В Инсбруке, где множество австрийцев сочувствовали нацистам, бежавших участников неудавшегося путча приняли очень тепло, но именно там Герман Геринг пережил самый тяжелый период своей жизни… Утром 12 марта его отвезли в городскую больницу, где врачи констатировали, что пулевое ранение привело к обширному воспалению. Требовалось срочно оперировать Геринга, а он уже очень ослабел от потери крови, недосыпания и постоянных перемещений. Операция прошла успешно, но еще двое последовавших за ней суток Геринг без конца метался в бреду под действием высокой температуры и хлороформа. При нем постоянно находилась Карин, преданная жена, чье хрупкое здоровье подверглось суровым испытаниям из-за ста двадцати часов бессонницы, постоянной тревоги и тяжелых физических нагрузок.
Снова придя в сознание, раненый нацист смог удостовериться, что его состояние вызывает опасение, но он не покинут: его постоянно навещали симпатизирующие ему люди, в частности Паула, сестра Гитлера, Винифред и Зигфрид Вагнер, Хьюстон Стюарт Чемберлен, верный Боденшац и все главные участники путча, которым удалось укрыться в Австрии: Эссер, Россбах, Людеке, Гофман и Ганфштенгль, давшие друг другу клятву воссоздать нацистское движение из Зальцбурга, тем более что в Баварии осталось много сообщников. Курт Людеке, тем не менее, покинул больницу несколько разочарованным в Геринге, но под большим впечатлением от его жены. Он вспоминал: «Фрау Геринг была очаровательной женщиной, спокойной и симпатичной, ее осанка и походка отличались особым благородством. Геринг не скрывал, что обожает ее, и полагаю, что в глубине души он осознавал, что она намного выше него. Я был того же мнения».
Пока Геринг был прикован к постели болью, а остальные беглые лидеры нацистов начали переправлять в Баварию листовки с призывами к отделению, Карин пришлось добывать средства к существованию в чужом городе, куда она приехала без гроша. К счастью, они с мужем оказались в дружественном окружении, а хозяин комфортабельного отеля «Тиролер Хоф», убежденный нацист, выразил готовность сделать ей тридцатипроцентную скидку за проживание, предоставить кредит… и не давить в случае задержки оплаты! Ганфштенгль, навестивший Геринга, поразился, став свидетелем такой щедрости: «Я проводил Карин в ее гостиницу и с удивлением обнаружил, что она живет в роскоши. Мы, остальные беглецы, жили бродягами, но у семейства Герингов такого никогда не было». Бедствовать весьма грустно, особенно когда приходится в чем-то себе отказывать!
Но состояние Германа Геринга вдруг резко ухудшилось, о чем Карин написала матери 30 ноября: «Четыре дня назад рана, которая уже начала заживать, вновь открылась, и из нее вышло много гноя. Сделали рентген и обнаружили, что внутри еще остались осколки пули и каменной крошки с мостовой, которые и вызывают воспаление. Пришлось делать операцию под наркозом, и после этого он три дня был без сознания, кричал, командовал уличным боем и стонал от ужасной боли. Вся нога у него опутана резиновыми трубками, по которым выходит гной. […] Я перебралась в больницу три дня назад, чтобы быть рядом с ним. […] Планов на будущее у нас нет, да мы и не можем их строить. Все зависит от того, как будет складываться обстановка в Германии, в частности в Баварии».
А в тот момент дела развивались довольно плохо для национал-социалистов: фон Кар и фон Лоссов заверили Берлин и главнокомандующего рейхсвером фон Зеекта в том, что они контролируют ситуацию и что «патриотические ассоциации» разоружены. Что Гитлер посажен в тюрьму Ландсберга, большинство его остававшихся на свободе сподвижников арестованы, другие, в том числе Рудольф Гесс, сами сдались, и что в начале 1924 года всех путчистов ждет суд. Геринг по-прежнему находился в розыске, за его домом в Мюнхене установлено наблюдение, вся его почта конфисковывается, его счета в банке заморожены. Был даже выписан ордер на арест Карин за пособничество мужу в бегстве. В Зальцбурге положение нацистов тоже было незавидным. «Мы делали все возможное, чтобы поддерживать контакт с Мюнхеном, – вспоминал позже Курт Людеке, – но отдавали себе отчет в том, что с учетом сложившихся обстоятельств трудно убеждать людей в том, что наше дело не проиграно… Если честно, мы и сами в это не очень-то верили. Партия была запрещена, и мы никак не могли рассчитывать на финансовую поддержку ее бывших членов».
Все это никак не могло способствовать укреплению морального духа Геринга, состояние здоровья которого продолжало ухудшаться. Вот что Карин написала по этому поводу своей сестре Лили: «Я ничем не могу ему помочь. Рана сильно гноится, воспалено все бедро. Боль такая сильная, что Герман не может говорить, только мычит и кусает подушку. Прошел ровно месяц со дня его ранения, но, несмотря на ежедневные уколы морфина, боль не стихает». Так и было: чтобы облегчить страдания больного и дать ему поспать, австрийские врачи действительно прописали ему уколы морфина, которые делались два раза в день. Доктора сознательно пошли на это, прекрасно понимая, что существовала опасность привыкания, но так было необходимо, и лечение продолжалось. В итоге Герман Геринг попал в ужасную зависимость, последствия которой он никак не мог предвидеть…
Но постепенно крепкий организм раненого начал побеждать недуг, и 22 декабря врачи извлекли дренажные трубки, поставленные по всему бедру. С этого момента боль начала резко стихать, и Геринг пожелал немедленно покинуть больницу! Врачи не соглашались его отпускать, но пациент оказался очень настойчивым и убедительным, и накануне Нового года Геринг самостоятельно перешагнул порог больницы, опираясь на два костыля. Карин с нетерпением ждала его в отеле «Тиролер Хоф». «Я постаралась придать комнате хоть какой-то уют, – написала она потом отцу. – […] Местные штурмовики подарили нам небольшую елку, каждая лампочка на которой была украшена черно-бело-красными ленточками. Герман целый день ковыляет на костылях, не находя себе места. […] Мы с ним долго сидели рядом и, наблюдая, как светятся лампочки, обсуждали все, что произошло. Мне было больно сознавать, что Герману пришлось стать беженцем, что его преследовали власти его родной страны! Вечером, когда стемнело, я […] накинула пальто и вышла на улицу подышать воздухом». Увы! Воздух оказался слишком свежим – снаружи разыгралась настоящая снежная буря, – а Карин настолько погрузилась в свои мысли, что пробыла на улице слишком долго… На следующий день у нее поднялась температура, вынудившая ее несколько дней пролежать в постели. Из-за хрупкого здоровья и накопившегося утомления Карин тяжело перенесла простуду.