Семнадцать лет спустя. Город Р. округ Т.
Я вошла в приемное отделение местной больнички и остановилась. Похоже, недавно здесь был апокалипсис. На полу салфетки, перчатки, кровь… И вокруг никого, даже уборщика… Когда я была здесь в прошлый раз, в приемном отделении яблоку упасть было негде. Пациенты атаковали стойку регистрации поступивших и требовали немедленно их принять. Сейчас, глядя на пустой холл, я непроизвольно покосилась на настенные часы. Двадцать минут восьмого… Н-да, рановато я заявилась. Поскольку при оформлении на работу руководитель отделения, в котором я должна работать, был в отпуске, руководитель клиники предложил мне приступить к моим обязанностям через неделю, когда мой новый непосредственный начальник вернется. Конечно же, я согласилась.
Я присела в одно из пластиковых кресел в холле, бросила сумку на пол и стала ждать. Рабочий день начнется только в восемь утра: тогда-то я и смогу нанести руководителю клиники запланированный визит.
– Эй! Эй, вы!
Я обернулась на столь странный возглас.
– Да, вы! Кто такая?!
За стойкой регистрации пациентов из ниоткуда появилась «помятая» медсестра. Хуже «гнезда» из ее перепаленных краской белых волос были только черные «стрелки» на испещренных морщинами веках.
– Я жду руководителя клиники, – ответила я и отвернулась.
– Ишь ты, фифа какая! – услышала я в свой адрес.
– Простите? – я обернулась. – Это вы мне?
– Нет, что вы…
Я ничего не ответила. Демонстративно пожала плечами и вновь отвернулась. Спустя минут десять, проведенных в умиротворении, я услышала тревожный звук, похожий на визг тормозов. Плохой знак для приемного отделения больницы. Очень плохой…
Парадные двери распахнулись и в них вбежал мужчина.
– Помогите! Пожалуйста, помогите!
Одежда мужчины была в крови, а за его спиной в распахнутых дверях стоял пикап. Медсестра побежала к мужчине, а я встала и подошла к переносному блоку у стены. Переместила затвор в торце блока в положение «включено», и панель поднялась в воздух, превращаясь в смотровой стол. Меня, конечно, о помощи еще не просили, но судя по «обилию» персонала вокруг, скоро попросят.
– Господи! – возглас медсестры с улицы. – Что случилось?!
– На трассе бросилась пацану прямо под колеса, – объяснял мужчина. – Я проезжал мимо!
А вот это уже серьезно. Я покатила смотровой стол к парадным дверям.
– У нас все в операционной! Свободных врачей сейчас нет! – медсестра обернулась ко мне. – Да-да, тащите стол сюда!
«И почему это делаю я, а не она?» – промелькнуло в голове. Взгляд зацепился за молодого парня, что сидел в багажнике пикапа. На вид ему было не более семнадцати лет… Руки в крови… Мать твою…
Владелец пикапа переложил пострадавшую женщину из багажника на стол, в то время, как парень, заливаясь слезами, пытался всем нам что-то объяснить.
– Что случилось?! – спросила я, пытаясь определить пульс пострадавшей.
– Говорю же, бросилась с обочины прямо под колеса! – повторил мужчина. – Хорошо, что я проезжал мимо… Решил сразу к вам везти!
Зря он принял это решение. Бригада неотложной помощи помогла бы поддержать жизнь этой женщины на месте происшествия, а теперь… Знаете, иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять, чем именно все это закончится. Мы не Боги, всего лишь врачи, которые обезличивают своих пациентов, дабы в процессе работы с тем, на что нормальные люди смотреть не могут, остаться профессионалами и сделать все от нас зависящее, чтобы снять с плеч бремя ответственности и спать ночью спокойно.
Сдавленная грудная клетка и развороченный таз… Это то, что осталось от женщины после столкновения с чудом техники, под названием «автомобиль». А за рулем этого «чуда» был молодой парнишка, жизнь которого сломалась в тот момент, когда на капоте его автомобиля оказалась эта женщина.
– Позовите хоть кого-нибудь, – попросила я, помогая медсестре толкать стол с пациенткой.
– Сигнал тревоги подала! Когда кто-нибудь освободиться – прибегут!
Раньше я никогда не задумывалась над тем, как мне действовать в подобных ситуациях. Все было отработано и неслось по накатанной. Мы были сыгранной командой инструментальщиков, исполнявших свои партии в одном симфоническом оркестре. Сейчас же, в этот самый момент, на сцене осталась я одна. При том же количестве партий, мои шансы на блестящую игру казались скорее вымыслом, нежели реальностью. Новая сцена, другие инструменты и огни софитов, направленные на меня. Что ж, врачу нельзя отступать. А значит, настало время начать игру со смертью за чужую жизнь.
– Смотровая левее по коридору! – командовала медсестра.
– Ее в ремзал нужно вести. Где он тут у вас?
– А вы что, врач?
«Что». Я теперь «что».
– Да, я травматолог.
– Значит, чем-нибудь да поможете, – подытожила медсестра, указывая рукой направление нашего с ней движения.
Откуда в голове выстреливают мысли? Почему заученные с таким усердием строчки обретают словесные формы именно в тот момент, когда в них есть необходимость? Врачи редко задумываются над этим, просто некогда нам думать о таких мелочах в подобных ситуациях. А потом… Потом еще одно имя в графе: «мои потери». Нет, мы не всегда хороним тех, кому, кажется, жить уже не дано. Иногда случаются чудеса, и имя попадает в графу: «а повезло ли?». Красивые истории про спасение обреченных, и ни слова о том, какая участь многих из них ждет на самом деле. Мы знаем эту оборотную сторону медали, и поверьте, не испытываем удовлетворения от того, что иногда творим невозможное.
– Жгут на ногу, – командовала я, – оттуда льется… Подключайте системы. Литр «синтетики» струйно.
– Цыпа, подожди, – пробурчала медсестра. – Я не поспеваю за тобой.
Я уже «ты» и «цыпа».
– Почему она босая? – я разрезала на пациентке одежду и сбрасывала ее на пол, чтобы осмотреть внешние повреждения на теле.
– Может, ботинки слетели во время удара? – предположила медсестра.
– Тогда где носки? Стопы грязные, как будто она босиком шла.
– Архиереи с этим разберутся, – справедливо заметила медсестра.
– Господи, в этой больнице есть еще хоть кто-нибудь, кроме нас с вами? – в сердцах выпалила я, осматривая тело пострадавшей.
– Говорю же: все заняты, – с невозмутимым видом ответила медсестра. – Тут с час назад четверых с трассы привезли! Ужас!
– Жгут на ногу! – повторила я.
– Уже-уже…
– Черт, пульс определить не могу.
– Сейчас датчики подключим, – спокойно ответила медсестра, затягивая жгут на бедре женщины. – Деточка, халаты и перчатки на стойке справа от тебя.
Я на мгновение оторопела.
– Да не суетись ты так, – вздохнула медсестра. – Она пока что дышит сама.
В чем-то эта пожилая медсестра была права. Нельзя суетиться. Сумбурность моих мыслей может породить фатальные ошибки. Медсестра начала подключать датчики приборов, а я натянула на себя одноразовый халат и надела перчатки. В этот момент в ремзал влетел человек в хирургическом костюме.
– Что тут? – спросил он, отодвигая меня в сторону.
– ДТП. Сбитая, – ответила медсестра.
– А вы кто? – мужчина кивнул мне.
– Травматолог, – ответила я.
– А я – реаниматолог. Ну, что ж… Дерьмово все, как я посмотрю…
Как будто я этого не понимала… Но, тем не менее, мне стало легче. Намного, если честно. Партия реаниматолога была одной из самых тяжелых в этой симфонии. Именно он должен был задавать темп и ритм, под который мне необходимо было подстроиться.
– Сканером умеете пользоваться? – спросил реаниматолог и указал пальцем на потолок.
Я подняла голову: одна из последних моделей для полного сканирования тела все это время находилась именно там.
– Полагаю, что умею, – ответила я и потянула за ручку панель управления прибором вниз.
– Полагаете? – переспросил меня реаниматолог.
– С такой моделью никогда не работала, но, надеюсь, что справлюсь, – пояснила и включила прибор.
Разобраться в его настройках оказалось непросто, и на это у меня ушло несколько драгоценных минут. Реаниматолог тем временем подключил приборы вспомогательного жизнеобеспечения и продолжал давать указания медсестре.
– Все готово! – объявила я, когда подобрала необходимые параметры сканирования. – Отходите!
Реаниматолог и медсестра отступили от смотрового стола на несколько шагов и замерли. В помещении раздались характерные щелчки, оповещающие остальных, что в данный момент прибор сканирует тело пациента. Это самое трудное – стоять и ничего не делать. Пациентку нельзя шевелить, иначе на сканах изображение «смажется», и все придется начинать сначала. Остается только ждать, пока прибор сделает свое дело. Щелчки стихли, и на панели высветилось сообщение о том, что сканирование завершено.
– Готово! – объявила я, и реаниматолог с медсестрой вернулись к телу пострадавшей.
На сенсорном экране перед моими глазами уже мелькали изображения с послойными «срезами» тела этой женщины. На то, чтобы обработать информацию и построить трехмерную реконструкцию у прибора уйдет несколько минут. Но мне и так уже многое стало понятным. Не теряя времени, я начала оглашать предварительные результаты сканирования:
– Перелом свода и основания черепа. Ушиб лобной доли слева. Пластинчатая гематома слева. Множественные переломы ребер слева. Там же гидроторакс. Разрыв селезенки. Печень и почки, вроде бы, целы. Перелом таза. Открытый перелом средней трети бедра справа, слева – рваные раны.
– Странно, что позвоночник цел, – заметил реаниматолог и цокнул языком.
– Действительно, – согласилась я. – Ладно, пойдем от простого к сложному: где тут у вас плевральный набор?
Медсестра тут же оказалась возле меня с бутылкой антисептика в руках. Щедро полив раствором грудь пациентки и мои перчатки, медсестра протянула скальпель. Не успела я сделать надрез, как коробка с плевральным набором оказалась по правую руку от меня.
«Вот это скорость!» – подумала я, но вслух ничего говорить не стала.
Гидроторакс – довольно грозное осложнение травмы грудной клетки. Легкое поджимает жидкость, при травме это кровь, и человеку становится нечем дышать. Для того, чтобы легкое расправилось и человек задышал нормально, необходимо поставить в плевральную полость специальную трубку, по которой аппарат будет «выкачивать» жидкость из грудной клетки. Собственно, «постановкой трубы» я и занялась. Спустя минуту с этим этапом работы я закончила.
Реаниматолог приложил фонендоскоп к груди пациентки и утвердительно кивнул:
– Хорошо. Но наши дела по-прежнему плохи. Нужны хирург и нейрохирург.
– Все заняты, – ответила медсестра. – Может, передадут кому…
– Звони в операционную, – произнес реаниматолог. – Скажи, что будем поднимать черепно-мозговую и внутрибрюшное. Пусть подготовят…
Не успел он договорить, как у пострадавшей начались судороги. С момента их наступления, при подобных обстоятельствах, обычно, начинается обратный отсчет.
«Десять».
– Твою ж мать! – ругнулся реаниматолог, и мы с медсестрой разом навалились на несчастную.
Меня, как перышко, отбросило в сторону, прямо на стойку с инструментами. В спину что-то врезалось, но мне было не до этого.
«Девять».
– Держите же ее!!! – закричал реаниматолог. – Вену потеряли!!!
– В этой больнице вообще есть хоть один хренов хирург?! – прокричала я и снова навалилась на женщину всем телом.
– Этот хренов хирург уже здесь, – совершенно спокойным тоном ответил мужчина, вбежавший в ремзал в одноразовом халате поверх своей повседневной одежды.
Он навалился на трясущееся тело рядом со мной.
«Восемь».
– Да, выруби ты ее, наконец! – прокричал хирург и с силой прижал несчастную к столу. – А это кто? – он в упор уставился на меня.
– Сказала, что травматолог, – пояснил реаниматолог.
«Семь».
– Райот?!
– Послушница! – прошипела я в ответ, и получила от пострадавшей рукой по лицу.
Удар, надо сказать, был что надо. Даже в глазах потемнело.
«Шесть».
– Ты еще с нами? – спросил хирург и слез с обмякшего тела вместе с медсестрой.
– Я? Да, вроде.
– А вот пациентка вряд ли, – заметил реаниматолог.
«Пять».
– Так, что у нас здесь! – тут же оживился хирург, осматривая живот пострадавшей.
– Сбитая, – докладывал реаниматолог. – Шок 3-4. Субдуральная гематома, множественные переломы ребер слева, гидроторакс слева, разрыв селезенки, таз и «открытое бедро» слева.
– Вызывайте нейрохирурга, – отчеканил хирург.
– Он занят! – ответила медсестра. – Тут четверых привезли! Вся дежурная бригада в операционных!
– Ты плевральный дренаж «поставил»? – спросил хирург, обращаясь к реаниматологу.
– Она, – тот кивнул в мою сторону.
«Четыре».
– Стелла, что с оперблоком? – спросил хирург.
– Я не знаю! Сигнал подала, а что они там организуют…
– Пусть одна медсестра размоется и откроет плановый блок.
Хирург отошел от стола и обратил взор на электронную панель сканера:
– Кто сканировал?
– Я, – прозвучал мой голос.
– Параметры неверно ввела. Легкие и сердце практически не визуализируются.
– Я с этим сканером в первый раз работаю, – оправдывалась я.
– Ты не ввела корректировку на возможные повреждения грудной клетки!
А вот это называется «здрасьте!» Я хотела было слово в свою защиту сказать, но меня опередил протяжный звуковой сигнал кардиомонитора.
– Остановка! – огласил реаниматолог. – Качайте!
«Три».
Хирург скрестил ладони и начал непрямой массаж сердца.
– Не «пробиваешь»! – прокомментировал реаниматолог. – «Выброса» практически нет.
– И вряд ли будет, если там тампонада, – ответил хирург.
– Крови в перикарде вроде бы не было… – заметила я.
– Откуда тебе знать, если сердца на сканах практически не видно? – заявил хирург.
«Два».
– Я пропунктирую перикард, и если…
– Тут и прямой массаж сердца вряд ли спасет! Нужно было параметры сканирования корректно вводить. У нее все признаки тампонады. Если бы ты ввела поправки на травму грудной клетки – увидела бы сердце. А увидела бы сердце, сейчас бы не гадала: вскрывать тебе грудную клетку этому полутрупу или оставить ее в покое.
– Вскрывайте, – едва слышно произнесла я.
– Сама вскрывай, если хочешь, – хмыкнул хирург.
Я решилась на это не ради женщины, лежащей на столе. Ей уже было все равно, точно так же, как и будет. Я сделала это для парня, ревущего в холле, ведь если эта женщина останется жива, пусть даже и в форме «овоща», он «пойдет» по статье «тяжкие телесные», а если она умрет – «убийство».
«Один».
– Открывайте набор для срединной торакотомии, – попросила я.
– Упертая, – покачал головой хирург.
«Ноль».
– Время смерти – восемь сорок две, – огласил хирург, убирая мою окровавленную ладонь с сердца женщины.
«Мои потери» пополнились новым именем, хотя, я даже не знала, как ее зовут. «Неизвестная в первый рабочий день», наверное, так я назову ее. Хотя, какая разница, если лицо навсегда останется в памяти?
Я отошла от стола и сняла с рук перчатки.
– Она умерла еще до того, как ты вскрыла ей грудную клетку, – произнес хирург.
– Кровь в перикарде была, – я покачала головой. – Если бы я ввела параметры корректировки…
– Пропунктировала бы сначала, а потом все равно бы вскрыла грудную клетку и потеряла ее. С такими травмами выживают единицы. Сегодня не ее день.
– И не мой, – прошептала я и вышла в коридор.
Здесь столпились люди. Откуда все они взялись? Врачи и медсестры молча расступались, уступая мне дорогу. Я стянула с себя окровавленный халат, обернулась и метнула его в ведро.
– Кто это? – шептались за спиной.
– Не знаю. Никогда раньше ее не видел.
– Она грудную клетку женщине вскрыла.
– Она?
– Эй, ты! – окликнул меня хирург.
Я остановилась и обернулась:
– Да?
Он выбросил халат в то же ведро, что и я, и махнул мне рукой:
– Иди за мной.
– Куда? – не поняла я.
– В перевязочную.
– Зачем?
Хирург поморщился:
– Слишком много вопросов задаешь.
– Там вещи мои остались.
– Потом заберешь.
Я пожала плечами и последовала за хирургом. Он завел меня в просторную перевязочную. Интересно, для чего?
– Ложись!
– Что, простите?! – не поняла я.
– У тебя рана на спине: надо клеить.
– Где? – я тут же изогнулась, в попытке узреть все своими глазами.
Хирург приподнял край моей окровавленной блузки и указал пальцем на глубокую резаную рану прямо на пояснице, из которой до сих пор сочилась кровь.
– Н-да… Хорошо я приложилась о стойку.
– Да, неплохо, – согласился хирург.
– Придется шить, – вздохнула я.
– У нас есть клей.
– У меня на него аллергия.
– Значит, тебе не повезло, – пробурчал хирург. – Да и мне тоже… – добавил он себе под нос.
Я, конечно же, услышала эту последнюю фразу, но осуждать его за нетерпимость не стала. Все же, заклеить рану проще, чем зашить. Таких, как я, с аллергией на «суперклей» немного. Сегодня этому хирургу не повезло: он будет вынужден затратить на мое лечение времени в три раза больше, чем собирался.
– Меня зовут Алексис Ней, – я потянула хирургу руку и попыталась улыбнуться как можно более доброжелательно, дабы немного разрядить напряженную атмосферу.
– Вымоешь руки, тогда пожму, – ответил хирург и указал пальцем в сторону умывальника.
Если бы мои руки были в крови, его замечание имело бы смысл. Но они, вроде бы, чистые… В отличие от манжет рукавов моей блузки… Я включила воду и попыталась их застирать. Черт, проще блузку выкинуть.
– Ты собралась в этой раковине искупаться? – хирург раскладывал инструменты.
– Хотелось бы, но я в нее не влезу, – выключила воду и промокнула затеки на манжетах полотенцем.
Он так и не сказал, как его зовут, а я намеренно спрашивать не хотела. Не люблю хранителей. Может потому, что все архиереи – хранители, или потому что подсознательно испытывала страх перед теми, кто физически сильнее меня. Хирург был их типичным представителем. Кроваво-красные волосы и багрового цвета глаза… Не хватает только рогов на лбу, и он бы выглядел точь-в-точь, как дьявол.
– На анестетик аллергии нет, или с обезболиванием тоже проблемы? – спросил хирург.
– Нет. Хоть в чем-то повезло, не правда ли? – я попыталась улыбнуться.
Безрезультатно. Этот хранитель с непроницаемым видом продолжал выкладывать инструменты на рабочий стол.
– Не стой, ложись на живот, – не глядя в мою сторону, произнес он.
Ну вот и поговорили. Я легла на смотровой стол, приподняла блузку и приспустила брюки, чтобы ему было удобней работать. Почувствовав укол, зажмурилась.
– Потерпи немного, – более «нейтральным» тоном попросил хирург.
– Эта анестезия беспокоит меня больше, чем рана, – хмыкнула я.
– На адреналине долго не протянешь. Все равно болеть начнет.
– Ничего, я как-нибудь переживу.
На этот раз хмыкнул он:
– Травматолог, значит… И какими судьбами ты здесь оказалась?
– Кажется, теперь я здесь работаю. Сегодня мой первый рабочий день, кстати.
– Да, в приемном отделении врачей не хватает.
– Я не в приемном буду работать. Меня взяли в основной штат отделения экстренной хирургической помощи.
– У них руководитель в отпуске, – заметил хирург. – Или хочешь сказать, что тебя приняли в штат во время его отсутствия?
– Намекаете, что сегодня, когда руководитель отделения вернется из отпуска, ему мое назначение покажется прыжком выше головы?
– Не думаю, что он придет в восторг от того, что в его отделение взяли травматолога без предварительного согласования.
– Да, наверное, ему не понравится такое положение вещей, – согласилась я. – А вы из какого отделения?
– Из третьей хирургии.
– Понятно, – ответила я, хотя даже представления не имела, о чем он говорит.
– И что же тебе понятно? – неожиданно спросил хирург.
– Что вы работаете в третьей хирургии, – пробурчала я и снова зажмурилась.
– Потерпи, сейчас пройдет.
– Угу… Скажите, а вы хорошо знакомы с моим новым руководителем?
– Неплохо.
– И… что вы можете о нем сказать? – спросила, как будто невзначай.
– Смотря, что ты желаешь о нем узнать.
– Ну… Какой он человек?
– Глупый вопрос, Алексис. «Ни о чем», так сказать.
– Ладно, перефразирую: что говорят коллеги о докторе Ригарде?
Судя по возникшей паузе, хирург обдумывал свой ответ.
– Говорят, что он эксцентрик.
– Прямо так и говорят?
– Иногда его называют «невоспитанным засранцем». Но это, скорее, потому, что он слишком прямолинеен.
– Значит, он довольно тяжелый в общении человек? – попыталась «смягчить» характеристику своего неизвестного начальника я.
– Можно и так сказать.
– А вы не особо разговорчивы, – заметила я.
– Успокойся, ты мне мешаешь.
– Извините.
– Надеюсь, я был не слишком груб, отчитывая тебя в присутствии своих коллег за погрешности в диагностике этой женщины?
Ну и ну… Не ожидала, что он станет поднимать эту тему.
– Все в порядке. Вы были правы: я допустила ошибку.
– Нет, это я был не прав. Если учесть, что ты здесь впервые, и оказалась в подобной ситуации «один на один», все твои действия были верными. Прошу извинить меня за некорректное поведение.
– Извинения приняты, – вздохнула я.
– Тем не менее, я надеюсь, что впредь таких ошибок ты допускать не будешь.
Что за бред? Сначала извиняется, а потом снова поучает!
– Я постараюсь, – сжав от злости зубы, ответила я.
– Так почему ты выбрала именно наш городок? – спустя несколько минут спросил он.
– А почему нет?
– Хочешь сказать, что взяла карту, ткнула пальцем в первое попавшееся место и решила, что переедешь туда?
– Примерно так и было. Клинику, в которой я работала, собираются закрывать. Я не хотела ждать, когда попаду под сокращение.
– Сейчас такое не редкость, – равнодушным тоном заметил хирург.
– Но этой клинике, судя по всему, расформирование не грозит.
– Опрометчиво так полагать, – коротко ответил он.
– Конечно, для такого невзрачного городка наличие многопрофильной больницы своего рода роскошь, но и без работы вы тут не сидите, разве я не права?
– «Невзрачного городка»? – переспросил хирург.
Я замялась:
– По сравнению с Т. здесь особо не на что посмотреть.
– Значит, наш городок и наша больничка ассоциируются у тебя исключительно с «дырой», в которую ты приехала?!
Я даже обернулась, чтобы взглянуть на него.
– Я не это хотела ска…
– Я закончил, – перебил меня хирург и, стянув с рук перчатки, отвернулся. – Что ж, добро пожаловать в дыру! – отрезал он и вышел из перевязочной, демонстративно хлопнув дверью.
Некрасиво получилось. С другой стороны, это место на самом деле ассоциировалось у меня с дырой.
***
Широкий коридор приемного отделения вновь опустел. Я вернулась в холл и нашла свою сумку там же, где оставила ее: на полу возле пластикового стула.
– Вы еще здесь?
Я повернулась к стойке регистрации пациентов лицом, чтобы встретится взглядом с уже знакомой мне медсестрой.
– Вещи свои пришла забрать, – ответила я и попыталась улыбнуться.
– Меня зовут Стелла.
– Алексис Ней, – представилась я в ответ.
Стелла сложила руки на груди и победоносно мне улыбнулась:
– А вы молодец, доктор Ней! С вами приятно было работать!
– Это взаимно, Стелла. Спасибо вам за помощь.
– Кабинет руководителя клиники в конце того коридора, – Стелла указала рукой на узкий длинный коридор за своей спиной.
– Спасибо, – вновь поблагодарила я, хотя дорогу к этому кабинету уже знала.
– И не обращайте внимания на нашего Оди! – прокричала мне в спину Стелла. – Если бы вы действительно сделали все неправильно – от вас бы живого места не осталось!
Хохот Стеллы «провожал» меня вплоть до самого кабинета руководителя клиники. Оди… «Фифа», «цыпа», теперь вот «Оди». Так зовут хирурга, который зашил мою рану? Я не привыкла к такому фамильярному обращению ни к собственной персоне, ни в адрес своих коллег. Но, если Стелла привыкла к этому, значит в этом месте мне придется пересмотреть свое отношение к правилам субординации.
Вздохнув полной грудью несколько раз, я открыла дверь в приемную и подошла к столу секретаря. К сожалению, руководитель клиники принять меня не смог, однако, он отдал распоряжение проводить меня к своему заместителю. Пожилой мужчина по имени Стефан Хотрик осмотрел меня с головы до пят и сквозь зубы процедил:
– Ваш пропуск в отделение будет готов только после обеда.
– И как же мне туда попасть? – задала наводящий вопрос я.
Доктор Хотрик все с тем же недовольным видом взял со стола свой браслет развернул голоэкран. «Порывшись» в книге контактов, он тяжело вздохнул и набрал чей-то номер.
– Это Хотрик. Вызовите ко мне Ригарда: пусть заберет своего нового, – взгляд в мою сторону, – травматолога.
Недолгое молчание.
– Ну так найдите его!!!
На этом разговор был окончен, причем, не только «по сети». Я молча кивнула и вышла в коридор. Интересно, почему доктор Хотрик не вызвал руководителя моего отделения лично? Наверняка для этого были свои причины, мне пока неведомые.
Не знаю, что произошло в последующие десять минут, но именно спустя это время «полубог» вылез из своих апартаментов и, взглянув на меня, отчеканил:
– Следуйте за мной.
Этой емкой фразой, усугубленной недовольным выражением лица, он вполне конкретно дал мне понять, где мое место. А судя по тому, что за все время нашего путешествия от его кабинета к отделению он не проронил ни слова, это место было даже не в сестринской…
Как ни странно, дверь на третий этаж, где располагалось пресловутое отделение, была не заперта. Из кодового замка торчали провода, и доктор Хотрик явно удивился такому положению вещей.
– Совсем от рук отбились… – буркнул «полубог» и вошел в отделение, минув дверь с табличкой «санпропускник».
Просторный коридор простирался по левую сторону от нас. Где-то там, вдалеке, я заметила стойку сестринского поста. Справа от нас оказалось две двери: ординаторская и все тот же «санпропускник». Удобно конечно: поднялся на этаж, переоделся и тут же, через вторую дверь, прошел в отделение, уткнувшись носом в ординаторскую.
Из палаты вышла медсестра и, заметив заместителя руководителя клиники, вежливо кивнула.
– Ригард у себя? – даже не поздоровавшись с ней, спросил Хотрик.
– Я не видела его. Возможно, он уже…
– Все ясно! – перебил медсестру «полубог» и повернулся ко мне. – Сами его найдете. Если возникнут вопросы – он знает, где меня найти.
– Конечно, доктор Хотрик, – смиренно ответила я.
Мне всегда казалось, что новых врачей, поступивших на работу, можно, как минимум, представить коллегам. Однако доктор Хотрик решил поступить иначе. Открыв дверь в ординаторскую чуть ли не ногой, он пропустил меня вперед и громко огласил:
– Ваш новый травматолог!
Хлопок – и я осталась по другую сторону двери, глядя на лица четырех коллег.
– Алексис Ней! – выпалила я и улыбнулась, дабы хоть как-то смягчить приветствие.
– Кофе будешь, Алексис? – улыбнулся самый пожилой доктор.
– Буду.
– Да, не стой ты в дверях! – воскликнул другой. – Проходи, не стесняйся! Стол у окна свободен. Размещайся, раскладывай вещи. Меня зовут Огри Наварро.
– С сахаром? – спросил первый доктор.
– Нет, спасибо.
– Я – Дик Патриксон, – представился мужчина. – А двое молодчиков, что с тебя глаз не сводят, – Чарльз Ельзи и Дональд Петкинс.
– Очень приятно, – продолжала улыбаться я, пока выкладывала вещи на свободный стол.
– Это же вы там, внизу, были? – выпалил Ельзи.
– Да, – кивнула я.
Хранители Патриксон и Петкинс – переглянулись.
– Сколько же вам лет, деточка? – спросил доктор Наварро.
– А сколько дадите? – улыбнулась я.
– Двадцать пять-то хоть есть?
Я похлопала себя по щекам и засмеялась:
– А я хорошо сохранилась, не так ли? Ладно, мне еще нужно встретиться с руководителем отделения и переодеться.
Остальные в ответ промолчали. Решив, что на этом разговор окончен, я вышла из ординаторской и направилась в санпропускник. Нашла свободный шкафчик и сразу же выбросила свою одежду в мусорное ведро. К сожалению, бюстгальтер и трусы спасти не удалось: кровавые подтеки испортили и их. Теперь придется домой ехать в хирургическом костюме. «Душ» – волшебное слово. К счастью, повязку на мою рану хирург наклеил непромокаемую. Я залезла в душевую кабину и тут же расслабилась. Давно мне не было так хорошо. И за воду платить не нужно, а это всегда приятно. Открыв дверь кабины, я никак не ожидала увидеть перед собой голого хранителя!
– Твою мать!!! – воскликнул хирург.
– Неужели нельзя было подождать?! – заверещала я, прячась за пластиковой дверцей душевой.
– Это – мужская раздевалка!!!
– На двери не написано, что она «мужская»!
– Вылезай! Мне нужно в душ!
Стянув полотенце на груди, я вышла «в свет» и, надменно приподняв подбородок, направилась к своему шкафчику. Хоть бы прикрылся, честное слово!
И только я подумала о том, что смотреть на голых хранителей все равно, что разглядывать накачанных, обмазанными маслом спасателей в календаре, как моя правая нога «уехала» вперед, а я, соответственно, полетела назад.
Меня вовремя подхватили, иначе голову бы точно расшибла.
– Спасибо, – прохрипела я, шаря руками по полу в поисках полотенца.
– Я не смотрю, – буркнул хирург, в связи с чем я быстро встала на ноги и спряталась за крайним шкафчиком.
Он вошел в душевую кабину и захлопнул за собой дверцу так громко, что у меня зазвенело в ушах.
– Дерьмо, – произнесла я и вернулась за своим полотенцем, валявшемся на полу.
– Ты что-то сказала?
– Нет-нет, ничего, – ответила я и начала одеваться. – Кстати, а что вы здесь делаете?
– Душ принимаю!
– Логично, – прошептала я, тихо прикрыла дверь шкафчика и так же бесшумно покинула «сцену».
Да, весь путь придется проходить сначала. Со временем я должна потерять свой женский облик для коллег-мужчин и стать «своим парнем», а для женщин остаться «одной из своих, живущей в тылу врага». Сделать второе, кстати, намного сложнее первого. В мужском коллективе всегда проще работать. Пару раз придется объяснить, что интрижек на работе я не завожу. Коллеги, конечно, все равно попытаются проверить истинность моего утверждения, но, рано или поздно, махнут на меня рукой. Тяжелее будет ужиться с медсестрами. Большинство из них – женщины. Женщины, которые видят во мне существо, обскакавшее их. Да, я стала врачом. Да, я моложе многих из них, и они обязаны меня слушать. Да, я вращаюсь в кругу мужчин и разговариваю с ними на равных. Зачем мне налаживать отношения с ними, спросите вы? Потому что медсестра для врача – его первый помощник. Не приведи Господи, врачу попасть в немилость к этой части коллектива. Все пропало. Врача не предупредят о неожиданном обходе руководства, после бессонной ночи ему не напомнят о том, что он не продлил лист назначений для одного из своих пациентов, в операционной на него натянут перчатки, на два размера больше положенного, со словами: «Простите, других нет». Нет-нет-нет, с медсестрами нужно дружить, потому что они вкалывают не меньше врачей, потому что они поддержат в трудной ситуации и сразу протянут скальпель, не дожидаясь, когда врач попросит их об этом.
Единственный человек, с которым я пока лично не общалась – это руководитель отделения. Следует заметить, что эта персона для каждого рядового врача – ключевая. Именно этот коллега будет постоянно долбать мне мозг, причем, обычно, по делу, и прикрывать мой зад, если я вляпаюсь. А вляпаюсь я обязательно, в этом сомнений нет. Из всего вышесказанного становится понятно, что с руководителем отделения необходимо дружить. И если этот человек действительно хороший специалист и управленец, он передаст мне свой опыт, и за ним я буду чувствовать себя, как за каменной стеной.
Итак, пока я не поговорю с моим непосредственным начальником, мой рабочий день не начнется. Я приняла решение покараулить неизвестного доктора по фамилии Ригард под его кабинетом. Проведя на удобном диване под дверью с надписью «руководитель отделения экстренной хирургической помощи» двадцать минут, я поняла, что проще найти его в клинике, чем ждать здесь.
Кто знает лучше, где искать руководство, чем постовая медсестра? Стойка медсестринского поста находилась на пересечении двух длинных коридоров. Кабинет руководителя располагался в самом конце одного из них, а вот ординаторская – в самом начале другого. Грамотная планировка, ничего не скажешь: начальство не мозолит глаза подчиненным, а подчиненные не маячат перед лицом начальства.
Сегодня дежурит блондинка в годах по имени… К сожалению, надпись на бейдже мне так и не удалось прочесть. Я улыбнулась и обратилась к ней:
– Здравствуйте!
Молчание. Хоть бы глаза подняла для приличия.
– Здравствуйте! – громко повторила я.
Женщина вопросительно изогнула бровь и посмотрела на меня.
– Не могли бы вы мне помочь? Я ищу доктора Ригарда. Возможно, вы знаете где он?
– Доктор Ригард не отчитывается передо мной.
Кажется, меня только что отшили.
– Но, возможно, он будет участвовать в плановых операциях сегодня? – не сдавалась я.
– Сегодня не операционный день.
– Спасибо за помощь, – любезно ответила я и улыбнулась.
Женщина натянула на себя некое подобие ухмылки и вернулась к своим делам.
Ладно, на медсестрах клин клином не сошелся. Пойду в ординаторскую. Кофе допью, что ли.
С моим появлением в ординаторской пятеро действующих лиц, которые находились там, умолкли. Хирург-хранитель был одним из них. Сомнение закралось в мою голову, но я тут же подавила опрометчивый смешок. Кстати, в медицинском костюме он смотрелся не менее представительно, чем в одноразовом халате. Нет-нет, на нем было не одно из тех зеленых убожеств, что лежали в шкафу в санпропускнике. Хирург-хранитель был одет в дорогущий белый хирургический костюм с черным воротником стойкой. Мой опытный взгляд скользнул на его запястье и часики, очень похожие на оригинал знаменитого бренда для богачей. Странно, что раньше я их не заметила. Интересно, с каких пор хирурги в подобных «дырах» могут позволить себе такие часы?
– Всем привет еще раз, – уставшим голосом произнесла я и тут же направилась к своему новому столу, на котором стояла кружка с остывшим кофе.
Все покосились в мою сторону, но не проронили ни слова.
– Я так понимаю, что это и есть «третья хирургия»?
– Она самая… – кивнул хирург-хранитель.
– Могли бы сразу меня просветить.
– Были причины этого не делать.
Прекрасный ответ. Прям, не «отрезал», а «обрубил».
– Надеюсь, ваша фамилия не Ригард? – хмыкнула я и сфокусировалась на его бейдже.
– Доктор Одьен Ригард, – наконец, представился хирург. – Руководитель отделения экстренной хирургической помощи.
Что-то мне нехорошо…
– Приятно познакомиться, доктор Ригард, – я кивнула.
– И мне, доктор Ней. С вами все в порядке?
– Да, вполне.
– Кстати, мы вас ждали, – заметил Одьен, скользя взглядом вдоль выреза в моем «общественном» хирургическом костюме.
И тогда я очень пожалела, что выбросила окровавленный лифчик… Пришлось скрестить руки на груди, пряча свои соски, которые, чтоб им провалиться, затвердели.
– Ждали? Извините.
– Сегодня совместный обход, и он должен был начаться, – Одьен грациозно приподнял руку и взглянул на свои аристократические часы, – десять минут назад.
– Извините. Впредь постараюсь не задерживать вас.
Одьен смерил меня оценивающим взглядом.
– Все за мной!
Мгновение, и все остальные, словно очнувшись, подорвались со своих мест. Я едва успела схватить свой новый голопорт и вылететь в коридор.
Мы начали обход с первой палаты. Всего в отделении их было двадцать. «По четыре на доктора», – посчитала я. «Итого – завались…».
Докладывали коллеги быстро и четко. Очевидно, подготовка к обходу была довольно ответственным мероприятием. Ригард задавал вопросы, осматривал каждого пациента и корректировал назначения. Безусловно, он был еще слишком молод для такой должности. Честно говоря, я никогда еще не встречала руководителей отделений младше тридцати пяти лет. Но, очевидно, все когда-нибудь бывает в первый раз.
Из отделения мы спустились на первый этаж в реанимацию. Там мы встретились со своими коллегами: реаниматологами, хирургами, нейрохирургами, гинекологами, терапевтами и еще, Бог знает, с кем. Человек тридцать толпилось в коридоре перед палатами интенсивной терапии и внимательно изучали незнакомую женщину, то есть меня. Одни вели себя достаточно скромно: покосились в мою сторону и тут же отвернулись. Другие же наоборот: рассматривали меня, как аукционный товар. До костей не пробрало, но неприятно стало. Я попыталась ретироваться от назойливых взглядов, спрятавшись за спиной доктора Ригарда, но трюк не удался: Ригард, заметив, что я дышу ему в затылок, обернулся и задал сакраментальный вопрос:
– Вы что-то хотели, доктор Ней?
– Нет, ничего! – ответила я и отвернулась от начальства, подыскивая взглядом другую широкую спину.
Тем временем все собрание стало перемещаться в одну из палат интенсивной терапии. Пристроившись за доктором Наварро, я поплелась туда же. Толпа обступила кровать первого пациента, и доктор-реаниматолог начал кратко излагать историю заболевания пожилого мужчины, находящегося на аппаратном дыхании. После недолгой дискуссии, коллеги облепили следующую кровать и перешли к обсуждению другой истории болезни. Спустя минут пятнадцать я заметила, что ряды коллег значительно поредели, в то время, как за моей спиной началось фоновое обсуждение последних новостей, то есть сплетен.
Другая палата, очередная кровать и новая история. Из-за плеча доктора Наварро я краем глаза взглянула на молодого пациента, о котором в данный момент шла речь. Райот. Неделю назад он упал с высоты. У парня был сломан череп, позвоночник, таз и бедро. Разрыв селезенки и печени уже оперировали. Пациент пришел в себя, но его держали в медикаментозном сне. На экране над кроватью засветились результаты последнего сканирования его позвоночника. Тем временем реаниматолог докладывал, что, после перенесенной несколько дней назад операции на позвоночнике, у парня в ране скопилась кровь, которая давила на спинной мозг. Нейрохирурги в ответ на это понимающе закивали и один из них ответил:
– Продолжаем наблюдать.
Стоит отметить, что нейрохирурги – это отдельная каста врачей-профессионалов, точно такая же, как и гинекологи. Только, если с последними еще можно договориться, то с нейрохирургами это сделать практически невозможно. Этим специалистам всегда некогда. Они постоянно заняты, когда необходимо проконсультировать пациента. С чем это связано, я не могу сказать. Очевидно, они действительно всегда очень заняты. Да и скептики они бóльшие, чем все остальные. По части сарказма их опережали только онкологи и реаниматологи, которым, по долгу службы, только и оставалось, что шутить, пусть зло, пусть жестоко, ну а как иначе? Эти специалисты хоронят своих пациентов чаще, чем все остальные. «Се ля ви».
Все начали отходить от кровати, будто бы обсуждение уже окончено, и меня это немного удивило.
– А разве ему не показана операция? – спросил голос, принадлежащий, черт бы меня побрал, мне самой.
Нейрохирурги с кислыми минами начали активно переглядываться. Я молчала, ожидая, когда же кто-нибудь из них сможет ответить на столь простой вопрос. Доктор Наварро даже отошел в сторону, чтобы остальные смогли меня рассмотреть. Наконец, один из коллег повернулся ко мне (спасибо, что соизволил!):
– Завтра возьмем его.
– Почему только завтра? – не поняла я.
– Он на хорошей терапии. Возьмем его завтра.
Не в первый раз я встречалась с подобным пренебрежением. Все было понятно и без слов: кое-кто уже приговорил ноги этого парня и лишний раз пыжиться над райотской задницей не собирался. У каждого из них были свои недостатки. Я со своими боролась, но, видимо, не слишком усердно. Рот открылся сам собой, и я ступила на проторенную дорожку под названием «язык мой – враг мой».
– Почему не взять его сегодня?
– Простите, а вы, собственно, кто? – обратился ко мне один из нейрохирургов.
– Доктор Алексис Ней. Травматолог отделения экстренной хирургической помощи.
Зря он усмехнулся. Очень зря…
– Парень на хорошей терапии, – повторил нейрохирург. – Гематома еще не слишком большая.
– Вряд ли к вечеру она испарится.
– Возьмем завтра.
– Тогда, возможно, вообще ничего делать не стоит? – спросила я.
– Он все равно не пойдет!
– Может, он и не пойдет, но, если рассматривать перспективу установки стимулятора в будущем, гематому все равно следует убрать как можно скорее.
– Стимулятор – слишком дорогое удовольствие для такого, как он!
Я подумала, что ослышалась, потому переспросила:
– «Для такого, как он»?
– Успокойся, – услышала я за спиной тихий голос доктора Наварро. – Завтра сделают.
Я обернулась и взглянула на Одьена. Его слово в этом споре могло стать решающим. Но он прищурился и ничего не сказал. Все ясно. Он ничего не станет делать. Почему? У меня не было ответа. Может, это их собственные игры, а может, ему просто наплевать?
– С каких пор травматологи дают указания нейрохирургам?! – раздался громкий голос за спинами собравшихся.
Все расступились, и обладатель голоса подошел ко мне. Это был хранитель лет тридцати пяти в дорогом хирургическом костюме. Кого-то он мне напомнил… Я присмотрелась к надписи на бейдже и приподняла брови от удивления. Никто иной, как Айени Ригард, – руководитель службы нейрохирургической помощи… А у них тут – семейный подряд, оказывается…
– Я не даю указаний! – ответила я. – Я лишь прошу обратить внимание на этого парня.
– Вы полагаете, что мы проявляем халатность по отношению к нему? – спросил Айени Ригард.
– Нет.
– У вас есть основания думать, что мы некомпетентны в вопросах его лечения?
– Нет, – тихо ответила я и потупила взор.
– Или вы полагаете, что мы будем удовлетворять все пожелания молодой особы, которую видим здесь впервые?
Вот это пассаж… Кажется, только что мне снова указали, где мое место в этой дыре. Я взглянула на доктора Айени Ригарда и поняла, что он улыбается. Еще один красавчик-хранитель. У них с Одьеном было много общего. Разрез глаз, форма носа, телосложение. Но все-таки, в отличие от Одьена, этот хранитель показался мне слишком опасным.
– И к чему все эти нападки?
Теперь все смотрели на Одьена, простите, доктора Одьена Ригарда, который, кажется, только что вступился за меня.
– Она врач, а не девочка на побегушках! – продолжал гневную отповедь Одьен. – И ее замечание вполне оправдано! У пациента гематома и ее придется удалять!
Смех Айени Ригарда заставил меня отступить на шаг.
– Твоя специализация – хирургия? – обратился к Одьену Айени Ригард. – Вот и занимайся своей хирургией, а в мою область не лезь! Мы сами решим, что и когда нам делать.
Кажется, из глаз Одьена посыпались искры.
– У нас нет специализированного отделения политравмы. У нас даже отдельной травматологии нет! А твои ребята все еще отвечают за нейрохирургическую помощь в этой больнице, – произнес Одьен. – Этот пацан закреплен за моим отделением. Так что тебе придется отвечать на вопросы моего травматолога, просто потому, что я тоже хочу услышать на них ответ.
– Мой ответ «возьмем завтра!» – прошипел Айени.
– Все ясно! – процедил Одьен и покинул палату.
Айени вновь рассмеялся и на этот раз обратился ко мне:
– Похоже, вы стали причиной небольшой перепалки!
– Я прошу прощения.
Айени, продолжая улыбаться, протянул мне ладонь:
– Доктор Айени Ригард.
– Доктор Ней, – я пожала руку.
– Ней…
– Алексис.
– Очень приятно, Алексис.
– Взаимно.
Остальные доктора засеменили к выходу, но Айени, похоже, не собирался идти следом.
– Вы всегда такая? – спросил он, отпуская мою руку.
– Какая «такая»?
– Упертая?
– А вы всегда такой строгий?
– Этого у меня не отнять, – пожал плечами Айени Ригард и проводил меня к выходу.
Обход завершился планеркой в ординаторской. Комментарии, пожелания и… …втык. Получил доктор Ельзи. Как оказалось, он – травматолог, и годков ему еще меньше, чем мне. Ельзи пропустил начало застойной пневмонии, за что был весьма серьезно наказан: лишен премии в этом месяце. Выслушивая поток речи, которую изливал Одьен, мне становилось все хуже и хуже. Я уже поняла, как Одьен может разговаривать с подчиненными, но, как оказалось, то был его спокойный тон.
Только я подумала, что сегодня один из тех великих дней, когда во время планерки я не получу по шее, как Одьен со злостью взглянул на меня и продолжил террор:
– Еще раз устроите спектакль на совместном обходе, и я освобожу вас от ваших обязанностей!
Хорошо, что я сидела, иначе точно бы рухнула на пол. Меня пугал звук его голоса. Слишком стальной, слишком властный. На меня и раньше кричали, но никогда при этом я не испытывала такого отупляющего страха.
– Одного «нет» для вас должно быть достаточно! – прогремел его голос. – Остальное – не ваши проблемы!
– А чьи? – очень тихо прошептала я. – Парня, который там лежит?
– Мои. Все эти вопросы буду решать я, а не вы! – закричал Одьен и ударил ладонью по столу так сильно, что я непроизвольно подпрыгнула на месте. – Если хотели выставить себя неуравновешенной выскочкой, у вас это получилось!
– Больше не повторится, – ответила выскочка и вжалась в стул.
– Что-то я очень сильно в этом сомневаюсь! – выпалил Одьен и, поднявшись с места, покинул ординаторскую.
– Неплохо, – вздохнул доктор Патриксон. – Первый день, а Оди уже все себя.
– Простите, – промямлила я.
– Да, чего уж там! – засмеялся доктор Наварро. – О твоем приходе к нам Одьена поставили в известность только сегодня утром, а он очень не любит, когда кто-то принимает важные решения за его спиной.
Намек на мое неожиданное появление в этом отделении я уловила без труда.
– Теперь я в немилости?
– Да, нет, – махнул рукой пожилой доктор Патриксон. – Оди заводится с пол-оборота, но довольно быстро отходит. Делаю ставку, что сейчас он пришлет Мари, чтобы она позвала тебя к нему в кабинет.
– Что спорить, коль результат известен? – пробурчал Ельзи и присел за свой рабочий стол.
В ординаторскую вошла блонд за сорок и, посмотрев на меня в упор, огласила:
– Доктор Ней, руководитель просил вас зайти к нему в кабинет.
Несколько секунд абсолютной тишины, и все в ординаторской начали хохотать. Я благоразумно сдержалась.
Медсестра, судя по всему, уловила общий смысл разговора и, фыркнув на прощание, покинула нашу скромную обитель.
– И что меня там ждет? – поинтересовалась я.
– Не думаю, что он станет говорить об инциденте с Айени, – покачал головой Наварро. – Извиняться перед вами за вспышку гнева он тоже не станет, но сгладить неприятные впечатления попытается.
В этот момент Патриксон захохотал:
– Оди?! «Сгладить» ?! Вы что, издеваетесь?
– По крайней мере, он всегда пытается это сделать, – вторил ему Наварро. – Выходит у него или нет – совершенно другой вопрос.
– Странно, что они с Айени не подрались сегодня, – заметил Ельзи. – Честно говоря, я уже начал думать, что вот-вот начнется бойня!
– А ты только того и ждал, – хмыкнул Петкинс.
– Еще бы! – не унимался Ельзи. – Увидеть, как наш Оди пытается намылить рожу Айени в первый же рабочий день после отпуска, – это же как бальзам на мою израненную душу!
– Значит, взрывной темперамент, – это то, что объединяет доктора Айени и доктора Одьена Ригардов? – предположила я.
Коллеги, почему-то, тут же умолкли и с удивлением воззрились на меня.
– Э-э-э… – промычал доктор Петкинс.
– Темперамент? – переспросил Наварро. – У Одьена? Нет-нет, это у Айени есть темперамент, а у нашего Оди есть только скверный характер да отвратительные манеры, с которыми всем нам приходится мириться.
– Но он хороший специалист, – заметила я.
– Этого у Оди не отнять, – улыбнулся Петкинс. – Когда живешь только работой, волей-неволей станешь хорошим специалистом.
– Значит, доктор Одьен – фанат?
– Можно и так сказать, – ответил Наварро. – Вообще, эта клиника держится на плаву только благодаря вливаниям из фонда семьи Ригардов. Айени и наш Оди братья. Старший – нейрохирург, младший – хирург. Оба сделали карьеру к тридцати годам и оба руководители. И еще у них… – Наварро подбирал формулировку, – несколько натянутые отношения.
– Да, и не вздумай закрутить с Айени! – вдруг воскликнул Петкинс.
– Я уже поняла, что он ходок.
– Нет, не поэтому. Ты вроде как в нашей команде. Если свяжешься с Айени, Оди тебя сожрет.
– Понятно: с Айени – «ни-ни», – я покачала головой и рассмеялась. – Ладно, пойду на коврик к руководителю.
– Иди-иди, – закивали остальные.
Кабинет доктора Одьена Ригарда был обставлен, словно приемная самого руководителя клиники. Шерстяной ковер, кожаная мебель, дубовый стол. На стенах висели фотографии в рамках, дипломы, премии и прочая «мишура».
– Не знала, что у вас есть ученая степень, – удивилась я.
– Вы многого не знаете, – коротко ответил Одьен и указал на стул перед рабочим столом.
Как только я заняла предложенное мне место, начался самый настоящий допрос. Откуда родом, где закончила учреждение высшей профориентации, какой стаж работы, есть ли публикации. Интересующая его информация отскакивала от зубов, но, как оказалось, мои сухие ответы не вполне его устроили. Я понимала, что ему нужно. Он хотел узнать не историю моей жизни, а путь моего становления, то, каким образом я стала той, кем была сейчас. Но этого я рассказать не могла. Я невидимка, работающая в маленьких городках, в маленьких больничках, которая не сидит на одном месте дольше двух лет и мечется в поисках места, где никто и никогда не узнает, что я из себя представляю на самом деле.
– Знаете, что меня беспокоит? – наконец, произнес Одьен.
– Нет.
– Ваша вылизанная история – чушь собачья! Вы работали в Центре Л.А.? Но в центре Л.А. травматологи не вскрывают грудные клетки! А у вас рука поставлена!
– Я не только в Центре Л.А. работала. В городе Г. больница еще меньше вашей. И на смене по ночам мы дежурили по одному. В таких условиях приходится быстро осваивать смежные специализации.
– Вы постоянно меняли места работы. И хотя характеристики написаны отличные, мне, как руководителю отделения, хорошо известны маневры, с помощью которых можно избавиться от неугодного сотрудника, расставшись с ним полюбовно.
– Пообещать написать хорошую характеристику взамен на добровольное прерывание контракта? – предположила я.
– Именно! И ваше поведение в первый же рабочий день подтверждает мои опасения на этот счет. Вы не умеете держать себя в руках и совершенно не соблюдаете правила субординации.
Шах и мат, так сказать…
– Согласен, у нас недостаток кадров, – продолжал говорить доктор Ригард. – И я лично не раз подавал заявку в центр профориентации, чтобы мне прислали специалистов. Однако за пять лет никто так и не приехал. И вот тут появляетесь вы. Конечно, руководитель клиники быстро потер руки и подписал ваше назначение, не согласовав его ни с кем. Что вы здесь забыли, доктор Ней, в нашем маленьком скромном городке?
– Я не люблю большие города. Там слишком много людей, все куда-то бегут, торопятся. Эта суета мне не нравится. Что касается работы в каком-нибудь крупном медицинском центре… Там всегда кто-то дышит в затылок. Мне тридцать три года, и я владею всеми видами остеосинтеза. Как думаете, быстро бы я научилась выполнять эти операции самостоятельно, работая в месте, где кроме меня есть еще с десяток желающих пойти в операционную?
– Поэтому вы умеете не только переломы оперировать, но и грудную клетку вскрывать? Может, и лапароскопией владеете?
– Лапароскопией не владею, – соврала я.
– Зря не научились, – он откинулся на спинку своего удобного кресла.
– Вы пытаетесь мне что-то доказать? – едва сдерживая гнев, произнесла я.
– Нет, я пытаюсь понять, кто вы такая и какие у вас цели.
– Жить и работать – вот мои цели!
– А что на счет первой части вопроса?
– Я – послушница, – пожала плечами я. – Какой родилась, такой и умру.
– Ваша семья… – он запнулся. – У вас же есть семья, доктор Ней?
– У меня была семья, доктор Ригард. В личном деле все написано.
Он на мгновение задумался.
– Родители сгорели в доме… Давно это было?
– Там все написано, – я кивнула на его голопроектор.
– Год вы жили в приюте, а потом получили частный грант на обучение в высшей ступени профориентации. Спонсор не указан, и это странно. Вы закончили ординатуру в крупном медицинском центре и поехали по стране, нести свои знания и умения в маленькие городки, вроде нашего. Правда, больше двух лет ни в одном не проработали. Мне кажется, Алексис, или у вас есть проблемы, о которых в личном деле не написано?
– Что вы имеете в виду?
– У вас дефицит массы тела. Есть синяки под глазами, которые вы достаточно неумело замазали. Значит, краситься вы не привыкли, иначе, справились бы не только с синевой под запавшими красными глазами, но и с цветом лица, который кажется таким же зеленым, как и униформа на вас.
Я почувствовала дурноту. Впервые в жизни такую правду мне выговаривали в лицо. Да еще кто? Человек, которого я совершенно не знаю! Он вообще в курсе, что я все-таки женщина? Что, черт побери, он позволяет себе?
– Маникюр – это тоже не про вас, – продолжал доктор Ригард. – Хорошо еще, что ногти стрижете. Об остальном я вообще молчу.
Я поджала губы, чтобы не высказаться «по матери», как хорошо умела делать.
– Знаете, если бы вы покрасили свои темно-синие волосы, вполне сошли бы за послушницу. Но на волосы райотов красители не действуют, и в этом проблема.
– К чему вы ведете? – злобно процедила я.
– А вы не догадываетесь?
– Нет.
– Вы слишком похожи на райота.
– Я не райот.
– А если бы вы были райотом, к чему это скрывать?
– Если бы была райотом и скрывала, вопрос имел бы смысл.
Доктор Ригард прищурился и наклонился вперед:
– Мне не нужен специалист, который пребывает в депрессии и даже не может толком объяснить причин своего появления здесь. Мне не нужен врач, который не соблюдает субординацию и полагает, что он лучше, опытней и умнее своих коллег. Потому что все выше перечисленное порождает проблемы, доктор Ней. А у меня и без вас проблем хватает.
Я воровато покосилась в сторону двери.
– Я вас поняла. Извините, что отняла время.
– Сидеть! – рев Ригарда наверняка был слышен даже в ординаторской.
Я приросла к стулу и, кажется, стала с ним одним целым.
– Никто из трудящихся здесь не ищет легких путей, – он сбавил тон до «громкого». – Мы все вкалываем ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Многие из нас пережили трагедии в жизни и прошли через депрессию. И это отражалось на наших пациентах, что бы там кто ни говорил. Если вы пришли сюда вкалывать, мы с радостью примем вас с вашими проблемами и поможем жить и работать дальше. Вы пришли сюда вкалывать, доктор Ней? – спросил он.
– Да, – кивнула я.
– Итак… – Одьен прочистил горло и продолжил, – в течение недели в операционной вы будете только ассистировать. У нас смешанные бригады, но я полагаю, что вы привыкли так работать. Если все пройдет гладко, я поставлю вас оператором. Такой подход вас устраивает?
– Да, вполне.
– Еще один нюанс. Вы уже поняли, что у нас – мужская раздевался. Если хотите, можете переодеваться в отдельном крыле вместе с медсестрами или в отделении гинекологии. Я могу договориться на этот счет.
– Нет, спасибо. Меня вполне устроит общая раздевалка.
– Если вы не смущаетесь, – продолжал давить Одьен, – это может стать проблемой для остальных наших сотрудников.
– Если кто-нибудь из них будет против, я отправлюсь в гинекологию.
– Я против! – возмущенно заявил доктор Ригард.
– Почему? – искренне удивилась я.
– Что значит «почему»?
– Почему вы против?
– А я должен вам что-то объяснять? – он прищурился.
– Знаете, сколько я вкалывала, чтобы стать хирургом? – обреченно произнесла я. – Сколько пахала, чтобы получить специализацию травматолога? Я не замужем, у меня нет семьи, нет друзей. Работа заменила их всех. И если уж так получилось, что ежедневно мне придется ходить в другое отделение, чтобы переодеться в этот зеленый костюм, – я потерла ткань рубашки между пальцев, – который сливается с цветом моего лица, – я подняла глаза на Одьена, – могу я хотя бы знать причину, по которой вы не хотите, чтобы я переодевалась в одной общей раздевалке с вами, в которой можно поставить простую перегородку, позаимствовав ее на любом из этажей этой клиники?
– Вон из моего кабинета! – прошипел он.
Я встала, опустила голову и покинула его кабинет.
***
Вернулась в ординаторскую. К счастью, там никого не было. Присела за стол, спрятала лицо в ладонях и застонала. Дверь отворилась, и в нее вошла медсестра-брюнетка.
– Доктор Ней, к вам в палату поступление.
Я отняла ладони от лица и вперила взгляд в немолодое лицо медсестры.
– Я не знаю, я все еще работаю здесь или уже нет, – честно призналась я.
– Мне плевать, работаете вы здесь или нет, – отчеканила та. – Перед обходом доктор Ригард дал мне поручение ввести вас в курс дела и передать медкарты пациентов из двух палат. На данный момент у вас одно поступление, – она положила распечатанные карты на мой стол. – Если доктор Ригард узнает о том, что я не выполнила его поручение, меньше всего его будут волновать причины. Так что, доктор Ней, приступайте к обязанностям. А если вас все же уволили, завтрашнее утро вы сможете провести в постели, а не в этой больнице, – медсестра вопросительно изогнула бровь. – Поспать подольше – это ведь тоже неплохо, не так ли?
Я улыбнулась ей и взяла распечатки историй со стола.
– Ну, что ж… Тогда еще немного поработаю?
– Я полагаю, что это мудрое решение в утро понедельника, – она быстро ретировалась из ординаторской.
Я осмотрела пациентов, которых мне передали, оформила документы и откорректировала назначения. До конца рабочего дня доктора Ригарда я так и не увидела. Перед самым уходом, я решила заглянуть в реанимацию и узнать, как обстоят дела у того парнишки.
– А, Девушка-Пила… – услышала я позади себя.
В палату вошел реаниматолог, с которым мне довелось утром поработать. Некрасиво получилось, ведь мы до сих пор не представились друг другу, а на обходе я его не видела.
– Почему «Пила»? – спросила я, продолжая стоять возле кровати пациента.
– Потому что можете запилить кого угодно, – рассмеялся мужчина.
На вид реаниматологу было не больше тридцати лет. Послушник. О-о-очень высокий и симпатичный.
– А у вас есть прозвище? – поинтересовалась я и повернулась к собеседнику.
– Куда ж без него.
– И-и-и…
– Башня.
– Вам подходит. Надеюсь, я не обидела вас?
– Нисколько. Только Ригарды не терпят, когда их называют по прозвищам, – он улыбнулся.
– О-о-о, с этого места поподробней, пожалуйста!
– Оди и Шило.
Я прикрыла рот ладонью, потому как громко смеяться в отделении реанимации не принято:
– Оди и Шило? Вы шутите?
– Никаких шуток.
– Мне показалось, что звания Шило достоин именно Оди!
– Ну что вы, – махнул рукой Башня. – Наш Оди уникален, так сказать. Это знают все!
– А Айени Ригарда за что прозвали Шилом? – поинтересовалась я.
– У Айени характер слишком жесткий.
– Хуже, чем у доктора Одьена Ригарда? – к тому моменту я уже зажимала рот рукой, чтобы не хохотать.
Башня улыбнулся:
– Не стоит их сравнивать. Я же сказал, что Одьен уникален!
– То есть, Айени не очень здесь любят?
– Смотря кто… – многозначительно покачал головой Башня.
– Кстати, меня зовут Алексис Ней, – я протянула руку новому знакомому, и он тут же пожал ее.
– Очень приятно, доктор Ней. Денни Ориссон.
– Взаимно. Вы с дежурства сегодня?
– Да. Напоследок мне передали этого пациента. Зашел перед уходом узнать, как у него дела.
– И как у него дела?
– Без динамики. По крайней мере, после операции ему не стало хуже, а это уже большой плюс.
– Какой операции? – не поняла я.
– А вы, разве, не в курсе? – удивился Денни.
– Нет.
– Его днем оперировали.
– Понятно… – спустя некий промежуток времени выдавила я из себя.
– Вы удивлены?
– Да, если честно.
– Вы удивитесь еще больше, когда я сообщу вам, что оперировал сам Айени Ригард.
Ну, теперь у меня просто пропал дар речи. Сам «Всея» снизошел до никому ненужного райота…
– И какой прогноз вы могли бы озвучить?
– Я не метеоролог, чтобы давать прогнозы, – улыбнулся Денни.
– А если серьезно?
– Не знаю. Айени сказал, что от «мозгов» ничего не осталось. Значит, либо парень подойдет для внедрения стимулятора в будущем, либо нет. Но, если честно, с таким переломом таза вряд ли ему предложат столь дорогостоящую операцию.
– Я изучила результаты его сканирования. Таз рано или поздно срастется. Хотя, реабилитация займет много времени. Но, может, родственники помогут?
– Вы – оптимист. Боюсь, очень скоро ваша вера в чудеса завянет, и тогда вам станет все равно, когда оперировать таких пациентов.
– Думаете, я выгорю?
– Очень хочется верить, что нет, – улыбнулся Денни. – Я видел многих врачей, которые начинали карьеру с твердой верой в то, что смогут помочь всем и вся. Но, к сожалению, со временем их запал угасал, и они превращались в таких же скептиков, как и все остальные.
– Но, есть же исключения?
– Безусловно. Вам повезло, что вы работаете с Оди. Он, конечно, с возрастом немного успокоился, но все же продолжает верить в чудеса.
– Одьен Ригард? – переспросила я. – Странно, но мне кажется, что мы говорим о разных людях.
– Зря вы так, Алексис, – вздохнул Денни. – Одьен прекрасный хирург. Раньше в нашей клинике было отделение травматологии. Однако пять лет назад нам сократили бюджет и многие из ребят уехали в соседние города искать лучшей жизни. В итоге, работать стало некому. Травматологию расформировали. Одьену удалось уговорить нескольких врачей остаться здесь и перейти работать в его отделение. Теперь на нашу округу приходится одно отделение экстренной хирургической помощи, где оперируют в том числе пациентов с травмами конечностей. Конечно, если бы не деньги семьи Ригардов, вряд ли бы эта больница вообще существовала.
– А нейрохирурги? У них штат укомплектован?
– О чем вы? – засмеялся Денни. – Их в основном штате всего четверо работает.
– А что вы скажете об Айени Ригарде? – продолжала расспрашивать я.
– Айени? Он прекрасный хирург – этого у него не отнять. Но жизнь немного потрепала его. Когда-то Айени похоронил свою невесту. Автоавария. После этого он очень изменился. Стал скептиком.
– Понятно, – кивнула я.
– Айени не верит в чудеса. Он верит в себя и свои руки. Он берется за дело только тогда, тогда это имеет, по его мнению, смысл, или совпадает с его личными интересами.
– По какой же причине Айени взялся за этого парня?
Денни подмигнул и ответил:
– Думаю, вы сами знаете ответ на этот вопрос.
Я пристально взглянула на Денни, затем повернулась к пациенту, лежащему на койке, и подумала о том, что у каждого своя судьба. И если на дороге этого парня был указатель с моим именем, значит не все так плохо, как кажется. Я всегда буду верить. Надеюсь, что буду…