– Ты не переживай за меня. Я выберусь. Или ты волнуешься, что и тебя тоже завалит?
– Нет, меня не завалит обломками твоей стены. Потому что я ни в чем так категорично не уверен.
Тим улыбнулся, подняв брови.
– Как-то это не похоже на положительную характеристику, знаешь ли.
– А я и не пытаюсь себя нахваливать. В молодости мы все категоричны. Есть только черное и белое. И если уж мы выбираем одну сторону, то придерживаемся изо всех сил.
– У тебя сегодня лирическое настроение, – сказал Тим, – мне это по душе.
– Ты шутишь, пацан, а я серьезно. Позже, когда доживешь до моих лет, вспомнишь об этих словах. Все через это проходят, поверь.
– Хорошо, я верю. Теперь можно поспать? Хотелось бы набраться сил перед подъемом.
– Спи конечно. Я тоже буду. Устал я. Сейчас бы съесть чего-нибудь… жаренного. На костре, с дымком.
Они замолчали, но Тим чувствовал, что спутник никак не может уснуть. Он ощущал его беспокойство, бывшее слишком сильным, чтобы мешать лишь ему одному, и распространявшееся вокруг будто зловонный смрад.
– Не спишь? – спросил молодой человек, не оборачиваясь.
– Что-то не получается.
– Тогда я расскажу тебе историю.
– Расскажешь? Историю? Ты что, бредишь что ли?
– Нет, я серьезно, – ответил Тим.
– Вот это да! Ты решил поговорить со мной. Целая история… с ума сойти.
– Заткнись и слушай. Может быть, услышав это, ты сумеешь хоть немного меня понять. Вы с матерью и Ионой были тогда в Плайя Соледа, в морских землях. А я как раз закончил последний этап обучения. Дело было в храме Ходрат. Там, где дуют ветра. Мне предстоял долгий путь в вашу сторону. Спуск с горы, на которой стоит храм, потом гряда. Все ниже и ниже, пока не доберусь до равнины. Такой зеленой, напоминавшей океан, поросший густой травой. Я спускался три дня, проводя ночи в расщелинах или, если не удавалось укрыться, то на небольших плато, обдуваемых ветрами. Такими сильными и такими холодными, что не будь я уверен в том, что спущусь, остался бы там навсегда. Но я был уверен. И вот, когда впереди осталась последняя скала, не такая высокая и отвесная, как эта, но столь же величественная, я пришел к камню. На небольшом выступе покоился огромный валун. Большая его часть висела в воздухе над пятидесятиметровой пропастью. Казалось, что он не мог там стоять, и что дикие ветра должны были давным давно сдуть его вниз или разрушить крохотную опору, но он был там. Целую вечность. И вот, стоя перед этим камнем, я осознал неизбежность. Нужно ли мне было подниматься на него? Ведь он должен был упасть вниз в конце концов, это было неизбежно. Что, если именно вес моего тела превысит нагрузку на выступ, и камень сорвется? Что, если участок скалы треснет, стоит только мне поставить ногу на этот камень. Я провел на том выступе целую ночь, размышляя о природе этого явления. И тогда я понял то, что снова изменило меня. Все случится так, как и должно случиться. Я ступлю на этот камень и подойду к самому его краю. И если ему суждено будет сорваться под моим весом, то так тому и быть. Но, если этого не произойдет, если камень устоит, то я до конца своих дней буду уверен в том, что делаю. И я поднялся. И подошел к границе, отделявшей меня от бездны. И стоял там так долго, как только мог. Сначала мне было страшно. Я прислушивался к каждому звуку, уносимому ветром, к каждому шороху. Я не решался распрямить спину, потому что боялся. Но прошла минута, за ней еще одна, и я выпрямился во весь рост. И расправил руки, удерживаемый встречным ветром, над самой пропастью, внизу которой затаилась ожидавшая меня смерть. Она так и не дождалась меня тогда, хоть я и шел сам, своими собственными ногами в ее объятия. Вот такая история, старик. Если бы ты сейчас не спал, то, возможно, понял бы, что наши убеждения стоят всего на свете. Добрых снов тебе, старый друг.
Он снова не сумел уснуть, особенно не пытаясь это сделать. Бескрайнее небо над головой было затянуто массивными темными облаками, и лишь изредка то там, то тут, через плотную пелену пробивался проблеск одинокой звезды, тут же снова исчезая. Огромный камень на уступе, выпущенный из чертогов памяти, теперь отказывался возвращаться в свою темницу, и вновь и вновь возникал перед глазами. Ноги вспоминали дрожь и неуверенность, тело – пронизывающий холодный ветер, а глаза видели пустоту, зияющую внизу. Пустоту неизбежности, которую в тот раз удалось преодолеть. Или просто отсрочить, отойдя чуть назад, чтобы однажды вновь ступить на камень и обрушиться вместе с ним в пропасть. Теперь уже окончательно.
– Зачем мы здесь, черт возьми? Как-то не похоже это на конспирацию, если тебе интересно мое мнение.
– Не интересно, – ответил молодой человек, продолжая подниматься по крутой винтовой лестнице вслед за человеком в длинном синем шелковом халате.
– Я серьезно. Мы ведь должны затаиться. Что мы тут забыли? Только внимание к себе привлекаем. Эх, а мне только начало здесь нравиться. Эти высокие здания, башни, воспитанные люди…
– Поскорее, – бросил через плечо проводник в синем халате, успевший оторваться от следовавших за ним мужчин на несколько ступеней, – хозяин не любит ждать.
– Ну может не такие уж и воспитанные, – добавил Игорь, почесав бороду.
– Не волнуйся, – ответил молодой человек, – мы бы привлекли гораздо больше внимания, если бы отказались от приглашения. Ты главное веди себя скромно и придерживайся легенды, понял?
– Да понял я, не дурак, в конце-то концов, – ответил Игорь, после чего ускорился и нагнал проводника, – скажи мне, добрый человек, твой хозяин всегда устраивает свои приемы так высоко?
Мужчина обернулся и взглянул на бородатого гостя сквозь толстые круглые линзы очков со всей высокомерностью, на которую только был способен.
– Хозяин устраивает приемы там, где посчитает нужным.
– Это понятно, уважаемый, – ответил Игорь, – но неужели ему самому не лень подниматься сюда? Что, в таком прекрасном городе нет подходящего помещения на земле? Ну или хотя бы как можно ближе к ее уровню. Так ведь никаких ног не хватит всякий раз подниматься и спускаться.
Проводник вновь одарил его высокомерным, даже презрительным взглядом.
– Хозяин вправе поступать так, как ему угодно. Если он пожелал пировать в одной из башен, то значит так было нужно.
– Ясно. Тогда, должно быть, у твоего хозяина очень сильные ноги.
Тим нагнал Игоря и грубо схватил его за руку, оттаскивая подальше от высокомерного проводника в синем шелковом халате и круглых очках.
– Ты что творишь? – прошептал он, дав возможность мужчине в халате отойти на большое расстояние вперед.
– В смысле? – удивленно ответил Игорь.
– Я ведь попросил вести себя тихо.
– Нет, пацан. Ты попросил вести себя скромно, и я послушал тебя. Ты разве не расслышал, я назвал этого гуся уважаемым. И даже «пожалуйста» добавил к своему простому вопросу. Не моя вина, что тут даже всякие служки нос до потолка задирают. Удивительно, как они не спотыкаются на каждом шагу с так высоко задранным носом. И не цепляются им за потолок.
– Ладно, скажу просто, раз по-другому ты не понимаешь. Просто молчи и кивай. Говорить буду я, понял?
– Это еще почему? Немого изображать что ли?
– Потому что язык свой не можешь контролировать, вот почему, – ответил Тим, – молчи, если хочешь пробыть тут подольше. Зима вот-вот наступит. Не хочу бродить не пойми где по пояс в снегу.
– Надо же, какой ты у нас серьезный. Что еще прикажешь? Хочешь, ты будешь петь песни, а я буду танцевать и жонглировать факелами?
– Ты не умеешь жонглировать, старик.
– Как и немого изображать, – ответил Игорь, – но ты все равно это от меня требуешь.
– Никто не говорит тебе изображать немого. Просто не болтай лишнего. Просто отвечай, если к тебе обратятся.
– Ладно, я понял. Можешь не волноваться. Я не выставлю тебя идиотом перед высокими господами.
– Ты дурак? – спросил Тим, улыбнувшись, – реагируешь на все, как ребенок. Мне плевать, что эти все люди обо мне подумают. Я просто хочу переждать тут зиму. А для этого нужно быть осторожным и тщательно подбирать слова. Иначе нам в лучшем случае дадут ногой под зад, как только узнают… ну ты понял. А в худшем – прольется кровь. Этого допустить нельзя.
– Все, пацан, завязывай с нравоучениями. Я тебя понял. Буду молчать и кивать. Может даже слюну пущу при случае. Тогда эти достопочтенные господа точно сжалятся над нами и оставят тут зимовать.
Тим покачал головой.
– Какой же ты тугой, старик. Обижаешься по пустякам, как дитя малое.
– А ты ведешь себя, будто мой отец. Вот-вот попросишь рассказать заученный манускрипт.
– Сюда пожалуйста, – обратился к ним мужчина в круглых очках, дожидавшийся их подъема на последней лестничной площадке, – перед тем, как вы будете представлены хозяину, хочу предупредить вас о некоторых правилах. Не могу знать, какие устоялись нормы поведения там, откуда вы к нам прибыли, но тут у нас на первом месте уважение. Не задавайте вопросов хозяину, а лишь отвечайте на его вопросы. Старайтесь не смотреть ему в глаза, здесь так не принято и может посчитаться дурным тоном. Говорите тихо и без излишней экспрессии.
– Это еще что за ерунда? – спросил Игорь, почесав бороду.
– Не чересчур эмоционально. Так понятно?
– А, теперь ясно. Так бы сразу и сказал.
– Я так и сказал, – ответил мужчина, поправив сползшие на кончик носа очки.
– Ну может и сказал, только на каком-то местном наречии, – сказал Игорь.
– Нет, на том же самом языке, на котором говорил все остальное.
– А, ну тогда, должно быть, сказал неразборчиво. Что-нибудь еще, уважаемый? Какие-нибудь еще правила, благодаря которым мы с моим другом не ударим в грязь лицом перед высокой публикой? Какие-нибудь ухищрения, которые позволят нам конвертировать проявленное внимание в выгоду?
Мужчина в синем шелковом халате удивленно поднял чересчур тонкие для естественных брови.
– Конвертировать, – повторил Игорь, – ты что это, не знаешь такого слова? Это означает перевести что-то одно во что-то другое. Должно быть, я просто неразборчиво его произнес.
Тим отвернулся в сторону и почесал щеку, чтобы проводник не увидел его улыбку.
– Сюда пожалуйста, – сухо сказал проводник, указывая направление.
Они прошли по просторному коридору, плавно уходившему за угол. Впереди слышались голоса и тихая спокойная музыка. Еще через несколько секунд путники вышли вслед за мужчиной в синем халате в просторный зал, ярко освещенный гигантской люстрой, усеянной свечами. Она опасно колыхалась на легком сквозняке, а дрожавшие огни десятков свечей создавали причудливую игру теней в людном помещении. Впереди, в дальнем конце зала, перед высоким и узким витражным окном, на массивном троне с высокой деревянной спинкой, венчавшейся пятиконечной звездой, сидел мужчина, сразу заметивший приход новых гостей. Он поманил к себе жестом руки вошедших и хлопнул в ладоши. Музыка тут же умолкла, а все присутствующие замолчали, все как один надменно и с пренебрежительным интересом обернулись к вошедшим.
– Да, – прошептал Игорь, – чувствуешь запах? Это умирает незаметность.