Дженнифер переглянулись. Зэди только что пересказала, как тридцать лет назад пропал ее муж Сол.
– Ну, женщины все время исчезают, – сказала Дженнифер. – Иногда специально.
Может, устала от своего мужчины, от его рук, от работы, от долбаных тарелок в раковине. От тарелок, которые никто не мыл, даже когда от них начинало вонять на весь дом. И если она не забирала с собой детей, то целовала их на прощание, выносила мусор и просто… исчезала.
Натали Диксон, с которой Грей когда-то была знакома, вот так и сбежала.
В отличие от мужчин женщины оставляли свою личность вместе с ключами, документами и неоплаченными счетами за электричество. Эти женщины, возможно, и задавались вопросами о своей прошлой жизни: как они живут без меня? Что делают? Вымыли ли они наконец эту проклятую посуду? Но больше они ничего не предпринимали. Они никогда не возвращались к своим старым жилищам. Никогда не искали свои имена в «Гугле», не проверяли свои страницы в «Фейсбуке». В отличие от большинства мужчин женщин редко удается найти. Все, что они хотят, – это начать новую жизнь.
Вот и Натали Диксон тоже мечтала о новой жизни и не хотела, чтобы ее нашли. Грей вспоминала, что бедную Натали постоянно грызло чувство вины и кололи миллионы глаз, а она боялась, что не одна, так другая пара этих глаз ее вычислит.
– Два-три дня максимум, – сказала Грей. – Так Ник сказал.
– Я бы посоветовала использовать твою сексуальную привлекательность, – сказала Дженнифер, глядя на свои коралловые ногти, – но увы. Но зато ты обаятельная. Можешь обсуждать книги… И фильмы… И политику. Ах да, и комиксы. Импровизируй. Придумай там всякого.
Грей приподняла бровь.
– Всякое я хорошо придумываю.
– Она получше тебя будет, Джен, – сказала Зэди.
– Сомневаюсь, – пропела Дженнифер, криво усмехаясь. – Я верховный лжец!
Дженнифер ткнула пальцем в Грей.
– Думаешь, я сейчас веду себя как стерва? Только попробуй не прийти сегодня и посмотришь, какая я буду завтра. В одиночку я Клариссу не вынесу.
Зэди закатила глаза.
– Тебе бы только болтать всякое.
– Я дам знать насчет сегодня, – сказала Грей.
Дженнифер хлопнула рукой по столу.
– Нет уж! У меня было много мужчин, и я знаю, что «дам знать» – значит «я не приду».
Грей рассмеялась.
– Увидишь своего морячка, – добавила Дженнифер.
– Он в отставке.
Новым владельцем «У Сэма Хосе» стал Хэнк Векслер. Две недели назад этот пехотинец с квадратной челюстью, голубыми глазами и волосами с проседью утверждал, что татуировка в виде букв на иврите на его левом предплечье – имя Грей. Правда, тогда ее имени он даже не знал. Грей это тем не менее не остановило, и она с удовольствием, закусывая текилу, слизывала соль прямо с его кожи. Через час они с Хэнком оказались в его кабинете. Казалось, будто они знали друг друга в прошлой жизни, так что в столь скором переходе к поцелуям не было ничего такого. На вкус Хэнк был словно виски и жвачка «Джуси Фрут». Хорошая ночка.
– Придешь обязательно, – сказала Дженнифер, выскальзывая из кабинета.
– Слово скаута! – крикнула Грей. – Закажи мне «Маргариту»!
Доминика Рейдера, основателя и генерального директора «Рейдер Консалтинг», на рабочем месте не было.
Но у Грей и так имелось достаточно информации, чтобы начать работать.
Было два часа дня, и на дороги выехали триллионы машин, хотя порой на шоссе попадались отрезки, по которым пролететь можно весьма свободно, и временами спидометр серебристой «Камри» Грей показывал около сорока миль в час. Она опустила стекла и включила Энджи Стоун, сетующую, что из-за любви она не может ни есть, ни спать.
И именно сейчас Грей испытала это лос-анджелесское чувство: почти что своя, одна в машине, а над ней – небо-убийца странного цвета и белые перья дыма впереди, справа и слева. Единственная женщина во втором по величине городе в Америке, и с каждым ударом сердца она будто становилась все менее заметной. В Лос-Анджелесе ее будто знали все и одновременно не знал никто. Кто-то говорил, что это плохо – как когда не различаешь цветов или если у тебя плоскостопие. Но Грей казалось, что подобная анонимность – ее родинка, как у Мэрилин Монро, или нос как у Барбры Стрейзанд.
Она долго ехала на север города, пока не добралась до гаража на медицинской площади при Калифорнийском университете. Площадь занимала почти семьсот тысяч квадратных футов. Здесь располагались амбулаторные и исследовательские центры, больницы.
Кардиолог Иан О’Доннелл работал в отделении неотложной помощи. Грей встречалась взглядами с пациентами, которые приехали сюда, потому что их беспокоят легкие, сердце или нежелательные выделения. На видавших виды стульях сидели мужчины со сбитыми костяшками. Диабетики ждали уколов инсулина, а дети, укутанные в одеяла, со страшным звуком кашляли. В зале ожидания стоял неприятный запах мокроты и немытых тел, но ковры были чистыми, и лампочки светили ярко.
Хотя бы так.
Грей сдвинула очки на макушку. Она скрестила ноги, будто ей захотелось в туалет. Покалывание и неприятное тянущее чувство возле пупка она проигнорировала – организм напоминал, что ей бы тоже не мешало заглянуть в больницу в качестве пациента. Вместо этого она оглядела помещение, оценила обстановку.
Люди вокруг шмыгали носами, у них слезились глаза, и Грей поежилась. Снова заболеть она не могла. Даже легкую простуду нельзя допускать. За простудой порой скрывается пневмония, а это и воспаленные легкие, и сухой кашель. А раз пневмония, то врачи начнут задавать вопросы о состоянии здоровья, а ни местному персоналу, ни докторам в жутковатых клиниках, где вместо пенициллина выдают ибупрофен, ей ничего рассказывать не хотелось.
– Следующий.
Грей поманила черная женщина, сидевшая за стойкой регистрации, и она шагнула вперед. Женщина протянула регистрационную форму.
– На что жалуетесь?
Вот и начались вопросы, а ведь у Грей и глаза не слезятся, и легкие чистые. И удаленный аппендицит. И живот болит. И, возможно, температура.
– Я не на прием, – ответила Грей. – У меня дело к доктору О’Доннеллу. Мне сказали приехать сюда.
Грей написала свое имя на бланке для поступления, затем отдала его женщине.
– Хорошо, присаживайтесь, – ответила та. – Возможно, он занят. Как видите, больных сегодня много.
Грей с гораздо большим удовольствием уселась бы рядом с пробирками с кровью, а не с простуженными людьми, переносящими вирусы, которые невооруженным взглядом не разглядеть. Поэтому она выбрала место возле старика, держащего у предплечья пропитанное кровью полотенце. Она сочувственно поморщилась, а затем достала из сумочки телефон.
Пришло время создать новый номер, ведь это ее первое крупное дело в качестве частного детектива. У Грей было приложение «Бернер», которое может сгенерировать сколько угодно телефонных номеров, при этом ее личный номер остается в тайне. У Ника Рейдера тоже был такой рабочий номер. У Дженнифер, Зэди и Клариссы и остальных коллег тоже были отдельные номера. А вот для коммунальных платежей и служб, налогов, квартплаты она использовала один номер.
Грей начинала переживать – и правда словно девственница на тюремном родео, но усмехнулась, когда «Бернер» создал номер для дела Изабель Линкольн.
Йи-ха!
Она вытащила бланки по делу из своего кожаного органайзера. Изабель Линкольн пропала без вести 27 мая, за день до своего дня рождения. Волосы каштановые, глаза карие. Рост средний. На левом бедре татуировка в виде бабочки.
Сердцеедка. Так отец Грей Виктор говорит о хорошеньких девушках вроде Изабель Линкольн. Большие невинные глаза. Сладкая невинная улыбка. Длинные волосы и скулы, как у моделей на обложке «Вога». На таких девушках женятся. Недостатков нет. «А ты не такая, – сказал бы Виктор Грей. – Ты… Капитанша. Такая серьезная. Надежная. Находчивая».
Грей перечитала еще раз пункт о расе Изабель. Белая? Изабель Линкольн не была «белой». Может, метиска. Да, очень сексуальная метиска. Изабель такая же белая, как Хелли Берри. Второй бланк был заполнен на кудрявую собаку шоколадного цвета. Лабрадудль по кличке Кенни Джи. Хозяин – доктор Иан О’Доннелл, но пес был с Изабель в день ее исчезновения.
– Грей Сайкс?
Грей взглянула на дверь, отделяющую комнату ожидания от процедурных. Голос принадлежал высокому, загорелому красавцу. Волосы светлые, плечи как у пловца, под синей униформой – мускулы.
– Доктор О’Доннелл?
Мужчина кивнул, и Грей подплыла к нему, протягивая руку для рукопожатия. Что-то у нее в животе шевельнулось и затрепетало – он просто стоял в дверях, но дыхание у нее перехватило. Врач оглядел ее короткую, под мальчика стрижку, рубенсовские бедра и викторианскую грудь, а затем глаза его остекленели, и он будто перестал ее видеть. Наконец он пожал ее руку.
– Можете называть меня Ианом. Я ожидал…
– Ник поручил ваше дело мне.
– Понятно. Поговорим в моем кабинете.
Пройдя через двойные двери, мимо людей, истекавших кровью, мимо астматиков и гудящих аппаратов, Грей наконец оказалась в кабинете Иана О’Доннелла.
Кабинет был чистым и аккуратным. На краю стола лежали папки, на пробковой доске – фотографии пациентов. Рядом с телефоном – фотографии Иана с Кенни Джи, Кенни Джи в шапочке хирурга и еще одна фотография Кенни Джи на пляже.
Грей положила сумку на кресло, а затем заметила фотографию Изабель. Лицо ее было в тени, за спиной садилось солнце. Разглядеть возлюбленную Иана можно было с трудом.
Интересно, медсестры, мимо которых они прошли (те, которые смотрели на него так, будто он для них свет в окошке), верили, что Изабель – его одна-единственная? А она и правда для него одна-единственная?
По словам доброго доктора, да, конечно. Они были так счастливы. Не ругались. У них были далеко идущие планы: свадьба, потом медовый месяц в Барселоне и абонемент в театр «Пантэйджес».
– Я думал, что мы счастливы.
Иан дергал себя за нижнюю губу, и теперь она стала вишнево-красной, словно ее ужалила пчела.
– Хочу, чтобы она вернулась домой. Чтобы она… Поговорила со мной и объяснила, почему ушла на этот раз. И почему еще и собаку забрала.
– А вы думаете, с ней все в порядке?
Рука Иана, касавшаяся губы, застыла.
– Конечно. Если бы что-то случилось, их бы нашла полиция.
Мысленно Грей пожала плечами.
– А вы обращались в полицию?
– Ага. На той неделе, когда она пропала. Первого июня.
Грей вывела в блокноте «июнь», но затем ручка перестала писать. Она попыталась ее расписать, но, видимо, закончились чернила. Ручку было не спасти. Грей извиняюще улыбнулась и сказала:
– Минуту.
Она потянулась за сумочкой, но руки дрожали, и она упала на пол. Кошелек, дезинфицирующее средство, жевательная резинка, монеты – все разлетелось. Грей бросилась с кресла, запихивая свои вещи обратно в сумочку. Взгляд Иана обжег ей спину, и ей захотелось плакать. В довершение всего запасную ручку в этой суматохе она так и не нашла.
Вернувшись обратно в кресло, Грей извинилась, а затем постаралась перевести дыхание. Надо запомнить как можно больше деталей.
Иан оглядел ее:
– Можем продолжить?
– Да.
Внутри у Грей все горело – жар шел от ее кожи, как от солнца.
– Вы в порядке? Вы как будто…
– Все в порядке, спасибо. Так… Первое июня. Что сказала полиция?
– Они сказали, что она просто рассталась со мной. Судя по тому сообщению…
Грей провела ладонью по вспотевшему лбу.
– А что в этом сообщении?
Иан разблокировал свой телефон и положил его перед Грей.
Сообщение отправлено в понедельник, 27 мая:
ОТВАЛИ ОТ МЕНЯ! ПОШЕЛ ТЫ К ЧЕРТУ! МЕЖДУ НАМИ ВСЕ КОНЧЕНО!
Грей кивнула.
– Да уж. Похоже, что вы расстались.
– Полицейские сказали, что она, видимо, так разозлилась, что решила забрать собаку. И раз нет никаких причин думать, что она попала в беду, искать ее они не будут. Я хотел заявить, что Кенни Джи украли, но мне сказали, что это чревато последствиями. Они думают, что через какое-то время собака ей надоест и она вернет его. Они просто плохо его знают. Кенни Джи – отличный пес.
Грей остановила его движением руки.
– Давайте вернемся к основной теме. Вы сказали, что хотите узнать, почему она ушла «на этот раз». Она часто так делает? Пропадает ни с того ни с сего?
– Вы будете это записывать? – спросил Иан, глядя на Грей.
Щеки у нее вспыхнули.
– Ну…
Грей ткнула в стаканчик с ручками возле монитора.
– Я возьму?
Иан кивнул.
Она написала столько, сколько могла за пять секунд. Капля пота стекала по ее виску, но она ее не смахивала. Иан О’Доннелл наклонился, чтобы открыть небольшой холодильник возле своего стола. Вытащил бутылку с водой и открутил крышку.
– Возьмите.
Грей поймала каплю пота костяшками пальцев, а затем потянулась за бутылкой. Когда холодная жидкость попала к ней в горло, она успокоилась и остыла. Освежившись, Грей бросила пустую бутылку в сумку.
– Спасибо.
– На улице жара.
Он откинулся на спинку кресла.
– Итак, Изабель уходит… когда у нас возникают какие-то трудности. Если мы ссоримся или ее друзья-придурки что-то устраивают. Из – я ее так называю – садится в машину и уезжает. Четвертого был бы год, как мы вместе, и вот так она пропадала раза два или три. Она уезжает на несколько дней, а потом возвращается, готовая вести себя как взрослая.
– Куда она обычно едет?
– В Палм-Спрингс. Один раз в Вегас.
Раньше затеряться в Лас-Вегасе было проще простого. А потом владельцы казино установили камеры наблюдения, а девушки начали на каждом шагу делать селфи, на которых порой оказывались совершенно случайные люди. Так что теперь спрятаться в Вегасе почти невозможно.
Грей спросила:
– А может…
Теперь перестала писать и ручка, позаимствованная у Иана. Грей захотелось провалиться сквозь землю. Но земля не разверзлась, поэтому Грей положила поверх блокнота ежедневник – так Иан не увидит, что ручка не пишет.
– Может, на этот раз Изабель решила не возвращаться?
Зеленые глаза доктора вспыхнули.
– Мы планировали будущее. Я хороший парень… А как же ее семья? Не думаю, что она все бросит, лишь бы насолить мне. Ни за что. Она эгоистка, в этом вся проблема. Думает только о себе, и отчасти мне даже хочется…
– Отчасти хочется? Что?
Он ущипнул себя за губу.
– Вы думаете, она не хочет возвращаться. Так зачем же ее тогда искать?
Иан порозовел и сказал расстроенно:
– Я хочу вернуть собаку.
– С кем еще мне надо поговорить?
– Родители Изабель, Джо и Ребекка Лоуренс; ее лучшая подруга – Ти какая-то там; ее коллеги Фарра, Бет и Нэн и пастор Бернард Данлоп.
Затем Иан добавил:
– И еще какой-то парень по имени Омар. От него как-то пришло сообщение, пока она была в душе. Я записал номер, но не звонил ему. Без понятия, кто он.
– А сообщение вы прочитали?
– Нет. Телефон был заблокирован.
– Не могли бы вы отправить мне номера всех этих людей?
Грей продиктовала Иану свой новый номер, и он отправил СМС с контактной информацией всех, кроме Лоуренсов.
– С ее родителями я никогда не встречался, – сказал он. – Ти была моим посредником в этом безумии.
– Когда вы в последний раз разговаривали с Ти?
– Около двух недель назад. Она Из не видела.
Грей подняла анкету.
– Вы указали, что Изабель белая. Я смотрю на фотографии… и мне так не кажется. Наверное, и другим тоже.
– Она метиска. Но галочку ставит в графе «белая», а не в другой…
– Но почему?
Иан отмахнулся от вопроса:
– Для меня это неважно. Для меня она человек.
Грей напряглась, и могла поклясться, что ненароком закатила глаза. Иан приподнял бровь:
– Что такое?
Грей поджала губы, а Иан продолжил:
– Мы с Из… Мы против разделения на расы. И вообще, вы со всеми клиентами так всегда себя ведете?
– Какие вопросы мне ей задать, чтобы удостовериться, что она это она и что с ней все в порядке?
– Спросите, какая у меня была первая машина. И что я ей впервые подарил. И еще можно спросить, на что у меня аллергия.
И во всех вопросах только Иан, Иан, Иан.
– Вы с Изабель жили вместе?
– Мы обсуждали ее переезд ко мне, но пока нет.
Наверное, потому что почуяла, что от него попахивает безумством и не захотела, что ее любимое пальто тоже все пропахло. А этот запах не так-то просто вывести. Грей много одежды так попортила.
– Но я помогал ей платить за квартиру. Кредитная история у нее так себе, поэтому съемщиком по документам был я.
– А где она живет?
– Не знаю, что за район. Я там не часто бывал. Ни разу не был, пока мы не начали встречаться.
Затем Иан назвал адрес Изабель на Дон-Лоренцо-драйв.
– Это неподалеку от Стокер-стрит, – сказала Грей. – В Болдуин-Хиллз.
– Наверное, но я не знаю эту часть города. Конечно.
– У Тины Тернер был там дом. Джон Синглтон жил там и Том Брэдли, и Рэй Чарльз…
– Ого, – сказал Иан, особо, однако, не впечатлившись. – Можем встретится там сегодня.
– Отлично. Как думаете, куда она могла податься?
Иан опустил подбородок и посмотрел на Грей.
– Если бы я знал, то, наверное, не стал нанимать частного сыщика.
Единственное, что хорошего он сделал – это дал бутылку воды. Бутылочку. Грей натянула фальшивую улыбку, но как же ей хотелось кинуться на него через стол и воткнуть непишущую ручку в его загорелую щеку.
Иан нахмурился и посмотрел на нее как на несмышленого ребенка.
– Ее друзья наверняка думают, что это я с ней что-то сделал. Но я ее и пальцем не тронул. Я не видел ее, да и я бы никогда не причинил ей вреда. Я же говорю – я хороший парень. Мы обычная парочка. Да, порой мы ругались. Я кричал на нее, а она на меня. Наша последняя ссора? Она сказала, что ненавидит меня, что убила бы, если бы не последствия. Понимаю, она не имела в виду ничего такого, но как же больно такое слышать. А потом еще и собаку мою прихватила?
В дверь постучали, и в кабинет заглянула симпатичная медсестра-блондинка с глазами, как у Мишель Пфайффер:
– Доктор О’Доннелл, вы нам нужны. Там сумасшедший дом.
Иан О’Доннелл с готовностью улыбнулся хорошенькой медсестре Пфайффер:
– Мы почти все, Трин.
Медсестра закрыла дверь, и глаза Иана и Грей встретились. Его поблескивали от слез, а ее остались сухими – прямо как Лос-Анджелес. И эти сухие глаза сомневались, что смотрят на искренне влюбленного мужчину.
Ведь все искренне влюбленные мужчины искренне влюблены, пока не разлюбят. Пока они не начали расстреливать школы, церкви, стоматологические кабинеты, пока не ворвались в спальню. Бойфренды и мужья, папочки и ребята на одну ночь – все они искренне любили. Кровь и любовь. Сумасшедшая любовь. Любовь до гробовой доски.
Грей – скептик, циник и агностик в любви. Она больше верит в йети, химиотрассы и то, что в ресторанах подают человеческое мясо, чем в это слово из шести букв.
– Ваша ручка, – сказала она, закинув ее обратно в стакан.
Иан О’Доннелл встал с кресла.
– Жду отчетов в конце каждого дня. Ник обещал прописать это в договоре. Даже если это всего лишь пара предложений, я хочу знать, как идет дело. С кем вы говорили, что узнали, ну и так далее.
Грей с хлопком закрыла папку.
– Конечно.
– И без пропусков. Каждый день. Договорились?
Иан О’Доннелл. Герой, бог, человек, исцеляющий людей ежедневно. Мужчина, который, наверное, всегда получает от женщин, что хочет. Того же он ждет и от Грей.
Да уж.
Если бы он только знал.
В прошлом году, за день до четвертого июля, у Иана и Изабель состоялась первая встреча. Она поскользнулась возле лужи у медицинского центра Калифорнийского университета. Иан стал свидетелем ее падения с расстояния в пятидесяти ярдов, побежал ей на помощь и отнес в отделение неотложной помощи, чтобы лично убедиться, что с ней все в порядке. Два часа спустя Иан вернулся в свой кабинет с ее номером телефона, а Изабель покинула больницу. Она сломала лодыжку и на нее наложили эластичную повязку. На следующий день они купили готовую корзину для пикника в дорогом супермаркете и направились к концертному залу «Голливуд-боул», чтобы посмотреть фейерверк. Они впервые поцеловались под Рэя Чарльза, поющего про Америку, пока огненно-красные, белые и синие пиротехнические пионы взрывались в небе над городом.
Иан О’Доннелл рассказал эту историю Грей, сопровождая ее к главному входу.
– Видите, я же говорю, я хороший парень.
Грей ответила:
– Очень трогательная история.
Но она знала, что если набрать в поисковике «парень убил свою девушку, а сосед говорил, что он хороший парень» или «муж убил жену, сосед считал его славным парнем», «муж убил бывшую жену, а соседи думали, что он хороший» или любую другую комбинация этих слов, то она получит почти шесть миллионов результатов. Она слышала рассказы, что полицейские потом находят пистолеты, которые использовали эти славные парни; она читала рассказы врачей, которые констатировали смерть женщин на месте преступления. Это если хороший парень не закопал ее в неглубокой ямке, не оставил завернутой в одеяло на заднем сиденье своей машины или не бросил тело в бухте, чтобы ее точно никто не нашел.
Неужели Изабель Линкольн тоже вот так умерла? Неужели Иан О’Доннелл теперь играет в славного парня, потому что думает, что Грей тупица? Или он решил, что так ее поразил?
Если бы он не был таким придурком, то, конечно, он бы ее поразил и она бы смущалась, но тупицей ее точно не назовешь.
Сегодня не назовешь. Ведь у Грей тоже случались опрометчивые романчики с успешными и красивыми мужчинами, которые только и знали, что они успешны и красивы. Она тоже не обращала внимания на их высокомерие и небрежное отношения, потому что, боже мой, только посмотрите на него! Посмотрите, я сижу в его тачке! Она поможет ему измениться, полюбит его так, что он станет мягким и податливым, как масло. Она, как алмазное сверло, пройдет сквозь его мраморную плиту. Увы, эти успешные, красивые мужчины никогда не меняются. А вот она меняется: забывает о друзьях, затыкает внутренний голос, борется с подкатывающими слезами – только бы он ее полюбил. Это он – алмазное сверло, а она – обычная древесина.
В конце концов, Грей набралась ума. Возможно, так было и с Изабель Линкольн.
– Раньше мы каждый день обедали вместе, – сказал Иан О’Доннелл. – До того, как все пошло не так.
– Значит, она работает где-то неподалеку? – спросила Грей.
– В Центре выпускников в главном кампусе. Она выпускница 2009 года. Я – нет. Я закончил бакалавриат в Брауне, затем учился на медицинском в Гарварде, а теперь я здесь. Погода в Лос-Анджелесе лучше, чем в Бостоне. И девушки красивее, – усмехнулся Иан. – Шучу-шучу. Или не шучу.
Грей посмеялась.
Доктор Иан О’Доннелл ей не нравился, и она надеялась, что Изабель оставила разгромный отзыв о нем на сайте «Йелп», прежде чем исчезнуть. «Этот козел с маленьким членом вечно тянет одеяло на себя, а еще ест козявки». Для работы испытывать симпатию к клиенту не требовалось, особенно учитывая, что в «Рейдер Консалтинг» в основном работали с мошенниками и изменщиками.
Доктор и частный детектив вышли из здания больницы и оказались на улице, залитой ярким светом. Воздух был густой, над головами – голубое небо в крапинку. Один из лапароскопических шрамов Грей, оставленный после экстренного удаления аппендицита полтора месяца назад, начал жечься и шипеть под поясом брюк, и она глубоко задышала этим отравленным воздухом.
– Вы знаете, как отсюда добраться до Центра выпускников? – спросил Иан О’Доннелл.
Грей махнула рукой на север.
– Надо идти в эту сторону.
– И с кем вы собираетесь говорить?
– С Фаррой, Бет и Нэн.
– Если не закончите с этим делом к четырем, встретимся в пять у Из. Ровно в пять, не в пять десять и не в пять тридцать. Из рассказывала, что такое «цветное время» – мол, считается, что не-белые люди всегда опаздывают… Так что не опаздывайте.
Нервы у Грей были на пределе. Изабель Линкольн и Иан О’Доннелл обсуждали, как соотносятся раса и умение не опаздывать? И теперь он еще уточняет, что Грей не стоит опаздывать? Что за черт?
Лет пятнадцать назад за такие слова можно было и получить.
Оставшись одна, Грей зажмурила глаза и подождала, пока пройдет боль в животе, пожалев, что она не пропила курс амоксициллина. Потом она вспомнила, что в сумочке у нее лежит новая упаковка оксикодона, который доктор Мессамер прописал от боли.
Оксикодон она не нашла (а ведь она только взяла новую упаковку в аптеке), но зато нашелся ибупрофен, 600 миллиграммов. Неплохо. Она закинула в рот одну гигантскую таблетку. Запить было нечем и пилюля проскребла по ее горлу. Было горько, но бывают такие дни, что по-другому никак.
Нужна новая ручка.
Главное – не облажаться второй раз.
Грей снова пошарила в сумочке. Найдя старую шариковую ручку, покрытую чем-то липким, с приставшими к ней волосками, она села на ближайший заборчик из камня и быстро законспектировала разговор с новым клиентом. Увы, с датами вышла накладка – разобрать, что было написано непишущей ручкой, оказалось не так-то просто
Может, даты не так уж и важны.
Может, она найдет Изабель Линкольн, а расписание их встреч и разговоров с Ианом ей даже не понадобится.
Грей поморщилась. Чувствовала она себя неважно, тело побаливало. Затем она вытащила из своей потрепанной сумочки дезинфицирующее средство. Пока она протирала руки, звякнул телефон. Пришло сообщение от Иана О’Доннелла.
– Господи, уже? – удивилась Грей.
Она написала в ответ, что все в порядке, и направилась в Центр выпускников.
Интересно, Иан О’Доннелл всегда ведет себя как такой… козел? Конечно, он хотел удостовериться, что с его девушкой все в порядке, но правда ли он ее любит и беспокоится? Или все потому, что из-за ее пропажи о нем могут плохо подумать? Как же, посмела его бросить. Да еще собаку прихватила. Грей вспомнилось, как Иан О’Доннелл заходил в больницу. Медсестры махали ему рукой. Мужчины в униформе кивали. Герой – ни дать ни взять. Но в курсе ли его почитатели, что произошло с Изабель?
Директор Центра выпускников Фарра Таррино была пухлой, круглолицой, веснушчатой красоткой с пышными светлыми волосами. Когда они проходили мимо кухни, она предложила Грей пончик. Грей заметила половину пончика с глазурью в розовой коробке, половинку с пурпурной глазурью и половинку с клубничной начинкой, которая сильно сочилась.
– Угощайтесь, – сказала Фарра, вынимая из коробки булочку с корицей. – Рабочий день почти закончился; их просто выбросят.
В животе у Грей заурчало, она взяла пончик с шоколадной глазурью и сразу пожалела о своем выборе: шоколад и белые льняные брюки – сочетание примерно такое же удачное, как ветчина и лобстеры. Фарра отщипнула рассыпчатую верхушку орехового пончика, затем покосилась на Грей.
– Ой, аккуратней. Так на кого вы работаете?
Каким-то образом шоколад уже оказался и на манжете рубашки Грей. Она лизнула большой палец и тут же поняла: «Да черт возьми, я же только что из больницы».
Затем она быстро прикусила пончик, вытирая пальцы и рот салфеткой.
– Я работаю в «Рейдер Консалтинг». Но это все, что я могу сообщить. Конфиденциальность клиента.
Фарра подбирала крошки.
– Думаю, это не имеет значения. Мы все хотим, чтобы Иззи поскорее вернулась домой в целости и сохранности. Давайте я провожу вас к ее столу. Сейчас почти никого нет – лето. Многие в отпуске.
Ее обтянутые колготками бедра терлись друг о друга. Туфли Грей застучали по выложенному коричневой плиткой полу. Вместе они прошли через почти пустой офис и остановились возле двух столов. Стена рядом с одним из рабочих мест была голой. На стуле Изабель же лежали листы бумаги, покрытые стикерами, дожидавшиеся ее возвращения и внимания. На рабочем столе не было ни фотографий Кенни Джи с Изабель, ни Изабель с Ианом О’Доннеллом. На столе стояла фотография в рамке. На ней – пропавшая женщина, обнимающая рыжего полосатого кота. Рядом – фотография той же женщины, стоящей между людьми, очень похожими на Клер Хакстейбл, персонажа популярного сериала о семействе афроамериканцев, и чернокожего актера Лу Ролза.
Ее родители?
Вряд ли. Парочка выглядит так, будто они наизусть знают текст неофициального гимна темнокожих. Они наверняка обожают баскетбол, а дома должен иметься запас куриных крылышек. Любители распевать баптистские гимны. Почему? Да потому что они – воплощение афроамериканцев.
Грей потянулась за сумочкой:
– Вы не возражаете, если я запишу наш разговор на диктофон? Чтобы ничего не упустить?
Конечно, включить диктофон она додумалась только сейчас.
Фарра ответила согласием, и Грей нажала кнопку «Запись» в приложении для голосовых заметок.
– Итак, – начала Грей. – Чем Изабель занимается на работе?
– Она устраивает мероприятия для наших ученых, где они встречаются со спонсорами. Организует заседания правления, поездки для выпускников… Она здесь уже два года. Но недавно подала заявку на должность консультанта по студенческой жизни для работы с первокурсниками. Мне не хотелось, чтобы она уходила, но я написала ей блестящую рекомендацию.
– Она когда-нибудь отлучалась на несколько дней?
– Да, но она всегда заранее договаривалась об отгуле.
– А можно посмотреть, когда она их брала?
Они вернулись в офис Фарры, где та постучала по клавиатуре:
– Вот, пожалуйста.
Она нажала «Печать», и через семь секунд у Грей был список с датами, когда Изабель Линкольн отсутствовала на работе:
5–7 декабря
13–15 марта
22–24 мая
Март и май… Свериться с датами, которые называл Иан О’Доннелл Грей не могла – ручка ведь не писала.
Фарра разрешила ей побеседовать с оставшимися коллегами Изабель в небольшом конференц-зале, в котором заметно пахло едой, и предложила ей банку диетической колы. А Грей как раз не мешало поднять уровень кофеина в крови, чтобы осилить предстоящие беседы.
– Да мы и не думали, что что-то случилось, – рассказывала Бет Шарп, высокая брюнетка с серебряным гвоздиком в носу. – Изабель говорила, что они с Ианом поедут в Палм-Спрингс на День памяти.
– Да? – Грей вскинула брови.
А добрый доктор не упоминал о поездке в городок, расположившийся возле пустыни.
Грей любила все секретное. Секретного Санту, например, или «Секретные материалы». Но больше всего ей нравились секретные поездки!
Ее телефон, лежавший на столе в конференц-зале, загорелся белым, а затем отключился. Она нажала кнопку «Домой» – на экране высветился значок пустой батареи.
– Ой! – вздохнула Бет Шарп. – Дать ручку?
– У меня есть.
Грей порылась в сумке в поисках той дурацкой липкой ручки. Кошелек, ибупрофен, санитайзер, жевательная резинка, монеты… А ручки нет.
– Извините. Давайте продолжим разговор, – сказала Грей, чувствуя, как от ее лица вновь начинает идти жар. – Если мне что-то потребуется уточнить…
– Напишите мне на почту, – кивнула Бет Шарп. – В общем, Иззи думала, что Иан собирается сделать ей предложение. Не то что она собиралась согласиться. Можно я вам кое-что скажу?
Бет задергала ногой, затем перестала, затем снова задергала ногой.
– Звучит не очень, но я рада, что телефон у вас сел. Не хочу, чтобы это попало на запись… Я думаю, Иан отвез Иззи в Палм-Спрингс и там убил ее. Закопал где-то рядом с одной из гигантских ветряных турбин.
– Это довольно… серьезное обвинение.
– Иззи говорила, что Иан вспыльчивый и что она разузнала какой-то его большой секрет. Она очень нервничала, когда я видела ее в последний раз, и сказала, что этот секрет может разрушить его карьеру.
– И что?
– И он знал, что она знает.
– А дальше?
– Убил ее.
– А потом?
– А потом закопал…
– Под огромной ветряной турбиной, – эту фразу женщины произнесли в унисон.
Нэн Китон – рыжая женщина постарше, одетая в длинную ярусную юбку и ковбойские сапоги, ворвалась в конференц-зал прежде, чем Грей смогла отыскать запасную ручку. Кряхтя, она села в кресло, скрестила руки на своей рыхлой груди и сжала челюсть, как крокодил, ухвативший антилопу гну. Языком тела она явно говорила, что что-то знает, но рассказывать не собирается.
А Грей уже порядком устала.
– Иан сказал, что они с Изабель каждый день вместе обедали.
– Ха! – рявкнула Нэн. – Раза два в неделю бывало, да это еще если повезет. Он вечно работает, вечно спасает жизни. В его руках сердца людей – и это не фигура речи. Он всегда говорил, что если она захочет стать его женой, то придется делить его с пациентами.
– И как Изабель отреагировала?
– А вы как думаете?
– Она думала, что он ей изменяет, хотя говорил, что занят с пациентами?
Нэн не ответила. Она была из тех женщин, которые усердно молились, еще усердней выпивали и всегда ждали своих любовников – водителя грузовика или шерифа из какого-нибудь маленького городка или ждали возвращения блудного сына. Такие женщины горюют по этим мужчинам и льют слезы, которые исчезают в складках их обветренной кожи, но «мы имеем значение, слышите? Слышите?»
– Вы в курсе, что Изабель забрала собаку доктора О’Доннелла? – спросила Грей.
Нэн фыркнула.
– Думаете, мне не насрать?
– Думаю, вы почетный член Общества тех, кому насрать, платите взносы и все такое, но вам, вероятно, следует знать, что она похитила собаку этого человека.
Нэн хмыкнула.
– Поделом ему.
– Ладно, к черту собаку, к черту Иана. Что вы можете рассказать о душевном состоянии Изабель?
– Она ходила расстроенная за несколько дней до того, как все разъехались на День памяти.
– Почему?
Нэн снова сжала челюсти и скрестила руки на груди.
Грей прищурила глаза, в желудке – изжога. Мышцы на шее напряглись – она ждала, когда Нэн заговорит. Но в этой игре ей не выиграть. Не выиграть у женщины, готовой ждать дальнобойщиков и блудных сыновей.
– Вы же наверняка хотите, чтобы мы нашли… – сказала Грей, изо всех сил стараясь звучать спокойно.
– Мы? – рыжая нахмурилась. – Вы не из полиции, и если я кому-то что-то и расскажу, так это им, когда они придут.
– Но полицию это дело не интересует. Изабель пропала около двух месяцев назад, так? Ее не ищут, потому что полиция не считает, что она пропала. Но если вы что-то знаете, если знаете, как и что обстоит на самом деле, вы должны мне рассказать. А я сообщу…
– Вы меня за дуру, что ли, держите? Думаете, я как те малолетки, у которых в голове одна извилина?
– У вас в голове полно извилин, и поэтому мне нужна ваша помощь.
Нэн собрала пару ворсинок со своей хлопковой блузки и отправила их в полет прямо на ковер.
– Не знаю, на кого ты работаешь, дорогуша, но точно знаю, что ни черта я тебе не расскажу.
Она прикусила язык – явно хотела сказать что-то еще, ведь девчонки вроде Нэн Китон за словом в карман не лезут.
Но как только Грей собралась было сдаться…
– Дело в том, – сказала Нэн, – что Изабель тоже не такая уж бедная овечка. Но она сделала то, что должна была сделать, потому что мы, женщины, делаем то, что должны, чтобы выжить. И иногда ведем себя не очень хорошо. Иногда приходится нелегко. Но чего не сделаешь, чтобы еще немного походить по земле.
Ура, едем только с девчонками! В Лас-Вегас с Зоуи, Джей и Эйвери!
«Город сегодня вечером, – думала Натали, – выглядит великолепно, словно танцовщица – конечно, все вокруг ненастоящее, накладное, но все такое блестящее и чистенькое, гладкое и накрашенное». В полдень температура подскочила до сорока градусов, но как только солнце село, стало не так жарко. За два часа до полуночи небо было все еще ярким, как и днем: зажглись неоновые вывески, засияли автомобильные фары, рекламные щиты и всюду отражения хрома и латуни.
Этой ночью девушки веселились в клубе «Тру» в отеле «Дворец Цезаря». После пяти шотов с «Бейлис», «Калуа», амаретто и взбитыми сливками Натали споткнулась на вип-танцполе и полетела прямо в руки Шона Диксона, промоутера клуба и самого великолепного мужчины, которого она когда-либо встречала. Коротко стриженные кудрявые волосы, смуглая кожа орехового оттенка, этот крепкий парень двигался как настоящий танцор. Весь складный, ладный, ловкий. О да, Шон Диксон был весьма ловок.
Он сказал:
– Мне нравится твоя улыбка, малышка.
Да, конечно. Ее улыбка, ага, а не розовое платье, которое, как вторая кожа, обтягивает ее бедра и задницу.
Она ответила:
– Спасибо. А мне нравятся твои глаза.
Сейчас светло-карие, эти глаза тут же ее зацепили, пронизали насквозь – такие они были острые. Он купил ей еще выпить, и они болтали обо всем и ни о чем. О первом темнокожем президенте, о плюсах и минусах поедания теста для печенья, о ее работе в Оклендском музее Калифорнии.
Ей нравилась его уверенность.
Ему понравилось, что она упомянула Марлона Брандо из «Апокалипсис сегодня».
А потом они отправились в его номер на восьмом этаже. Он коснулся ее кожи, и она замерцала словно серебряная пыльца на крыльях бабочки, засверкала, как золотые лучи, пробивающиеся через хрустальные капли дождя. Она задержала дыхание, когда садилась на него верхом – боялась, что выдаст себя. Боялась, что сумасшедшее возбуждение, бегавшее по ее венам, вырвется наружу. Ее радость – вещь хрупкая, как тончайший фарфор, повисший над пропастью. Радость – чувство для нее новое, редкое.
Натали было двадцать девять лет, и все в ее жизни всегда шло наперекосяк. Видимо, и с этой ночью будет также?
Так что она затаила дыхание.
– Останешься на ночь? – спросил Шон, после того как они занялись любовью.
Обеспокоенная, Натали глянула в окно и представила, как ее подруги бродят по окрестностям и ищут ее. А потом в этом же окне она увидела, что все вокруг сияет, словно драгоценный камень. И мир показался ей таким… живым.
– Мои подруги, – сказала она. – Они, наверное, с ума сходят.
– Да уже почти три часа ночи. С ума они уже сошли, а теперь накрутили бигуди и лежат в постели.
Шон засмеялся и погладил ее по руке.
– Ну, детка, оставайся.
Она попыталась рассмеяться.
– Может, ты и прав.
– Да просто позвони им, чтобы не переживать. Где вы остановились?
Она схватила свой сотовый телефон с тумбочки.
– «Серкус-Серкус».
Он фыркнул.
– Серьезно? Это же помойка, а не отель.
Натали набрала номер Эйвери.
– Шестьдесят долларов за ночь. Отличный вариант, когда все еще выплачиваешь кредит за обучение.
Кредит этот она никогда не брала – родители Натали были весьма обеспечены, но Шону об этом знать необязательно.
Эйвери не отвечала. Джей и Зоуи тоже. Так что Натали оставила сообщение на автоответчике, а потом написала в групповой чат:
Я в порядке! С Шоном в «Цезаре». Увидимся утром!
Той ночью Натали перестала задерживать дыхание.
Той ночью Натали мерцала, словно серебряная пыльца на крыльях бабочки, сверкала, как золотые лучи.
Утром она снова позвонила Эйвери. На этот раз подруга ответила:
– Ого, то есть ты все-таки решила сообщить нам, что жива-здорова.
Слова Эйвери выскользнули из трубки и обвились вокруг ее шеи. Но она проигнорировала напряжение и гнев, нарастающие где-то животе.
– Скоро буду.
Она доехала на такси до их отеля за пятнадцать минут. Оказавшись в задымленном казино, она поднялась в номер. Подруги ничего ей не сказали, поэтому она отправилась в ванную, чтобы переодеться в шорты, майку и кроссовки «Вэнс». Она долго собирала волосы в хвост, понимая, что, когда выйдет, ей придется что-то сказать подругам.
Давай уже выходи…
Она вышла из ванной и оказалась в комнате. Скрестив руки на груди, она встала перед телевизором.
– Может, вы что-нибудь уже скажете?
Эйвери, сидевшая на полу, листала «Космополитен». Зоуи на кушетке красила ногти на ногах. Джей, лежавшая на одной из широких кроватей, делала вид, что спит. Не чувствуя ни ног, ни лица, Натали сказала:
– Ну и прекрасно. Позже увидимся.
Позавтракав, они с Шоном играли в автоматы, а потом гуляли по Лас-Вегас-Стрип. Держась за руки, они пошли посмотреть на магическое шоу в «Экскалибуре», потом он купил ей сумочку «Гуччи», целовал ее и наконец, хлопнув на прощание по заднице, отправил обратно к подружкам.
К обеду она вернулась в «Серкус-Серкус».
Грозно вскинув бровь, Эйвери спросила:
– Вы только познакомились, а он уже тебе «Гуччи» покупает?
Губы цвета фуксии Зоуи скривились в ухмылке.
– В счет ночных покатушек, видимо.
– Зоуи, ну ты что…
Джей глянула на их беспутную подругу, стоявшую перед ними с глазами, полными слез.
Лучшие друзья берут и называют тебя проституткой. Это больно…
– Может, просто порадуетесь, что я наконец кого-то встретила?
Да он же придурок!
Собственник.
Сумасшедший.
Неправда! Шон им не нравился, потому Натали была не с ними всего лишь одну ночь. Одну ночь! Их не позвали, и они завидовали. Да, их номер весь пропах завистью, и пахло также противно, как потом или луком.
В понедельник, когда они летели обратно в Окленд, Зоуи, Эйвери и Джей с Натали не разговаривали.
Они добрались до их квартиры возле озера Меритт, и у двери Натали ожидала ваза с бледно-лиловыми розами. В записке Шон написал:
Давай я покажу тебе мир.
А еще он обещал купить ей обратный билет в Лас-Вегас.
Да неужели они не понимают?
Они с Шоном созданы друг для друга.
Этот кардиолог явно играл в какую-то игру, так что Грей оставила Фарре, Бет и Нэн свой номер на случай, если у них появятся идеи, что это за игра.
Хотя в конечном счете задача Грей проста: найти доказательства того, что Изабель и Кенни Джи живы.
А теперь она стоит в Центре выпускников перед огромным зеркалом во всю стену в туалете, и ничего кроме отвращения ее отражение у нее не вызывает.
Заляпала себя шоколадом. Одежда вся измята. Ноги опухли и онемели. Мобильник сел. Обезболивающего с собой нет. Ручки тоже нет. Да что за черт?
– И я наверняка подхватила гепатит, когда облизала палец.
Она помыла руки, а затем пронаблюдала, как коричневая вода – гепатит? – закрутилась и стекла в канализацию.
Было почти четыре, когда Грей прошла через кафельный вестибюль обратно на улицу, где ее ждали духота и липкий воздух. Она полезла в сумку за ключами от машины и услышала, как рвется подкладка.
Эту сумку она терпеть не могла и тосковала по тем сумочкам, которые носила в старые добрые времена. Мягкие и большие «Живанши», в которые помещалась и книга, и пара обуви, и связка ключей, и билеты на самолет куда-нибудь далеко. Но такие вещицы привлекают внимание, а ей не нужно, чтобы женщины ее запоминали.
Ой, да, эту тетку с сумочкой «Фенди» из лимитированной коллекции я помню, потому что я в тот день взяла салат с клюквой, а с утра надела красные джинсы с дыркой на левом колене.
Так что теперь она выбирает сумки дешевенькие и неброские. Ее нынешняя – песочного цвета «Лиз Клейборн» через плечо. Черный ремешок, искусственная кожа и подкладка (рваная) из полиэстера. На сайте «Мейсиз» – пять звезд. Сейчас, правда, звезды уже две, потому что с безудержным ритмом жизни Грей она явно не справилась, а в эксплуатации пробыла всего два года.
Сев в машину, Грей поставила телефон на зарядку – ура! – а затем написала Иану О’Доннеллу: «В каких числах она пропадала?» Тут же появились три точки – он печатал ответ. Разве он не должен сейчас сидеть и изучать рентгеновские снимки пациентов? Ну или утешать очередную красотку. На этот раз не со сломанной лодыжкой, а, допустим, с шалящим сердечком. У него ведь под ветряной турбиной наверняка припрятано тело, которое нужно перепрятать.
Ожидая ответа, Грей наконец нашла в бардачке ручку и еще раз открыла дело Изабель Линкольн.
«Последний раз видел 27 мая, – написал Иан О’Доннелл: – Уезжала в середине марта и в конце мая».
Грей записала даты в пустой блокнот.
Получается, что прошло четыре дня, прежде чем Иан понял, что его девушка пропала. Или он понял, но копам сообщать не спешил? Фарра Таррино говорит, что Изабель брала три дня отгула в декабре, но о декабре Иан сейчас ничего не сказал. А ведь в декабре они уже встречались. Может, она взяла отгул, но никуда не поехала? Сидела дома?
Грей решила переслушать разговор с Фаррой Таррино и Бет Шарп, но как только директор перешла к деталями, телефон снова сел.
В замешательстве Грей пролистала две страницы с каракулями. «И что мне теперь делать?»
Омар. Она нашла сообщение Иана О’Доннелла с его номером. Неужели Изабель махнула рукой на нашего доброго доктора и решила поразвлечься с этим чуваком?
Или Омар просто двоюродный брат? Или консультант в автосервисе?
Грей набрала номер таинственного человека.
Пошли гудки.
– Привет, – ответил мужской голос – Это Оз.
А Оз и Омар – это один и тот же человек?
– Оставьте сообщение.
Молчание, а затем:
– Почтовый ящик переполнен. До свидания.
Грей провела рукой по своей поникшей челке, а затем несколько по экрану телефона в поисках приложения «ОРО», которое разработали в «Рейдер Консалтинг». Автоматический считыватель номерных знаков. Любое время.
Везде и всегда – вы у нас на глазах.
От этого слогана Грей становилось не по себе, но приложением тем не менее она пользовалась.
Она установила автоматический трекер на черный «Рендж Ровер» с невадскими номерами (VGSKING) и красный «Ягуар» (тоже невадские номера – CAQTINLV). Если какая-то из этих машин появится в Лос-Анджелесе, то ей придет оповещение и фотография с автомобилем. Три недели назад она подумывала, что, может, «ОРО» не работает или машины продали и у них новые владельцы, но потом вдруг телефон зазвонил и она увидела оповещение. Джип заметили днем возле вокзала. И три следующих дня Грей приходили все новые оповещения. Из Санта-Моники, Вествуд-Виллидж и Калвер-Сити. А потом все стихло.
Но целых три дня джип кружил по Лос-Анджелесу.
В поисках Натали Диксон.
На каждом перекрестке, на каждом светофоре, к которому она направлялась, Грей бросала взгляд на английские дорогие автомобили. Иногда она опускала окно «Камри» и прислушивалась к басам, к невнятному тексту. Вот Карди Би. Вот Джей Зи. Вот звук ее тяжелого дыхания, его тоже было слышно. Но Ноториуз Биг ни у кого не играл.
Как всегда, она резко и без предупреждения сворачивала направо, раздражая водителей позади и заставляя «Камри» быть более маневренной, чем задумали конструкторы.
Но Грей было плевать, хвост ей совершенно не нужен. Что сказала Нэн? Женщины делают то, что должны делать, чтобы выжить. Все, что угодно, чтобы еще хоть день походить по Земле.
Так называемая «любовь» Иана… Милая и симпатичная, в состоянии вынести какие-то повреждения, но слишком уж много дождливых дней выпало на ее долю, она покрылась плесенью, деформировалась. Этакая бамбуковая любовь.
Грей поехала на юг по авеню Ла Бреа в сторону Болдуин-Хиллз. Из причудливого черного квартала наверху открывался вид на центр Лос-Анджелеса и на Тихий океан. Дома в районе внизу, первоначально прозванном «Джунглями», но не из-за расистских представлений какого-нибудь дедули, тоже выходили окнами на город и океан, если, конечно, не были заколочены или оклеены фольгой.
В этой части города было меньше пробок, чем в Вестсайде. Больше смуглых лиц. Больше девушек с африканскими косичками. Барбекю, баптисты, мексиканская кухня, бразильские бары. Больше «Макдоналдсов» и «Дель Такос», сцепившихся в борьбе между диабетом и гипертонией.
Изабель Линкольн жила ближе к более красивому району. Серо-белые кондоминиумы на Дон Лоренцо Драйв находились напротив тропы для хайкинга. Удивительно, почему это такая «белая девушка» живет в таком цветном районе.
Грей припарковалась к югу от поста охраны.
Приехала на пятнадцать минут раньше.
Телефон зазвонил. Писал Иан.
Встретились с ее коллегами?
Да, но если я сейчас вам все расскажу, о чем мы будем говорить при встрече?
Он отправил улыбающийся смайлик.
Увидимся в квартире Из в пять. Ее не так-то просто найти. Поаккуратнее там, район маргинальный.
Знавала Грей таких «продвинутых» ребят, для которых все черные районы – «маргинальные». Это ведь тоже своего рода расизм и общение с такими мужчинами – вечная необходимость терпеть эту молчаливую враждебность. Секс, правда, с ними восхитительный.
И вот опять.
Она нашла профиль Изабель Линкольн в «Фейсбуке». Пропавшей женщине нравились мемы «Сохраняйте спокойствие», котики, баскетбольная команда «Юкла Брюинз», сериал «Друзья» и булочки «Синнабон».
Последняя фотография, размещенная 20 мая, – групповая. Изабель и ее друзья тесно прижимаются друг к другу. Изабель стояла сзади, глаза ее скрывали тени. Если тяжело, хорошо, когда вокруг тебя твои девчонки.
17 мая. Рыжий кот по кличке Моррис развалился в корзине для белья. В комментариях – грустные смайлики, «Покойся с миром» и «Как жаль, Иззи». От Иана О’Доннелла – ничего.
6 апреля. Компания друзей, дегустация вин. В бокалах – красное, белое и игристое. Изабель, которой в кадре нет, вероятно, фотографировала. Если жизнь преподносит одни лимоны – пейте вино.
Семейное положение – отсутствует. И ни одной фотографии Иана О’Доннелла. А его профиль, напротив, полон любви – в основном к себе и к Кенни Джи.
Последний пост: фотография, на которой он выступает в Калифорнийском фонде, говорит, что надо создавать как можно больше благополучных районов. А вот они с Изабель на концерте Адель. Иан и Кенни Джи на парусной лодке, в кабриолете «Порше», на другой фотографии – вместе едят мороженое. Была фотография рекламного щита медицинского центра Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе с изображением Иана.
Простой поиск в интернете дал почти пять миллионов результатов по запросу «Изабель Линкольн», но только две из них имели отношение к Калифорнийскому университету. И очевидно, что только они могли иметь отношение к пропавшей женщине, которую Грей надо найти. Она просмотрела список друзей и родственников Изабель и выбрала контакт «Ти». В СМС она пояснила, что занимается делом Изабель и что хотела бы поговорить с Ти как можно скорее.
Ти не отвечала.
Грей вылезла из «Тойоты», чтобы размять ноги. Солнце все еще обжигало деревья и склоны холмов, и по спине Грей струился пот. Она чувствовала вкус воздуха – молотый черный перец и древесная стружка. Чтобы размяться, она прошлась ко входу в кондоминиум.
Крыльцо Изабель Линкольн находилось всего в нескольких футах от ворот. Не было ни груды газет, ни пожухлых листьев, занесенных ветром на коврик перед дверью… А вот въездные ворота с неповоротливым замком скрипели от легкого дуновения ветерка. И открываются запросто… Грей проскользнула в ворота и потянула их на себя, пока не услышала щелчок замка. Не хотелось бы, чтобы злоумышленники пробрались внутрь и создали проблемы. Она подошла к крыльцу Изабель, будто пришла сюда по делу, затем постучала в дверь, потому что была вежлива и, возможно, пропавшая женщина не пропала, а сидела на диване с бутылкой пино нуар и пачкой шоколадного печенья, смотрела сериал, скрывая ото всех, что вообще-то она чернокожая.
– Дома никого нет, – пожилая женщина с широким веснушчатым лицом, как у правозащитницы Майи Анжелу, и в цветочном старушечьем домашнем халате, стояла в открытом дверном проеме через проход, который она делила с Изабель Линкольн. Из гостиной звучал голос судьи Джуди.
«Поймали», – вздрогнула Грей, но затем улыбнулась.
– Здравствуйте! Меня зовут Майя, я подруга Иззи.
Она кивнула в сторону двери.
– Она должна скоро вернуться. Завтра у нее день рождения, и мы планируем устроить сюрприз.
Старуха усмехнулась, и ее затуманенные глаза блеснули.
– Рада слышать, что с ней все в порядке. Она обычно не уезжает так надолго, всего неделю или две, но на этот раз…
– Как вас…
– Беатрис Томпкинс.
– Приятно познакомиться.
Грей склонила голову.
– Да, мы все были застигнуты врасплох, когда она уехала в последний раз. Тем более уезжала она расстроенной.
– Да, я знаю, когда она и этот ее доктор ссорятся, – сказала Беатрис Томпкинс. – Иногда слышу, как они кричат. Кажется, будто там кого-то режут. Но потом, на следующий день, он выходит из квартиры как ни в чем не бывало. Все с гуся вода. Никогда не говорила с ним больше двух минут, но он тот еще тип. Уж я-то знаю.
Грей закатила глаза с притворным раздражением.
– Мы тоже его не слишком любим. Надеемся, что она наконец-то с ним расстанется.
Она подошла к старухе и увидела гостиную: диван, кресло, покрытое разноцветными вязаными одеялами, и современный телевизор с громкостью, вывернутой до максимума.
– Что ж, в то утро она вышла с чемоданом и след ее простыл, – Беатрис Томпкинс подняла руки, как Супермен в полете, – слиняла. Села в машину…
– В свою машину?
– Нет. Ее машина все еще припаркована здесь.
Женщина кивнула налево.
– Так когда же она села в машину?
– В прошлый понедельник. День памяти. Она села в черный грузовик, а не в машину, и полетела.
Снова Супермен.
Грей спросила:
– С ней была собака Иана?
– Собака? Я не видела. Да он вроде и не любит псов. А вот с Изабель он точно обращался так, будто она собака.
– Да нет, к своей собаке он относится совсем по-другому. Кенни Джи…
– Какой еще Кенни?
– Кенни Джи. Как саксофонист. Знаете, такой с кудрявыми волосами. Прямо как у этого пса.
Старушка хмыкнула.
– Я начала беспокоиться за Изабель, только когда пришла полиция. Задавали мне вопросы. Но если ты здесь, и она должна скоро быть дома, значит, беспокоиться не о чем.
– О чем спрашивали копы?
– Ой… О ней – ничего.
Она наклонила голову и прищурилась, глядя вдаль.
– Спрашивали о ком-то по имени… Ох… Вспомнить бы… Лиза, кажется. Спросили, живет ли у нас здесь некая Лиза. Спросили, не слоняются ли вокруг дома подозрительные люди. Я сказала им, что не знаю Лизы и к дому никто не подходит – нужен код от домофона или ключ.
А Грей вошла без ключа, и кода она не знала.
– Нет, вру, – сказала старушка. – Был какой-то парень. Скорее, великан, а не парень, он все стучал в ворота. Однажды кто-то впустил его, и он постучал в дверь Изабель. Ко мне тоже стучал, но я ему не открыла.
– Черный парень? Или белый?
– Опять вру, – сказала миссис Томпкинс. – Было двое мужчин. Один черный – он приходил в прошлом месяце. А потом был белый. Похож на итальянца. Он начал приходить на прошлой неделе. Я ему тоже не открыла.
– Что ж, Изабель должна вернуться домой завтра, но сейчас она очень непредсказуема.
Грей сузила глаза.
– А вы видели человека за рулем черного грузовика?
Беатрис Томпкинс поджала губы.
– Нет. Солнце стояло высоко. Из-за тени ничего не видела. Но я никогда раньше не видела этого грузовика. Другие машины – да, но не этот грузовик. Такая уродливая штуковина с большими колесами, металлическими решетками и громким двигателем, который, когда включен, рычит на всю округу – ра-та-та-та. Он уже уехал, а я его все равно слышала.
Грей оглянулась на входную дверь Изабель.
– Не вижу бутылок с водой или газет. Кто-то из ее друзей…
Беатрис Томпкинс засмеялась.
– Сюда больше никто не заходил. По крайней мере, я не припоминаю. У меня есть ключ от ее дома, поэтому я все вносила внутрь. Иногда я приглядывала за Моррисом. Знаешь, кормила его, чистила лоток, составляла компанию, когда ее не было в городе.
– Бедный котик, – сказала Грей. – Она его любила.
– Да, правда. Я могу впустить тебя, если нужно. Через несколько дней после отъезда она оставила записку на моей машине. Сказала, что ты придешь забрать почту и ключ.
Грей напряглась.
– Да?
Но старушка уже вернулась в свою квартиру.
– Долго же ты не приходила. Подожди-ка.
Страх охватил сердце Грей. Она сказала, что ты придешь. Что это значит? Она? Кто она? Ты? Кто ты?
– Я нашла ключ, – крикнула Беатрис Томпкинс.
В ворота вошел мужчина с короткой стрижкой. На нем была армейская форма и чистые ботинки. В ширину – как полузащитник, он был на несколько дюймов выше Грей – футов шесть.
– Могу вам чем-нибудь помочь? – спросил он.
– Кевин, – позвала старушка, – это ты?
Он не сводил глаз с Грей и крикнул:
– Да, мама. Это я.
Грей протянула руку:
– Здравствуйте. Майя. – Она указала на дверь Изабель. – Подруга Изабель.
Эта ложь сделала Грей жизнерадостной и легкой, как воздушный шар. До сих пор ложь была ее любимой частью работы. Старушка вернулась к подъезду с тремя ключами на розовой ленте. Сыну она сказала:
– Как дела, дорогой?
Кевин поцеловал маму в макушку снежной головы.
– Мама, тебе следует отдохнуть.
Она махнула рукой.
– Как ты думаешь, чем я весь день занималась?
Он нахмурился.
– То, что бедро зажило, еще не значит…
– Тихо-тихо.
Она коснулась груди солдата, затем повернулась к Грей.
– Я впущу тебя.
Кевин посмотрел на Грей и покачал головой. Желудок у Грей дрогнул, ее открытый рот захлопнулся и снова открылся, чтобы сказать:
– Все в порядке, миссис Томпкинс. В самом деле. Кевин прав – вам нужно отдыхать.
Ее телефон покачнулся в руке, и она взглянула на экран. Ти!
– Точно? – спросила миссис Томпкинс.
Грей встретилась взглядом с Кевином – твердым, темным, решительным – и снова взглянула на телефон.
– Точно.
Она успокаивающе улыбнулась старухе.
– Большое спасибо за помощь Иззи. Вы невероятно добры.
– С нетерпением жду встречи с ней, – сказала Беатрис Томпкинс.
– Может, она пообедает с моим Кевином. Он в армии пятнадцать лет. Теперь он сержант. Ему нравится рыбалка и фотография, и он самый щедрый мужчина, которого я знаю. И он тоже красивый.
Кевин почти улыбнулся.
– Хватит, мама.
Грей он сказал:
– Приятно познакомиться, Майя.
Грей поспешила обратно к машине, молясь, чтобы сообщение Ти Кристофер приблизило ее на шаг ближе к Изабель Линкольн.
Вернувшись в «Камри», Грей прочитала сообщение от Ти Кристофер.
Вас нанял Иан? Мне нечего рассказать.
Разочарование, гнев, недоверие – все чувства заключены в этих шести словах.
Я не хочу, чтобы она возвращалась. Если вы с ним встречались, то понимаете, что он за тип.
Они встречались, и теперь Грей хотелось поехать обратно в университет и крикнуть Иану О’Доннеллу в лицо: «Да оставь ты ее в покое!» Все это дело – такое несправедливое, такое ненужное, и теперь Грей злилась, что Ник вообще ей его поручил.
Я сказала ей, что надо жить дальше, а теперь он хочет, чтобы она вернулась. А я не хочу, так что Я С ВАМИ РАЗГОВАРИВАТЬ НЕ БУДУ. Храни вас господь.
Грей засмеялась – храни вас господь. Напряжение в плечах немного прошло. Если Иан и правда агрессивен и издевался над Изабель, как предполагает Бет, то Ти, вероятно, – раздосадованная лучшая подруга, которая не ложилась спать поздно ночью, утешая обезумевшую Изабель. Ти, наверное, говорила, что сделает для Иззи все. Надо только уехать. Нельзя позволять Иану так с собой обращаться. Слова, которые все неравнодушные друзья говорят от отчаяния. Слова, которые в конечном итоге остались без внимания. Что они говорили? Ну например:
Давно пора было от него уйти.
Только послушай себя!
Да что это за жизнь вообще?
Но что есть слова? Просто отдельные элементы речи, используемые с другими элементами, чтобы составить предложение и сформировать мысль. Слова ускользают – точно воздух.
Грей замерла на мгновение, прежде чем ответить. Ее пальцы зависли над клавиатурой телефона. Ей снова стало жарко, и она наблюдала, как ястреб кружит по небу, ждала, пока пульс замедлится.
Три минуты, три вопроса. И вы больше никогда обо мне не услышите.
Возле дома Кевин толкал мусорное ведро к обочине. Одетый в камуфляж, он выглядел, как герой, сильный, как Америка еще в период своего расцвета. Как Америка до Второй мировой, до гимна, урана, стены, измен и порнозвезд.
Еще одно сообщение с неизвестного номера. Грей читала слова – отдельные элементы, такие же ускользающие, как и воздух. От этих слов перехватывало дыхание. Слова кричали с семидюймового экрана…
Пожалуйста, не ищите меня!
Для пропавшей женщины нетипично давать о себе знать с помощью сообщений. Не нужно быть полицейским, чтобы знать, что пропавшие женщины обычно дают о себе знать, когда находят их бедренные кости и вырванные ногти, забитые кожей их убийц. Но только не Изабель Линкольн. Она оказалась уникальной. И теперь у Грей есть доказательство, что Изабель Линкольн жива! Волнение охватило ее – она переписывалась со своей целью! И произошло это в первый же день расследования! Сообщение отправлено с телефона с кодом 702. Это Лас-Вегас.
Обещаю, искать тебя я не буду, но для начала ты должна мне помочь.
День на западе угасал, и уходящее солнце окрашивало небо в карнавально-розовый. В «Камри» было жарко, пахло вчерашним гамбургером и остывшей картошкой фри. Грей сохранила номер с кодом 702 в списке контактов «Дело Линкольн», затем отправила сообщение Клариссе, ее коллеге из «Рейдер Консалтинг»: «Пожалуйста, проверь хорошенько этот номер как можно скорее, где зарегистрирован, IP, что угодно. Спасибо!»
И как отреагирует Изабель Линкольн? Пропавшая женщина Грей не нанимала, Грей нанял ее парень-придурок. Так что? Как Изабель нашла номер Грей, который она создала всего несколько часов назад в «Бернере»? Номер попал к ней от Ти?
Кевин Томпкинс выкинул мусор, расставил мусорные баки у обочины и теперь собирал мусор с тротуара. Он что, в увольнении? И хотел ли он сам пойти на свидание с Изабель? Мама его явно была в этом заинтересована. Телефон Грей завибрировал.
Как ты поможешь?
Это Изабель!
Будет проще, если я позвоню.
Грей задаст три вопроса. Изабель ответит.
Ее телефон снова зазвонил.
Сообщение и селфи от Хэнка Векслера, того сексуального бармена из ресторана Сэма Хосе. Он держал в руках клубничную «Маргариту».
Тебе полагается эта «Маргарита». И еще кое-что…
Его яркие голубые глаза казались серебряными, как у Носферату. В животе у Грей что-то подскочило, и температура в «Тойоте» стала, как на Юпитере. Затем написала Изабель:
Не хочу звонить. Меня могут выследить. Вы не понимаете!!! Он убьет меня, если я вернусь. Пожалуйста, оставьте это дело!
Я все прекрасно понимаю.
Грей могла бы выступать на «ТэдТокс» на тему «Жизнь – отстой».
Она коснулась значка телефона рядом с именем Изабель. Пошел звонок. Не сбрасывай, только не сбрасывай. Дыхание у Грей участилось, пока она держала пульсирующий мобильник у уха.
Я не буду с тобой разговаривать.
Хорошо, – написала Грей, – пусть тогда Ти встретится со мной.
Нет ответа.
Изабель Линкольн нырнула обратно в свой бункер.
Миссис Диксон всегда была крошечной. В детстве она не доедала и всегда выглядела голодной, будто еда попадала к ней в рот только по праздникам. Стоя рядом с Шоном – настоящим здоровяком, – она казалось бабочкой.
Ей нравились его руки. Нравились эти красивые длинные загорелые пальцы, которые он когда-то ломал, когда служил. Крепкие руки.
Они зарегистрировались в отеле и поднялись в люкс с джакузи на двенадцатом этаже в отеле «Белладжио», затем посмотрели знаменитое шоу фонтанов прямо из окна своей гостиной, а затем пошли по магазинам – «Армани», «Шанель» и «Гуччи» на Виа Белладжио. В «Картье» он купил ей бриллиантовую сережку в нос.
– Черт побери, – Шон поглядел на купленный ей камень, – какая же ты классная, детка.
Идеальные выходные в честь годовщины первого года совместной жизни. Отдых, которому позавидовали бы все друзья… если бы они о нем только знали.
Когда солнце над Городом грехов село, они пошли ужинать в «Ле Цирк», и он поднял за нее бокал:
– Ты моя жизнь.
Небо окрасилось в розовый, красный и синий, какой бывает в пустыне. Его любовь была поразительной. Раскаленная добела, сияющая. Он так ее любил, что миссис Диксон закрывала глаза и отворачивалась.
Ты все заслужила. После всего, что было… Заслужила. Заслужила такого мужчину. И такое счастье. Бутылка вина за двести долларов. Ризотто с лобстером. Выше нос. Ты все это заслужила.
От счастья у нее кружилась голова, как она кружится в чашечках в «Диснейленде». Теперь она знала, что это такое, ведь Шон свозил ее в это царство волшебства. Первый раз в ее жизни. И ей нравилось это чувство – в «Диснейленде» ничто не могло ей навредить. Ее любили, и ей это нравилось. В прошлом году любовь Шона взорвалась, как бомба. Как шрапнель, его любовь ранила – причем в самые слабые места. Но она этого не боялась.
Она думала, что из-за ее обручального кольца с бриллиантом (три карата, огранка «Принцесса», с двумя камешками поменьше с обеих сторон, обошлось в две зарплаты, как ей сказали) у других девушек из глаз искры летели. Но топать ногами с пеной у рта эти гиены на шпильках начинали, глядя не на него, а на простенький платиновый браслет. Она ухватила удачу за хвост (платиновый хвост) и, черт возьми, будет праздновать.
И этот праздник – их с Шоном дело. А уж он постарался в их особенный день. Хотя, конечно, жизнь в Лас-Вегасе потеряла свой блеск. Слишком уж шумно в этом городе. Мировой сортир, куда все приезжают справить нужду и ведут себя, как свиньи.
Но сегодня она сыграет.
Миссис Шон Диксон.
Целый год она носит его фамилию. Целый год она полирует свой платиновый браслет, который при определенном свете напоминает морскую пену. Целый год она носит дизайнерскую одежду и водит «Ягуар». Не жизнь, а мечта.
После обеда мистер и миссис Диксон вызвали такси и поехали потанцевать в клуб «Рио», где этой ночью проходило мероприятие одного из клиентов Шона. Натанцевавшись, она заняла место за столом, где играли в блек-джек. Минимальная ставка – двадцать пять долларов. Ей не нравилось играть с такой высокой ставкой, но Шону нужно было поддерживать репутацию.
Пятидолларовая фигня не для его жены. Его жены.
Сам он паршиво играл в блек-джек (утверждал, что это скучнейшая игра, где все зависит от случая, а не от умений игрока), но стоял позади ее стула и наблюдал.
Дилер положил перед миниатюрной леди в красно-черном платье «Бетси» шестерку бубен и четверку пик. У других игроков тоже были младшие карты, а значит, тузы, короли, дамы и валеты пойдут дальше.
Богатому краснолицему техасцу справа от нее не повезло: у него – бубновая десятка и трефовая тройка. Так что он удвоил ставку миссис Диксон. На эту десятку дилер уложил трефовый туз. Двадцать одно! Все – кроме Шона – кричали и хлопали.
Техасец похлопал ее по руке своей пухлой ладонью, затем сжал ее ладонь.
– Забирай деньги, дорогая.
Двести пятьдесят долларов. Деньги она оставила себе. Ее охватил трепет. Как будто она выпила слишком много вина.
Шон впился в нее взглядом. Не поздравил. Не сказал ей ни слова. Он шел перед ней. Не придержал дверь. Он был зол. Они вернулись в клуб «Рио», и Шон танцевал со стриптизершей Чайной – знал ее с давних времен. Он накупил анисовых коктейлей – это был первый раз, когда они пошли отдыхать, а на следующий день не нужно было на работу. Он нашел все причины не возвращаться к их столу и не разделить с ней бутылку «Моэта».
Играла песня Принца – их песня, а Шон остался на другом конце клуба, шутя с какой-то девицей, которая сутулилась и еле держалась на каблуках. Однако его тихий гнев лучше, чем громкий. Не то чтобы он ударил ее или что-то в этом роде. Но иногда казалось, что он вполне на такое способен.
Ручки! Мне нужны ручки!
Грей порылась в бардачке «Камри» и обнаружила две новые шариковые ручки. Она сделала пару росчерков на странице в папке – пишут хорошо. Затем опустила окно машины и принюхалась: пахло эвкалиптом и скунсами. Дерьмом не попахивало – О’Доннелл еще не приехал.
Однако тут же она заприметила темно-серый «Порше», который мчался в ее направлении. Кабриолет свернул на парковочное место, ближайшее к воротам. Светловолосый мужчина за рулем из машины не вылезал. Грей тоже не торопилась. Иан О’Доннелл поднес телефон к уху. Грей взяла свой телефон – полностью заряженный – и нацелила его в сторону Иана.
– Просто не обращай на него внимания, – говорил Иан. – Ты ничего не должна ему отвечать.
Он засмеялся тем громким смехом, которым мужчины смеются, когда говорят по телефону с женщинами. Очень громко. Компенсируют, чтобы в их искренность можно было поверить, ведь лица по телефону не видно.
– Ты ведешь себя так, будто не видела меня весь день, – продолжал Иан. – Нет… Ну, она такая… Я знаю… Теперь я приехал… Я знаю, что это недешево, но мне нужно ее найти… Ха!.. Может она сменила пол или… Ее имя… Точно, да!
Он снова засмеялся, потом посмотрел на часы.
– Опять ты про «шоколадную фабрику»… Потому что я ненавижу, когда ты несешь этот расистский бред… Не могу поверить, что ты ревнуешь… Не в моем вкусе, нет… Она не в моем вкусе… Ну, я бы не сказал, что она толстая…
Иан говорил о Грей.
– Она… пухленькая, как эта… Из «Американского идола»… Дженнифер… Да-да, она!.. Ха!.. Нет, ты моя… Я серьезно.
Он щелкнул козырьком зеркала и выковырял что-то, застрявшее между его передних зубов.
– Да, согласен… Пора идти… Она приедет… Позвоню тебе потом… Хорошо… Я тебя тоже.
Грей взглянула на отметку хронометража на телефоне. 0:00. Черт. Забыла нажать большую красную кнопку «Запись».
Иан О’Доннелл вылез из «Порше». Он все еще был в синей форме хирурга – магнит для некоторых женщин. Бросил взгляд на улицу и посмотрел на часы. Что-то пробормотал, затем покачал головой, разочарованный пухлой трансгендершей и частным сыщиком по совместительству, похожей на эту девчонку из шоу по телеку. У калитки он набрал код доступа, а затем исчез в тени.
Грей прошептала: «Веди себя хорошо», затем схватила папку.
Снаружи кусался прохладный ветерок. Сладкий поцелуй после этого ужасного жаркого дня. Телефон завибрировал, когда она переходила улицу. Писал Иан.
Где вы? Жду вас уже десять минут.
Врешь.
Я жду вас уже пятнадцать.
Победим большую ложь большей правдой.
Иан вернулся к воротам.
– Надо было написать мне.
Всегда кто-то виноват. Он привел ее к той же синей двери, которую она обнаружила несколько минут назад. Без его помощи.
– Вы очень долго просидели в машине. Это опасно. Район тут так себе.
Эвкалипты раскачивались на ветру. Никакого мусора, битого стекла или машин со снятыми покрышками у бордюров. Темнокожие миллениалы расхаживают в одежде для йоги, в ушах – наушники-затычки. Кто-то бегал трусцой, другие катаются компаниями на велосипедах. Опасно!
– Вы уже поговорили с Ти? – спросил Иан.
– Пока только переписывались, но уже могу сказать, что о вас у нее вполне сложившееся мнение.
Грей помолчала, затем спросила:
– Вы не знаете, Изабель уехала на своей машине?
– Нет, ее машина за домом.
Красная «Хонда Прелюд» стояла в гараже, запертая и пыльная.
– У вас есть ключи? – спросила Грей.
– Нет.
Когда они подошли к входной двери, Грей спросила:
– Интересно, а как она тогда уехала?
– Может, вызвала «Убер»? А может, Ти подвезла. Не знаю.
Он вставил ключ в замок и толкнул синюю дверь. Навстречу им устремился прохладный воздух с запахом ванили. Иан щелкнул выключателем.
– Она все еще платит за счетчики? – спросила Грей.
– Нет, это я все еще плачу за ее счетчики. Говорю же: я хороший парень.
Его брови приподнялись, пока он глядел, как Грей делает пометки в блокноте.
– Вы обзавелись ручкой. Отличная работа!
Грей покраснела, затем крупно написала: «Козел».
В маленькой гостиной лежал дешевый серый ковер, стояла деревянная мебель, деревянный шкаф, на полу – белая плитка. Кушетка черничного цвета казалась жесткой и не сочеталась ни с чем в комнате. Даже с оранжево-желтым покрывалом на подушках.
Кухня сверкала чистотой, но пахло здесь хлоркой и бананами, лежавшими на столе. Они почернели и так сморщились, что над ними даже не кружили мошки.
– Не знаете, она не получала никаких травм перед отъездом? – спросила Грей. – Вроде порезов, синяков, растяжений или чего-то еще?
Иан покачал головой.
– По вашему мнению – медицинскому, личному, – она была… склонна к самоубийству?
Он закатил глаза.
– Ти придумала эту историю, что Из закинулась таблетками, прежде чем уехать.
– Когда это было?
– В пятницу вечером перед Днем памяти. Неважно. Это неправда. Никому не станет лучше после молитвы и горсти обезболивающего. Я сказал Ти, чтобы она врала лучше, особенно о таком. То есть Изабель приняла кучу таблеток и через два дня у нее хватило сил уехать из Лос-Анджелеса? И все это без медицинского вмешательства? Бред. Так не бывает.
Стоя так близко, Грей могла получше изучить лицо Иана. Никаких следов женских ногтей, никаких царапин. Никаких почти заживших синяков под глазами. На губах нет порезов. Он прекрасно выглядел, и кожа его была прекрасна.
– Квартирка крохотная, да? – спросил Иан. – Вроде два этажа, а все равно тесно.
– Неплохо, если живешь один.
– В гробу тоже все по одному.
На кушетке валялась книга с ребусами. Пачка ментоловых конфеток лежала на кофейном столике рядом с пустой пепельницей. Зажигалки рядом нет. Как и спичек.
– Она курит? – спросила Грей.
– Иногда, – Иан засунул руки под мышки.
– Завтра ведь день рождения, – сказала Грей.
– У кого?
Грей снова посмотрела на него.
Лицо ничего не выражало. Бровью даже не повел. И не пытаясь понять, что бы это могло значить, Грей сказала:
– Ни у кого.
Затем вздохнула. Стало жаль эту Изабель Линкольн.
Стена вдоль лестницы была увешана фотографиями Изабель и Иана в счастливые времена. Вот они целуются перед Эйфелевой башней. Обнимаются в бирюзовых водах Карибского моря.
– Я оплачивал все эти небольшие поездки, – сказал Иан, – планировал еще много чего. Хотел показать ей мир за пределами Лос-Анджелеса, за пределами Америки. Хотел быть ее гидом по жизни. Хотел быть с ней, когда она впервые увидит Тадж-Махал или попробует настоящую итальянскую пиццу с яйцом. Я относился к ней как к принцессе, а она вот как мне отплатила.
Но почему-то от этих фотографий в Париже и Сен-Мартене Грей подташнивало. И приторные слова Иана теперь вовсю лились ей в глотку. Раньше она бы никогда такое не проглотила, но, стараясь «вести себя хорошо», промолчала и грустно улыбнулась.
– В Центре выпускников мне сказали, что вы с Изабель должны были уехать на День памяти. Но вы не приехали. Поэтому она приняла таблетки?
Иан поежился.
– Ну, опять же не думаю, что она приняла те таблетки.
– Вы не упомянули об этой поездке.
– Вы не спрашивали.
– Так что случилось?
Он покраснел.
– Мне пришлось работать, а ей это не понравилось. Ей нравилось встречаться с врачом, при этом работу мою она ненавидела. Это Лос-Анджелес, здесь много сердечников. Иногда нужно остаться и помочь, даже когда у меня выходные. Если бы ей потребовался кардиолог, она бы вряд ли захотела услышать: «О, доктор в отпуске, мисс, придется подождать. Но если вы не против, кардиостимулятор вам вставит вот этот второкурсник». Я так не думаю.
– Понимаю.
И на этот раз она и правда поняла. К кардиологу она никогда не обращалась, но врачи из «скорой» много раз накладывали ей швы. И она никогда не думала об их женах, детях или отложенных поездках на Борнео. Никогда.
Ступеньки заскрипели, когда Грей и Иан поднимались на второй этаж.
– По словам ее коллег, – сказала она Иану через плечо, – вы хотели сделать Изабель предложение в те выходные.
– Предложение? Свадьба?
Грей кивнула.
Он засмеялся, и смех его был таким же искренним и настоящим, как сухое молоко.
– Она вечно ждала, что я буду следовать сценарию, прописанному в ее голове. Как мы будем отмечать годовщины каждый месяц. Наша помолвка. Как я должен сделать предложение и где. Честно говоря, я устал от ее микроменеджмента. Решил, что с меня хватит и я сделаю предложение, когда захочу. Думал, четвертого июля, в нашу годовщину. Но, конечно, к тому времени она уже пропала.
Они дошли до комнаты для гостей, которая была почти пустой, если не считать пары потрепанных кроссовок и большой груды одежды на ковре. Жалюзи закрыты. В комнате пахло потом, немытым телом и грязным бельем.
Грей и Иан вошли в спальню. Повсюду валялись книги, ручки и блокноты. Простыни на большой кровати обвивались вокруг пустой спортивной сумки. Из-под постельного белья торчал толстый вибратор цвета фуксии. На прикроватной тумбочке и в комоде валялись тени для век, тушь и тюбики с губной помадой. На DVD-плеере стояли две коробки из-под красок для волос «Лореаль».
– Она недавно покрасила волосы? – спросила Грей. – В анкете указано, что волосы у нее темные, золотисто-коричневые.
Иан не ответил. Он смотрел на вибратор.
Грей откашлялась и спросила, на этот раз громче:
– Она красила волосы?
– Я не знаю.
Краска для волос – черный сапфир. Одна упаковка нераспечатана, другая – пуста.
В ванной комнате слив был окрашен в черный оттенок.
Грей сфотографировала ванну и сделала несколько крупных планов грязной канализации.
– Она, наверное, покрасила волосы.
Иан указал на «Эппл Уотч» в тонкой белой коробке.
– Оставила. Я выложил кучу денег за эту штуку.
Изабель следовала первому правилу исчезновения: не привязывайся ни к чему, что нельзя оставить за пять секунд. Она, черт возьми, не хотела, чтобы ее отслеживал причудливый маячок на запястье.
Вещей доктора как будто не наблюдалось.
– Вы когда-нибудь здесь ночевали? – спросила Грей, пытаясь не обращать внимания, что ей захотелось в туалет.
– Конечно.
Его телефон зажужжал, и он посмотрел на экран.
– Это из больницы. Надо ответить.
Он направился к двери, затем снова посмотрел на нее.
– Ничего не берите. Я не хочу, чтобы она злилась на меня, когда вернется.
– Так вы думаете, она вернется?
– Да, как только она поймет, что ведет себя глупо, она вернется.
Иан ткнул пальцем в Грей.
– Мне нужно, чтобы вы помогли ей побыстрее это осознать.
Грей показала два больших пальца, поднятых вверх, а когда он отвернулся – средний. Она открыла верхний ящик комода. Трусики и бюстгальтеры любого оттенка. Что-то еще мерцало под грудой нижнего белья, но она не стала трогать и вместо этого сделала быстрый снимок. Во втором ящике она нашла футболки и штаны для йоги. Ничего особенного.
Над комодом висели фотографии в рамках. Та же фотография Изабель с двойниками Лу Ролза и Клер Хакстейбл, и фотография женщин в лыжном снаряжении, за которыми мерцает белый снег.
Не было ни брызг крови, ни порванных занавесок, безвольно свисающих, словно истощенный труп женщины. Грей не слышала криков в этой комнате, но страх все еще скручивался в ее животе. Почему?
В шкафу не было туфель с красной подошвой, зато было много туфель на каблуках, кроссовок и сандалий, которые стоили меньше билета на концерт. Грей порылась в темноте, пока ее пальцы не нашли что-то твердое, квадратное и холодное.
– Что это? – прошептала она.
– Извините, – сказал Иан, лицо его покраснело. – Мне нужно ехать.
Грей встала, затем спросила:
– Не возражаете, если я…
Она указала на туалет.
Иан скривился.
– А что, очень надо? Я имею в виду… Конечно.
Она покраснела, но все равно быстро прошла в ванную. Управившись менее чем за две минуты, она вернулась в спальню Изабель.
Иан ждал ее, скрестив руки на груди.
– Итак, – сказала Грей, – быстрый вопрос: была ли Изабель раньше замужем? Или помолвлена?
– Нет. Но у нее были плохие отношения. До этого она встречалась с ребятами куда хуже меня.
С акульей улыбкой Грей сказала:
– Коллеги из Центра выпускников сказали, что это вы плохой.
Он взмахнул рукой.
– Меня не волнует, что они думают. У меня в жизни есть дела поважнее, чем беспокоиться об этих стервах.
– А с кем она была до вас. Кто эти ребята хуже вас? Знаете их имена?
Он фыркнул.
– Зачем мне их имена?
– Вам никогда не было любопытно? Она никогда не жаловалась на бывшего Майкла, который брился и никогда не мыл после себя раковину? Или Пол, который стриг ногти на ногах в постели?
Иан снова фыркнул.
– Извините, меня такое не интересует.
Грей и Иан спустились по лестнице и направились на кухню. На этот раз она заметила наполовину заполненную кружку, стоящую возле плиты – внутри виднелись следы высохшего кофе. На блюдце лежал бублик, покрытый сливочным сыром.
Неужели Изабель уехала в тот понедельник совсем внезапно?
Не может быть. Миссис Томпкинс упомянула, что Изабель несла с собой чемодан. У нее было достаточно времени, чтобы собраться. И покрасить волосы.
На стойке для завтрака лежал пустой блокнот. На дверце духовки не было пятнышек засохшей крови. Никаких осколков битого стекла или керамики на кафельном полу. Под вентиляционным отверстием холодильника нет клочков вырванных волос.
– Моррис, – сказала Грей, – от чего он умер?
– Он что-то съел.
– Отравился?
– Без понятия.
Грей покосилась на него.
Иан уставился на Грей.
– Что? Теперь я виновен в смерти кошки? Я его и не видел никогда. Он всегда прятался, когда я приходил. Из ни разу не просила меня присмотреть за ним.
Дрожащим пальцем он ткнул в сторону квартиры миссис Томпкинс.
– Вы общались с этой старухой и ни слова мне не сказали?
Прежде чем Грей успела ответить, Иан резко отвернулся.
– Великолепно. А теперь я кошачий убийца. Она крадет мою собаку, а злодей я. Да она никогда и не заботилась о Кенни Джи.
– Она присматривала за ним? Из-за вашего графика?
– Я вас умоляю. У Кенни Джи большую часть времени была собачья няня. У Изабель семь пятниц на неделе, она могла забыть приехать. На нее нельзя положиться. Да, она время от времени помогала. Вот почему он был у нее в тот понедельник – она забрала его от няни тем утром, около десяти. А Ти вечно врет, лгунья, знайте это. Она настолько увлечена мифом о святой Изабель, что даже думать не может. Мой совет: на веру из того, что она говорит, можно принимать только процентов десять.
Он покачал головой и добавил:
– Не убивал я этого кота, понятно?
– Хорошо. Возможно, мне придется вернуться сюда, чтобы еще кое-что посмотреть.
Иан побледнел.
– Ник сказал, что мы закончим завтра или самое позднее в субботу.
– Может быть. Я делаю все возможное.
Он провел руками по лицу.
– Я постараюсь найти время впустить вас, но у меня пациенты.
У калитки он сказал:
– И да, завтра день рождения Изабель. Я знаю. Вы просто поймали меня врасплох, и я не сообразил. Но вы-то, конечно, все истолковали по-своему.
Грей снова улыбнулась своей синтетической улыбкой:
– Спасибо, что нашли время, чтобы провести меня. Я знаю, что вы невероятно заняты. Что еще мне нужно знать? Есть какие-нибудь важные секреты, которые могли бы объяснить ее исчезновение? Может, у вас была другая? Или у нее имелся любовник?
Доктор покачал головой.
– Кроме того парня Омара? Нет, никого.
Грей не сводила с него глаз.
А как насчет Большого секрета? Или, может, интрижка с горячей медсестрой? Что вы на самом деле делали в пятницу вечером в выходные, в День памяти?
Иан О’Доннелл снова сел в свой «Порше». Не кивнув и не помахав Грей на прощание, он поехал вниз с холма.
Когда Грей вернулась в «Камри», то поняла, что ей нужно получше осмотреть квартиру Изабель Линкольн. Что-то было в этом пустом блокноте на стойке за завтраком. И что-то было в этом крошечном ключике, спрятанном под нижним бельем. И этот твердый металлический ящик на полу в самом темном уголке туалета Изабель…
Повсюду таились большие секреты.
Перед тем как приняться за тако, «Маргариты» и горячих еврейских барменов, Грей нужно было еще раз заехать в офис. И как только она плюхнулась обратно за свой стол, в ее кабинет вошел Доминик Рейдер. В руках он держал бумажную тарелку с кусочками пиццы пепперони.
– Наконец-то, – сказала она, – визит большого босса.
Она подняла очки на макушку, затем потянула за рубашку, заботясь теперь о небольших промежутках между петлями для пуговиц.
– Вижу, ты хорошо устроилась, – сказал он. – Рад, что тебе удалось получить кабинет.
– Скажем так, у меня есть связи.
При виде Ника, сидящего в ее кресле для посетителей – в ее кресле, в ее кабинете, – у Грей перехватило дыхание.
Рядом с ее кабинетом на большой кухне вокруг коробок с пиццей столпились детективы и помощники по административным вопросам, аналитики и консультанты. И теперь соблазнительные ароматы итальянского мяса и томатного соуса с орегано щекотали нос Грей.
Ник поправил кожаную наплечную кобуру под пиджаком.
– Знаешь, там есть пицца. Я угощаю. – Он сделал паузу, а затем добавил: – Ты же не пьешь опять эти коктейли?
– Может, и пью.
Прямо сейчас в офисном холодильнике стояла банка с клубничным вкусом с ее именем.
– В рассылке говорилось, что будет пиво.
Его брови приподнялись.
– За мой счет?
– Ага. И хорошее пиво.
– Вы, ребята, этого достойны, – сказал Ник с полным ртом. – Лучшее для лучших.
– Новая эйчаршица – просто прелесть. Не секрет, что мы заботимся о вас. Это она так подписывает свои имейлы.
– Так мы и правда заботимся.
– Ты прислал мне розы после операции. Как учредитель и генеральный директор.
– Серьезно?
– Потому что ты заботишься.
– Поешь пиццы. Один кусочек не повредит. Тебе явно лучше. Надо поесть.
– Пицца – это не пенициллин.
Не то чтобы она пропила курс пенициллина после операции.
– Я могу попросить их заказать салат. Рисовые лепешки или…
– Ник…
Он поднял руку.
– Понял, все в порядке. Просто хочу, чтобы… Ну знаешь… Мы учитывали гастрономические потребности всех…
В марте Грей была морально готова к тому, чтобы стать младшим детективом, но что насчет ее организма? Видимо, не особенно. Через два месяца ей потребовалась аппендэктомия. До этого она работала из дома, но устала сообщать о результатах расследования – хотела руководить ими. Особенно в тех случаях, когда женщины уходили от опасных мужчин. Но Ник сказал ей, что она не сможет стать следователем, если не будет приходить в офис.
Теперь у нее был кабинет с окном, выходящим на аллеи, усаженные деревьями, и выходом в игровую комнату со столом для пинг-понга. К тому же здесь наливают лучший кофе в здании, раздают бесплатную пиццу и наливают алкоголь – так что она поправилась еще на десять фунтов от всего этого и от того, что пропускала ежедневные трехмильные пробежки. Доктор Мессамер сказал, что она сможет восстановить привычный распорядок дня в июне, но сейчас был июль, и с тех пор она бегала только в ванную.
Ник перешел ко второму куску пиццы.
– Ты гораздо лучше выглядишь.
Грей засмеялась.
– Больше не напоминаю треснувшую банку печенья?
– Я не это имел в виду. Просто переживаю за тебя. Ты заболела, а у нашей работы никакого расписания, никакого регулярного приема пищи. Ты показываешься врачу?
– При необходимости.
– Грей…
– Я не собираюсь раскрывать больше информации, чем необходимо. Ты сам меня этому учил. Я принимаю лекарства, и врач сказал, что бок поболит, это нормально, я выздоравливаю.
Она подняла вверх большой палец.
– Так в чем дело? Проверяешь, жив ли еще Иан О’Доннелл?
– Разве двое старых друзей не могут просто поговорить минутку?
Ник и Грей знали друг друга двадцать четыре года, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать. Тогда они были как брат и сестра. Они выросли, и Грей влюбилось в него. А он сказал, что она для него недостаточно зрелая. Обидевшись, она поставила их дружбу на паузу и общалась с ним только как с работодателем. Да, сэр. Нет, сэр. Спасибо, сэр. И он избегал ее: никаких случайных встреч в коридорах, никаких столкновений на кухне или на стоянке.
Но в мае они снова стали общаться, подобрали свою дружбу, словно пожелтевшую газету, лежавшую на ветхом крыльце. Как раз вовремя – у Грей лопнул аппендикс.
А теперь ее старый друг ухмылялся.
– Я удивился, что ты захотела стать детективом, – придется работать с людьми, которым платят за любопытство.
– Да, и любопытные люди говорят мне, что ты захаживаешь к биохимичке. Я тоже удивлена. В смысле у нее столько мозгов, в голове одни формулы. И теперь вы вместе?
Его улыбка стала шире.
– Удивлен, что тебя это заботит. Ведь в девяноста восьми процентах случаев ты меня игнорируешь. Ладно, что с твоим делом?
– Дурацкое.
– Да? – Ник скрестил длинные ноги и поправил складки своих итальянских шерстяных брюк.
– Он…
– Придурок? Но он не такой, как обычные придурки, которые ищут сбежавших подруг.
– Нет? Потому что душок от него именно такой.
– Ну, он друг, – сказал Ник. – Давным-давно он меня зашивал. Я подумывал самому по старинке заняться его делом, но мы уезжаем из города с…
– С биохимичкой, – закончила Грей, ухмыляясь.
Ник вытер пальцы о мятую салфетку.
– Она вечно жалуется, что я ее никуда не вожу. Думаю, я просто чего-то не понимаю. Все пляжи выглядят одинаково. Океан синий и мокрый или зеленый и мокрый. В май-тай льют этот отстойный «Малибу», а эти мерзкие комары кусаются везде одинаково. Экономьте свои деньги. Оставайтесь дома.
Грей подперла подбородок рукой:
– Ты такой романтик.
– В общем, меня в городе не будет, поэтому я не могу разобраться с этим делом, но я подумал, что ты легко с ним справишься и без особого надзора.
– Он упомянул, что никогда не встречался с родителями Изабель. Ты не знаешь почему?
– А ты спросила его?
Когда Грей не кивнула, он сказал:
– Надо о таком спрашивать, это твоя работа.
На кухне зазвенели стеклянные бутылки.
Ник оглянулся через плечо: на кухне стало больше людей.
– Пиво?
– Похоже на то.
– Хочешь бутылочку?
– Неа. Я же не пью пиво, помнишь?
Он снова взглянул на группу сотрудников.
– Я помню. Просто не верю.
– Можно, я скажу кое-что? Раз уж теперь я курсе дела… Я знаю, что это наша работа, – сказала она, – но с сотворения мира каждый день начинается и заканчивается тем, что женщина бросает мужчину. Это происходит на семи континентах в более чем ста девяноста странах мира. И даже на Плутоне.
– Таких, как он, женщины не бросают.
– В этом вся и проблема. И именно поэтому я просила не назначать мне клиентов-мужчин.
– Он бесит тебя, потому что эго у него размером с мой член.
Грей закатила глаза.
– Как низко, Ник.
– Да, до самых колен, детка. До колен.
Он резко вскочил с кресла.
– Как ты можешь сидеть, когда там, черт возьми, бесплатно раздают пиво?
– Не бесплатно, – сказала она, обращаясь к его спине. – Ты за него платишь.
Ник выскочил из ее кабинета и присоединился к толпе у стойки для завтрака.
И как бы она ему все рассказала? Сказала бы, что Иан О’Доннелл – друг Ника – бьет женщин?
Грей натянула бисерный шнур жалюзи, и только один лучик солнечного света остался на ее блокноте. Она потерла виски – подкатывал еще один приступ головной боли, звенящей за глазами. Все потому, что она не надела очки, говоря с Домиником Рейдером. И потому что кондиционированный воздух и высокая влажность усугубляли старые травмы.
Ник вернулся в ее офис, сжимая две бутылки «Флэт Тайр».
– Какую часть фразы «я не пью пиво» ты не понял? – спросила она.
Он фыркнул.
– Это не для тебя, дорогая. Эту, – он поднял одну из бутылок, – я возьму с собой. Ты бывала на Кауаи?
– Давно не была.
Грей не покидала континентальную часть США с 2008 года.
– Вот куда я ее везу. Забронировал нам люкс, и я даже взял машину в аренду.
Он свинтил крышку с пива, которое собирался выпить прямо сейчас и опустошил половину.
– Она, должно быть, гений и в лаборатории, и в постели, раз заставила тебя арендовать машину.
– Твое первое крупное дело. Круто, да?
– Ага.
– Думал, ты будешь довольнее, если тебя отправят искать людей.
Грей моргнула.
– Это мое максимально довольное лицо стервы.
– Ты ведь справишься?
Поддеть ее он не пытался.
– И да, ты говорила, что не хочешь помогать придуркам находить сбежавших девушек…
Грей улыбнулась.
– Все нормально. Я все время помогаю придуркам. Вот сколько раз я помогала тебе?
– Я серьезно.
Глаза Грей бегали по ее кабинету – малиновая орхидея, Эд Руша и его «Идея», плавающая в сером, и «Абсолютный конец» в синем.
Что, если…
Она нашла на телефоне текстовое сообщение Изабель Линкольн и прочитала его Нику.
Он хмыкнул.
Грей моргнула.
– И все?
– Иан не такой.
Ее ноздри раздулись.
– Раз он твой друг, он не может быть придурком?
– Придурок и убийца жен – разные вещи.
– Я знаю.
– Я уверен, поэтому и дал тебе это дело.
Он ткнул в нее пальцем.
– Сделай два шага назад. Все врут. Каждый что-то упускает из повествования.
– Наша работа…
– Делать то, за что нам платят, и в данном случае наша работа – это?..
Она не ответила.
– Наша работа – это?
– Найти Изабель Линкольн. Чтобы она подписала заявление о том, что она в порядке. Чтобы она ответила на три вопроса. Чтобы сфотографировать татуировку на ее левом бедре и то, что она держит в руках газету, затем передать фотографию и заявление…
– И еще собака, – прервал ее Ник. – Надо найти собаку.
– А если она его боится? Что тогда?
– Может быть, это дело для тебя – слишком.
Он сказал это больше себе, чем Грей.
– Может, еще слишком рано. Может быть…
– Я справлюсь, – твердо сказала Грей. Они смотрели друг на друга, пока она не вздохнула и сказала: – Я думаю, собаку он хочет вернуть больше, чем девушку.
– Думаю, ты права. Просто… прислушайся к своему чутью. Заставь ее подписать чертово заявление.
– А если ей нужна наша помощь? – спросила Грей.
Он разочарованно выдохнул:
– Тогда мы ей поможем.
Она нахмурилась.
– Ты говоришь об этом так пренебрежительно.
Он допил пиво.
– А ты драматизируешь.
– Драматизируешь, – сказала она, драматично растягивая слово.
С каких пор «пропала без вести» превратилось в «она прячется и не хочет, чтобы ее нашли»? И если Изабель Линкольн не хотела, чтобы ее нашли, то может потому, что тот, кто ищет – Иан О’Доннелл, – бил ее, руками или ногами, душил. Если она не хотела, чтобы ее нашли, то, может, потому, что он ее убил. Драматично? Конечно. Возможно ли такое? Да как нефиг делать.
Грей и Ник направились к его черному «Юкону». Ее фары отражали закатный огонь, которым пылали горы, окружающие Лос-Анджелес. Белое солнце расположилось на верхнем слое над городом, среди пепла, смога, влажности и потрескавшейся земли.
Джип поджидал, когда они выедут со стоянки, – хотел занять место Ника. Ник и Грей посмотрели на женщину за рулем джипа. Водительница увидела что-то враждебное в их лицах и помчалась вперед в поисках другого места.
– Если по какой-то причине ты не можешь со мной связаться, – сказал Ник, – позвони Поршии. Она поможет. И Джен тоже может помочь. Она много знает. Или Зэди, если ты не хочешь иметь дело с Джен.
– Понятно.
– Привезу тебе ананас или снежный шарик.
– А можно и то и другое?
Она обняла его, закрыла глаза и вдохнула. От него пахло апельсинами и чистой стиранной одеждой.
– Говорю же: биохимичка дорого обходится. А тут еще вы все – бесплатная пицца и пиво, расхищаете мой бюджет.
Она задела рукой его пистолет, и он поцеловал ее в щеку. Губы его все еще пахли пивом.
Как только они перестали обниматься, Грей сказала:
– Когда-нибудь ты вернешься женатым на какой-нибудь случайной цыпочке со светлыми волосами и отбеленными зубами.
Ник сделал вид, что поежился.
Грей сделала вид, что рассмеялась.
Этот разговор был большой ложью. Да, он ехал с биохимичкой. Но не в отпуск. Он умел находить людей, а также умел их прятать.
Биохимичка уезжала.
Но официально Грей этого не знала. Она не осмелилась спросить. Ничего из этого не было в книгах, которые она читала, или на курсах, которые посещала. Она видела, как уходили другие женщины. Она даже искала новые места для этих женщин, чтобы они могли начать новую жизнь.
И если она сможет доказать, что это необходимо, Ник поможет и Изабель Линкольн.