Маленькие дети обычно готовы идти на контакт: они смотрят в глаза и искренне радуются, когда им отвечают словами, жестами, принятием. Контакт и общение – вообще самое свежее и радостное, что есть в жизни человека.
К началу пубертатного возраста эта готовность становится гораздо меньше, сказывается опыт отвержения, который каждый получает в большей или меньшей степени. А еще бывает, что отвержение приходит к ним с семейными историями, ярко окрашенными страхом, приходит и вроде бы забывается, но многие годы может исподволь влиять на выросшего уже ребенка. Влиять таким образом, что человек будет неосознанно запрещать себе строить близкие отношения.
Чтобы проиллюстрировать свои слова, я расскажу вам об одном эпизоде, связанном с потерянным человеком.
Одна девушка (назовем ее Мария) уже год ходила ко мне на терапию для того, чтобы найти мужа и создать семью. В её жизни были мужчины, но ни с одним она не решилась завести постоянные отношения.
За время нашей работы происходило много всего: мы разбирались в её отношениях с родителями, старались понять, что из событий детства могло повлиять на её личную жизнь – к примеру, был момент, когда она поняла, что не оставляет в своей жизни места для мужчины; мы обсуждали, как Мария вступает в контакт с мужчинами, и она рассказывала, что сильное волнение мешает ей проявить желание близости, поэтому она избегает контакта, как только встречается глазами с мужчиной и понимает, что он заметил её.
И вот на очередную сессию Мария пришла в замечательном настроении. Я была рада видеть её такой. Она собиралась в путешествие и думала о том, что это для нее – новая возможность встречи. Она много работала, и у неё было мало времени, чтобы встретить кого-то.
Потом Мария рассказала мне свой сон: она сажает в горшок дерево, а ее подруга наблюдает за этим и говорит – «смотри, у него же нет корней!» Мария видит, что это действительно так. А потом смотрит ещё раз и видит, что дерево из горшка уже исчезло, а на его месте растет какая-то свежая зелень.
Я спросила, с чем у неё ассоциируется дерево без корней, и она ответила: «Это о прадеде. Нет корней – значит, нет памяти». Мария сказала, что горюет оттого, что прадед бесследно исчез и никто о нём ничего не знает. Её горе было очень сильным, ещё недавно счастливое настроение улетучилось, как будто его и не было, Мария принялась жаловаться на совершенную невозможность личной жизни, на то, что всё безнадёжно. Я удивилась такой быстрой смене настроения. Что-то мешало мне быть вместе с Марией в этом её горевании, мне было трудно так быстро переключиться, и я переживала из-за этого: она сидела прямо передо мной, но оставалась одинокой в этот момент, потому что я не могла сочувствовать ей, не могла понять её. Как же так, минуту назад она была счастлива, я даже не успела порадоваться вместе с ней – и вдруг она оказалась в такой тоске. Она всё говорила об этом прадеде, о потерянном человеке в роду, о том, каким горем для её бабушки оказалось потерять отца. Она сказала: «Может быть, я боюсь заводить близких, чтобы их не потерять».
Я пыталась уйти в какие-то рассуждения и осмысление, но потом, наконец, решилась ей сказать, что что-то мешает мне, и я волнуюсь, что могу оставить её в одиночестве сейчас, а мне хочется быть с ней. И когда я в этом призналась, я увидела её: увидела, как одной рукой она поправляет воротник и дотрагивается до шеи, а другой мнёт бумажный платок, как она сидит, склонив голову набок, откинувшись и скрестив ноги. Мы смотрели друг на друга. Тогда мне стало понятно: пускай темой разговора сейчас будет именно прадед.
Психодрама позволяет поговорить с человеком, которого мы никогда не видели и о котором почти ничего не знаем. Это одна из поразительных возможностей метода. На месте «слепого пятна» может появиться жизненный сюжет, наполненный событиями и чувствами. Это делается так: мы просим клиента представить на пустом стуле человека и задать ему вопрос, а потом сесть на этот стул и говорить из принятой роли то, что всплывёт в этот момент.
И вот прадед стал рассказывать, что он умер в начале войны, в 1942 году. Его расстреляли вместе с пленными на опушке леса. Как и Мария, он тоже очень горевал – потому что ему не хотелось умирать. Он боялся – как будут жить его дети? Он не смог защитить свою жизнь, а как у них это получится? Он горевал о своём бессилии.
Мы стали спрашивать его, как он оказался один на войне, без связи. Он сказал, что ушёл из дому, «выгнанный чем-то». Что же это, чем он был выгнан? Он ответил, чувством вины: его жена считала, что он виноват, он не смог приспособиться к изменившейся власти, не смог перебороть своё чувство достоинства, пойти на поклон, найти работу. И когда дети немного подросли, он ушёл на заработки, а потом попал на войну. И даже ни разу не написал письмо жене, потому что он был неграмотный, и от неё ничего не получил – он просто исчез.
После этого Мария пошла на роль прабабушки, и та сказала, что была очень разочарована мужем, что вообще-то не интересовалась им; все ее мысли были о другом мужчине, от которого она была беременна, когда выходила замуж. Она потеряла того ребёнка и потеряла того мужчину, он умер от несчастного случая.
В завершение ролевой работы прадед обратился к своей жене, он сказал ей, что ему больно и он злится на неё за то, что она винила его во всех их бедах. Она не видела его настоящего, всё ждала какого-то принца. Только дети его любили и ждали.
Марию прадед поблагодарил за то, что она помнит о нём. И добавил: «Молодую поросль хорошо бы пересадить в землю. Пора это сделать, самое время».
Мария сидела задумчивая и спокойная. Такой эпизод семейной истории развернулся перед нами, и, правда это или неправда, но теперь вместо пустоты появился какой-то сюжет. В конце сессии я спросила – как ей кажется, что она сделала для себя сегодня? Она ответила: «Видимо, преодолела ещё одно препятствие».
«Как же так», может спросить кто-то, «женщина год ходит на терапию, и до сих пор не нашла того, за чем пришла. Есть ли гарантия, что эта работа ей поможет?» Не существует точного ответа на этот вопрос. Думая об этом, я отчасти волнуюсь, отчасти – остаюсь спокойной, и, само собой, меня поддерживает мысль о других клиентах. Как у каждого практикующего более или менее длительное время психотерапевта, у меня есть свой список событий – таких, как свадьбы, рождение детей и воссоединение семей, – к которым я оказалась причастна; я помню, что моя задача – помочь человеку восстановить свою способность к контакту, в первую очередь – с собственными чувствами. И я понимаю, что у каждого человека, находящегося в пути, есть свой темп и ритм.