Я смотрела на его величество и чувствовала себя кошкой. Не той, кто может смотреть на короля, а той, перед чьей мордой поставили миску со сметаной, но на таком расстоянии, что можно только нюхать, а дотянуться нельзя. Нет, теоретически можно было дотянуться и попробовать, но расплата за это следовала незамедлительно как разбитым сердцем, так и уничтоженной репутацией.
– Какая неожиданная встреча, – издевательски произнес Теодоро, прервав молчание. – Хотел побеседовать с графиней Хаго о том, где может скрываться ее племянница, а они оказались вместе. Удачно, не правда ли, доньи?
Он захлопнул дверцу и уселся на диванчик рядом со мной, причем бок о бок, так что его бедро оказалось вплотную к моему. Обращаться так с герцогинями, даже беглыми? Я возмущенно посмотрела на незваного спутника, но все его внимание было уделено нахмурившейся тете. Пришлось спасаться самой, отодвинувшись к стенке. В отместку я продолжила расчесывать волосы. Конечно, это неуважение, но кто не уважает нас, не может рассчитывать на ответную почтительность.
– Заявляю протест, ваше величество, – вдохновенно сказала тетя. – Права моей племянницы были нарушены.
– Не гневите Двуединого, донья, – усмехнулся король. – Вы лишены опекунства, поэтому я имею право распоряжаться будущим Эстефании.
– Не имеете, – неожиданно отрезала тетя.
– После того как она пыталась меня отравить? – Он повернулся ко мне, и гребень застыл в моих в руках. – Неужели вы не поделились с тетей, что натворили?
– Я даже не успела поделиться с ней тем, что вы мне сделали непристойное предложение, – не удержалась, вызвав своими словами возмущенное аханье тети. Правда, осталось неясным, возмущалась она поведением короля или тем, что я об этом так спокойно упомянула. – Не успела я добраться до Фрумоны, как леди Хаго поступил приказ от вас явиться в столицу.
– У вас была целая дорога на рассказ.
– Я использовала ее куда правильней – выспалась. Дорога во Фрумону выдалась не из легких, знаете ли, ваше величество.
Гребень скользил по волосам, как легкая яхта по морю при попутном ветре. Разбираться с такой копной было непривычно, но я справлялась, получая даже некоторое удовольствие. В том числе эстетическое: волосы были нежные как шелк и отливали золотом.
– Вам не идет этот цвет, Эстефания, – неожиданно сказал король. – С чего вдруг вы вырядились во все черное, как ворона?
Поправлять его величество и сообщать, что ворона черная не полностью в отличие от ворона, я не стала. Вряд ли он умилился бы моим орнитологическим знаниям. Скорее, посчитал бы еще одним оскорблением короны.
– Это траур по моим погибшим надеждам.
– Надеялись красиво умереть на эшафоте? – рассмеялся он. – Другие ваши надежды пока не похоронены. Например, надежде на счастливый брак суждено сбыться совсем скоро.
Я скорчила гримаску, показывающую отношение к навязываемому жениху, и начала заплетать волосы. Пусть тетя считает это деревенской прической, но косу потом можно уложить на голове и закрепить шпильками, которые я предусмотрительно не стала продавать ювелиру.
– Ваше величество, – вмешалась в нашу милую беседу тетя, – вопрос слишком серьезный, чтобы к нему столь легко относиться. По какой причине блок с магии моей племянницы не был снят?
– А его ставили? – удивился король. – Кто?
– Не помню. У меня блок еще и на части памяти, – пожаловалась, – и это точно нарушение моих прав.
И неважно, кто их нарушил: мне нужна память этого тела, иначе я могу ошибиться до смерти – именно такие ставки наверху.
– Этим займется ваш будущий муж. Не переживайте.
Он положил руку на мою кисть, якобы желая успокоить. Или, напротив, желая заставить нервничать. Короли – существа непредсказуемые, играют по своим правилам, даже когда они такие красивые. Рука тоже была красивая. Не изнеженная, как у кабинетного деятеля, а ладонь человека, не чурающегося физических нагрузок – подушечки мозолей ощутимо царапнули мою нежную кожу. А еще царапнул перстень. Королевский, окутанный магической дымкой, не позволяющей разглядеть, что на нем изображено. Почему-то казалось, что я должна это знать, но при попытке вспомнить я словно упиралась в упругую стену, которая продавливалась с огромным трудом совсем на чуть-чуть, а потом отшвыривала назад, не позволяя заглянуть в сокровищницу памяти.
– Ваше величество, вы сейчас о том, у кого жены падают с лестниц, после чего исчезают все связанные с ними проблемы? – уточнила, выдергивая свою руку из-под его.
– Не выдумывайте, Эстефания. Он был женат только единожды, – чуть разочарованно сказал Теодоро.
Его кисть осталась лежать на моей ноге, успокаивающим жестом теперь это точно нельзя было посчитать. Конечно, между нами были еще несколько слоев ткани, и все-таки это был явный непорядок, поэтому я потянула за королевскую манжету и переместила его руку на его же колено. Теодоро не сопротивлялся, сделал вид, что не происходит ничего особенного. Тетя отметила процесс перемещения чуть приподнявшейся бровью, но в наш разговор вмешиваться не торопилась.
– Мне кажется, одного брака ему достаточно, – заметила я несколько ехидно, – в его возрасте пора уже думать о возвышенном, о боге, а не о новых женах.
– В его возрасте? Вы о чем, Эстефания?
– Как о чем? Вы мне пытаетесь подсунуть дряхлого старца.
– Вы что-то путаете, графу Нагейту еще сорока нет.
– Вы считаете его юным, ваше величество? У него и зубов своих, скорее всего, не осталось, в таком-то почтенном возрасте.
Лицо Теодоро стало презадумчивым. Наверняка проверял языком наличие собственных зубов. Тетя уже с трудом сохраняла серьезный вид, хотя ей точно своих зубов стыдиться не следовало: насколько я успела заметить, все они были на месте и отличались ровным жемчужно-белым цветом. В юности она была необыкновенно хороша и сейчас была красива, пусть возраст уже наложил свой отпечаток. Возможно, ей еще посвящали сонеты какие-нибудь старые поклонники, но на дуэли за ее благосклонность вряд ли дрались.
– То есть, ваше величество, вы мне, герцогине Эрилейской, подсовываете жениха даже не второго, а третьего сорта и считаете, что не нарушаете мои права? – решила закрепить успех.
– Первый раз слышу о сортах женихов, – отмер Теодоро. – И что же относится к первому сорту?
– К первому? – От неожиданного вопроса я ненадолго задумалась. – Те, кто имеет ум, чувство юмора, высокое положение, хороший доход, молодость и красоту.
– А ко второму?
– Когда одного пункта из этого списка нет. Но давайте все-таки вернемся к вопросу утраченной памяти. Артефакт признал мою невиновность, а блок не сняли.
Теодоро предпочел притвориться, что не расслышал. Возможно, стоило намекнуть, что у него начинаются возрастные проблемы со слухом?
– Бласкес говорил, что вы в тюрьме проводили какой-то ритуал…
Королевская реплика очень заинтересовала тетю, которая уставилась на меня с явным вопросом.
– Тогда он должен был еще сказать, что у меня ничего не получилось.
– Почему же… Возможно, то, что артефакт признал вас невиновной, как раз результат этого ритуала.
Отчасти так, если считать, что он признавал невиновной графиню Эрилейскую, но это не отменяло факта, что я никого не травила и даже не заключала с Бласкесом никакого опасного договора. Но клятва связывала меня в точности, как предыдущую Эстефанию. Наверняка существовали способы ее обойти, но я их, увы, не знала.
– Артефакт признал меня невиновной, потому что я ничего вам не делала. Вам следует присмотреться к своему окружению. Если, разумеется, вас вообще кто-то травил, а не был устроен спектакль для того, чтобы на меня надавить.
– Надавить?
– Заставить выйти замуж за вашего престарелого графа.
– Что вы, милая Эстефания, – он весьма хищно усмехнулся, – если бы артефакт не признал вашу невиновность, вас бы казнили. Прощать покушения на королей нельзя. Даже таким красивым герцогиням.
Он улыбнулся, этак намекающе, что его неприличное предложение остается в силе, но я, вовремя вспомнив, какая у меня сейчас подходящая внешность, сделала вид, что ничегошеньки не понимаю. Пошире распахнула и без того бездонные глаза и нежно пролепетала:
– Так и казните тех, кто покушается. Ваше величество.
Я постоянно забывала обращаться к нему по правилам, принятым в этом обществе. Полагаю, я вообще вела себя не по ним, потому что и сейчас не отвела взгляд, а уставилась на Теодоро с вызовом, полностью выходя из образа нежной фиалки. Он же смотрел на меня с каким-то непонятным выражением. Взгляд не отводили ни он, ни я. Прервало нашу зрительную дуэль покашливание тети.
– Ваше величество, в одном моя племянница права: она не может выйти за какого-то графа, даже если он не так дряхл, как ей представляется.
Король отвлекся от меня, повернулся к моей родственнице и высокомерно процедил:
– Не какого-то, а приближенного ко мне. Я знаю, кого вы прочите ей в мужья, и не могу позволить, милая донья, чтобы вы продолжали интриговать за моей спиной. Пока ваша племянница не замужем, вы не успокоитесь.
Интересно, за кого собирается выдать меня графиня? Возможно, ее кандидатура еще хуже предложенной королем? То-то тетя так напряглась.
– Предположим, ваше величество, что графиня Хаго действительно интригует за вашей спиной, но почему за это должна расплачиваться я?
– Она же ваша тетя, милая Эстефания, и прекрасно знала, кто будет платить. Случившееся с семьей брата ее ничему не научило.
Похоже, речь шла о тайнах прошлого, к которым мне не дали доступа. Я повернулась к тете, но она была полнейшая невозмутимость, даже милая улыбка на лице наличествовала. Но тут мой взгляд случайно упал на ее руки, побелевшие от напряжения. Пальцы так сжимали веер, словно представляли вражескую шею. Уверена, та только хрустнула бы под нежными дамскими ручками. Стало интересно, кого она сейчас представляет. Кажется, нашего милого собеседника, который не испытывал ни малейших иллюзий в отношении нашей семьи.
– Ваше величество, но должна же быть альтернатива этому браку. Неужели герцогиня не может выбрать мужа самостоятельно?
– В вашем случае – нет, – коротко ответил он.
– Я вообще слишком молода, чтобы идти под венец.
– Это вам так кажется. Еще немного – и превратитесь в старую деву, на которую никто не позарится.
Я насмешливо улыбнулась. Уж на кого-кого, а на Эстефанию зариться будут еще лет двадцать как минимум, и это без учета герцогского титула, с учетом оного так вообще до самой смерти.
– Что ж, значит, такова моя судьба, – вздохнула с показной грустью. – Заведу с десяток кошек и буду о них заботиться. Так что там с моим блоком, ваше величество? Когда его снимут?
– Сначала узнаю у Бласкеса, почему он его поставил, – отрезал король и… испарился с диванчика.
Вот только что сидел рядом – и исчез, словно привиделся мне, словно до этого мига мы общались с королевской иллюзией. Но у иллюзий не бывает такого острого взгляда и уверенных рук, и они не оставляют после себя терпкий запах грейпфрута. Или оставляют?
– Ты себя выдаешь, – неожиданно сказала тетя. – Следует вести себя скромнее, уважительнее. Мир другой? – Я не смогла ни кивнуть, ни ответить. – Понимаю, клятвой связана.
– Вам все равно, кто я? – смогла спросить.
– Мне не все равно. – Она потерла виски, словно у нее резко заболела голова. – Разумеется, ты другая. Я чувствую эту чуждость даже через идентичность оболочки. И те, кто постоянно с моей племянницей общался, это непременно заметят. Но она сделала свой выбор, сбежала. – Графиня помолчала и спросила совсем другим голосом, дрогнувшим от сдерживаемых эмоций: – О ней будет кому позаботиться?
– Будет, – ответила и неожиданно для себя разрыдалась, потому что пришло окончательное осознание, что на моем месте в моей жизни будет совсем другой человек, я больше никогда не увижу близких, а тут я одна-одинешенька, и опереться мне не на кого.
– Ну хватит, хватит. – Она наклонилась ко мне и положила руку на плечо. – А о тебе позабочусь я. Все будет хорошо, Фани. Все будет хорошо.