Геспериды или Творения человеческие и божественные - читать онлайн

Воспеты мной ручьи, цветы и птицы,

Апрель и май, и летние зарницы,

Сны, пробужденья, майский шест, пирушки,

Невесты, женихи, возки, подружки;

Любовь и юность, страсти трепетанье,

Непостоянства, грешные желанья;

Дожди и росы, сумерки и зори,

Елей и амбра, и бальзам от хвори;

Пою о том, как стали алы розы,

А лилии – белы; про боль и слёзы;

О Времени пою – как дни летят;

Об эльфах, фее Мэб; пишу про ад;

Воспеты мной и Небеса, конечно, —

С надеждою, что там пребуду вечно.

О дева, ты куда – скитаться?

Но безопасней здесь остаться,

Где дома ты: играй и пой,

Тем радуя народ простой.

Пусть песенки твои придут

В деревни, сёла – где их ждут;

В них простодушно воспевай

Пастушье счастье, сельский рай,

Сплетая песнь из плавных строк

Своих буколик и эклог;

Здесь, в роще, на холме, прилежно

Ты можешь петь пастушкам нежным,

Прекрасным, чистым, чьё дыханье

Нежней цветов благоуханья.

Приятен твой напевный стих

Селянам только, он – для них;

Но двор тем искренним твореньям

Воздаст не боле, чем презреньем.

Чтоб горестей и бед нимало

Самой себе ты не снискала,

Останься в мирном сём краю,

Где лиру добрую твою

Ни критик злобный не осудит,

Ни порицать никто не будет;

Что зло искать? Прими совет:

Здесь будь, в скитаньях смысла нет.

Когда-то ты, невинна и строга,

Как первенец, была мне дорога;

Теперь, когда я вижу – тут и там

Распутницей ты ходишь по домам —

Я узы разорвал своей любви:

Гуляй, удачу, повезёт, лови —

Порадует успех в твоей судьбе,

А то и попечалюсь о тебе.

В мой томик глядя робким взглядом,

Краснеет дева (Брут с ней рядом);

Уйдёт он – и девица чтенье

Тогда продолжит без смущенья.

Кто подотрётся по нужде

Твоим листом (известно где),

Тому беда: хотел – изволь,

Терпи укусы, жженье, боль.

Мой первый стих не приглянулся? Что ж,

Их много в книге – лучшие найдёшь;

Но если до конца прочёл стихи,

Ворча упрямо – что, мол, все плохи,

И недоволен книгою моей —

Томись чесоткой до скончанья дней.

Гуляя, обходи лишь тех, пожалуй,

Кто точно хлеб сырой иль сыр лежалый.

Мои стихи нельзя читать с утра:

Пока ещё ты трезв – не их пора;

В застолье же, когда друзья с тобой, —

Тут в самый раз, читай, а хочешь – пой.

Представь – очаг, огня весёлый треск,

Венки из лавра, свечи, шум и блеск,

И поднят Вакхов тирс, плющом увит,

И Оргия сакральная кипит —

Тогда средь роз, под звуки лир и пенья

Пусть сам Катон прочтёт мои творенья.

О розы, вы поникли – пусть

Теперь исчезнет ваша грусть;

Фиалки, силу обретите —

Благоухайте и цветите;

Вам, первоцветы, не пора ли

Воскреснуть, позабыв печали?

Всем, всем цветам, какие есть,

Сестрицам, не пора ль расцвесть? —

Ведь Джулия уже здорова,

Кларет и сливки в щёчках снова,

Прекрасны вновь уста у ней,

Кораллов чище и алей.

О Сильвия, нам под венец, похоже,

Давно пора – а после ждёт нас ложе.

Твои часы остановили ход,

Мои же всё быстрей идут вперёд,

И не вернуть ни мига… прочь сомненья:

Любовной страсти вредно промедленье;

И совесть пусть не мучает тебя:

Никто не может мудрым быть, любя.

Роз и других цветов собранье

Мне грезилось в моём мечтанье;

А заседал парламент сей

На девственной груди твоей,

Едва прикрытой белоснежным,

Полупрозрачным газом нежным.

Цветы, хоть спорили вначале,

Царицей розу всё ж избрали —

Но с тем условьем, что она

Быть фрейлиной твоей должна.

Пусть робость не удерживает вас:

Боязнь отказа хуже, чем отказ.

От стужи что меня спасёт?

Сковали сердце снег и лёд.

Как растопить их, ваш совет

Мне дайте, средств ужели нет?

Хоть пламя пей взамен вина…

Но если лишь любовь одна

Способна лёд во мне избыть —

То нет уж, лучше мёрзлым быть.

Горюешь ли о том, моя Перилла,

Что я день ото дня теряю силы?

Старею быстро, весь я ныне сед,

И скоро я покину этот свет;

Недолго ждать: настанет час печальный,

И примешь ты мой поцелуй прощальный.

Когда умру (о том просить дозволь),

Ты положи мои останки в соль,

Смажь миром руки, ноги, а потом,

Молю, накрой меня тем полотном,

В котором обо мне ты накануне

Всевышнего молила (видно, втуне).

Рыдая, проводи в последний путь,

В могилу примул кинуть не забудь;

И после поминай, а посему

Цветы носи к могильному холму, —

Мой призрак не появится тогда,

А хладным сном почиет навсегда.

Танцуй до жара, всё быстрей,

Восторгом упоён;

Пусть пот польётся – не робей:

Как масло розы он.

Тот фимиам не только твой,

Он всем принадлежит:

Пусть сладкою летит волной

Ко всем, кто здесь кружит.

Дарила так свой аромат

Изида – стар и мал

Её касанию был рад:

Любой благоухал.

В твоих чертах, когда я взглядом нежным

Их обхожу с вниманием прилежным,

Не вижу ни малейшего изъяна:

В тебе прекрасно всё и всё желанно;

И чем я дольше на тебя гляжу,

Причин любить тем больше нахожу.

Взойдёт измены семя – рви ростки:

Преступно их лелеять как цветки.

Две вещи для меня всего гнуснее:

Спесь бедняка и лживость богатея.

Помогите! к вам мой глас,

Чаровницы, – верю в вас;

Стар я – вышел, видно, срок

Делать то, что раньше мог.

Чтобы кровь зажечь, вполне

Ваших чар хватило б мне;

Разве нет уже пути

Прежний жар мне обрести?

Ведь известно, как Эсон

Стал в купальне вновь силён.

Дайте мне хоть оберег,

Чтоб вкусить любовных нег —

Да и вам чтоб в меру сил

Наслажденья я дарил.

Своей искусною иглой

Пробитое стрелой

Сердечко вышей; что ж,

Для сердца твоего такой

Навряд стрелы найдёшь:

Его ведь не пробьёшь.

Но всё же заверши сей труд,

Чтоб тут

Своё узреть

Я сердце мог;

А твоему: какой в том прок —

Болеть?

Страсть покуда не остыла,

Всё в возлюбленной мне мило:

Высока – по нраву мне,

Коротышка – рад вполне;

Нос велик? – коль я влюблён,

Для меня хорош и он;

Кривобока? Пусть и так,

Это, право же, пустяк;

Кто-то скажет – жуткий вид:

Щёки впали, глаз косит,

Рот слюняв и в нём видны

Зубы, угольно-черны,

Редок волос, наконец, —

Мне она как образец.

Коль ты умрёшь, Антея (так случится),

Недолго в скорби жизнь моя продлится;

Тебя сожгу я с ладаном, и твой

Священный прах вложу в сосуд златой;

Венцом из лавра я его укрою —

С твоею лентой, для меня святою,

И, к урне пав, умру я рядом с ней,

Навек оставив этот мир скорбей;

Так пядь земли укроет в горький час

Троих: мою поэзию и нас.

Рыдала вишня – от стыда,

Что вишенки у ней

Не столь прекрасны, как уста

У Джулии моей.

Я утешать красотку стал:

Здесь слёзы не нужны,

Знай, милая, – рубин, коралл,

И те восхищены.

Она тревожит душу в те мгновенья,

Когда она как вздох, как дуновенье.

Король – не мы: учён богами он;

А подданный, любой, – людьми учён.

Вот ведь люд!

Слова ждут:

Что же я доселе

Не женат? —

Всё жужжат,

Смертно надоели.

Что ж, скажу:

Дорожу

Тем, что я свободен,

А ярем,

Милый всем,

Для меня негоден.

Слетела Джулия с седла

(Быть может, неловка была),

Упала, платье задралось —

И прелесть ножек довелось

Коню увидеть; он, под стать

Ослице древней, стал вещать —

Что глаз не может отвести,

Что лучших ножек не найти,

Что восхищён, и, если б смел…

Но тут он снова онемел.

Будь бережлив, чтоб в нищету не впасть:

Опустошает к мелким тратам страсть.

Любовь есть круг, и он всегда в движенье:

В Бескрайности Любви его круженье.

Любимая близка – Эрот силён,

А далека – лежит недужный он.

Я – старый холостяк,

И дальше будет так;

Зачем бы мне жена?

Загнуться? – не нужна!

Но я решил – найду

Ту, с кем не пропаду

И кто мне ко двору:

Возьму себе сестру;

С ней целоваться рад

Я буду – но как брат.

Браслет прислала ароматный

Мне Джулия; сей дар приятный

Лобзаю я – в мечтах о той,

Чьей он надушен был рукой.

Антее туфельку шнурую

И ножку ей в подъём целую,

Хочу и выше… но – запрет:

Она краснеет, значит – «нет».

Не жемчуг, не букеты роз, —

Своей любимой я принёс

Колье с гагатом в этот раз;

Она примерила тотчас…

Был восхищён я: нежил взгляд

На белых персях мой гагат!

День нашего прощания придёт,

И я уйду в опасный свой поход —

Тогда пенатам истово молись,

Чтоб кораблю с реморой разойтись.

Те божества, что ведают морями

И властвуют на них над кораблями,

Спасут меня от смерти, коль сполна

Воздашь им: в жертву принесёшь вина.

Храня, мой друг, любовь в душе своей,

В разлуке слёзы обо мне не лей,

Но окажи, прошу, я милость эту:

Прижмись губами к моему портрету;

Останется тогда мой образ, знай,

С тобой навеки, Джулия. Прощай.

Почему цветок – «стенной»?

Сказ вам, девушки, такой:

Сей цветок во время оно

Был девицею влюблённой,

Но, к несчастью, заточённой

В мрачной башне – как Даная;

С милым встретиться желая,

Дева, не боясь нимало,

По стене спускаться стала;

Вдруг верёвка порвалась,

И девица сорвалась…

Видя гибель девы страстной,

Бог Эрот в цветок прекрасный

Превратил её – и он

Так «стенным»[1] и наречён.

Девы, что от страсти млели,

То краснели, то бледнели;

И поныне, став цветами,

Цвет меняют (гляньте сами).

Коришь, что не люблю тебя, что скуп

На ласки я, что не лобзаю губ,

Что мне, мол, при свиданье невдомёк,

Как прихотям твоим польстить бы мог.

Но знай, я вере следую своей —

Любовь чем незаметней, тем сильней.

Шумнее горесть малая; бочонок

Пустой, не полный, при ударе звонок.

Тиха морская глубь; а где ревёт

Речной поток, там нет высоких вод.

Безмолвствует любовь, когда сильна —

Тогда её бездонна глубина.

Не жди признаний: говорю я мало,

Но столь великой ты любви не знала.

Мне теперь не знать утех:

Потерял любовниц – всех;

Первой Джулия ушла,

Вслед – Сафо, что так мила!

После – нежная Антея

С кожей облака белее;

Не узрю Электру впредь,

Мирру, что любила петь,

И Коринну – та, ей-ей,

Всех других была мудрей,

И Периллу… – где они?

Настают печальны дни:

Безутешный Геррик вскоре,

Одинок, умрёт от горя.

Мне снилось, что Эрот ко мне пришёл

И стал хлестать прутами, гневен, зол;

Пруты из мирта нежны – но жесток

Был, нанося удары ими, бог;

Терпел я всё; и, жалостью смягчён,

Рубцы мне гладя, исцелил их он.

Так, жаля по-пчелиному, Эрот,

Чтоб раны нам лечить, дарует мёд.

Отросток мой (я видел сон)

Стал стебельком лозы; и он

Всё полз и полз неутомимо

К Люсии – к прелестям любимой.

Вот усики он распустил,

И ножки гладкие обвил,

Прильнул и к холмику девицы,

Объял живот и ягодицы;

К кудрям поднявшись, стебель мой

Украсил их своей листвой;

Люсия, новою красой

Сияя, так смотрелась мило,

Что даже Вакха бы пленила.

Спускаться стал – обвил и шею,

А там и руки вслед за нею;

И так всё бархатное тело

Девицы взял в полон умело;

И снова к холмику приник,

Прикрывшись листьями… – в сей миг

Истёк блаженством я; на том

Прервался сон; не стебельком

Уже я плоть свою нашёл —

То был, скорее, крепкий ствол.

Свободен я; уже моей свирели

Ты не услышишь жалобные трели;

Я кандалам златым теперь не рад,

Они меня отныне не прельстят:

Те, верно, любят рабские оковы,

Кто, сбросив их, опять надеть готовы.

Был я молод – стар сейчас,

Но задор мой не угас:

Буду виться я лозой

Вкруг девицы молодой

И от страсти умирать,

К ножкам пав, юнцу под стать;

Оживать от поцелуя,

Ласк возлюбленной, ликуя; —

Так являть любовь вольна:

Дольше нас живёт она.

С Эротом как-то раз мы (верьте, право)

В «Пуш-пин» играли, детскую забаву,

И, будто ненароком, палец мой

В игре проткнул он золотой иглой;

Нарвал мой палец; хитрый визави

Так ядом отравил меня любви;

На пальце кровь, но боль не в нём сильна:

Мне жаром страсти сердце жжёт она.

Где лучше розы, был вопрос,

И я сказал в ответ:

На щёчках Джулии – тех роз

Прекрасней в мире нет.

Эрот блохой укушен – слух

Такой пошёл из уст старух;

Они, мол, видели, как он,

В слезах, укусом удручён,

Кричал в отчаянье – спасите,

Бальзам и корпию несите!

Кладите мазь – болит, нет сил,

Там, где стилет меня пронзил!..

Но боль прошла – и вновь Эрот

Хорош и резв, и метко бьёт.

Я как-то к Паркам в поздний час

Прибрёл, идя на свет;

Из адиантума как раз

Плели они браслет.

Спросил, смеясь, – о чьей судьбе

Заботятся они?

«Прядём, – ответили, – тебе

Нить жизни, вот, взгляни».

«Что ж, нить прекрасна, вам под стать, —

Я им, – плетите всласть,

А то и можете порвать

Хоть нынче, ваша власть».

На смену одному – другое горе:

Так катят друг за дружкой волны в море.

Забудем с Джулией едва ли,

Как в лунку косточки кидали;

Итог устроил нас вполне:

Ей – косточка, а лунка – мне.

Когда умру, меня в тиши лесной

Листвой и мхом по-доброму укрой;

Пусть нимфы мне пристанище найдут,

А ты мне спой, где будет мой приют,

И напиши на листьях мне тогда:

Почил здесь Робин Геррик навсегда.

С рожденья своего, друзья,

Не знал я хуже мест,

Чем Девоншир, где ныне я

Несу свой тяжкий крест.

Но я нигде писать не мог,

И это признаю,

Таких благочестивых строк,

Как в мерзком сём краю.

Земля! Земля! Земля, услышь мой глас!

Молю – укрой любовно в скорбный час;

Я ныне изгнан, но вернуться б мог:

Для урны мало нужно – твой клочок…

Вишни спелы – не зевай,

Подходи и покупай;

Если спросите – откуда

Эти вишни, это чудо? —

Есть, скажу, вишневый край,

Остров счастья, остров-рай;

Там всех слаще и спелей

Губы Джулии моей.

Пусть амбры дивный аромат

Шелка струят – я буду рад.

Амброзии благоуханье

Пусть льёт из ваших уст дыханье.

Но только прелестей нектар

Во мне поднимет страсти жар.

Антея, ночь близка, выходит срок:

Я, твой слуга, от смерти недалёк;

Хочу лежать под дубом тем святым,

Что возле храма; схорони под ним:

Там обо мне, ход крестный совершая,

Хоть раз в году ты вспомнишь, дорогая.

А то мои останки (сделай честь)

Вели в гробницу, где ты ляжешь, снесть;

Не бальзамируй: для меня бальзам —

Твой прах священный – вечно будет там.

Мне сон привиделся, и в нём

На ложе в розах – мы вдвоём;

Тепло и сладко было нам

Так возлежать – уста к устам;

Но вот ты шепчешь (всё во сне):

«За грех мой будет стыдно мне»;

И я, пылая, превозмочь

Страсть всё же смог: свидетель – Ночь.

И был, хоть пуст, но сладок сон —

О, если б повторился он!

Мы вместе – днём, в ночи – разобщены:

Свои миры нам открывают сны.

Своих амбиций нам не превозмочь:

Быть королём любой из нас не прочь.

Коль придётся смерть приять

До того, как сдам в печать

Книгу, – время улучи,

Дабы сжечь её в печи:

Не пристало в жизни вечной

Книге быть небезупречной.

Мощней, чем серебро, оружья нет:

Сражайся им – и покоришь весь свет.

Воду, воду мне несите —

Дом мой, плоть, в огне, спасите! —

Из ключей, ручьёв, колодцев

Вёдрами иль как придётся…

А не тушится мой дом —

Рушьте, город ведь кругом,

Риск для всех – и потому

Сгинуть лучше одному.

Коль скажут, что была, мол, ты красива,

Ответишь: не была, а есть; что лживо

Лишь зеркало, в котором искажён

Прекрасный лик твой – тускл, неярок он.

Но всё ж морщины, хоть и постепенно,

Твоё лицо подпортят непременно.

Сколь бычков богам ни жгите,

Вряд ли вы их усладите, —

Если жертвованье было

Без усердия и пыла.

Дела плохие, если ты бедняк:

Тебе – тощать, зато жиреет хряк.

Богач набьёт в свои мошны деньжищ,

А бедный так и будет гол и нищ.

Боги жертвы жечь велят,

Им приятен сей обряд:

Поклоненья им не надо —

Сладкий дым для них отрада.

Коль это мясо – дар богов,

Дымок я им отдать готов:

Он лёгок, с ними схож вполне;

Им – запах, а жаркое – мне.

Твой голос, серебристый, нежный, сладкий,

И дьявол сам, к тебе пройдя украдкой,

Всё слушал бы, немея в восхищенье

От чудных звуков лютни и от пенья.

При дивном пении твоём

Я забываю обо всём:

Блаженны звуки жадно пью,

И мнится мне, что я – в раю;

О, так прекрасен твой напев,

Что я хотел бы, умерев,

Не обратиться в хладный прах,

А лютней стать в твоих руках.

Всему готовит Время смерть и тленье;

Лес видит рост дерев и их паденье:

Дуб-исполин с его могучей кроной,

Диктатор гордый, венчанный короной

Лесного царства – простояв от века,

Падёт и без ударов дровосека.

Апрель – он первый в гости к нам —

Дождями стелет путь цветам;

Весёлый Май спешит вослед —

Нарядно, празднично одет;

Потом Июнь – чудесный вид! —

Он блеском первых двух затмит;

И всё ж Июль, когда придёт —

Он всех богатством превзойдёт.

Ты ходишь на Арго пустыней водной;

Удачен для тебя твой путь свободный;

И впредь не бойся, друг мой благородный:

Кто доблестен и чист душою, тот,

Под стать Улиссу, бурь и непогод

Не побоится и моря пройдёт.

Мне над тобой, ушедшей, слёзы лить,

И Бога о душе твоей молить;

Ещё скажу: прощай же, дорогая,

Мне ныне скорбь, тебе – блаженство рая.

Любовь пришла, во мне теперь —

Как пробралась, какая дверь

Открылась ей – глаза ли, уши;

Проникла, может, через душу?

И нынче что – разделена

И по частям во мне она;

Едина ли, душе под стать?

Но я одно могу сказать:

Когда расстаться час придёт,

Она из сердца упорхнёт.

Зачем мне сердце травишь, о, Антея?

(Стыдясь сказать, пишу – мне быть смелее

Велит любовь). Давай-ка целоваться:

Одно лобзанье, десять, после – двадцать,

До сотни, и до тысячи дойдём,

Продолжим – будет миллион потом;

Утроим и его; и, чтоб не ждать,

Откроем поцелуям счёт опять.

Смотреть на нас Эроту – наслажденье;

Но есть куда приятней представленье:

Все поцелуи, ласки, все дары

Для нас – лишь предварение игры;

Ну вот, краснею…. Как игра на деле

Зовётся – я скажу тебе в постели.

Вопрос мне был – скажи о том,

Где лал, что краше нет?

На губки Джулии перстом

Я указал в ответ.

Ещё спросили: всех белей,

Где жемчуга растут? —

Открой уста, шепнул я ей,

А всем сказал – вот тут.

Где нет согласья, там беда —

И разобщенье, и вражда;

Крушением мы назовём

Ведущий к гибели разлом.

Услышав нас, ты не презрел молений,

О, наш великий, наш вселенский гений!

С твоим приходом Запад, духом падший,

Вдове подобный, в горестях увядшей,

С невестой ныне схож иль с цветником,

Вновь оживлённым солнцем и дождём.

Теперь война, ужасная дотоль,

С тобой прекрасна, доблестный король!

Ты, лучший из монархов, в грозный час

Вселяешь храбрость и бесстрашье в нас;

И знаменья благи: вздымай свой стяг —

Где он подъят, повержен будет враг!

Уютно розам под батистом,

Как небеса, прозрачно-чистом;

Там царственно они лежат —

Попали словно в райский сад:

Роз не сыскать столь ароматных

И после ливней благодатных.

И влага, и тепло грудей

Прекрасной Джулии моей —

Для роз, как в дни весны, всё есть,

Чтоб им, не увядая, цвесть.

Проклятие разжегшим огнь войны:

Муж и жена теперь разлучены;

Карл – лучший муж; и (хоть пройди весь свет)

Супруги лучшей, чем Мария, нет;

Вы, как поток, разделены; но вас

Вновь вместе я узрю, настанет час.

И дуб-вещун нам говорит о том,

Что К. и М. в родной вернутся дом,

Недолго ждать нам; а случится это,

Да не забудут К. и М. поэта.

Мы по утрам в сомненьях всякий раз:

Король всё тот же иль другой у нас?

Я ночью крепко спал,

Когда незваный кто-то,

Гоня мой сон, вдруг стал

Стучать в мои ворота.

«Кто не даёт мне спать?» —

Я закричал сердито.

«Не бойся, я не тать,

Стучу, ведь дверь закрыта.

Я мальчик. Путь далёк,

Плутаю – ночь застала.

Открой, я весь продрог» —

Он повторял устало.

Что делать? Голос мил,

Дождь льёт; решил – поверю,

Свечу я засветил,

Спустился, отпер двери.

Увидел: лук при нём,

И крылья за спиною.

Дрожал он. «Быстро в дом, —

Я рек, – иди за мною».

Чтоб гостя обогреть,

Его подвёл я к печи

И стал ему тереть

Ладони, руки, плечи.

Согревшись, молвил он:

«Мой лук подмок, похоже,

Боюсь, что повреждён,

А ну проверю всё же».

Ошибся он, зане

Лук бил совсем не худо:

Стрелою сердце мне

Пронзил юнец-приблуда.

Потом, раскрыв крыла,

Смеялся надо мною:

«Прощай, не помни зла,

Но ты пропал, не скрою».

За то, что столько лет не мог прийти

Я к твоему пристанищу – прости;

Что я не лил в отчаянии слёз,

Обряды не свершал, не рвал волос —

Прости меня; не знал я, был в сомненье,

Нашёл ли здесь твой прах упокоенье,

А ныне знаю; на дары взгляни,

Те, что тебе принёс я, вот они

Перед тобою: кипарис, паслён,

Тис, сельдерей – ты будешь защищён;

Но долг ещё один немалый есть;

Я с тем пришёл, чтоб и его принесть:

Меня, пусть смертным, ты явил на свет;

Бессмертьем я воздам тебе в ответ —

Восстав из праха, до скончанья дней

Ты будешь жить в поэзии моей.

В её одежде беспорядок

Премил мне и для взора сладок:

Батист, что с плеч готов упасть,

Невольно разжигает страсть;

Корсаж прельщает, и немало,

Сквозь кружева блистая ало;

Скосился бант – он взгляд манит;

Манжета сбилась – дивный вид!

Вот юбка нижняя волною

Вдруг всколыхнулась предо мною;

Застёжка туфельки нескладно

Вдруг отошла… Взираю жадно:

Так обольстит меня едва ли

Наряд, точнейший до детали.

Коль имя при крещении бы мог

Тебе я дать, Невестой бы нарёк;

А то Стыдливой Музой стала б ты

Иль Музой Роз: невинны и чисты

Стихи твои; будь цензором Катон,

Не смог бы к ним придраться даже он.

Любовь мой перст ожгла огнём,

Но сердце устояло;

И это значило, что в нём

Для страсти места мало.

Почти я нынче не влюблён…

Но если жар вернётся,

Пусть лучше перст сожжёт мне он,

Чем к сердцу подберётся.

Прощай, Дин Борн! Мне никогда уж впредь

Бурливых, шумных вод твоих не зреть;

Камнями скован яростный твой бег;

Будь даже золотым твой скальный брег,

Серебряным – поток, я б и тогда

Был рад, что расстаёмся навсегда.

Твой путь скалист, и скальность узнаём

Мы даже в людях на пути твоём;

Обычаи, манеры! Я б назвал

Всех, кто живёт тут, поколеньем скал!

Неистовы, как море в шторм, они,

Грубы, крикливы, дикарям сродни…

Вернусь ли? С превращеньем (не скорей)

Брегов скалистых – в реки, рек – в людей.

Я б нынче мог

Отдать должок,

Бианка, – за лобзанье,

И был бы рад

Его стократ

Вернуть – потрафь желанью.

А молвишь: «Что?

Какие сто?

Мой поцелуй – дороже»,

Не возражу

И так скажу:

«Что ж, спорить мне негоже».

Не дремлет, ждёт

Удачи тот,

Кто беден годы кряду:

Себе не враг,

Почти за так

Он обретёт усладу.

О Джулия, как дивен облик твой!

Пленяешь ты небесной красотой.

В своём венце не королева ль ты?

В нём сплетены прекрасные цветы.

Вкруг шеи камни чудные блестят:

Рубины, жемчуга, алмазы в ряд.

Кольцо златое и резной браслет,

В лучах сверкая, сами дарят свет.

Меж персей, что как лебеди на вид,

Чаруют взгляд сапфир и хризолит.

О том же, что утаено от глаз,

Пусть знают халцедон, опал, топаз.

Не стих на камне —

Честь эта не нужна мне —

Вечнозелёный,

Пусть над могилой сонной

Священный лавр шумит своею кроной;

Со всех сторон

Пусть будет виден он;

Узрит любой,

Что сей хранитель мой —

Мне вековечный памятник живой.

Отыщется ли где герой,

Кто б пересёк простор морской

На гиппокампе – есть такой?

Кому под силу бури снесть,

И взглядом ярость волн известь,

Их усмирив, – храбрец ли есть?

Кто, мощен, не свернёт с пути,

Кто скалы может развести… —

То – я! До цели – мне дойти!

В любви будь рьян, победа в ней – прекрасна:

Не любит тот, кто не желает страстно.

Два купидона как-то раз,

В суме увидев мёд,

Пустились в шумный спор тотчас —

Кто лакомство возьмёт.

Венера тут пришла на крик

И, не ища, кто прав,

Пыл юный остудила вмиг,

Кнутом их отстегав.

Но, видя слёзы их, она

Сказала нежно: «Вам

Весь мёд я отдаю, сполна,

Делите пополам».

Я «валентин» твой? Коли так —

Не медля, под венец,

Чтоб пыл любовный не иссяк:

Прождём – любви конец.

В чём поклялась, то выполняй,

Иль не давай обет;

В любви священны клятвы, знай:

Кто лжёт, тем веры нет.

Ты дважды мне лгала, друг мой, —

Могла и погубить!

Ещё обманешь – и женой

Тебе ничьей не быть.

Коль глянешь ты по случаю в мой том,

Не замечай больших ошибок в нём,

Мигни о малых: мол, грешки нашёл,

И не кричи, что их родитель гол;

Быть начеку обоим нам пристало;

Труд долог: и Гомер дремал, бывало.

Пишу – моё писанье

Вам средство пропитанья:

Не будь моей подмоги,

Вы б протянули ноги.

Властитель добрый – за него молись,

А если злой – с почтеньем покорись;

Семь шкур сдирает, мочи нет терпеть?

Но чада, что грешны, целуют плеть!

Не тронь тирана, предоставь богам

Его прикончить: суд вершить не нам.

Представь, Бианка: я слепой —

Случиться может так со мной —

И я дороги не найду,

А отыщу, так упаду;

Тогда тебе идти вперёд,

Пусть запах твой меня ведёт;

А может, поведёт меня

Твой свет, лучом своим маня;

С тобой вдвоём мне не пропасть —

Не поскользнуться, не упасть.

Красавцем-мужем любит прихвастнуть,

Хоть лыс он и глаза навыкат – жуть!

А уши – крылья: ежели взмахнёт,

То в небо голова его вспорхнёт.

Есть вдоволь хлеба и воды,

А в большем нет у нас нужды;

Хоть тратить мы налог вольны,

Но по природе мы скромны.

Последние в аду? И ад таков,

Как здесь, у нас – без пыток и оков?

Коль худший грех лобзания и страсть,

Будь первые – не прочь мы в ад попасть.

Что красота? Луч яркий, что, блистая,

Летит от середины и до края.

Прощанье – ад; ты мной любима,

Но всё ж прощай, о Дианима:

Ты брови хмурила вчера,

А значит, мне уйти пора,

Хоть горько мне; ты красотой

Своей славна. А добротой?

Примером будь для юных дев,

Мои страданья не презрев:

Убей! – всё лучше для меня,

Чем чахнуть мне день ото дня;

Но нет – в жестокости своей

Мне ранишь сердце всё больней.

В твоих руках моё спасенье:

Смерть принесёт мне облегченье.

Яви же милость! Мне даруй

Один прощальный поцелуй —

И я им буду упоён,

Хоть палачом мне станет он.

Антея словно в сумерках видна:

Под тонким шёлком возлежит она —

Иль, может, розы так в рассветный час

В туманной дымке различает глаз.

Всё ж сумерки: батист, заре под стать,

Дню светлому даст после воссиять.

Белейших ты затмишь собой лилей,

Затмишь собой и белых лебедей;

Ты более бела, чем белый крем,

Иль лунный свет на глади, видный всем,

Чем прелести Юноны, жемчуга,

Плечо Пелопа, первые снега…

Всё ж белизною я не восхищён

И был бы рад вполне, как Иксион,

Когда б ты белым облаком, друг мой, —

Нежнейшим, тёплым – возлегла со мной.

Блажен ты будешь, брат, вдвойне, втройне,

Коль ныне поклянёшься мне

В том, что оставишь город: поменяй

Его на деревенский рай;

Надёжней всё же будет на селе,

К природе ближе и к земле,

Стремиться к добродетели, расти

Тебе на сём благом пути:

Ведь не названье, суть её важна —

Жить скромно учит нас она;

Сей путь – он твой; иди и не робей,

Ведомый совестью своей;

Живи не наслаждениям в угоду:

Пусть мудрость подчинит природу

И вовремя подскажет, в назиданье,

Что надо усмирять желанья;

Что накопить как можно больше злата,

Ещё не значит жить богато:

Кто алчности своей всегдашний раб,

На самом деле нищ и слаб.

О, сей чуме ты не поддашься, брат,

Да и сейчас ты небогат,

Ведь небеса нещедрою рукой

Дают тебе доход такой,

Что проявлять пристрастия гурмана

Ты, верно, можешь, но не рьяно;

И ты живёшь, чтоб ублажить подчас

Живот голодный, а не глаз,

Желудку своему не потакая:

Куда полезней снедь простая.

Жизнь сельская ещё прекрасна тем,

Что есть жена – на зависть всем:

Не столь красива, может, и нежна,

Но добродетельна она.

Бок о бок с ней вкушать приятно сон,

Когда на страже Купидон;

Тревоги дня не помешают вам:

Сны безмятежны по ночам,

И силы тьмы здесь не внушат вам страх;

На сих безгрешных простынях

Жена твоя (и да узришь воочью)

Невинна будет каждой ночью.

Луга, ручьи, что здесь увидишь ты,

Навеют сладкие мечты;

Ключи и рощи, птиц чудесных пенье,

В тени дерев уединенье,

Трав изумруды, розы и лилеи —

Нет видов ярче и живее;

Резвятся, блея, милые ягнятки,

Молочные сосцы им сладки;

Приснится фавн, он защитить готов

Овец от страшных, злых волков.

Картины дня, что зримы здесь, чаруют

И ночью крепкий сон даруют.

Но сон ночной не так уж долог будет,

Крик петуха с зарёй разбудит

И возвестит: пора вставать к трудам;

Но прежде – жертву надо вам

Богам воздать и вознести моленья,

Дабы загладить прегрешенья.

Мозоли вам подскажут: царь богов

Всё за труды отдать готов.

Благой сей труд к тому же не несёт

Опасных, горестных забот

Торговцев, коим не сидится тут:

За златом в Индию плывут,

Боясь всего (и страхи не пусты) —

И бурь в пути, и нищеты.

А здесь сидишь ты в доме, не в каюте,

У очага, в тепле, в уюте,

На карту глядя, где моря едва ли

Кому-то смертью угрожали;

Но всё ж ты скажешь, грезя о штормах

И подавляя лёгкий страх:

«У тех сердца, как дуб иль медь, прочны,

Кому и бури не страшны».

Ты дома, но, доверясь парусам,

Отправиться ты можешь сам —

На карте – по морям и океанам

К раскрашенным заморским странам,

По компасу маршрут сверяя свой —

Вояж не слишком дорогой.

Ты и рассказы слушаешь с вниманьем,

Дивясь чужим повествованьям

О дальних государствах: ты не глух

К тем знаньям, что даёт твой слух,

Не подвергая истинность сомненью —

Хоть правду скажет только зренье.

Когда ж ты слышишь и о злых делах,

И о пороках при дворах,

Тогда в ответ (хоть ты и не свидетель)

Твоя вскипает добродетель.

Но ты живёшь бесстрашно и не втуне

Бросаешь вызовы фортуне;

Нет мыслей сдаться, отступить в испуге —

Тебе смешны её потуги;

Что б ни случилось, радость иль беда,

Кто мудр, тот будет благ всегда;

Так дуб, что много бедствий перенёс,

Лишь крепче после бурь и гроз.

Будь стоек, как скала, назло судьбе,

И сделай то, что я тебе

Советую: учись нужду терпеть;

Сие полезно будет впредь,

Коль пожелаешь (мой совет – и даром!)

Жить на селе с приватным ларом,

Ему внимая; он твой аппетит

Хотя бы хлебом утолит:

Здесь нету яств, и не о них забота —

И хлеб хорош, коль есть охота;

Откажешься от стейка и подобной

Еды привычной – жирной, сдобной,

Чтоб суп с капустой, свёклой и крапивой

Глотать с улыбкою счастливой;

Твой Гений скажет, блюда одобряя:

Сие – амброзия живая.

Но если ты себя уверишь всё ж,

Что выбор твой не столь хорош —

На эти блюда, не впадая в грех,

Смотреть ты можешь без помех.

Здесь, у камина, в грусть тебе не впасть:

Сверчков наслушаешься всласть,

Увидишь мышь проворную – мелькнёт,

Сбирая крошки; рядом кот:

Пора бежать ей в норку, чтоб скорей

Спастись от гибельных когтей.

Пусть будет мал запас, но (если кратко):

Любовь всегда важней достатка.

Жизнь не считая праздной канителью,

Её сверяй с благою целью;

Чтоб не кидало, брат, из края в край,

Любых излишеств избегай;

Что заработал, то разумно трать,

Но и предел богатства знать

Полезно тоже; в скромности, в любви,

В согласии с собой живи.

Ваш сельский дом – твоей жены и твой —

Да обратится в рай земной;

Но знать во всём златую меру надо,

Ведь польза не в ладах с усладой.

Счастливой парой жить вам, честь по чести,

И в мир иной отправьтесь вместе.

Двоим – любовь и вера, кров и хлеб,

Ну а потом – и смерть, и склеп.

А коли так, то можно, уж поверьте,

Всю жизнь прожить без страха смерти.

Вижу, как нарцисс-пророк,

Наклонив свой стебелёк,

Мне сулит недолгий срок:

Я поникну головой

И закончу путь земной —

В землю прах вернётся мой.

Искусник Лупо (ты таков!),

Возьми-ка краски всех цветов

И Бриджмена портрет пиши,

Но против правды не греши;

Вот он, взгляни: больной старик,

Что лгать, болтать и льстить привык;

У щёк – сиреневый отлив,

Багровый нос прыщав и крив.

Отобрази (что не табу)

И шишки, и угри на лбу;

Но должен ты себя беречь:

Как Бриджмен произносит речь,

То не пиши: откроет рот,

Дыханья яд тебя убьёт.

Кафф ходит в церковь часто – кроме дней,

Когда сбирают подаянье в ней;

Тогда он дома, есть на то резон:

Бесплатно спать не может в церкви он.

У Фона баки, густы и красивы,

Со щёк свисают, словно ветви ивы; —

Чтоб нерадивых сечь, он ветви эти

Вполне бы мог использовать как плети.

Вряд ли Парки возразят —

Будем ночь и день подряд

Целовать подружек, петь,

Танцевать, в свирель дудеть;

Утомимся – всей гурьбою

Сядем, венчаны лозою,

За вино, и – Вакху слава!

Тирс тряхнём: что ж, крепок, право.

Был бы жив Анакреон,

С нами пировал бы он.

Гимн Горацию пропеть

Не пора ль? Помрём – и впредь

Вилсон и Готье нам тут

Не сыграют, не споют.

Когда отправлюсь я в последний путь,

Моих потомков хилых не забудь:

Рукой своею мощной поддержав,

Продлишь им жизнь надолго, храбрый граф.

Покуда я любовью лишь согрет,

Спасите, снег и хлад, меня от бед!

Загасит капля малый уголёк,

А пламя не потушит и поток —

Взамен страстей, что сердце мне спалят,

Уж лучше гибель или вечный хлад.

Как поясок на Джулии хорош! —

С сияющей он радугою схож;

Иль нет – мы в нём любви границу зрим:

Земные наслажденья все – под ним.

О, куда бы улететь,

Чтоб огонь не мучил впредь?

Может, отыскать мне клад,

В коем снег, и лёд, и град?

Иль попасть в подземный грот,

Где озноб меня проймёт?

Или, может быть, пути

К ледяным морям найти?

Иль спуститься вглубь, туда,

Где извечны холода?

Жар уменьшу там; но есть,

Место, где мороз не снесть:

Грудь у Джулии моей

Такова, что нет хладней,

Царство льда… Не от огня —

Смерть от стужи ждёт меня.

Ушла, оставив белый свет,

Я в сорок семь неполных лет;

Имела шесть я сыновей

И дочь на выданье; но с ней

Беда стряслась: земле она

Уж девять лун как предана.

Жизнь прожита достойно мной:

Была я верною женой.

Побольше меценатов бы, как ты,

Не ведали б поэты нищеты;

Лентулу, Котте, Фабию под стать,

Щедрейший из людей, ты смог нам дать

Не только темы для стихов – ты нас

Поддерживал, спасая в трудный час,

За что мы к твоему порогу (трону),

Наш тирс положим (жезл), и лавр (корону);

Венки, мой друг, заслужены тобой:

Из лавра, мирта, дуба – да любой!

Прекрасные фиалки будут в хвори,

И лилии зачахнут, сникнут в горе;

Тюльпан головкой пышною склонится,

Подобно потерявшей честь девице;

Нарцисс заплачет горько, удручён,

Как в пост иль в день печальный похорон;

Болезнь Сафо – и для виол беда:

Простясь, закроют веки навсегда.

Когда Леандр средь грозных скал

Погиб в волнах – не поражал

Сердца крылатый Купидон;

Нет, на крутом утёсе он,

С погасшим факелом, у края,

Поникнувший, сидел, рыдая,

И повторял в тоске глубокой:

«О море, как же ты жестоко!».

Глядел на Геллеспонт потом —

Так, будто сам погиб он в нём, —

Уже безмолвствуя в печали:

Рыдания язык сковали.

Войну затеяв, чают, что урон

Добычей щедрой будет возмещён.

Здоровье – первый дар благой;

Добросердечье – дар второй;

Достаток честный – третий дар;

Четвёртый – верной дружбы жар.

Когда расстались, боль была сильна —

Так, брошена душою, плоть больна.

Тебя не беспокоило нимало,

Что слёзы лил я; ты же не рыдала.

Мой поцелуй остался без ответа,

Ни вздоха не услышал я; и эта

Твоя суровость странной мне казалась:

В душе твоей (я знал) любовь осталась.

Скажи, молю – хотя б одной слезой

Почтила ль ты прощание со мной? —

Мне б легче было; но шепнул Эрот:

Слёз по тебе любимая не льёт.

Неси, поток, молю,

К ней, к ней слезу мою —

К той, что терзает

Меня, строга:

Слёз жемчуга

В колье, смеясь, сбирает.

Взгляни! Увлечена,

Венок плетёт она

Из дивных примул!

Донесть сумей

Мой жемчуг ей,

Чтоб он её не минул.

Напомни, сколь немал

Запас их, что прислал

Я ей дотоле:

Ты всё принёс,

И горьких слёз

Моих не будет боле;

Их не коплю сейчас,

Родник иссох, угас;

Я, верно, в силе

Найти, как впредь

Мне не скорбеть,

Чтоб слёз глаза не лили.

Скажи ей, коль велит

Прислать их – без обид,

Я не исполню:

Слёз не лия,

Рыдаю я,

Любовью сердце полня;

Хоть я на всё готов,

Но боле жемчугов

Ей не прибудет;

Скажи ей вслед:

Теперь их нет —

Впредь и просить не будет.

Блаженны дни теперь нас, может, ждут:

Тюльпан и Роза под венец идут!

К весне увидеть сможем, что за плод

Сей сладостный союз нам принесёт.

Девы мне носить сулили

По весне цветы к могиле,

Утром и к исходу дня,

Поминая тем меня.

Обещали – долг отдайте:

Здесь фиалки рассыпайте.

Жену-блудницу учит Скобл кнутом,

Отрежу, шлюха, нос – кричит притом;

Она ему, рыдая, – что, мне мало?

Зачем ещё дыра, одной хватало.

Нет, не песок в часах, взгляни —

Похоже, «водные» они;

Но я читал – в том нет секрета —

Что не вода в них, слёзы это

Влюблённых; по стеклу стекая,

За каплей капля, не смолкая,

Тихонько слёзы те журчат

На свой неповторимый лад:

«Отмерен вам, влюблённым, век,

Но наш не прекратится бег».

Прощай же, сак, ты дорог мне и мил:

Нужней, чем кровь для тела, ты мне был;

Родней, чем близкий друг, жена иль брат,

Душа для плоти; слаще всех услад;

Милей невесты, в час, когда она

Уже подходит к ложу, смущена;

Чудесней, чем соитья чудный миг,

Чем ласки, поцелуи, страсти крик;

Нет наслаждений, что с тобою схожи,

Ты для меня на свете всех дороже.

О, дар богов, о, ангелов напиток!

Ты крепишь дух, ты чист, как злата слиток;

Лучишься, словно солнце в летний зной;

Блистаешь ярко, в чём сравню с тобой

Комету, что проносится в ночи

(Предвестниками бед её лучи),

Иль пламя, что, взметнувшись к небу вдруг,

Бросает сонмы жарких искр округ;

О, ты нектар, ты божеству под стать,

Твой дух предвечный может низвергать

Несчастья, беды, горести, что тут

Нас исстари заботят и гнетут.

Ты можешь вихрем, что вздымает воды,

Мощней искусства, мудрости, природы

В безумие сакральное завлечь,

В холодном сердце страстный пыл зажечь,

Восторгами нас полнить, чтоб они

Сверкали в душах, молниям сродни.

Мог петь бы Феб? Иль Музы? Нет, нимало,

Когда бы им тебя недоставало.

Что без тебя Анакреон, Гораций?

В небытие ушли бы, без оваций.

Ты – ключ Феспийский, бардов вдохновенье,

Им должно пить тебя, верша творенья:

С твоим подспорьем под пером поэта

Польются строки – лавр ему за это.

Но почему, в преддверии прощанья,

Столь долог взгляд мой, полный обожанья?

От дьявольских красот твоих робея,

Скажу им всё же – прочь, и поскорее!

Обидишься – отвечу, не тая:

Тебя природа гонит, а не я.

Она ошиблась: мы с твоею силой

Никак не совладаем, друг мой милый;

Не улыбайся (иль улыбку спрячь),

А то лукавым взглядом обозначь,

Что ты моё решенье понимаешь —

Тебя лишь зреть – но вряд ли одобряешь.

Пусть пьют тебя другие, в добрый час!

Уста их радуй, мой тебе наказ;

Тебя люблю я, знаешь ты, но всё ж

Мою ты музу больше не тревожь:

Я б не хотел, чтоб было что меж вами,

И век твой дух витал бы над строфами.

Теперь у Гласко, надо ж, – зубы есть;

Желты, но не болят; всего их шесть;

Из них в рядок четыре, что без гнили,

Бараньей костью лишь недавно были;

Они – для вида, так в них мало толку;

Он днём их носит, вечером – на полку.

Под сенью леса, там, где тёк

Журчащий нежно ручеёк,

Заснула Амариллис крепко;

Над нею робин сел на ветку,

Решив – недвижима она

И, значит, жизни лишена;

Укрыл её листвой и мхом,

Что смог насобирать кругом;

Но тут как раз она проснулась,

Глаза открыла, отряхнулась —

И птах вспорхнул, восторга не тая:

«О, как же рад, что обманулся я!»

Пирог я не поел вчера, хоть плачь:

Когда его подали, был горяч,

Фурс на него подул что было сил

Три иль четыре раза – остудил;

Казалось, всё, бери любой кусок —

Но есть никто не стал: смердел пирог.

Тебе – главу свою склонять,

Завядшей лилии под стать;

Смотреться бледною луной

Иль Иокастою больной;

Вздыхать, рыдать – вдове сродни,

Что тяжко сносит скорбны дни,

Иль деве, что грустит одна:

Любимым брошена она;

Тебе – в несчастья эти впасть,

Ведь ты мою презрела страсть,

За что тебе прощенья нет —

Жди многих горестей и бед:

Богам, не чуждым доброты,

Претят жестокие, как ты.

Создай мне, мастер, свод небес,

Где много света и чудес,

Где сферы тут и там летают,

Где звёзды яркие блистают,

Где солнце золотом лучится,

Верша свой пусть на колеснице;

Создай красоты зон земных,

Сезоны все со сменой их;

Создай пылающий закат,

Ночь, а потом пусть нежит взгляд

Авроры праздничный наряд.

Пусть льют дожди из чёрных туч,

А после глянет солнца луч.

Прошу, создай сие творенье,

И я воскликну в восхищенье:

Весь свод, все прелести картины —

Не очи ль дивные Коринны?

Талант и мудрость, ум и знанья —

Почиют здесь и дарованья

Того, кто в славе упокоен

И вечной памяти достоин.

Читатель, у могилы сей,

Честь воздавая, слёзы лей;

Не ты один оплачешь прах —

Все монументы тут в слезах.

Ест, но молитвы не читает Грилл:

То суп горяч – он дует, чтоб остыл,

То, обжигаясь, он бифштекс жуёт,

Ему не до молитвы – занят рот.

Итак, расстаться мы должны?

Судачат: слишком мы вольны,

Открыты в чувствах и нежны;

Так, невиновных, нас бранят,

И в злобе всяк обидеть рад.

Когда б встречались мы тайком,

Вот это было бы грехом,

И нас сопровождал бы стыд;

А ныне нам он не грозит,

Ведь мы чисты, и злобный глас

Уже не остановит нас:

Не грех нам отпер дверь – войдём

Мы без стыда в неё вдвоём.

Ты хороша, и мне тревожно:

Будь в этом мире осторожна —

Ведь любят сплетни распускать

О тех, в ком красота и стать.

Дурнушки бедные – не в счёт,

Ревнивый взгляд их обойдёт,

А вот красавица – прельстит

Румянцем чувственных ланит

Округлой шейкой; дивный вид

Как подозренья не вселит?

Ты, что прекрасна и юна,

От ласк моих бежать должна,

Боясь молвы, чьего-то гнева?

Ты чистоту теряешь, дева,

Не боле, чем луна, уж точно,

Что и светла и непорочна:

Пусть холодны её лучи,

Прекрасен, чист их блеск в ночи.

А коль решишь, хоть со свиданья,

Уйти, услышь моё желанье:

Чтоб мы встречаться не могли,

Пребудь хоть на краю земли —

От сплетен и меня вдали.

С женой в приданое ты взял

Гнев, подозрение, скандал.

Клятвопреступник, прочь! но коль вернёшься

Ты к праху моему и посмеёшься

Над ним, священным; коли станешь ты

Топтать дары невинных дев – цветы,

Над красотою женскою глумиться —

О, знай, что не преминул я молиться

Злым фуриям: чтоб здесь тебя, зоил,

Борей, взметнувши прах мой, ослепил.

В цветнике вкушая сон,

Был ужален Купидон

Пчёлкой наглой; боль сильна!

Плачет он – тут не до сна.

К матушке взлетел – она

Говорит ему: «Сынок,

Кто тебя обидеть мог?» —

«Змейка с крыльями напала

И в меня вонзила жало».

Мать, что в нём души не чает,

Улыбнувшись, отвечает:

«Ах ты, бедненький малыш!

Было больно, говоришь?

Знай, что от стрелы твоей

Боль и муки посильней!»

Горю́, горю́! О, росы, мне

Даруйте влагу, я – в огне!

Я жарким пламенем объят!

Его чудесен аромат,

Но жар есть гибель – а она

И в этом пламени страшна;

Неважно, где окончим путь:

В воде ли лучше утонуть

Иль в масле розовом? – Спасите,

Огонь смертельный погасите!

Но нет, я вами не любим:

Спасенье дарите другим.

Поверженным пусть будет в утешенье:

Нанёс им Полководец пораженье.

Покинут, пребывал я в чаще,

Там, где струил ручей журчащий;

Рыдал я горько, и, сморён

Своей печалью, впал я в сон;

И чудо – предо мной возник

Прекрасной девы милый лик;

Я видел, как, облачена

В тунику, шла ко мне она;

Держала лук свой боевой

С тугой шелковой тетивой;

Я зрел её, от страсти млея,

Она влекла красой своею,

Желаннее небесной манны —

Кудрями, ножками Дианы

И прелестями, что нимало

Её туника не скрывала;

Я страстный пыл сдержать не смог

И пал у обнажённых ног;

Но дева только погрозила

Прутом из мирта, молвив мило,

Но твёрдо: «Милости не жди.

Ты дерзок, Геррик, прочь иди».

Ты говоришь – твоя любовь сильна;

А я б хотел, чтобы была она

Пусть и слаба, но чтобы дольше длилась,

Чтоб быстрой смерти с ней не приключилось.

Где розу ты лобзала,

Даря дыханье ей,

Цветов теперь немало —

Венок из роз, скорей.

Ревность, что её сожгла,

С ней в могилу и легла;

Ты шуметь здесь погоди,

Даром лиха не буди —

Сможет Смерть (как встанут вдруг)

Снова уложить подруг?

Ещё столь хмурых не бывало дней,

Чтоб ливни шли без пауз, всё сильней;

И не было ночей, чтоб им вослед,

Сколь ни тянулись, не пришёл рассвет;

И не было тюрьмы, столь потайной,

Чтоб лучик не проник туда дневной.

И как на небе тёмная луна

Вся новым светом воссиять должна,

Так вы, милорд, хоть ныне в заключенье,

Своё переживёте заточенье:

Звездой, что освещает небосвод,

Взойдёте вновь, когда туман уйдёт;

Могущий Цезарь лишь отдаст приказ,

Падут оковы и замки тотчас;

Так в оны дни смогли освободиться

Апостолы: твердь сотрясла темницу.

Того же я желаю вам, не скрою,

Хоть и жестоки были вы со мною:

Вы в сердце рану мне лечить не стали,

Что нанесли, – она пройдёт едва ли;

Но пусть вы не смягчили скорбь мою,

На ваши раны я бальзам пролью.

Феб, щипнув за ухо нежно,

Наставлял меня прилежно:

«Знай, что каждый завиток

Женских локонов – силок;

Губы их, глаза иль шея —

Западни для дуралея;

Руки нежные подружки —

То коварные ловушки:

В них попасться могут вмиг

Те, кто к праздности привык».

Чтоб свободно жить, как я,

Будьте заняты, друзья;

Ясно же как божий день:

Нас к любви толкает лень.

Привратником был Страт известен нам,

Ну а теперь – сопровождает дам;

Что, ныне Страт намного стал важней?

Нет, он как был, так и теперь – лакей.

I.

О, время подошло как раз —

Пусть увенчает счастье вас!

Рискуют те, кто ждут,

Ведь радости уйдут;

Любви чужды сомненья;

Опасно промедленье:

Те дни, что потеряли,

Восполните едва ли.

Гименей, веди на ложе

Молодую, ждать негоже.

II.

Что медлишь, дева? Ждёт венец,

Пора решиться, наконец.

Боишься, может статься,

С невинностью расстаться?

Знай: отдана, она

Лишь более ценна;

Не след, скупцу под стать,

Её приберегать.

Гименей, веди на ложе

Молодую, ждать негоже.

III.

Потоки слёз, жемчужно-чистых,

Текут из глаз твоих лучистых;

Оставь тревоги: стыд

Защитником стоит

Души твоей влюблённой:

Он страж ей потаённый;

Но страсти огнь вот-вот

Застенчивость убьёт.

Гименей, веди на ложе

Молодую, ждать негоже.

IV.

Пусть ночь (хоть и подслеповата)

Узрит невинности утрату;

Не бойтесь – в вашей власти

Познанье тайны страсти.

Сочувствия полна,

Вас одарит луна

Дарами, дивным светом,

И к вам сойдёт при этом.

Гименей, веди на ложе

Молодую, ждать негоже.

V.

Предайтесь чувству, к вам Юнона,

Поверьте, будет благосклонна;

И Гения приход

Удачу принесёт;

И Грации цветами

Устелют путь пред вами;

И мальчики вам тут

Торжественно споют:

Гименей, веди на ложе

Молодую, ждать негоже.

VI.

Взгляните, факел Гименея

Ночь озаряет, пламенея —

Не прогорел пока.

Да будет жизнь ярка!

И пять свечей горят,

Вам радости сулят;

А лучшая отрада —

Чтоб нарождались чада:

Наслаждаться вам тогда

Счастьем долгие года.

VII.

Где ступишь ножкою своей,

Там будто – амбра и елей,

В цветах медовый луг

Иль райский сад: округ

Царит благоуханье —

Как ветерка дыханье,

Коль ароматом он

Цветочным напоён.

Гименей, веди на ложе

Молодую, ждать негоже.

VIII.

Вуалью жёлтою укрыты

Её румяные ланиты;

Она ещё пока

Стыдлива и робка,

Но сердце всё ж стремится

Желанью подчиниться;

Иди скорей в постель,

Познай любовный хмель:

Ты узнаешь, без сомненья, —

Страсть подарит наслажденья.

IX.

Ты, близкий родственник, не жди,

Через порог её веди;

Потом ей, по обряду,

Чтоб гнать несчастья, надо

С убора ленту снять

И к двери привязать,

А на косяк дверной

Жир нанести свиной:

Сгубит чар волшебных сила

Зло, что ведьма приютила.

X.

Венера! Знаешь лучше всех:

В постели брачной, до утех,

Невесте свет не мил —

Взбодри, добавь ей сил;

А коль рыдает – пусть

Рассеет деве грусть

Жених – её лобзая,

Но ей не потакая;

Им вели: смелей вперёд!

Ждут и ночь вас, и Эрот.

XI.

Уснув, не пробудитесь вы

От крика мрачного совы;

Заказан ведьмам путь,

Чтоб свечи вам задуть,

Вас тьмою окружить

И ложе сторожить —

Увидите, что нет

Для вас дурных примет:

Под крылом Юноны вам

Предаваться сладким снам.

XII.

Не плачьте, девы, час грядёт:

И вас любовь мужская ждёт;

Невесте праздник мая

Уж не встречать, играя;

На милого гаданья,

По розам предсказанья,

И девичьи забавы

Лишь вспоминать ей, право.

Поцелуй даруйте ей:

«Ну же, леди, будь смелей».

XIII.

Закрыты двери; не пора ли?

Орехи мальчики собрали;

Настало время страсти,

Её предайтесь власти;

Да будет вам как дар

И пыл её, и жар;

Пусть ствол и восстаёт,

И падает в черёд,

Главное – пусть будет он

Диадемой окружён.

XIV.

Досель не ведавшей на деле

Соитий, ныне и постели

Смириться остаётся —

Их испытать придётся:

И двух сердец биенье,

И резкие движенья,

И крики, и стенанья…

О, вам, без колебанья, —

Голубки, – она б пропела, —

Вам ещё не надоело?

XV.

Пора войти! Но сон гоните,

Покуда страсть не утолите;

Целуйтесь! Здесь приятно:

Покои ароматны,

Как уголок Пакхайи;

Стоят, благоухая,

Здесь розы; вишни-губы

Ужель тебе не любы? —

Ни в каком саду, жених,

Нет плодов, что слаще их.

XVI.

Пусть каждый час, и день, и год

Вам благоденствие несёт;

И пусть Небес дары

Нисходят к вам, щедры, —

Как утренней порой

Луг полнится росой.

Судьбе – лелеять вас,

Давая про запас;

Птицы счастья свой приют

Пусть у вас навек найдут.

XVII.

Вы, Парки, пополней их нити

На веретёна накрутите;

А вам, молодожёны, —

Просить, чтоб нити оны

По вашему заказу

Двоим порвали, сразу;

Как только в мир иной

Смерть вас возьмёт с собой, —

Принесут тогда к амбару

Вас, как два снопа, на пару.

Не угодил я Джулии; пред нею

Нем, словно рыба, я стоял, робея;

Она бранилась громко; – но, кляня,

Могла бы видеть слёзы у меня;

Когда б хотела, поняла б тотчас,

Что говорил язык правдивый глаз:

Коль слов любви вдруг недостанет вам,

Доверьтесь языку без слов – слезам.

Пусть, чад моих узрев, благи матроны

Мне воздадут хвалой за щедрость лона,

За деток; а за то, что очень ранним

Стал мой уход в могилу, – состраданьем.

Как в страсти Зевс, я вид любой

Приму, коль буду я с тобой;

Но я явлюсь не так, как он

С Семелой встретился, влюблён:

О нет же, молнии и гром

Я отложу; о том, о сём

Поговорим; любовный хмель

Нас приведёт с тобой в постель,

Где без одежд мы, в вожделенье,

Возляжем (душ и тел сплетенье),

И где, подобно тихим струям,

Мы предадимся поцелуям.

Молитва Зевсу и поклон:

Даёт и отбирает – он;

Пусть жизнью ведает, землей,

Но разум – пусть уж будет мой.

Увидишь прежде вместе ночь и день,

В лесу сухом – листвы зелёной сень;

Увидишь, как огонь с водой украдкой

Сливаются в одной истоме сладкой;

Увидишь прежде, как зимой пшеница

В снегах, как летом, будет колоситься;

Моря – без берегов, без трав – поля;

Как гибнет в жутком Хаосе Земля; —

Увидишь до того, как, на беду,

Обет нарушив, от тебя уйду.

Грудь любимой я лобзаю —

Аромат гнезда вдыхаю

Птицы Феникс; льну к устам —

И вдыхаю фимиам;

Всё – запястья, бёдра, шея —

Благовоньем у Антеи

Нарда, мускуса сильней:

Не сравню Исиду с ней;

Даже Зевс на ложе страсти

Столь не сыщет в Гере сласти.

Уйти дозволишь, нынче же уйду;

Велишь остаться – здесь приют найду;

Коль ты решишь, любя, – быть вместе нам,

Любви безмерной здесь мой будет храм;

А если нет – то, изгнанному, мне

Жить одному в безвестной стороне.

Любовной хвори я во власти,

И нет спасенья от напасти:

О, где целебный тот отвар,

Что мне остудит страсти жар?

В одном я вижу избавленье:

Лишь Смерть прервёт мои мученья.

Кто мудр и благ, снесёт все испытанья,

Но благость всё ж чувствительна к страданью:

Пусть страждущий вынослив и силён,

Сколь тяжек груз, сполна познает он.

О, ты жестока, вижу я,

Тебе докучна страсть моя;

Ну что ж, забудь мою беду

И не тревожься – я уйду;

Не будешь ведать ты, где впредь

Мне доведётся умереть,

Иль где б я мог забыть тебя,

Коль всё же буду жить, скорбя;

Но что бесстрастною судьбою

Тебе назначено, открою,

Когда, жеманница (о, знай!),

Скажу последнее «прощай»:

Лилеи дивной краток век,

Недолго чист и ярок снег;

Цветут фиалки, розы – глядь,

Пора пришла им увядать;

И ты поникнешь, им под стать.

Но если сердце встрепенётся,

Былая страсть к тебе вернётся —

Полюбишь ты, как я люблю, —

Исполни то, о чём молю:

Когда уйду я в мир теней,

Ты слёзы надо мной пролей;

Укрой накидкою своею

И в губы поцелуй, жалея,

Затем ещё: лобзай без страха,

Умершим не восстать из праха;

Потом надёжный склеп устрой

Тому, кто презрен был тобой,

И надпись выбей: «Погубила

Любовь несчастного. Так было».

О, не гордись, что чуден свет

Очей твоих: их ярче нет;

И что сердца берёшь ты в плен,

Своё не жалуя взамен;

И что стихает злой борей,

Коснувшись дивных сих кудрей;

Сравни: рубин твой (в ушке зрим)

Лучист, прекрасен, ал – таким

Пребудет он и в скорбный год,

Когда краса твоя уйдёт.

Искал я древо, чьи плоды от века

Питают жизнь и семя человека;

Искал Вифезду я, купель святую:

К ней сходит ангел, воды в ней волнуя;

И вот нашёл я (то, что мной любимо) —

И древо, и купель, и серафима:

Всё держишь ты, в своей руке собрав

Целительную мощь цветов и трав.

Я ныне к чарам, к магии взываю,

И к волшебству прибегнуть я алкаю:

Своей рукой, небесной ветвью сей,

Лишь прикоснись, молю, к главе моей;

О, Цезарь славный! Верой я силён:

Твоею дланью буду исцелён.

Ты – благ, я – грешен; в скорби я пою:

«Король излечит злую хворь мою».

Во́ды, во́ды, в вашей власти,

Избавляя от напасти,

Жар залить любовной страсти.

Ливни льют, и их немало,

Но ни капли не упало

На меня – чтоб легче стало.

Счастлив тот, кто чашей полной

Гасит пламень свой любовный —

Или гнев метрессы вздорной.

Я влюблён; душа стремится

К ней одной – но нет девицы,

Что бездушьем с ней сравнится.

Как мне быть, не знаю, право;

Видно, в том её забава —

Разжигать мой пыл лукаво.

Вам, друзья, се в назиданье:

Губит нас очарованье

Дев, лишённых состраданья.

Хрома жена у Джола, глаз косит,

Носата, бок кривой, губа висит.

Смеёшься, леди, надо мной?

Я вижу – сед, ведь не слепой.

Но знай – черёд настанет твой,

И жаркой юности вослед

(Пусть даже через много лет)

Придут снега и холода,

Ты будешь, как и я, седа;

Ты не увидишь в зеркалах

Уже румянца на щеках:

Погублен холодом цветник —

Ни роз прекрасных, ни гвоздик!

В злых зеркалах увидеть сможешь только,

Что вышел срок,

Увял цветок…

И зарыдаешь горько.

Коль сыщется средь строф моих одна,

Достойная, дабы тобой она

Была омыта, – жить мне вечно тут;

Другие ж пусть навек во тьму уйдут.

Эрот (хоть я его не ждал)

Пришёл ко мне домой

И, как цыган, канючить стал —

Ладонь, мол, мне открой.

Взглянув на линии мои,

Сказал – тебе везёт,

Представь: ты будешь Принц Любви,

Пусть и недолго, с год.

Я посмеялся: «Ну и глаз…

Какой там год? Ни дня!

Я – Принц Поэзии сейчас,

Вот это – для меня!».

Девы, коих разлюбили,

Зелены от хвори были;

Став цветами, этот цвет

Всё хранят, недуга след.

Кого теперь бояться мне? Я горд,

Что ныне под защитой вашей, лорд;

Не трепещу я в ужасе, что тут

Мои стихи навеки проклянут:

Власть ваша – не презреть, что благо в них,

И строго не судить стихов дурных.

Мой лорд, явите к Музе снисхожденье:

На выбор ваш моё стихотворенье —

Одно – пометьте праведной рукой,

И станет эта грешница святой.

Я видел – шёлковый овал

Её запястье обвивал;

Хоть не давил на руку он,

Но всё же взял её в полон.

И пусть черна сия тюрьма,

В ней словно вместе – свет и тьма;

Иль будто яркий день не прочь,

Что рядом с ним глухая ночь.

Мечтаю (может, на беду) —

В плену свободу я найду,

А если так, Любовь, молю:

Приди, я цепи полюблю!

Что власть мне, я цветам

Пристрастие отдам;

Ещё – когда в вине

Бородка, любо мне;

В нём утоплю хандру:

Назавтра – вдруг помру?

Меч где-то раздобыв, школяр Паджет

Им уничтожить розги дал обет —

С мучителями вкупе; вот герой!

Вчера он, правда, опоздал домой,

За что учитель, розги взяв тотчас,

Велел задрать рубаху… – меч не спас.

Тебя люблю.

Прими, молю,

Колечко золотое;

Нужны ль слова —

Что такова

Любовь у нас с тобою?

Что ж, впору, нет?

Носи, мой свет, —

Ярем любви не тесен;

Вреда сей гнёт

Не принесёт,

Тем дар мой и чудесен.

О, дивный вид!

Кольцо блестит,

Взгляни, как заиграло!

К тому ж оно

И не тесно,

И не скользит нимало.

Взлетим, поверь,

С тобой теперь

В те выси золотые,

Где свет кругом —

Исчезнут в нём

Все тяготы земные.

Не разорвать —

Кольцу под стать —

Любовь, что нами правит:

Чиста, прочна,

Уже она

Навек нас не оставит.

Мои стихи другим всегда по нраву,

Лишь ты, хулитель, их клеймишь лукаво,

В страницы тыча чёрный ноготь свой —

Да чтоб сошёл он с пальца, весь гнилой!

Но шанс я дам, хоть ты к хуле влеком:

Трудись ногтями, но не языком;

Есть зуд в стихах, есть похоть – эти пятна

Коль поскребёшь, то будет мне приятно.

На мой вопрос, кто из поэтов мил,

Ты отвечаешь – кто уже почил;

Я понял так: мне надо в землю лечь,

Чтоб зависть иль любовь твою привлечь.

Лазурный шёлк, летуч и чист,

Кружится, как осенний лист,

Порхает, вьётся предо мной,

Маня, вздымается волной;

То вдруг вскипит, то опадёт,

А то колышется, плывёт,

И, на мгновенье усмирён,

Вновь кружева раскинет он;

То вспыхнет весь, даря лучи,

Как звёздный небосвод в ночи,

А то смягчит своё блистанье,

Оставив нежное сиянье…

Но вот я вижу: шёлк чудесный

Обвил, и тесно, стан прелестный.

Столь дивен вид любимой стал,

Что я, сражён, в восторге пал

Почти без чувств у милых ног,

Но умереть я всё ж не мог.

О, я готов идти вослед

За этим облаком… Но нет!

Любить, твержу себе, – забудь:

Не к вечной жизни этот путь.

Слух услаждай мне звуками благими,

Чтоб я до слёз был очарован ими;

Затем, убыстрив темп, огонь страстей

Аккордами зажги в душе моей; —

И вновь своим звучанием сребристым

Наполни душу умиленьем чистым.

Прими совет: от многих бед храним

Ты будешь недоверием своим;

Всех слушай, но, чтоб избежать потерь,

Немногим верь – иль никому не верь.

Вставай, вставай, светает, ночь ушла,

Кудрявый бог простёр свои крыла;

Восходит, глянь-ка, милый друг,

Аврора, крася мир округ;

Вставай – древа и травы все

Уже в блистающей росе;

Цветы, ожив в преддверии рассвета,

Склонились к солнцу – ты же неодета!

Нет, выбирайся из постели,

Свои молитвы птицы спели,

А ты лежишь: покинь кровать,

И не грешно ль доселе спать? —

Другие девы, ложе оставляя,

С зарей встречают дивный праздник Мая.

Укрыв себя зелёною листвой,

Пойдёшь, свежа, под стать весне самой

Иль Флоре; пусть без украшенья

Твоё простое облаченье —

Но листья, право, не бедней

Алмазов иль других камней;

И то не всё – жемчужинами к ним

Одарена ты будешь днём младым;

Дары – твои; открой же очи;

Пока роса – на кудрях ночи

И ждёт Гиперион: холмы

Пока ещё во власти тьмы —

Вставай, пора! Молитвы сокращай,

Скорей на праздник: все встречают Май!

Пойдём, Коринна! Улицы сейчас,

Как лес иль роща, сенью встретят нас

Ветвей зелёных: каждый дом

Украшен ими; мы пройдём

Там, где округ всё дивно, ярко;

Где, что ни вход, шатёр иль арка,

Из цепкого боярышника свиты, —

Любви под ними хладны тени скрыты.

Ужель нам праздника не зреть?

И не досадно ль будет впредь?

Пойдём – желанья подчиняй

Тому, что нам диктует Май:

Остаться – больший грех, мы это знаем;

Пора, пойдём, чтоб насладиться Маем!

Кто молод (пусть другие сладко спят),

Давно все встали: Маю каждый рад;

Одни успели принести

Боярышник: пора плести;

Другие за куском кусок

Умяли праздничный пирог;

Те обручились, душу сим елеем

Себе согрев – пока мы лень лелеем;

Кто в травах утолял желанья,

Даря бессчётные лобзанья:

Сияли очи их чудесным

Лучистым пламенем небесным;

А кто шутил, хвастливо поминая

Замки, что открывают в праздник Мая.

Пойдём, пора, и мы с тобой юны,

Май этот – и для нас, оставь же сны.

Растают быстро наши годы:

Мы сгинем, не вкусив свободы.

Как солнцу не минуть заката,

Так наши дни уйдут когда-то;

Дождю иль дымке заревой сродни,

Исчезнув, не воротятся они;

Став сказкой, песней, нам с тобою

Лежать, укрытым вечной тьмою —

С любовью, радостью тогда

Расстанемся мы навсегда;

Пока не поздно, встретим, не скучая,

Моя Коринна, этот праздник Мая.

Вздохни ещё, вздохни глубоко, —

Клянусь, в твоём дыханье

Всех дивных пряностей Востока

Слились благоуханья.

Отцом и матерью любим,

С рождения недолго им

Я был отрадою: могила

Нас волей рока разлучила.

Растроганные их слезами,

Неся цветы мне, плачьте сами;

Любовь за вашу жалость, знайте,

Спасибо скажет вам. Прощайте.

ГОРАЦИЙ. Пока, любя, ты нежно, мило

Лишь мне лобзания дарила,

Я наслаждался: не был встарь

Так счастлив и персидский царь.

ЛИДИЯ. Пока не полюбил ты Хлою,

Не пренебрёг, ей в радость, мною,

Цвела в лучах любви твоей

Я римской Илии пышней.

ГОРАЦИЙ. О, Хлоя! Слушать – упоенье

Игру её на арфе, пенье;

За Хлою смерть приму; храни

Её судьба на долги дни.

ЛИДИЯ. Зажёг мне сердце искрой шалой

Сын Орнита, прекрасный Калай;

За жизнь его почту за честь

Я дважды в жертву жизнь принесть.

ГОРАЦИЙ. Что если нам вернуть былое?

Пусть узы свяжут нас с тобою;

Тогда, простившись с Хлоей, вновь

Отдам я Лидии любовь.

ЛИДИЯ. Он, как звезда в ночи, прекрасен,

Ты – легче пробки, груб, ужасен,

Как Адрий в бурю… Дорогой,

Жить буду и умру – с тобой.

Где Джулия вкушала сон,

Шмель пролетал: трудился он,

Сбирая сок с цветов в суму;

А тут почудилось ему,

Что губы Джулии – цветок,

И он решил, что свой медок

Возьмёт и здесь; он, как обычно,

Сел, пожужжал и стал привычно

Тянуть нектар; собрал немало,

Но… Джулия его поймала.

Шмель, изумлён своим плененьем,

К ней обратился с извиненьем:

«Я, леди, и не думал красть,

Так низко не могу я пасть,

Но ваши губки столь нежны,

Столь ароматами полны,

Что я решил: мне послан в дар

Цветок прекрасный, в нём – нектар!

И знайте – цвет, что мне даёт

Для пропитания свой мёд,

Не жалю я – благодарю

Иль поцелуй ему дарю».

Он свой мешочек в сей же миг

Ей показал: мол, невелик;

Открыл и молвил со слезами:

«Немного тут, взгляните сами…».

Она, с улыбкой: «Можешь взять

То, что собрал; а коль опять

Тебе приспичит воровать,

Из уст моих весь мёд, что есть,

Бери для сот – сколь сможешь снесть».

Что делать Пригу? – к пиву он привык,

Но пуст кошель, пьёт нынче воду Приг;

Кошель из кожи – так продай его

И выпей вволю, только и всего.

Не любит чад, но всё плодит их Батт:

Жена помрёт при родах – будет рад.

Не всех светил моих (о нет!)

Угаснул свет;

На хмуром небе солнца луч

Всё ж виден средь угрюмых туч.

День минет, ночи мгла придёт,

Померкнет небосвод,

Но вновь его позолотит восход.

Лишь беды на моём пути,

И всё почти

Я потерял, судьбой влеком,

И разуверился во всём;

Упали и подпорки, и стена —

Увы, погребена

Моя лоза: на них вилась она.

Но, Портер, сколь ты на плаву,

И я живу:

Дано, как птице Феникс, мне

Рождаться вновь и вновь в огне;

Подрезаны крыла, но я храним,

Мой друг, щитом твоим:

Меня от смерти укрываешь им.

Рука блаженна, что, тверда,

Меня всегда

Избавит от невзгод, скорбей —

Нет ничего её ценней.

Оплачен долг: кто покорён, любой

Воздаст лозе благой,

Что виноград ему дарует свой.

Мой брат, свет жизни, не спеши уйти,

Дозволь сказать последнее «прости».

Смерть дует в паруса твои теперь,

И ночь тебе свою открыла дверь.

Но всё ж не будь жесток, не уходи,

Дай порыдать мне на твоей груди.

Есть боль прощанья, адовой сродни:

Родным сердцам ужасны эти дни.

Представить можно ль горечь расставаний

Без взглядов грустных, скорбных слёз, рыданий?

Кто любит всей душою – тяжко им

Навек расстаться с теми, кто любим.

О, наши клятвы! Коль придёт беда,

Ты сердце забери моё тогда —

Его отдам я в любящие руки:

Зачем мне жизнь, дыханье, эти муки?

Но нет, останусь; сколько хватит сил,

У этой урны, где твой прах почил,

На страже буду: огражу от бед

Святое семя – сей земной твой след.

Дорожкою среди полей

В печали горестной своей

Я как-то летом брёл устало;

Но был обрадован немало:

Оливковая ветвь лежала

На тропке прямо предо мною

Удачи вестницей живою;

Я поднял и сказал: «Amen,

Сей знак – предвестье перемен:

Ни бед не станет, ни обид —

Любовь уход мой осенит».

Что может, тащит в дом Купи-продай,

И плачется, что беден, скупердяй;

Хоть раз отдал бы десятину честно —

Каков бедняк он, стало б всем известно.

Вы прекрасны и нежны,

И жеманиться вольны,

Но, увы, ваш близок час:

Вишни скоро сменят вас,

И исчезнут без следа

Ваши прелести тогда.

Вы, лилии, дивны, милы,

А вот как стали вы белы:

В далёкий год

Играл Эрот,

На радость матери своей,

С ней в облаках, и средь затей

Сосок её (прекрасный лал)

Случайно пальчиками сжал…

С небес на вас те сливки пали,

Её дары, —

И с той поры

Белы вы стали.

Любовь жестока! Мне и впредь

Её презрение терпеть? —

Другим даруя исцеленье,

Мне оставляет лишь мученья!

О, я избавлюсь от несчастья

И к вам приду искать участья:

От страсти гибельной храня,

Утешить сможете меня.

Поверит кто едва ли:

Когда уста с тобою

Сомкнули мы – упали,

Клянусь я, два левкоя.

Давай лобзанья наши

Продолжим без стесненья:

Левкоев розы краше —

Дождёмся их паденья.

Чудесна роза, коль она

Укрыта белоснежным

Батистом, тонким, нежным;

Так и лилея, что видна

В хрустальной вазе сей,

Для нашего милее ока,

Чем та, что средь полей

Скучает одиноко.

Не привлекают сливки нас

Однообразьем цвета;

Но с земляникой – это

Не праздник ли для наших глаз?

Оттенков сочетанье

Прекрасно, смеси чуден вид:

Её очарованье

Невольно взор манит.

Янтарь, что мы в потоке зрим

(Коль он прозрачен, чист),

Всегда не столь лучист,

Как тот, что на свету, – но им

Сильней мы пленены:

Неяркий, он приятен глазу;

В нём блёстки не нужны:

В красе теряет сразу.

Нам вишни или виноград

В резной хрустальной чаше

Приманчивей и краше,

Чем ежели не в ней лежат;

Не столь дивны плоды

Без сей полупрозрачной кожи,

Хоть, может, и горды:

Мол, мы и так пригожи.

Мы больше ценим красоту

Плодов, камней, цветов

В игре полутонов,

Не в их сиянье на свету;

Блеск, дымкой приглушен,

Нам боле может приглянуться:

Кто им не ослеплён,

Тому не обмануться.

Лилея в хрустале – се есть

Вам, девы, поученье,

Образчик обнаженья —

Как наготу вам преподнесть?

Не в ярких красках, нет,

А как изображает гений —

Чуть приглушая свет

И налагая тени.

Бела, как снег иль облака,

Ты властна и увлечь,

И страсть к себе зажечь;

Но те тончайшие шелка,

Что стан твой прикрывают

(Как в них твой дивный облик мил!),

Сильней лишь разжигают

В мужчинах страстный пыл.

Явись невестой, книга, перед нами,

Прекрасными сияя жемчугами;

Но если хоть в одной из сих жемчужин

Изъян, пусть малый, будет обнаружен —

Ты можешь, не краснея, это снесть:

У королев подделки тоже есть.

Любишь? Горек твой удел…

Женщин так я разглядел —

Вот послушай-ка меня:

Это – сплетни, болтовня,

Тряпки, лоскуты, оборки,

Вздоры, брошки и заколки;

С виду – шёлк, батист – красиво!

Но под ними-то всё лживо;

Взгляд, улыбка – всё обман;

Бёдра, груди, стройный стан —

Фальшь везде, куда ни глянь…

Натуральна только ткань.

Бычка – на выпас, коли худ,

А гладок – первым и забьют.

Как радостно встречаются, глубоки,

Скалою разделённые потоки

(К собрату каждый истово стремится,

Чтоб после снова воедино слиться);

Как ночью деву милую влюблённый

Встречает, ожиданьем окрылённый;

Как королева пламенным лобзаньем

Встречает короля, горя желаньем, —

Так я тебя встречаю в восхищенье,

Любви моей лампада, чьё горенье

Осириса затмит: в сиянье дня

Твои лучи всех ярче для меня.

Приди, приди ко мне – некраткий срок

Обетов, данных мной, уже истёк!

О, счастлив я, как счастлив лишь купец,

Кого в ужасной буре спас Творец,

Кто слёз восторга вовсе не скрывает,

Когда к родной Итаке подплывает.

Куда ты скрылся? Иль мои объятья

Такое вызывают неприятье?

Иль ты блаженный край найти хотел,

Досадливо оставив сей предел?

Иль, может, ты дразнил меня, зане

Сбирался распалить любовь во мне?

Ты хмуришься? Почто святой твой дар

Во мне не поднимает страстный жар?

О, почему твой не блистает взгляд

И потускнел твой дивный аромат?

Ты хмуришься… скажи мне, что с тобой?

Коль грешен я, то вытравлю с лихвой

Грех солью, серой… ну а после смою

Его остатки влагой ключевою.

Ты мне не улыбнёшься? Что неладно?

Быть может, сам я вёл себя нескладно?

Объятья были вялы? Что ж иссяк

Задор былой, неярок твой очаг,

Что весело пылал, костру под стать? —

В нём ныне даже искры не сыскать!

Иль ты меня подозреваешь в том,

Что наслаждался я другим вином?

Да, я тебя оставил, признаю,

Но для того лишь, чтобы страсть свою

Разжечь сильней: случается, она

Пылает, коль враждой распалена.

Теперь ты навсегда моя отрада!

Ты сам шептал: скорее винограда

На островах, где ты рождён, не будет,

Чем бедный Геррик о тебе забудет.

С тобой я лёгок: как Ификл, могу

Не мять колосья в поле на бегу;

С тобой я скор, как стрелки на часах;

Проворен я: танцую на цветках,

Летаю на луче… Ты – дар чудесный!

Что может под Исидою небесной

Любовью полнить жизнь, дарить мечты,

И обольщать, и радовать, как ты?

Волшебный идол! Если б знали ране

О том, как ты прекрасен, египтяне,

Забыли бы они про лук, чеснок,

Ты стал бы ими чтим, как первый бог.

Когда бы Кассий (трезвенник!) познал

Твой аромат, лишь пригубив бокал,

Он стал бы, верно (как мудрец Катон),

Хвалить вино, тобою восхищён.

Коль Феспий угостил бы Геркулеса

Тобою на пиру, то сын Зевеса

Весь жар бы свой тебе отдал, и силы

В ту ночь на дев ему бы не хватило.

Приди, целуй, люби меня, я стражду,

Мне плохо без тебя, насыти жажду;

Дружить нам суждено, и впредь судьбою

Не быть нам разделёнными с тобою;

По-царски щедр, приди без церемоний,

Тебя я встречу, как встречал Антоний

Свою царицу, тем являя миру:

Не стыдно быть влюблённым триумвиру.

Возвысь мой падший дух, да сгинет хворь,

И в венах крови ток, молю, ускорь.

Мне бодрости добавь: влей пламень свой,

Да буду я храним твоей душой;

Даю обет служить твоей любви;

Коль отступлюсь, ты жалость прояви:

Огонь не забирай, будь верным другом —

Пусть Феб меня накажет по заслугам,

Когда увидит, что тебя опять

Я стал, как было ране, избегать.

Скажи тогда: «Сын пива, пить вино

Тебе, похоже, вовсе не дано»;

И покарай: пусть сгинет вдохновенье,

Умрут стихи, постигнет их забвенье,

И пусть случится худшая беда:

Не узрю дара Дафны никогда.

Мой друг, когда б ты видеть мог,

Как распускается цветок,

Как дерево в саду растёт

И как румянит осень плод;

Коль видел бы, как в холода

Рождаются кристаллы льда,

Иль мог бы, за волной следя,

В ней различить следы дождя,

Иль видел бы, как по ночам

Украдкой сны приходят к нам —

Ты б разглядел тогда, друг мой,

Любовь ко мне в сей деве злой.

Лагг бит кнутами – спал со шлюхой он,

За что судом и был приговорён;

Так следует за радостью беда:

Не остерёгся – что ж, терпи тогда.

Котятами своих он кличет чад —

И рад бы утопить их, говорят.

Веселие грядёт!

Грустить нам не пристало —

Округ земля цветёт,

Златое покрывало.

Округ земля цветёт,

Смола (янтарь!) лучится

На елях; праздник ждёт,

Все будем веселиться!

Здесь царство роз, венки!

Восхищен их красою,

Кроплю свои виски

Арабскою росою.

Гомер, узри мой пыл,

Пью здравье: барду – слава!

Сак чуден – ты б испил,

Вернул бы зренье, право.

Вергилий, знай о том,

Что мною чтим ты свято!

Воздам тебе вином:

Оно ценнее злата.

Назон, твой дар немал,

Ты в этом списке третий;

Пью за тебя бокал:

Ты – лучший Нос на свете.

Катулл, и в честь твою,

Любимец муз, – пиалу

Я до краёв налью

И выпью всю помалу.

О, Бахус! в сей же миг

Уйми мой жар, иначе

Сгрызу я, зол и дик,

Твой жезл с венком в придачу.

Пью, пью, всех вас любя,

Компания большая…

Проперций, за тебя

Бочонок осушаю!

Тибулл! за нас двоих

Ещё я выпью всё же…

Но вспомнился мне стих:

Он о тебе, похоже.

Тибулл сожжённый – здесь:

Горсть пепла, прах поэта,

То, что осталось, днесь

Всё в урне малой этой.

Доверьтесь же стихам,

Прекрасно устремленье

Их в Вечность, ну а нам

Одна дорога – к тленью.

Всему отмерен срок,

Всё в мире смерть итожит —

Но жизнь чудесных строк

Ничто прервать не сможет.

Заря была прекрасна и ярка:

На небосклоне рдели облака

Клубникой в сливках белых; вдруг потом

С небес ушла улыбка, грянул гром,

И били молнии в земную плоть,

Мир сговорившись сжечь иль расколоть… —

Здесь, на земле, чему же верить нам,

Коль свойственно притворство небесам?

Никогда терпеть не мог

Уст, закрытых на замок:

Мне уста любви моей

И мои – куда милей.

Пусть расскажут обо мне:

То я хладен, то в огне.

Пусть поведают секрет —

Любит милая иль нет?

Пусть они щебечут всласть,

Обсуждая нашу страсть:

Как под ивою плакучей

Ночью слёзы льём горючи,

Как встречаемся украдкой,

Как целуемся мы сладко;

Но болтать о том мы им

(Всем и всюду) – запретим.

Ты стала слишком дерзкой, ведьма злая,

Её бесцеремонно донимая;

Оставь её; не тронь её кудрей;

И к коже прикоснуться не посмей:

Не оскверни прекрасный сей батист —

Подобный небесам, он гладок, чист, —

Дабы на нём, как ныне, так и впредь,

Морщинок, даже малых, нам не зреть.

Ослушаешься – будешь помнить век:

Нашлю я на тебя мороз и снег,

От стужи ты паралича не минешь:

Коль не умрёшь, то в столбняке застынешь;

Получишь много больше бед тогда,

Чем нанесёшь ей, фурия, вреда.

Фрейлины, не ждите:

Вы с полей

Прямо к ней,

К суженой, придите.

Девы, те, что с нею,

Пусть белы

И милы —

Вы их всех нежнее.

Кто же, синеглазки,

Дивней вас?

Вы сейчас

Краше роз дамасских.

Но лишь миг – цветенье:

Дни весны

Сочтены,

Ждёт и вас забвенье.

Хоть ты долги не платишь, всё же срок,

Глядишь, наступит и отдашь должок:

Пусть даже после Страшного Суда —

Надеюсь, станешь честным ты тогда.

Коль спрячетесь, играя

Со мною – не беда,

Поверьте мне, я знаю,

Где вас найду всегда:

Люсии щёчки свежи,

Живым цветам под стать, —

Тогда скажите, где же

Мне вас ещё искать?

Срывайте розы – малый срок

Им дан, цветенье – миг:

Вчера благоухал цветок,

Был свеж, а нынче – сник.

Взгляните: солнце, светоч сей,

Поднявшись в свой зенит,

Тропой небесной всё быстрей

К закату, вниз спешит.

Вы и прекрасны, и юны,

И страсти в вас кипят,

Но только помнить вы должны:

Дней не вернуть назад.

Отбросьте стыд, ловите час,

Скорее – под венец:

Потеря времени для вас —

Надеждам всем конец.

Что мне проку знать о том,

Сколь высок соседский дом;

Сделать для меня важней

Свой фундамент попрочней.

Впрочем, нет, умерю пыл —

Важно, чтоб фундамент был:

Коль опора под тобой,

Не увязнешь с головой.

Играл бы я на арфе, но она

Висит на иве, звуков лишена;

Я пел бы, если б силой звучных строк

От спячки лиру пробудить бы мог;

Я влёк бы – но не скопища камней,

Как Амфион, играя, – а людей;

Всё это мог бы я, когда б, поверь,

Не ведал перемен в себе теперь;

Мне горько, друг мой, – арфа не звучит,

Рука иссохла, а язык молчит.

Недолго уж перу

В руке держаться,

Глядишь – умру,

Придёт пора прощаться.

Побуду здесь чуть-чуть,

Одно мгновенье,

А после – в путь,

Уже без промедленья.

У времени свой счёт;

Следов немало

Оно сотрёт —

Ушло, как не бывало.

Сколь их лежит во мгле,

В холодных кущах, —

Тех, кто в земле,

Безвестных и гниющих?

Вдохнул я жизнь и свет

В свои скрижали, —

Им сносу нет,

Забудутся едва ли.

Не вечен и гранит,

Любимый всеми, —

Но пирамид

Моих не сгубит время.

Верь берегам: на море ждёт беда —

Где ныне штиль, там тонут в шторм суда.

Встретились и говорят:

Миртилло, Аминта и Амариллис[3]

\АМИН. Миртилло, добрый день. МИРТ. Да

будет так.

Тебе, пастушке нашей, – многих благ.

АМАР. Привет и от меня. МИРТ. Какие вести

С пастушьих троп? АМИН. О, все они на месте.

И овцы, и ягнята жирны, гладки,

Да так и было – с ними всё в порядке.

Ещё – Минакл устроил стригалям

Нескучный пир. МИРТ. Богато. Что же, вам

Скажу я больше. Погодите чуть;

Присядьте здесь, средь лилий, – отдохнуть,

Послушать мой рассказ и – восхититься,

Узнавши весть. АМИН., АМАР. Откуда?

МИРТ. Из столицы.

Там в мае, при дворе (прекрасней дня

Отныне нет, он венчан для меня

Белейшей шерстью), – мальчик был рождён:

Небеснолик, зари нежнее он.

ХОР. Пусть Пан играет на своей свирели,

Чтоб славный принц спал сладко в колыбели.

МИРТ. Его рожденье дивно тем немало,

Что днём на небесах звезда сверкала —

Как та, что в древни дни, сияя всем,

Вела волхвов к младенцу в Вифлеем;

Хор ангельский воспел Его рожденье;

И ныне повторилось се знаменье.

АМИН. О, чудо! Не грешно ли нам втроём

Взглянуть на принца? Если нет – пойдём!

МИРТ. Наверно, нет.

ХОР. То, что осенено

Любовью истой, верной – не грешно.

АМАР. Я слышала, Миртилло, что, щедры,

Волхвы младенцу принесли дары:

Мирр, ладан, злато, пряности – у ног

Его сложили; знаешь ты, дружок?

МИРТ. Всё так; давайте же, как те волхвы,

Свои дары (хоть мы бедны, увы)

Младенцу принесём – и я, и вы.

АМАР. Сплету я из цветов живых,

Благоуханных, чистых, луговых,

Ему гирлянды – и подарим их.

АМИН. Давай мы соберём с тобой

И свежих трав, ещё с росой,

А к ним – соломки овсяной.

МИРТ. И я вдобавок к сим дарам

Пастуший посох свой отдам:

Принц – Пастырь, то известно нам.

ХОР. Оденемся, и в путь (благая весть!) —

Чтоб поскорей воздать младенцу честь:

Подарки принесём, благословим,

Потом вернёмся к радостям своим.

Встречая днесь зарю,

Молитву я творю:

К тебе сейчас,

Певец, мой глас,

Молю, спустись,

Покинув высь;

Спой, услужи;

«Аминь» скажи.

Коль в страсти (знай!)

Узрю я рай,

Ты будь моим

Отцом святым;

Мой фимиам —

Тебе: воздам

Я за чудесный дар —

Любовь и сердца жар.

Посланцем, полным слёз моих, лети,

Чтоб месть мою, на страх ей, принести.

Несись подобно гибельной планете

Иль вихрю, что сметает всё на свете.

Её сыщи, вертись, крутись пред нею,

Ужасною кометой пламенея,

Пусть смотрит в страхе, не спуская глаз;

Замри тогда и месть сверши тотчас:

Как шар огня, взорвись, рассыпься вдруг,

Осколками пронзая всё вокруг.

Ты, дорогая, – как тюльпан:

Прекрасен он, но есть изъян —

Срок жизни слишком малый дан.

Ты – как цветок, что обречён:

Грозой июльской будет он,

Увы, растоптан и сметён.

Бутону розы ты под стать,

Но скоро станешь увядать:

Цветенью долгим не бывать.

Ты – как лоза: тебе дано

Пьянить любовью страстной, но —

Иссохнешь – кончится вино.

Ты – как бальзам: его не впрок

Хранить, упрячь хоть под замок —

Исчезнет аромат в свой срок.

Ты – как фиалка; но она,

Поникнув, станет не нужна:

В венок не будет вплетена.

Ты ныне всех цветов нежней,

Царица их; но ей-же-ей —

Умрёшь, как автор песни сей.

Милой я букет принёс —

Но рука в крови от роз.

Тут почудилось – они

Шепчут мне: «И боль цени:

Есть в любви не только сласть —

Изъязвит шипами страсть».

Пусть живу я небогато,

Нет ни серебра, ни злата —

Я оставлю, что мне свято,

Вам, потомки: то не прах,

Мой завет – в моих стихах,

Что останутся в веках.

Словно древняя монета,

К вам придёт наследье это,

Что душой моей согрето.

1. Прочь, нечестивцы! Надобно в молчанье

Здесь, у могилы, слушать отпеванье.

2. И звери дикие в печали

Пред гробом, здесь рыдать бы стали,

И, состраданьем обуяны,

Слезами бы омыли раны.

Ты пал в бою; в стране скорбят

Все по тебе, и стар и млад.

ХОР. Знай, будем слёзы лить, герой,

Мы на могильный камень твой;

Слёз недостанет – в знак любви

Мы души принесём свои.

Тебя мы благовоньем умастим:

Ты будешь вечно спать, хранимый им.

3. Живи – у жизни нет предела,

Душа жива, хоть мёртво тело:

Кто низок – как придёт пора,

Поглотит их огонь костра,

Но семя избранных взрастёт —

И не увянет этот всход.

ХОР. Теперь не властны над тобой года:

В Историю ты вписан навсегда.

Приходи; возьми с собой

Сельдерей: мой склеп укрой;

Кипариса ветку кинь.

И поплачь. На том – аминь.

Гор хвастает: телячью спинку, бок

Он дома ест; но гляньте в котелок —

Увидите там лакомства иные:

Хвосты в нём, уши да мослы свиные.

Старуха Мум на мумию похожа,

Иссохла – но глаза слезятся всё же.

Ты видел церкви, без сомненья,

Те, что достойны восхищенья;

Взгляни на храм чудесный сей,

Он не из древа иль камней;

Для фей он возведён, но верь:

То раньше, стал твоим теперь.

Усыпан жемчугами ход

До самых храмовых ворот:

В гнездо крылатой Алкионы

Как будто приглашают оны;

Внутри, кто взглянет, тот узрит,

Сколь там кумиров – дивный вид!

И римский Пантеон не знал

Богов столь многих, ряд не мал.

Вкруг дома Риммона нет стен:

Оградка из костей взамен.

Вот ниша тёмная, шесток,

На нём сидит божок-сверчок;

В другой, овальной, – истукан

Такой же важный: таракан;

Увидит рядом арку всяк,

И в ней сидит божок – червяк,

Но не один, он там с подружкой,

Златой богиней – шпанской мушкой.

Везде, куда ни бросишь взгляд —

Карниз ли, фриз иль ниша – в ряд

Божки стоят или сидят.

Обряды, те, что видим здесь, —

Весьма причудливая смесь:

В них сплетены, сказать по чести,

Папизм, язычество – всё вместе.

Кто на иконах? Что ж, язык

Я, хоть немного, но постиг:

На них – Нит, Итис, Ис и Тит,

К святым сим Мэб благоволит;

И Вилли тут же, Огонёк,

Fatuus ignis; он же – Клок;

Ещё – Трип, Филли, Флип и Фил,

Кого-то, может, упустил?

Немудрено, их много есть,

Всех, право, сложно перечесть —

Но всем им место есть притом

В именослове их святом.

Взгляни, у храма, там, где вход,

Гостей малютка-пастор ждёт,

Пищит тому, кто входит в храм:

«Смотри, не богохульствуй там!

И руки покажи, чисты?»

Кому-то: «Вон, безбожник ты!»

Скорлупку он берёт пустую

И воду льёт в неё святую;

Берёт и кисть из шкурки белки

(Густы ворсинки, хоть и мелки),

Что тут, на блюде, – время ею

Кропить семью, за феей фею.

А вот монах пред алтарём —

Колдует над святым зерном:

Обряд свершая, шепчет что-то,

Потом поклоны бьёт без счёта.

Алтарь на вид вполне приятный:

Не треугольный, не квадратный,

Не из стекла иль камня он —

Нет, он из косточек сложён

(Такими, вовсе не ценя,

Играет в «кокал» ребятня);

Льняные шторки там видны,

Что кожа, гладки и нежны;

Красив и шёлк: он весь расшит

(Им столик алтаря накрыт),

С краёв украшен бахромой,

Что вся сверкает – так с зарёй

В лучах лужок блистает росный

Иль снег искрится в день морозный:

Куда как хороша отделка!

Ну а на столике – тарелка

С краюшкой хлеба; рядом с ней —

Псалтирь волшебная для фей,

Вся в чудных лентах (вид каков!) —

Из крыльев мух и мотыльков.

Нам должно знать, что эльфы тут

По строгим правилам живут;

Они все писаны; в чести

У них каноны те блюсти,

Чтоб никого не подвести.

Сэр Томас Парсон говорит

(Должно быть, ведая их быт, —

Но только если он не лжёт):

Есть книга, в коей целый свод,

Набор статей, что свят для них,

Идей, хоть кратких, но благих.

И чаша привлечёт вниманье,

Она нужна для подаянья,

Кусочки меди в ней лежат,

Что здесь для многих – просто клад:

Они ценней, чем злато – нам;

Дают их эльфам-беднякам.

Витые стоечки оградки

Сияют, серебристы, гладки,

Вкруг алтаря; а чтобы он

Был постоянно освещён,

На двух из них свой свет дарят

Лампадки, что всегда горят.

Дабы исправно службы весть,

И стихари, и ризы есть —

Из паутины; искони

Хранятся в ризнице они.

В достатке мётел, в храме чисто:

Следят за этим эльфы исто.

Вот пастор, что поёт псалмы;

Опрятных певчих видим мы,

Ещё – привратника у входа;

Лари, где подати с прихода.

Есть и монахи, и аббаты,

Приоры, дьяконы, прелаты;

И коль в легенде нет обмана,

Все эльфы папе служат рьяно;

Эльф Бонифаций верит, ждёт:

Занять престол – его черёд.

Есть индульгенции, есть чаши,

Потиры (дивные, как наши);

Есть книги, свечи и туники,

Колокола, святые лики;

Елей и ладан; воскуренья,

Помазанья и приношенья;

Жир, кости, тряпки и кресты,

Ботинки старые, посты;

Кажденье (нашему под стать) —

Чтоб дьявола из храма гнать;

Но и вещиц немало тоже,

Таких, что с нашими не схожи;

На нитках, в хорах, к ряду ряд

Сухие яблоки висят;

На службу зазывает в храм

Звон зёрен (не чудно ли нам?).

Любима эльфами святая

(Ей ладан курят, почитая) —

На вид она сродни омарам;

Под ней целует коврик с жаром

Эльф, как мы видим, что смиренно

Шафран принёс ей, в жертву, верно.

Хвалы возносит ей; потом

Поклоны бьёт пред алтарём,

И после, накрутив тюрбан

Из шёлка (вылитый султан),

Он, в облаке курений скрыт,

На выход шустро семенит,

А там, ведомый светляками,

Идёт он пировать с друзьями.

Вязала Муза на лугу венки,

Вплетая в них весенние цветки;

Сплела их много: ими награждала

Достойных, коих набралось немало.

Но ни один, кто был обласкан ей,

Увы, не увенчал её кудрей.

И лишь тобой была одарена

Лавровою гирляндою она.

Короной жизни впору ей воздать

Тебе в ответ: дар, твоему под стать.

О, если после бурь покой

Найдёт здесь барк усталый мой,

И если я в конце пути

На берег всё ж смогу сойти,

И коль, потрёпанный штормами,

Увенчан будет барк венками —

Что делать вам? Плясать и петь,

В рукоплесканьях пламенеть:

Был первый акт не лучшим? – что ж,

Последний истинно хорош!

Свой том стихов лишь только открывая,

Тебя я представляю, дорогая;

Ты – украшенье, яркая звезда,

Что будет даровать свой свет всегда,

Расцвечивая золотом лучей

Небесный свод поэзии моей:

Отныне и навеки будет он

Сиянием чудесным освещён.

В долгу я у тебя, и он не мал —

Но платит только часть, кто долг признал.

Утешь меня, навей мне сон,

Молю, яви заботу:

Напевом чудным упоён,

Я погружусь в дремоту;

Со мною будь,

Уйми, хоть чуть,

Мне боль; твоя услуга

Пусть, от щедрот,

Мой жар собьёт,

Хоть не убьёт

Недуга.

Поток палящего огня,

Неистовый, безбрежный,

О, преврати, болезнь гоня,

В мягчайший пламень нежный.

Мученья сгладь,

Заставь рыдать;

Коль дашь покой, чаруя,

То, не скорбя,

Твой дар любя,

Средь роз себя

Узрю я.

Пади росою заревой,

А то дождём, что в мае

Кропит цветы, обряд святой

Крещенья их свершая.

Мне боль смягчи,

Дабы в ночи

Мне грезилось: телесный

Оставив ад,

Я в край услад

Взлетаю – в сад

Небесный.

Не пела ты давно, и мы, поверь,

Тебя земной считали; но теперь,

Когда твой слышим голос, ясно зрим:

Не ты пред нами – райский серафим.

Нашёл Эрота (не искал!)

Я в розах; положил в фиал;

Налил вина, и, пил пока,

Видать, и проглотил божка.

Мне с той поры немил весь свет:

Огонь в груди, покоя нет.

Свои мне перси, Джулия, открой,

Дай насладиться этой чистотой;

Припав губами к райским сим твореньям,

Я млечный путь познаю с упоеньем.

Лишь безумцам непонятно

То, что время невозвратно;

Мы мудрее: видим, верьте,

Где граница чёрной смерти;

Так давайте ублажим

Дух веселием своим.

Не гордись – услышь, что впредь

Ты должна уразуметь.

Перемены жизнь несёт:

Войны, мир – идут в черёд;

То румянишься, то вдруг

Ты бледна – гнетёт недуг;

Ждёшь с надеждой, а потом

Страхи, беды – всё гуртом.

Пульс твой тот же, что и был —

Но всё меньше страсти пыл.

Ты юна, да вот беда —

Век не будешь молода:

Время, вовсе не скупясь,

Наплетёт морщинок вязь;

Станет тусклым взгляд очей,

И уйдёшь на склоне дней

Ты в мир иной,

И я – с тобой.

Попробуй-ка шлюху закрыть на замок,

Чтоб в дом твой прокрасться развратник не смог;

Но где там! – ты глянь: иль она у ворот,

Иль он уже к ней проберётся вот-вот.

Лицо красивым делает уход;

Пренебреженье красоту убьёт.

Ты слепнешь, слышу я порой,

Лишь потому, что холостой;

А может, неспроста твердят —

Я б лучше видел, будь женат?

Нет, браком не улучшить зренье:

Скорей, наступит ослепленье.

Пришел меня лечить? Ну да, простужен…

Но, вижу, врач тебе, скорее, нужен:

Больней меня в сто раз…. Иди домой,

Как вылечишь себя – займешься мной.

Воротнички в моче стирает Сад —

Ну а крахмалит с мужем, говорят.

1. О, роза, я связать молю

Гирляндой деву, что люблю;

Ей скажи: её черёд

Быть в неволе настаёт,

А меня – свобода ждёт.

2. Порвёт гирлянду – накажу:

Златою лентою свяжу

Руки ей; ну а потом

Мягким миртовым кнутом

Отхлещу – и поделом!

3. Иди к ней, доброго пути!

И всё скажи ей, но учти:

Очи милой, коль гневны,

Точно молнии, страшны:

Лишь блеснут – мы сожжены.

Разрезать башмаки пришлось (не влез),

Хромает… – что, подагрой болен Гесс?

Не верится: пьёт пиво Гесс не хило —

Оно над ним подшучивает мило.

Ты словно лавр с его живою кроной:

Быть и тебе теперь вечнозелёной.

Вы хороши, и на портрете тоже —

Но ма́стера (не вас!) мы хвалим всё же.

Что кривобока – вовсе и не драма:

Она пряма, где всё должно быть прямо.

Мы «в пальцы» с тобой

Займёмся игрой,

А счёт у нас – до двадцати:

Кто первым набрал,

Удачно сыграл,

Тому – поцелуй, ты учти!

Ты чарами властна и над луною;

Приди утешить юношу собою:

Он болен страстью, у неё в неволе —

Смягчи его страдания и боли!

Пока он спит, в тревожных снах витая,

Баюкай мягко-мягко, в звуках тая —

Тогда, твоим искусством исцелён,

Как спавшая невеста, встанет он.

От совершенства был далёк мой том —

Но имя Вильярс прозвучало в нём,

И ныне вижу, как преображён

И полон облаками славы он.

Хвалу и Музе я, милорд, воздам,

Вас любящей служанке, верной вам, —

Что мудрою была и вас избрала,

И лаврами себя тем увенчала.

Я виноват,

Прости меня,

Любовь, за оскорбленье;

О да,

Тогда

Был дерзок я,

Но не было презренья.

Теперь не рад,

Мне свет не мил:

Ты властна, дорогая,

Увлечь —

Разжечь

Любовный пыл,

Сердца порабощая.

Нежданно счастье, осветив мой кров,

Пришло ко мне, как лучший из даров —

Неслышно, как роса ночной порой

Иль солнца луч, играющий с листвой.

Мёд сладкий от меня неси, пчела,

Летя с подарком к той, что мне мила;

К её устам дар поднеси скорей,

И, коль он не по нраву будет ей,

Тогда гуденьем скорбным, не тая,

Поведай ей, что смерть близка моя.

От Эроса был рад

Я этот дар принять:

Любовь, как свой наряд,

Теперь могу менять.

Приятен сей фавор,

Люблю я многих, но —

Подолгу мне с тех пор

Любить их не дано.

О, лета верные сыны,

Вы, чьи старанья всем нужны,

Кто пашет, жнёт и чьим трудом

Мы с хлебом, маслом и вином —

Себя колосьями венчая,

Встречайте праздник урожая!

Милорд, взгляните (то-то вид!),

Как воз украшенный блестит:

В цветные ткани наряжён,

Весь чистотой сияет он;

Льном крыты, кони и кобылы,

Как лилии, белы и милы.

Девицы, парни вкруг возка

Шустры, навеселе слегка:

Пробраться к возу каждый рад —

И суетятся, и шумят,

И тянут, и толкают сзади,

Наверх влезают смеха ради;

Кто сноп целует напоказ,

Кто крестит воз который раз,

Кто за оглоблю в раже схватит,

Кто будто сам телегу катит;

А следом победнее люд:

Сверкая дырами, бегут,

Они застолья тоже ждут;

Не зря – готовится, ребята,

Вам угощение богато

У лорда в доме, где, шикарен,

На вертеле бычок зажарен;

Бекон, барашки хороши,

Чтоб порезвиться от души;

Столы накрыты в вашу честь,

И пироги, и кремы есть,

И каши – да всего не съесть!

С устатку выпьете вина,

И чаша будет не одна —

А пить положено до дна:

За здравье лорда! – для начала

(Тостов предвидится немало),

Потом – за веялку, за плуг,

За цеп, за серп, за росный луг,

За местных дев, потом – за всех…

Пей, веселись, не выпить – грех.

Пируй и ешь от пуза, вволю!

Но не забудь о трудной доле

Тех, кто с тобой работал в поле;

Никто не отменял дела:

Снять надобно ярмо с вола,

А плуг и борона должны

Висеть в сарае до весны.

Снабжайте лорда: сей припас

Есть то, чем радует он вас.

Пусть праздник ваших всех забот,

Как дождь, не смоет током вод,

Всё ж радостей пополнит счёт.

Мне, Джулия, пораньше надо встать:

Грех мал, но должен жертву я воздать!

Алтарь готов; горит огонь в тиши;

Добавь свой дивный аромат – дыши!

Родятся ангелы, лишь только голос твой

В гармонии сольётся со струной.

От любви, как от чумы?

Тут с тобой сойдёмся мы!

От неё так много бед —

Столько зёрен в поле нет!

Вздохи, слёзы, дни в тоске,

Страхи, замки на песке,

Жар, а то холодный пот,

То озноб тебя трясёт,

После – злая лихорадка…

Нет, влюблённому несладко!

Ко всему – предмет желаний

Стоит ли таких страданий?

Кто влюблённому мечта —

Так капризна, так пуста!

Фальшь, бездушие и ложь

В даме сердца ты найдёшь,

Так что не губи напрасно

Сам себя – любить опасно!

Владычица Небес! – когда звучат,

Безмолвье повергая в ад,

Твои напевы – все тебе подвластны:

И зверь, и шторм, и души страстны;

Пади с Небес, чаруй и, слух лаская,

Наполни души нам блаженством рая.

Моя тревога не пуста:

Перенну донимаешь —

Целуешь девушку в уста

И прядями играешь.

За поцелуй её воздам —

Коль принесёшь – дарами:

О, быть тогда твоим крылам

С елеем и цветами!

Где дев прекрасных хоровод?

Никто орнамент не плетёт,

Чтоб всё цвело здесь круглый год;

Нет роз, гвоздик, других цветов,

Природы щедрых сих даров,

Чтоб ими в эти скорбны дни

Укрыть могилку – где они?

О Фил, ты здесь нашёл покой;

Бездушен тот, кто камень твой

Не оросил своей слезой.

Знай Лесбия тебя, едва ли

Она б не плакала в печали,

Презрев питомца-воробья,

Лишь по тебе (как плачу я).

Спи с миром, Фил, здесь твой приют,

Пусть девы в скорби плачут тут;

Цветы чудесные взойдут —

Свежи, они зардеют мило,

Чтоб путник зрел: твоя могила

Не хуже той, в которой, Фил,

Комар Вергилиев почил.

Что ж, детки, вы в слезах сейчас?

Гнетёт вас горе?

Быть может, это

Печали вашей мета?

Но не росисты ль зори?

Не били вас ни дождь, ни град,

Не мучил хлад,

И ураган

Не причинял вам ран;

Не тяготил, как нас,

Лет прошлых гнёт,

Что скорби нам несёт;

Цветки, вы как сиротки, что слезами

Порою больше скажут, чем словами.

Так что ж изводит вас кручина?

Рыдать, скорбеть —

Что за резон?

Иль вас покинул сон?

Иль «баю-бай» вам петь?

Или фиалок средь травы

Не зрите вы?

Иль поцелуя

Вы жаждете, тоскуя?

О нет, не в том причина —

Нам в назиданье

Слёз ваших излиянье:

Великим, малым, всем, кто в мире есть, —

Рождаться в горе и в печалях цвесть.

Кичились белизною

Все розы, слышал я, —

Покуда не явила

Им грудь Сафо моя.

Уж не горды собою,

Цветы, побеждены,

Стыдясь, зарделись мило,

И с той поры красны.

Довольно в скорби слёзы лить горючи:

Вновь солнце в небесах, исчезли тучи.

Кипит, бушует море в непогоду,

А после – штиль: прекрасны, гладки воды.

Под ветром сильным гнутся дерева,

А стихнет он – и дремлет вновь листва.

Шторм ваш прошёл, забудьте же о нём,

Явитесь всем весенним ярким днём.

Прочь траур, не к лицу вам этот вид:

Оденьтесь в вермильон – под цвет ланит.

Пусть на лице растает скорби лёд,

И пусть улыбка розой расцветёт.

Венеру в оны дни, весной,

Разгневал долгий спор:

«Наш слаще аромат, не твой», —

Ей пел фиалок хор.

Богиня не смогла стерпеть,

Побила те цветки,

Сказав: «Так и ходите впредь,

К лицу вам синяки».

Гройн, будучи разбойником завзятым,

На форуме святом стал кандидатом:

Пусть римское словечко – но сейчас

Святым карают саном и у нас.

Сердца в несчастии согрев,

Дано тебе одной

Утешить юношей и дев,

Измученных тоской.

Когда любови вышел срок,

Увял прекрасный цвет,

Тогда плакучий твой венок —

Спасение от бед.

Коль сердце девы отравил

Пренебреженья яд,

Венок твой будет ей премил —

Отрада из отрад.

И те, кому не в радость день,

Чтоб горе превозмочь,

Идут к тебе, в благую сень,

И слёзы льют всю ночь.

Бродя средь миртов, вновь и вновь

Я в скорби вопрошал Любовь:

«Моя пастушка мне нужна,

Молю, поведай – где она?»

Любовь ответила: «Глупец,

Округ взгляни же, наконец;

В гвоздиках ты б увидеть мог

Цвет яркий губ её и щёк,

В фиалках, коих нет нежней,

Узришь лазурь её очей,

А роза, чудо красоты? —

В ней кровь её увидишь ты».

«То правда!» – я сказал в ответ

И стал срывать за цветом цвет,

Дивясь волшебной их красе;

Но вдруг они увяли все…

Любовь мне так сказала: «Что ж,

И ты с цветами сими схож:

Погибнут радостей ростки,

Как эти чудные цветки —

Недолог срок (узнаешь сам)

Твоим надеждам и мечтам».

О если, Цезарь, из стихов моих,

Услышанных тобой, один лишь стих,

Тот иль иной (подскажет Аполлон),

Ты выберешь – твоим пусть будет он;

Империю Поэзии и славу

Стих этот унаследует по праву.

Тобой, весны и юности царица,

Супруг-король не может не гордиться;

Приди сюда, в волшебные дубравы,

Где всё любовью дышит, листья, травы,

Где дивных нимф услышишь ты напевы:

Их песнь о том, что ты – их королева;

Где устлан будет весь твой путь цветами,

А ты сама – увенчана венками;

Средь лилий и листвы узришь свой трон —

И поэтессе, и принцессе он.

Вам расти, наперсник трона,

Розою Иерихона:

Лучшего цветка едва ли

Дождь и солнца свет рождали.

Путь ваш дивен, в добрый час!

Пусть Хариты холят вас —

Будто вы, от бед хранимый,

Сын Юпитера любимый.

Девять муз (их нет чудесней),

Гиппокрену славя песней,

Вам споют её влюблённо,

Словно принцу Геликона.

Где лишь ступите вы, там

И расти, и цвесть садам,

В коих, точно в мире грёз,

Ни гвоздик не счесть, ни роз.

Будет, герцог, с ходом дней

Имя ваше всё славней,

А великие деянья

На века войдут в преданья.

Мне жить прикажешь – буду жить

Наперекор судьбе;

Всего себя – велишь любить —

Отдам одной тебе.

Всё, что я в сердце берегу,

Чем дорожу я сам, —

Всем я пожертвовать смогу,

Одной тебе отдам.

Прикажешь сердцу замереть —

Оно замрёт без мук;

Велишь ему не биться впредь —

Его умолкнет стук.

Прикажешь плакать – буду я

Рыдать, с тобой скорбя;

Не станет слёз – душа моя

Заплачет для тебя.

Велишь – приму твою беду,

Отчаяньем томим;

Велишь уйти навек – уйду:

И смерть – к ногам твоим.

Всегда, в мечтах и наяву,