От меня несло кошками. Знакомый запах заставлял превратившихся на морозе в пуховые шары котов подозрительно поглядывать в мою сторону. Вдруг прогоню их с теплого канализационного люка или отниму кем-то отсыпанную горстку сухого корма. А еще меня тянуло чихнуть, стоило только посмотреть на волоски шерсти на джинсах и куртке. Даже на языке и между зубами ощущалась шерсть. Ненавижу. Но деваться некуда. Нужно быть благодарной внезапно откликнувшейся женщине, приютившей меня по доброте душевной за пятьсот рублей в сутки. К слову, платить за сегодняшнюю ночь мне было нечем, а значит, дворовые коты неспроста так таращатся: чуют во мне конкурента в борьбе за место на мусорном баке.
Такая вот я неудачница. Клиническая. Вся моя жизнь похожа на прыжки с металлического гаража на гараж. Хоп! Если не справишься, получишь по морде стеной, землей, кустами – всем, что находится поблизости. Треск, удар лопатками и печальный взгляд в недостижимое небо.
Хоп! Допрыгнула! А нет, рано обрадовалась. Тут покатая крыша, катись-ка ты обратно, Надя. Только надеяться и остается: на себя, на удачу и на вселенский рандом. Надежда мое все – имя обязывает. Но в последние дни я ее как-то подрастеряла, потому что новогоднее чудо обошло меня стороной.
Парень меня бросил тридцать первого декабря. Сначала я не поверила ему, так как привыкла надеяться на лучшее, но потом поняла, что он на полном серьезе просит съехать. И вот я со своими немногочисленными вещами перебралась сначала в вонючий подъезд, а затем к кошкам и их хозяйке.
Я сидела между этажами, слушала, как хлопают двери лифта, заглушая раскаты салюта. Вдыхала запахи домашней еды и завидовала чужому веселью. Тщетно искала во всем случившемся хоть что-то хорошее, за что можно зацепиться. И даже вспомнила, что моя сенполия осталась у бывшего на подоконнике. Хоть она не помрет от холода в новогоднюю ночь. А потом меня нашла на лестнице ворчливая соседка с шестого этажа. В пять утра она загромыхала дверцей мусоропровода, и я проснулась.
– А, это ты, что ли? – прищурилась тетка, известная на весь подъезд кошатница, с которой старались по возможности не связываться. Я же пару раз придержала ей дверь и лифт, потому, вероятно, и заслужила некую благосклонность.
– Я, – ответила я машинально и даже слегка мяукнула. Вдруг так разжалоблю соседку, и меня пустят погреться?
– Ты же тут ничего запрещенного не употребляешь? – допрашивала меня соседка.
На самом деле она спросила не так, а куда грубее. Но обиду я проглотила, помотала головой и, предвкушая следующий вопрос, сказала:
– И нет, я не легкого поведения. Честно-честно. Не вызывайте полицию, пожалуйста.
– Последнее спорно. Кирилл нормальных девок домой не водит, – не сдавалась кошатница.
Если она меня из подъезда погонит, мне точно конец. Придется шлепать на вокзал и просить папу, чтобы перевел денег на обратный билет до дома.
– Может, поэтому он меня и выпер, что слишком нормальная, – вздохнула я и уперлась лбом в колени, стараясь скопить напоследок побольше тепла. На улице сейчас очень холодно.
– Пятьсот рублей за сутки, своя туалетная бумага, аренда полки в холодильнике – сто рублей. Согласна?
«Шах и мат, вселенная! Смерть от обморожения и возвращение домой отменяются», – подумала я.
«Обломись», – ответила вселенная, распахнула передо мной двери увешанной коврами двушки с орущей чертовой дюжиной котов на пороге и потрясла перед лицом полупустым кошельком. Хотя скоро там будет совсем пусто. Последние сбережения отдам соседке, а до стипендии еще долго. Если меня не отчислят, конечно.
Отец только и ждет, когда я сдамся и вернусь домой в деревню, в глушь, в Саратов. На самом деле не в Саратов, а в Курск, но разница небольшая. После первой поездки в Москву на Всероссийскую олимпиаду по английскому в родном городе мне стало тесно и тоскливо. Курск был слишком спокойным: чистые улочки, приветливые люди, танцы в парке по выходным и улыбки. Море улыбок. Я в них тонула и задыхалась, потому что в своей душе не находила такого же света и добра. Мне казалось, что я там лишняя.
В Курске мне чего-то отчаянно не хватало, и сердце ныло и саднило, когда взгляд скользил по любимому городу и не находил в нем желаемого. Хотелось драйва, движухи, острых ощущений, самостоятельной жизни и «того самого». Чем это «то самое» было, я не могла понять, а сердце не торопилось подсказывать.
Олимпиаду я тогда, разумеется, не выиграла, зато твердо решила перебраться в столицу и избавиться от своего смешного гэкающего говорка, выдающего во мне провинциалку. От говора я избавилась довольно быстро, а вот родной город отпускать меня не спешил. В педагогический вуз я каждый день добиралась на трамвае.
Как, черт возьми, мегаполис еще не избавился от этих желто-красных рудиментов? Есть же МЦК, легкое метро, тесла-такси. А тут на тебе – трамвай. И не новенький, увешанный праздничными гирляндами, а такой же, как дома – желто-красный дребезжащий монстр, приближение которого слышишь за пару километров. Странно, что отрывных билетов в нем нет! Иногда мне кажется, что его сюда волшебным образом затянуло именно из Курска. Полз он себе по городу, а на Московской площади исчез и нарочно оказался в Москве, чтобы позлить меня.
Папа долго посмеивался над моим новым местом жительства, потому что этот район столицы мало чем отличался от Курска. Можно было и не уезжать… Но я же упрямая, а главное, самостоятельная.
И вот третьего января я стояла в компании злобных котов, одинокого фонаря и ждала своего медлительного и неповоротливого монстра, который отвезет меня на первый в зимней сессии экзамен. Его мне поставили одновременно с пересдачей зачета. Космическое везение!
– Ты там примерз пантографом к проводам, что ли? – пробормотала я, выпуская изо рта облако пара и остатки тепла.
Господи, я знаю, что такое пантограф, и разговариваю с трамваем! Это клиника. У меня на почве потрясений совсем мозги скрутило.
Чтобы лучше видеть пути, я встала на цыпочки у края платформы – и тут же чьи-то руки дернули меня назад и грубо швырнули на обледенелый снег. В глазах потемнело от удара, а в ушах зазвенело. Мерзко так, похоже на трамвайный звонок. Шапка слетела с головы, у рюкзака, кажется, лямка оторвалась, молния на куртке разъехалась. Надо мной навис парень, лица которого я не видела из-за слепящего фонаря над нами.
Интересно, меня сейчас ограбят или еще чего похуже?
– Это того не стоит! В жизни так много хорошего, не делай глупостей. Не прыгай!
– Что?! – Я была в шоке от этой тирады.
– Что «что»? – переспросил парень.
– Ты не маньяк? – осторожно поинтересовалась я, безуспешно пытаясь выползти из-под незнакомца или хотя бы отпихнуть его.
Этот отмороженный даже на миллиметр не сдвинулся. Хотя, надо признать, мне стало чуть теплее. Может, пусть так и лежит, пока трамвай не приедет? Хоть зубы от холода стучать перестали.
– Э‐э-э? Нет. А ты не собиралась сводить счеты со своей постылой жизнью или типа того?
А вот это было обидно. Я поджала губы. Постылая жизнь? У меня на лице это написано, что ли? Но на всякий случай посмотрела на пустые пути.
– Не собиралась…
– Фух!.. А трамвай, кстати, только что уехал. Надеюсь, ты не семнадцатый ждала. Следующий не скоро приедет, а при такой погоде они еще ломаются постоянно. Этот тоже был странный какой-то, даже не затормозил. А от пантографа искры летели, видела? Прямо салют.
За-ши-бись!
Кажется, я опоздала на экзамен. Денег на такси у меня нет, а если пешком идти – я заболею и умру. И все благодаря моему «спасителю». А ведь я никого не трогала, никому не мешала. Я просто ждала трамвай!
– Помоги встать, – попросила я. Смотри-ка, а он тоже знает, что такое пантограф. Видимо, такой же чудной, как и я.
В этот раз парень был аккуратнее – осторожно потянул меня за руку и принялся торопливо отряхивать от снега. Перед глазами все еще было темно из-за ослепившего меня фонаря, и я не видела лица своего «спасителя».
Вообще мне было не до него – я думала только о том, как бы не разреветься. В такую рань тащилась в университет – кроме экзамена мне еще поставили пересдачу зачета утром. И сегодня у меня был самый распоследний шанс, потому что преподаватель через несколько часов улетает на какую-то важную конференцию до конца сессии, а пустая зачетка лишит меня стипендии на полгода.
«Привет, папа. Я вернулась. Да-да, ты же говорил… Придержи свои нотации, сначала дай поесть. Боже, мама, как я скучала по твоей фирменной курочке с чесноком. А борщ есть? Наливай!» Я уже давно заготовила речь для родителей. И, видимо, очень скоро они ее от меня услышат, если деньги на билет до Курска найду…
При одной только мысли о курочке с чесноком желудок протяжно заурчал, и незнакомец не мог не слышать этих утробных звуков, потому что все еще копошился около меня. Теперь парень бессовестно ощупывал меня, дергал за застежку куртки и тихо ругался себе под нос. Наконец он вынес вердикт:
– Сломалась. Даже плоскогубцами не поджать – рассыплется.
И почему я не удивлена? Я посмотрела на макушку парня: на каштановых прядях блестели снежинки – они таяли, превращаясь в крохотные капельки. Мне захотелось тоже дотронуться до незнакомца. Каким-то нереальным он казался на этой пустынной улице. А сердце неправильно реагировало, словно прямо в этот миг оно нашло то, чего ему так не хватало в Курске. Глупости какие!
– Так, ладно. Сейчас разберемся, – деловито рассуждал парень, будто своих проблем у него в этот час не было. Куда-то же он шел в такую рань? Не за мной же следил?
Не разгибаясь, он поднял мою шапку, быстро отряхнул ее и снова громко простонал:
– Жесть ты невезучая! Умудрилась же уронить шапку именно в лужу! Зимой!
– У меня все было нормально, – соврала я. – Пока тебя не встретила! А теперь я… Я…
Парень оторвался от мокрой шапки и поднял взгляд. Обвинения тут же застряли где-то в горле. Не бывает на свете людей с такими добрыми глазами и открытым лицом. Ну, может, бывают где-то. Ходят по параллельным улицам параллельных миров и мне просто не попадаются. Хотя вру. В родном Курске были такие, но там я считала их скучными. А теперь хотелось плакать из-за того, что кто-то в этом городе внезапно проявил ко мне элементарное участие. Но вероятность того, что передо мной маньяк или аферист, еще оставалась. Скорее всего, эти серые глаза будут последним, что я увижу, когда этот парень затянет меня в темную подворотню, а потом унесет мою почку в чемоданчике для трансплантации.
– И что ты будешь делать? – На чужих мягких губах заиграла милая улыбка.
– Замерзну и опоздаю на экзамен из-за тебя, – соврала я, потому что на языке вертелось совсем другое, а сердце заныло еще мучительнее.
– Ни то ни другое. У меня тут машина неподалеку. Подвезу тебя. Пошли. – Он протянул мне руку в смешной вязаной варежке со снежинками, и я не могла не взяться за нее.
Ну как может оказаться садистом или мерзавцем тот, кто явно любит свою бабулю? Кому в наши дни вяжут варежки? Парням, живущим в Москве? Ага-ага. А вдруг варежки ему любимая девушка подарила, и они у них парные? Ох, о чем я только думаю, пока меня ведут куда-то между темных домов.
– Миленько, – кивнула я на варежку, чтобы немного оживить обстановку, потому что с каждым шагом мне становилось все тревожнее.
– Думаешь? – Парень принялся рассматривать вторую варежку, а затем спросил: – Хочешь, подарю такие же? У меня много.
– Даже не знаю, а твоя девушка против не будет?
О господи, я сказала это вслух? Как же глупо!
– Какая девушка? – игриво спросил он, заметив мое внезапное смущение.
Так что мне пришлось выкручиваться, хотя с каждым новым словом я себя лишь глубже закапывала:
– Которая связала их для тебя.
– Эм? У меня нет девушки. То есть была, но там все сложно. – Он на мгновение помрачнел, а потом снова улыбнулся. – Их не она связала.
– Любимая бабуля? – уже радостнее поинтересовалась я. Это на меня так новость, что у него нет девушки, повлияла? Чего я заулыбалась?
– Нет. – Парень громко фыркнул, его определенно забавляли мои безуспешные попытки угадать.
– А кто же? – От общения с ним мне стало чуточку веселее.
– Я сам. Довольно занятное хобби. Будет время, могу тебя научить. Я как-то записался на бесплатный кружок, до сих пор не знаю зачем. У меня уже целая коллекция варежек. Медитативное занятие, очень нервы успокаивает, да и когда в поезде долго едешь – отвлекает.
А вот теперь мне реально стало страшно. Мегапозитивный и отзывчивый парень, который умеет вязать варежки, завел меня в тихий двор и, не переставая по-доброму улыбаться, кивнул на припаркованную среди остальных спящих машин «газель». Надо было бежать сразу, но после падения нога жутко ныла, а вокруг ни души. Еще не ясно, что хуже, – сесть в «газель» с маньяком в варежках или бродить одной по улицам в такую рань. Незнакомец открыл пассажирскую дверь и задумчиво почесал затылок.
– Блин. Слушай, переднее сидение завалено до потолка. Давай назад полезай, я осторожно поеду. – Он открыл для меня двери салона, где почти все было заставлено обмотанными скотчем коробками без названий.
Там точно тела моих доверчивых предшественниц. Потом в сводках новостей напишут, что нашли мертвую девушку в красивых вязаных варежках с узором в виде снежинки. Их-то и будут считать особой меткой серийного убийцы.
– Ну чего застряла? Давай помогу, – поторапливал меня парень.
Он разве что на руках меня в салон не внес, а потом захлопнул двери. Вот и все… А я еще о зачете переживала!
Незнакомец уселся за руль, отпихнув в сторону пару коробок, и я уже приготовилась плакать и умолять. Но потом услышала то, отчего окончательно похолодела от ужаса и потеряла всякую надежду остаться в живых:
– Ну все, приехали, Надя.