Есть многое на свете, друг Горацио,
Что и не снилось нашим мудрецам…
В. Шекспир
Врать плохо.
Врать самому себе – последнее дело.
Не получался из Витьки поэт.
Слова текли легко, совсем было уже соединялись в строчку, но неожиданно разбегались в стороны и прятались, забиваясь в углы экрана, образы таяли, не успевая лечь в строфу. Сонет не желал сочиняться. Хотелось скатать плоский экранчик новенького раиза (раиз – развивающийся и замкнутый на владельце тонкий планшет со множеством функций) и стукнуть им об стол, но было жаль испортить опытный образец, присланный мамой из лаборатории, недавно открытой в лунном кратере Герцшпрунг.
Витька немилосердно дёргал тёмно-русую прядь, грыз перо, изнывал и мучился. Звёзды, слёзы, лунные лучи и поцелуи – все эти традиционные образы любовного томления и страсти нежной не желали выстраиваться в осмысленное произведение.
Оказалось, выучить строение сонета, разобраться, как подбирать рифмы, придумать множество метафор, о которых никогда не забывал мастер наш великий Вильям уважаемый Шекспир, было недостаточно, чтобы написать блистательный сонет.
«Ромашка, Ромашка, лучше бы ты обожала стихи Пушкина», – думал Витька, представляя светлые кудряшки и синие глаза Маргариты Синаевой, студентки второго курса биофакультета, самой красивой девушки из его группы номер двадцать один.
Ромашка была немного похожа на Наталью Гончарову воздушностью, неземным изяществом, узкими глазами, а светлые завитки волос на тонкой шее были точь-в-точь, как у Гончаровой.
Ради Ромашки он ввязался в конкурс сонетов, ради неё мечтал получить первый приз. Она восхитится им, и тогда…
Но сейчас это ему не светило.
– Пик, – Витька глянул во всевидящее око искина, – ты бы, брат, показал мне их, а… для настроения.
Пик понятливо мигнул зелёным огоньком: перед Витькой появилась Ромашка, как живая, и Шекспир. Симпатичный длинноволосый поэт с умным взглядом, вдохновенным видом, с пером в руке и серьгой в ухе.
Витька ткнул пальцем в голограммы, они послушно растаяли.
– Пик, где мне взять Шекспира?
Искин молчал, разбирая вопрос Витьки на кубики, а потом скатывая в шарики.
«Только бы у него ролики за шарики не заехали, как у меня с этим проклятущим сонетом», – подумал Витька.
– Я пошутил, Пик, можешь не отвечать, – Витька шмякнул-таки новую модель раиза на стол.
– В лаборатории деда Карена, он у тебя никак профессор, создатель андроидов с заданной генной программой, – выдал Пик и отключился, бросив: – Не увлекайся, Витенька, перо жар-птицы снова ищешь.
Хитрый искин всегда делал так, когда не хотел, чтобы с ним спорили, если ты отключен, то последнее слово осталось за тобой.
Карен работал над партией братьев Стругацких, заказанных к международному фестивалю фантастики «Обитаемый остров 2**1».
– А ведь ничего такого не случится, если вместо одного из братьев получится Вильям наш уважаемый Шекспир? – Витька подпрыгнул на виртуальном кресле и чуть не шмякнулся на пол.
Хитрый искин свернул кресло, наверное, чтобы внук профессора Мамедова пришёл в себя, а не погнался за очередным пером жар-птицы.
Путешествие в среднюю полосу России, чтобы отыскать там спящую марсианку в саркофаге, запрятанном в пещере, закончилось не очень удачно, как и полёт к маме и папе на Луну во время летних каникул. Кто ж знал, что специальные системы отслеживают непоседливых зайцев-студентов, даже если они прикинулись неодушевлёнными ящиками с оборудованием? А наводка поэта Пушкина не совсем точна?
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
– Что-то, где-то, в чём-то Александр Сергеевич ошибся, но я никогда не увлекаюсь пустыми выдумками, всегда в моих идеях есть драгоценное зерно, а если некоторые не верят в меня, то и сами тогда ничего не стоят, – пробормотал под нос Витька и сделал страшное…
Внук принцессы славян и прапрапра… внучки фараонов, Таши Мамедовой, показал в сторону единственного глаза искина кулак, довольно крепкий, и задумался о другом: попытался предположить реакцию деда Карена на такой нехороший поступок единственного внука.
– Витенька, – на развернувшемся экранчике раиза возникла бабушка Таша, судя по зелёному халату, она была в дедовой лаборатории, – я напекла оладий, поешь, с земляничным вареньем, как ты любишь. Смотри, чтобы Пик не подсунул тебе апельсиновый джем, он возомнил себя непризнанным талантом в области кулинарии, насмотрелся старых мультфильмов про поваров-крыс.
– Пик – лучший повар, апельсиновый джем для поколения некст-некст-некст, – услышал бабушку искин, – земляничное варенье – прошлый век! Пик не крыса, – обиделся он, переварив сказанное, – Пик – белая мышь!
– Кресло верни, мышь белая, – пробурчал Витька.
Пик материализовал привычное чёрное кресло, но не под Витькой, а из вредности справа от стола, пришлось вставать с пола и устраиваться между кожаных подушек.
– Витенька, – бабушка Таша повертела в руках черновик самого первого сонета, написанный гусиным пером, настоящими чернилами на бумаге времён Шекспира, – может быть, ты оставишь стихосложение и попытаешься сдать зимнюю сессию досрочно?
– В сентябре, ба? – возмутился Витька. – Самое время. Могу я хоть в начале третьего семестра отдохнуть?
– Нет отдыха измученной душе? В кружок поэтов записался? – дед Карен водрузил на нос очки и принялся качать головой, разбирая рифмы. – «Драмкружок, кружок по фото, это слишком много что-то. Выбирай себе, дружок, один какой-нибудь кружок», – процитировал он древний детский стишок, насмешливо улыбнувшись. – Как хочешь, внук, но вот это вот не сонет, это отчёт по системам поддержания жизни в андроидах моей лаборатории. Сухо, чётко, нудно, но всё по делу. Ты её любишь?
– Любишь? Кого? – красивое лицо бабушки Таши порозовело. – Витя, я чего-то не знаю?
– Э… это образ прекрасной дамы, созданный для усиления сопереживания читателей лирическому герою, – пробурчал Витька, разглядывая себя в потухшем глазу искина.
Высокий, стройный, русоволосый, но с карими узкими глазами.
Мама, Мария Мамедова – единственная дочь Таши и Карена – передала сыну множество полезных способностей, кроме почти славянской внешности, умение читать мысли, например. Жаль, что эта способность была стихийной и ограничивалась теми, кто думал на английском языке.
А от папы – Ивана Петровича Затейникова – достались вот эти узкие восточные глаза и страсть разбирать любые предметы от элементарного раритетного электронного замка на даче до супернавороченных плат новенькой кухни.
«А ваши мысли, товарищ Шекспир, я бы прочитал, вот вам и… тo be, or not to be», – весело подумал Витька и заверил бабушку и деда, что сейчас позавтракает, бросит неудавшееся творчество, прочитает пяток учебников и слетает на практикум, вот честное-пречестное студенческое.
Заглянув в недоверчивые глаза бабушки Таши и деда Карена, Витька совершил то, чего не любил:
– Менделеевым клянусь, всё будет океюшки! – сказал он уверенно.
Дед и бабушка рассмеялись, и экран раиза опустел.
– Лгунишка, – сообщил нейтральным тоном Пик, подсовывая блюдо с оладьями и баночку с апельсиновым джемом. Искин уже расставил посуду на столе возле раиза. – Менделеева-то зачем приплёл?
Пик и кофейник с чашками-напёрстками не забыл, а кофе белый мыш варил отменный.
– Апельсиновый джем – это не только витамины, но и отличное настроение на весь день, – пропел Витька, понимая, как можно подлизаться к искину, – Менделеев в водке смыслил, в джеме – вряд ли. А ты, Пик, в джеме отлично разбираешься. Как вкусно… м-м-м… а кофе… дивный аромат, – Витька откусил от восхитительно пахнущей сливочным маслом оладьи, намазанной прозрачным золотистым джемом, большущий кусок, – спросить твоего совета хотел. С чего начать крестовый поход за Шекспиром?
– С мозгового штурма, – Пик набрал Гриню Соболева.
Гриня делал то, что делал всегда, он читал, листая страницы электронной книги со скоростью межконтинентальной тарелки.
– Ну, – серые глаза друга с тоской оторвались от несущихся строк, – что у тебя стряслось?
Гриня машинально растрепал свои тёмные волосы и почесал кончик длинного носа, облизав нижнюю пухлую губу. Гриню никто не назвал бы красавцем, но симпатичным он был всегда. Он дополнял Витьку, парни были одного роста, одинакового телосложения, дед Карен называл их «двое из ларца», что было неправильно, но привычно.
– Необходимо найти Шекспира, – Витька проглотил от неожиданной встречи с другом оладью целиком.
– Геном искомого индивидуума находится в Лондоне в музее великого поэта, почти в свободном доступе, – отчеканил Гриня, – вопросы есть?
Гриня был уже аспирантом и относился к младшему другу снисходительно, однако понимали они другу друга с полуслова, с полувзгляда. Гриня и Витька на самом деле были теми самыми «двоими из ларца» не одинаковыми с лица, но равно шкодливыми и предприимчивыми.
– Угум, – Витька проглотил ещё одну оладью и запил глотком свежесваренного кофе, – билеты на тарелку закажешь? И скажешь, во сколько выдвигаемся?
– Виктор Иванович, а не кажется ли вам, что сначала не худо бы спросить… – начал было читать мораль младшему другу Гриня…
– Нет, не кажется, Григорий Петрович, – отключился Витька, самозабвенно сыграв розовую наивность.
Его отвлекла совесть, проснувшаяся некстати и указавшая, что слово «почти» выглядит скверно и вообще воровать геном из музея некрасиво, не comme il faut это.
– Но ведь ради любви… – бормотнул Витька, краснея.
– Ещё кофе? – откликнулся Пик.
– Знаешь, Пик, – Витька попытался отработать убаюкивание своей встрепенувшейся совести на искине, – ради любви к науке я должен вырастить Шекспира.
– К науке или к Ромашке, – отчётливо хихикнул Пик.
– Или к Ромашке, – покладисто кивнул Витька. – Я позаимствую геном, это не воровство, а эксперимент. Сможет выращенный Шекспир написать такой сонет, который победит на конкурсе, или не сможет? Вот в чём вопрос.
– Угм-м-м, – глубокомысленно ответил Пик и подключил к раизу Гриню.
– Билеты купил, едем в полдень, поторопись, – взгляд Грини был печален, пальцы ласкали электронную страничку книги.
Но Витька бросился готовиться к увлекательному путешествию, проигнорировав вселенскую грусть упёртого ботаника. Настоящего ботаника как в буквальном, так и в переносном смысле. Учебники можно будет читать и в тарелке, и в музее, и даже убегая от английских полицейских, которые традиционно катили по улицам столицы Соединённого королевства на старинных дисках, поэтому по поводу отрывания Григория Петровича Соболева от электронных книжек совесть Витьки молчала. Читать на ходу, на бегу, на лету, да без проблем. В сессию Витька читал учебники и во сне, и за едой.
– И нечего печалиться, – сказал Витька вслух, осматривая содержимое рюкзака, собранного вмиг.
– Посидим на дорожку? – спросил Пик.
– Да, – Витька присел на край кресла и пружинисто вскочил на ноги.
Он натянул серую майку и серые джинсы, прихватил белую ветровку с подогревом, влез в любимые старенькие кроссовки и побежал на вокзал международных перелётов.
В огромных залах вокзала было немного пассажиров. Навстречу попадались цепочки школьных экскурсий с преподами-андроидами. Дети смотрели в экраны раизов и натыкались друг на друга. Андроиды сияли мягкими улыбками и рассказывали о новом здании вокзала с мозаикой по мотивам картин Васнецова, о супермодели тарелок «Марсий-2021» о безопасности полётов, о Лондоне и предстоящей экскурсии на Бейкер-стрит 221b, о великом сыщике, которому можно отправить электронное письмо. Дети шмыгали носами, слушали вполуха и болтали.
Гриня вынырнул из-за ещё одной школьной экскурсии и помахал пластиковыми билетами.
– Любишь ты всякими штуками замусоривать рюкзак, можно было номера билетов на раиз записать и всё, – буркнул Витька, позавидовавший беззаботности школьников и безмятежности Грини.
– На память, – бросил Гриня. – Мы первый раз идём на разбой, грабёж и преступление века.
Четверо школьников оторвали взгляды от серого волка на потолке, резво уносившего в тридевятое царство Ивана-царевича и похищенную им Елену Премудрую, и уставились на парней заинтересованно.
– Он шутит, – заверил приоткрывших рот детей Витька.
Школьники уткнулись в экраны, вытерев носы кулаками и засунув за щеку по многоцветному леденцу.
Началась посадка на межконтинентальную тарелку прямого рейса двести двадцать пять до Лондона. Школьников как ветром сдуло. Побежал вслед за автоматически улыбающимся андроидом и Гриня.
Витька помедлил, можно было остановиться, отменить всё, пока не поздно, но вспомнилась улыбка Ромашки, за которую умереть было не страшно, и пришло решение: только вперёд. За Шекспиром и любовью.
Операция «Геном Шекспира» началась.
Больше всего межконтинентальная тарелка была похожа на серебристую кружащуюся юлу, были раньше такие игрушки, ну, ещё немного на марсианские боевые корабли из игры с полным погружением.
Витьку и Гриню поздравили, что они на борту тарелки «Марсий-2021», виртуальные кресла были рядом, сидения приняли форму тел пассажиров.
Вертикальный взлёт прошёл нормально.
Витька уставился в окно. Под тарелкой мелькали зелёные с лёгкой желтизной полосы лесов, синие ленты рек, игрушечные разноцветные домики городов. Гриня читал. Витька размышлял, с чего начать операцию в музее?
Составив пять подробных планов, Витька уснул.
Приснилось ему, что он – белая мышь, живёт в розовом пластиковом домике и ест один сыр на завтрак, обед и ужин. Сыр Витька ненавидел, поэтому проснулся в холодном поту.
– Ты во сне стонал и возился, – обвинительным тоном сообщил Гриня, – пыхтел и мешал мне читать.
– Не хотел, больше не буду, – буркнул Витька, по горькому опыту знавший, что если не извиниться, Гриня будет нудеть ещё час-полтора, а так отключится и перезагрузится вмиг.
Они выскочили на вокзале следом за группкой школьников и тремя седыми дамами с зонтиками и корзинками. Одна седая дама держала на руках ещё белую болонку с синей ленточкой на шее.
– «Дама сдавала в багаж…» – хихикнул Витька, но Гриня его одёрнул:
– Прекрати эпатировать публику! Лучше скажи, на чём едем? Метро или автобусы?
– Пешком, тут недалеко, – ткнул в карту на экране раиза Витька.
И они выбрались из людного вокзала на улицу, мельком глянув на мозаичного Питера Пена на потолке.
Питер Пен порхал в обществе феи и капитана Крюка над тропическими пальмами и белыми парусниками в зелёном океане.
– Ты заметил, у Крюка такая же ухмылка, как у тебя? – хихикнул Гриня. – Мы – пираты, Витька!
– Мы – исследователи, – возразил Витька, оглядываясь на серьёзного полицейского.
Улица была заполнена прохожими не так плотно, как вокзал.
Лондонская осень была тёплой.
Сентябрьский Лондон сиял солнцем, синел небом и блестел прозрачными лужами на выпуклых камнях мостовых.
– Хорошо, – Гриня засунул книгу в рюкзак, – давно я здесь не был, а пешком вообще давно не ходил. Пойдём!
Будущие разбойники-пираты зашлёпали по лужам, по-детски наслаждаясь тем, что разбивали отражения алых автобусов, наполненных туристами, белых облаков, быстро плывущих по синему небу, серых домов, хмурившихся крышами.
Парней неторопливо обходили прохожие. Жители столицы, по-видимому, никуда не спешили.
– Как ты представляешь нашу операцию «Геном Шекспира»? – Витька поддел ногой золотой кораблик из кленового листка, забрызгав кроссовки прозрачными каплями.
– Наш Задира любезно сделал мне парочку программ типа «Взломщик». От тебя жду идеи, как отвлечь туристов и персонал от нас. Системы слежения Задира берёт на себя, – Гриня раскрыл на ладони голограмму зала в музее.
Шекспир в полный рост, знакомый портрет с серьгой, пером в руке и вдохновением на лице.
И запаянная туба с материалом на узком постаменте.
– Я приготовил точно такую же, подменим, – Гриня тоже пнул жёлтый кленовый кораблик и почти побежал, перескакивая через лужи.
Витька запрыгал по лужам за ним.
За монументальным Вестминстером сверкал стеклянный купол музея Шекспира, это была половинка глобуса, сделанная из специального стекла.
«Весь мир – театр, а люди в нем – актеры» – мерцало на стекле над полукруглыми дверями.
Сегодня вход в музей почему-то был бесплатным. Витьке показалось, что это хороший знак. Но ничего чудесного в этом не было. Туристы бродили по залам толпами. Играли эпизоды из пьес в виртуальном театре. Сидели на местах зрителей. Заглядывали голограмме пишущего Шекспира через плечо. Музей был создан с любовью и фантазией.
– Что же отвлечёт туристов от созерцания экспозиций? – Витька прижал палец к нижней губе.
– То, что лежит в левом кармане рюкзака, – ответил Пик из раиза.
– Быстрее, Задира взял на себя систему безопасности, – прошипел Гриня.
– Погоди ты, – Витька вытряхнул из рюкзака гору блестящих игрушек.
И когда только неугомонный Пик подсунул в карман эти смешные создания?
Игрушечные Шекспирчики поднялись на тонкие ножки, отряхнулись и пощёлкали башмачками по стеклянному полу во все залы музея. Величиной Шекспирчики были с котёнка, головёнки у них качались, и были они очень похожи на традиционное изображение Шалтая-Болтая с его воротником-блюдечком под овальной головёнкой.
Шекспирчики заныли своё коронное «…тo be, or not to be…», туристы хлопали в ладоши от восторга, сияли от умиления, хихикали и пытались поймать крошечные копии великого поэта.
– Зал чист, спасибо, мыш, ты гениален, – пробормотал Витька.
– Мог бы и погромче восхититься, – довольно проговорил Пик.
Разбой, грабёж и страшное глумление над памятью о великом поэте прошло незамеченным изменчивой толпой, предпочитавшей игрушки почти живому Шекспиру.
Когда голограмма повела в сторону Витьки, прячущего тубу в рюкзак, суровый взгляд, внук профессора Мамедова чуть не подавился собственным языком, но голограмма записала что-то в лист бумаги и опять застыла посредине зала.
– Поехали домой, – проговорил Витька.
– Вот уж нет! – Гриня развернул карту в раизе. – Я собираюсь посмотреть на гвардейцев в медвежьих шапках.
– Шапки давно из виртуального меха сделаны, – усмехнулся Витька.
– Неважно, на голограммах этого не будет видно, – ответил Гриня.
Через час Гриня перебирал сделанные в Лондоне голограммы: великолепные гвардейцы в чёрных шапках и алых мундирах, Биг-Бен, жёлтые листья в прозрачных лужах и белые полоски традиционного тумана между деревьями.
Гриня был так доволен, что Витька уколол его:
– Вот уж точно ты, как та кошка, которая на приёме у королевы видела только мышь на ковре, – хихикнул он.
– Ничего не имею против разумных котов, которые гуляют сами по себе, – улыбнулся светски Гриня, устраиваясь поудобнее в кресле межконтитентальной тарелки. – В конце концов, я люблю и лимерики, и стихи Киплинга одинаково. Ты лучше скажи, как собираешься подсунуть материал профессору Мамедову?
– Приедем, решим, – философски поморщил лоб Витька.
Он уже придумал, что подложит материал к другим таким же тубам, как кукушка своё яйцо в гнездо другой птицы.
– Думаешь, братья Стругацкие не пострадают от соседства с Шекспиром? – Гриня упрямо взялся за книгу.
– А это мы выясним очень скоро, на работу отводится три дня, завтра дед, то есть профессор Мамедов, будет уже отправлять материал в прибор, условно названный «инкубатором», – Витька заглянул Грине через плечо. – Стало быть, в среду вечером андроиды будут готовы. После выступления на мастер-классах на фестивале их переместят в музей братьев Стругацких на Луне.
Гриня ответил сдавленным «угум», его взгляд быстро скользил по строчкам книги.
Витька заглянул на электронную страницу.
Текст, который жадно читал ботаник, состоял из формул.
– Сплошные учебники, ты бы хоть стихи почитал, – улыбнулся Витька.
– Стихи сам читай, можешь даже сочинять, а меня… – Гриня не договорил, защёлкал в записной книжке раиза, записывая какую-то мысль.
Витька уснул по-настоящему. На этот раз он увидел Ромашку, качающую головой и произносящую металлическим неживым тоном одну и ту же фразу:
– Приятного возвращения домой! Приятного возвращения домой!
– Опять ты дрыхнешь? – Гриня недовольно морщился, вытаскивая с полок рюкзаки.
– Бежим! – Витька собирался успеть на практикум в семь вечера.
Но Гриня упёрся, объявив, что голоден, устал и хочет в гости к Витьке.
Что-то было в этих словах Грини не так, но что именно, Витька не мог понять. Он решил подумать об этом завтра, а пока пригласил друга в квартиру деда и бабушки, в которой жил с младенчества. Мама и папа наезжали и опять пропадали, а дом оставался привычный, уютный, родной.
Пятикомнатная квартира на двенадцатом этаже с искином Пиком, выходом на крышу и крошечной площадкой для посадки семейной тарелки.
У деда и бабушки тарелки не было. У мамы и папы была.
«Надо будет позвонить маме», – подумал Витька, открывая двери и пропуская Гриню вперёд.
Витька не стал отказывать другу, потому что вечером можно было просмотреть запись практикума и сделать работу для профессора Чайкина самостоятельно и потому, что надо было решить, как выпутаться из операции «Шекспир» без потерь, когда дед Карен узрит вместо одного из Стругацких Шекпира. К тому же Пик готовил на ужин целые кастрюли, а бабушка начинала переживать, если все яства не были съедены. Витька уже давно перестал доказывать, что в него не влезает столько еды сразу, это было бесполезно, а тощий Гриня сметал любую пищу вмиг, оставаясь таким же худым.
Пик встретил парней восторженно.
– Седло барашка готово. Только попробуйте! Я сделал к нему соус из мяты и морошки. Эти вкусовые сочетания…
Витька пропустил объяснения дотошного искина, но руки вымыл быстро, а блюдо с ароматно пахнущим мясом придвинул к себе поближе.
Гриня даже книгу отложил после первого куска.
– Это восхитительно! Где нашёл такой рецепт, Пик? Задире подкинь, а то его пожарские котлеты надоели ещё летом, а он их всё готовит и готовит, – Гринька закрыл глаза от наслаждения.
Витька внимательно смотрел в узкое лицо друга, конечно, Гриня любил вкусно поесть, но вёл он себя всё равно как-то странно.
– Зайдёшь в лабораторию сегодня? Давай со мной, Задира прикроет нас и там, – доев всё до крошки и слизнув зеленоватый соус с тарелки, сказал Гриня.
«Зачем Грине идти со мной в лабораторию? – Витька задумчиво оглядел друга. – Чтобы…»
– Проверить, всё ли ты сделаешь как надо, – не моргнув глазом, объяснил Гриня.
– Ладно, – Витька надел чёрные джинсы и тонкий свитер, чтобы бабушка не ворчала, что он ходит осенью полураздетым.
И они отправились в лабораторию пешком.
– А… двое из ларца, – пожал им руки дед Карен.
Бабушка Таша расцвела счастливой улыбкой, когда Витька поздоровался с ней, не забыв сказать, что она прекрасна сегодня вечером, как каждый день.
За сорок лет, прошедших с первой встречи Таши и Карена, они, конечно, изменились. Но внук Витька знал их со времён своего детства вот такими, жизнерадостными и крепкими, деда Карена с лёгкой сединой в коротких тёмных волосах и морщинками под глазами, бабушку Ташу с длинной косой и сияющими серыми глазами.
Бабушка Таша не седела и выглядела старшей сестрой Витьки, даже мама казалась старше бабушки.
Витька знал, что бабушке хочется погладить его по голове, он спешно закрывал всю секретную информацию мысленными заслонками и щитами, зная, что бабушка прочитает его сейчас, как открытую на самом интересном месте электронную книгу.
– Как дела, мальчики, что нового? – бабушка Таша всё-таки погладила Витьку сверкнувшей синим светом ладошкой. – Зачем в Лондон летали? – распахнула она большие серые глаза.
– Для вдохновения, – усмехнулся Гриня, – ходили в музей Шекспира, теперь сонет получится отличный.
– Сонет – это хорошо, но вряд ли Витька способен написать сонет, он мастер отчётов, – дед Карен сдвинул раритетные очки на нос, – как кандидатская продвигается, Гриня?
– Всю теорию написал, но на практической части заминка. Психологический портрет Тимура не выходит. Да что там говорить, если даже его внешность неясна. Меня поставили на очередь в лаборатории профессора Звягинцева на создание андроида с генным материалом Тамерлана, но отказали пока. Говорят, неизвестно, как поведёт себя копия завоевателя в нашем мире, – Гриня вздохнул, – вы хоть со Звягинцевым поговорите, Карен Ахмедович. Я даже не знаю, как выглядит объект моей работы. Одни учёные утверждают, что Тимур был европейской внешности, вторые упирают на то, что он потомок Чингисхана. А я…
– А ты что думаешь? – улыбнулся дед Карен.
– А я хочу сыграть с ним в шахматы, говорят, ему не было равных в этой игре, – мечтательно улыбнулся Гриня.
– Неверно, Тимура лишь причислили к чингисидам, на самом деле он не принадлежал к этой династии, – вставила свои пять копеек Таша, увлекавшаяся историей с не меньшей страстью, чем биологией.
– Да, я читал об этом, – кивнул Карен, – я попытаюсь вступиться, но Звягинцев – упрямец, – Карен подвинул очки на переносицу и углубился в свои записи на широком раизе. – Ты, Гриня, напиши все аргументы и пришли мне официальным письмом, – взглянул он на Гриню.
– Сделаю, – кивнул Гриня и начал рыться в карманах чёрной ветровки.
– Таша, это вам, – Гриня вытащил из кармана и протянул бабушке Витьки золотой кленовый лист, – в Лондоне сорвал.
– Лондон… – бабушка Таша просияла, – надо нам поехать туда на выходные, конечно, я каждый день беседую с искином Джей-Би, но хочется поговорить с ним в его доме.
– Фантазии, фантазии, – пожал плечами дед Карен, – съездим, конечно, любимая, когда-нибудь обязательно, а теперь за работу, мальчики, погуляйте, через четверть часа мы пойдём домой ужинать.
Витька и Гриня шкодливо переглянулись. Им хватило пяти минут, чтобы вывести операцию «Шекспир» на завершающую стадию. Теперь дело было за дедом Кареном.
Быть или не быть, вот в чём вопрос…
Вильям Шекспир
Пик передал сигнал тревоги после полуночи в четверг, сообщив, что нечто страшное творится в лаборатории. Домашний искин Мамедовых был подключён к искину университета, к легендарной Тосеньке.
В четверг утром Карен собирался начать адаптацию андроидов, семерых красавцев, похожих внешне на Иванов-царевичей из сказки, а не на обыкновенных людей, какими были братья Стругацкие. Восьмой андроид получился не таким. Возможно, в материал закралась какая-то ошибка. Но и его Карен думал протестировать и пристроить к делу, в университете не было толкового дворника.
– Спокойно, Пик, я выезжаю! – Карен водрузил на нос очки, надел ветровку с подогревом на бледно-серую пижаму с синими Биг-Бенами, подарок искина Джей-Би, что делать, человеческая ипостась легендарного Джей-Би пять лет назад воплотилась в искине, и рванул к дверям.
– Я с тобой! – вмиг оделась Таша.
– Я с вами, – собрался Витька.
Втроём они погрузились в вызванное Пиком воздушное такси и полетели к зданию университета.
Витька и подумать не мог, что всё случившееся в лаборатории – его рук дело. Точнее сказать, его и Грини.
Да, Витька услышал вчера за ужином, что восьмой андроид оказался бракованным. Он обрадовался и испугался до того, что покраснел, как варёный рак. Тогда же бабушка Таша, покачав головой, предложила измерить температуру и сразу же приложила к его лбу ладонь, искрящуюся синим светом.
– Странно, температура нормальная, – бабушка Таша внимательно глянула на Витьку, но тот уже успокоился и стал бледно-розового цвета.
Операция «Шекспир» вот-вот должна была завершиться.
Гриня придумает, как извлечь хотя бы на время андроид с геномом Шекспира из лаборатории, чтобы тот написал сонет.
Об этом думал Витька, пока они летели в университет, когда входили в здание, подсвеченное несколькими цепочками фонарей, бежали по лестнице.
Когда они вошли в родную лабораторию, дед Карен не сдержал изумлённого вскрика. Да и Витька приоткрыл рот от удивления.
Всякое бывало в лаборатории, но так комната выглядела впервые.
Всё было разбито и искорёжено в крошку и мелкие обломки.
Семь голых парней сидели на изогнутых металлических шкафах, помятых так, будто их били тараном. У каждого парня был лист бумаги и карандаш. Андроиды творили, не обращая внимания на разгром вокруг.
Видимо, писателей захватило вдохновение.
А посредине разгромленной лаборатории стоял высокий, сухощавый обнажённый юноша с каштаново-рыжими волосами, которые он спокойно заплетал в короткую косу, его большие карие глаза были нехорошо прищурены, ноздри широкого носа раздувались, а пухлые губы он недовольно поджал.
Отбросив заплетённую косу за спину, юноша бесстрашно скользнул навстречу Карену, Таше и Витьке, двигаясь быстро, но слегка припадая на совершенно здоровую правую ногу, видимо, по многолетней привычке, правую руку он тоже прижимал к телу, словно она была ранена.
«И кто из великих был хромым? И с больной правой рукой, к тому же?» – с горьким мысленным смешком спросил себя Витька.
И ответил без запинки: «Тамерлан! Чтоб Грине попал в оппоненты на каком-нибудь практикуме профессор Чайкин! И взгрел его так, чтобы Гриня задымился!»
Всё это Витька подумал, но вслух благоразумно не произнёс.
Зато бабушка не промолчала.
– Рады видеть вас, Тимур ибн Тарагай Барлас, – поклонилась узнавшая завоевателя Таша: один портрет со старинной гравюры был точь-в-точь этот андроид, разбивший всё в лаборатории в пыль и мелкие осколки.
Юноша глянул на неё с сомнением, но остановился напротив, склонив голову к правому плечу.
– Вы, безусловно, один из самых интересных полководцев и правителей древности, но лабораторию крушить не следовало, – холодно произнёс дед Карен, трезво оценивая пыль, обломки и куски, оставшиеся от прекрасной мебели и всего остального, как «всё к чёртовой бабушке на помойку отнесём».
– Они пр-рогневили меня, – у Тимура был мягкий мурлыкающий голос, больше всего похожий на порыкивание опасного хищника из семейства кошачьих.
Голос льва, главы прайда.
– Каким образом братья Стругацкие вызвали ваш гнев, столь редкий, если верить исследователям вашей биографии? – поклонилась низко-низко Таша.
– Они… они пер-р-речили мне, – пожаловался красивой девушке основатель династии Тимуридов. – А ты красивая и смелая, со мной на равных говоришь, хочешь быть моей наложницей?
– Она моя жена! – Карен загородил Ташу собой.
– Ничего, наложница и не должна быть девственницей, – парировал Тимур, зорко оглядывая лабораторию.
– Он что, оружие ищет? – выдохнул Витька, набирая по раизу Гриню.
– Скорее всего, – спокойно кивнул дед Карен, тоже осматриваясь, словно на поле боя.
Витька глянул на деда, он замечал, что в сложных ситуациях Карен Ахмедович становится очень спокойным.
Как выбраться из этой ловушки в родном университете, Витька не представлял.
Вот уж удружил друг Гриня, ботаник зловредный! Подсунул геном Тимура вместо шекспировского, а поскольку он – специалист по Тимуру, пусть приезжает и разбирается. В шахматы он с ним сыграть хотел! Предатель.
– Выезжай, Тамерлан собирается драться с дедом Кареном, – буркнул Витька в лицо заспанного Грини.
– В лаборатории? – уточнил тот, разом проснувшись.
– Здесь, – кивнул Витька, вставая рядом с дедом Кареном перед Тимуром, выбравшим вместо оружия ножку от крепкой металлической табуретки.
– Сначала решим, чья будет женщина, потом, кто здесь главный? – проговорил ровным тоном Тимур и замахнулся.
Дед Карен молчал, сверля гневным взглядом Тамерлана, пытающегося завоевать его, Карена Мамедова, личный мир.
– Захватчик… – успел прошипеть Карен. – Ультиматум мне на моей же территории выдвигаешь?
– Нет. Драться хочу, – растерялся слегка великий полководец древности, ещё не вполне уяснив, что такое «ультиматум».
– Неприемлемо! – Гриня влетел в лабораторию, будто стоял под дверью, уронил коробку с шахматами на пол и предложил Тимуру. – Решим спор цивилизованным способом: кто выиграет в шахматы, тот будет главный!
– И тому достанется женщина? – уточнил Тимур, сдвинув густые брови к тонкой переносице.
– Обсудим это позже! – выпалил Гриня.
– Нет. Сейчас, – ответил Тимур, скосив глаза на порозовевшую Ташу. – У меня должно быть всё самое лучшее. Самые красивые женщины, самые крепкие воины.
– Это вы собирались из писателей солдат сделать? – догадался дед Карен.
– Крепкие, выносливые, подходят для отряда, но начали противоречить, думают много, – выдал Тимур, расставляя шахматы на кривом столике, который Гриньке удалось уравновесить какими-то осколками и обломками, – воинам думать вредно. Они должны подчиняться. Беспрекословно!
– Противоречия – это плохо, – пробормотал Гриня, казалось, ему всё равно, что говорить, он не сводил восторженного взгляда с живого Тамерлана, поэтому расстановка шахмат шла небыстро.
Но в четыре руки с Тамерланом они всё-таки расставили странноватые шахматы. Таких Витька не видел. Он подумал секунду-другую и догадался, что шахматы были из времён Тимура!
И Витьке впервые стало жаль, что он не учился играть в шахматы. Если дед Карен понимал суть атак и отступлений, то Витька видел только стремительных солдат вместо пешек, всадников вместо коней, великанов-офицеров и странного узкоглазого полководца вместо королевы, а вот правитель был слаб и нерешителен.
Довольная ухмылка выигрывавшего Тимура сменилась удивлённой гримасой, зато Витька вдруг ясно понял, что хитрюга-Гриня завлёк завоевателя в безвыходную ловушку.
Тимур, не отводя взгляда от доски, натянул спортивные широкие штаны синего цвета, которые где-то нашла бабушка Таша, белую майку с великолепным цветным гербом университета, дед Карен в это время помог Стругацким спуститься со шкафчиков, им бабушка Таша выдавала джинсовые комбинезоны, в которых они сразу становились похожими на семерых Симеонов.
– Раз уж вы выбрались, начнём адаптацию, – задумчиво посмотрел на Стругацких дед Карен.
Но те наперебой заверили его, что им некогда, они пишут рассказ о появлении Тимура-завоевателя в обычном городе среди обыкновенных горожан, и начали быстро склеивать написанные каждым листки бумаги в один рассказ; там, где не хватило клея, они использовали скрепки, один кусок даже пришили стянутыми у Таши красными нитками, словно кровь пролилась на белую бумагу.
– Ну… – Тимур сорвал ни в чём не повинную футболку, бросил её на пол, потоптав немного ногами, разорвал, – ты, – завоеватель явно искал нужное слово и нашёл, словарь ему дали богатейший, писательский, – сжульничал!
– Неужто ты, Гриня, выиграл? – выдохнул Витька.
Гриня скромно светился, наверняка ощущая себя, как минимум, шахматным гением мирового уровня.
Тимур прошёлся быстрым шагом, заметно хромая, туда-сюда по комнате, при этом он продолжал бережно баюкать правую руку.
«Мы состоим во многом из привычек, – подытожил Витька, – Тамерлан помнит, что у него болели нога и рука, они не болят, а он их бережёт, как прежде».
Тем временем мыслительный процесс, отражающийся на лице полководца, словно тени облаков на поверхности реки, приостановился, видимо, Тимур что-то придумал.
– Три попытки, – сказал он, повернувшись в сторону деда Карена. – В любой сказке у батыра есть три попытки, а мне сдаётся, я в сказку попал.
– Нет, об этом речи не шло. Вы не выиграли, значит, моя жена остаётся со мной, – Карен Ахмедович выдержал полный злобы и сдержанного огня взгляд Тимура.
– Это был неправильный способ, какой-то циви-лизо-ванный… – полководец выразительно плюнул под ноги, не договорив и давая понять, как он относится к такой насильно вводимой цивилизации, – я знаю, как нужно! Надо по-простому, – Тимур сунул в руки профессора Мамедова ножку от табуретки, вторую взял себе.
– Мальчики! Мальчики! – Таша казалась и перепуганной, и по-настоящему счастливой. – Не надо! Что вы! Драться из-за меня… ужасно нецивилизованно. И, Тимур ибн Тарагай Барлас, ваше колено не болит, тело подправлено до стандарта, рука тоже в порядке.
– Правда? – Тимур подпрыгнул чуть не до потолка и радостно улыбнулся, сгибая и разгибая правую руку. – Так я его точно побью теперь, красавица, – доверительно сообщил он Таше. – Да, я тебя драгоценностями увешаю, шелками укутаю, я сочиню про тебя песню. Говори, кого воспеть мне в стихах?
– Меня зовут Таша, – покраснела Таша и посмотрела на Карена, который совершенно другими глазами глядел на сияющую и похожую на девчонку жену.
При последних словах Тимура сердце Витьки сжалось, глаза защипало.
Ромашка, то есть Маргарита! Конкурс сонетов! Его объяснение после! Не будет ничего. А всё потому, что Грине, видите ли, не давали сделать андроид на основе материала Тимура, известного под именем Тамерлана.
– Эгоист, – чётко проговорил Витька, повернувшись к Грине, не спускавшему сияющего взгляда с не хромого Тамерлана. – Ты не подменил материал? Ты подсунул мне приготовленный геном Тамерлана? Будь мужчиной, признайся.
– Э… так для науки ж, – покраснел Гриня.
Этот аргумент, словно подслушанный в разговоре Витьки с Пиком, стукнул влюблённого в Ромашку, как обухом по голове.
– Наука – это хорошо, – процедил Витька, – но прикрывать предательство её именем… мерзко. Я думал, что мы друзья!
Внук Карена выпустил на миг из поля зрения своего знаменитого деда.
А тот, сверкнув глазами, заговорил с воодушевлением и немалым:
– Таша – моя женщина, только я буду дарить ей украшения, шелка и под балконом серенады петь! – прорычал Карен Ахмедович, совершенно позабыв, что он профессор, убелённый сединами мудрый мужчина, светило науки, самый старший в семье Мамедовых-Затейниковых, наконец, он собирался сейчас вступать с бой, схватку, сражение за женщину, которая была ему дороже лаборатории.
Да что там мелочиться!
Дороже карьеры и университета.
Дороже жизни.
Таша посмотрела в сверкающие глаза Карена Ахмедовича и нежно прикоснулась… к ладоням Тимура.
Витька зажмурился. Дед Карен и бабушка Таша спорили, иногда перетягивали внука на свою сторону, уверяя, что он должен почувствовать, кто из них прав, но не ругались ни разу в жизни.
А теперь?
Мир рушился без грома и молний.
Хотя нет! Молнии, кажется, были!
Из рук Таши полился яркий синий свет.
– Нет! Только не это! Нет! – Гриня пытался вырвать Тамерлана из лучей синего света.
Но справиться с Ташей, защищавшей самого дорогого человека на свете – мужа, никому было не под силу. Таша вцепилась в ладони Тамерлана мёртвой хваткой.
Тимур муркнул что-то, как одомашненный и почти прирученный хозяин прайда и, плюхнувшись на пол, сладко уснул, свернувшись клубочком.
– Испортили! Такой материал… хромал! В шахматы играл, как бог искинов! – Гриня кусал нижнюю губу и тёр лицо ладонями. – Уйду из аспирантуры. Уеду в Сибирь изучать кости мамонтов!
– Никуда вы не уедете, Соболев, – Карен сердился. – Поскольку вы совершили промах, вам придётся отработать месяц в качестве дворника университета, – холодно проговорил Карен Ахмедович. – Вы подложили геном Тамерлана, вы испортили работу! Вы не учёный, Григорий Петрович Соболев, вы дворник. Хотя и для дворника у вас недостаточно ответственности, метлу вам доверять нельзя, она раритет! – припечатал он сына Пети Соболева. – Мне стыдно за вас. Ваши родители – в прошлом мои студенты, мои аспиранты, сейчас коллеги, а вы…
Гриня молчал, его тоскливый взгляд цеплялся за спящего Тамерлана.
А Витька подумал, что Гриня – настоящий учёный, потому что его волновал, прежде всего, Тимур, а уже потом – собственная судьба.
– Я тоже виноват, – шагнул к деду Карену Витька. – Я хотел…
– Нет, только я, – отпихнул его Гриня. – Я согласен с вашим решением, Карен Ахмедович, простите меня, я готов работать, но меня волнует, собой ли проснётся Тамерлан?
– Нет, я изменила его, – порозовела Таша. – Понимаю, что не права, что для тебя очень важен Тимур, но я испугалась за Карена, за Витьку, за тебя, Гриня.
Гриня с отчаянием схватил себя за щёки, жалко бормоча:
– Не успел… прощай такой отличный материал… о…а…ох… ой!
Карен переглянулся с Ташей.
Витьке показалось, что они что-то задумали.
Куда уйду я, если сердце здесь?
Вильям Шекспир
За три дня до конкурса Витька запустил занятия, он даже бриться перестал и с бородой выглядел старше своих девятнадцати лет. Это было чудесно: почувствовать себя взрослым! Витька казался самому себе мужественным учёным, собирающимся оставить следы на пыльных тропинках далёких планет. Но проклятый сонет по-прежнему не выходил.
Витька брёл в университет, без радости размышляя о встрече с Ромашкой и переставляя с места на место слова в первой строфе. Он понимал, что становится только хуже, и стёр всё написанное на раизе, оставив самый первый сонет.
Гриня подметал кленовые золотые листья на дорожках парка вокруг университета, мотая головой, чтобы переворачивать страницы в электронной книге, которую пристроил в очки.
– Вить, – Гриня виновато смотрел на друга, вертя раритетную метлу из прутьев и палки в ладонях. – Как сонет? Получается?
– Ты не любил, Гриня. Тебе не понять, что этот сонет для меня значил! – потерянно проговорил Витька. – Нет! Сонеты – это не моё.
– Во-первых, если бы твою идею удалось воплотить, это был бы не твой сонет, а Шекспира, – начал Гриня самым нудным тоном, – а во-вторых, сотня самых лучших стихов не стоит нескольких слов, если эти слова – правда. Наберись смелости и скажи ей их, – Гриня виновато моргнул.
– Шутишь? Что за слова? Волшебные? Пароль? – пробубнил Витька.
– Ещё какой пароль. «Я тебя люблю». Ты их скажешь и смотри, что будет, – Гриня говорил чётко и размеренно.
– Думаешь? – Витька не верил, что сложную ситуацию исправят три слова.
– Эти три слова понравятся твоей Ромашке больше сотни сонетов! – пробурчал теряющий терпение Гриня. – Больше серенад и всего остального. Разве ты не читал статью Карена Ахмедовича о влиянии слов на возникновение глубокого чувства?
– Я читал, – повесил нос Витька, плюхаясь на скамейку под желтеющими клёнами, – я даже комплименты говорил, но Ромашка… она необыкновенная! Я не понял, что она чувствует, если чувствует, конечно. Как я ей просто ляпну, что люблю?
– Может, цветы сначала подаришь? – Гриня сел рядом.
– Ромашки? – усмехнулся Витька.
– Маргаритки, – улыбнулся Гриня, – я достану, есть одна оранжерея на примете. – Если ты за меня поработаешь немного.
– Угум, Геракл готов подержать твоё небо, пока ты срываешь золотые яблоки, – усмехнулся Витька, примериваясь к раритетной метле.
Витька подметал жёлтые кленовые листья, читая на ходу занятный роман про влюблённых искинов, он и предположить не мог, что у Грини в очках есть что-то, кроме учебников. Искин Доротея слушала объяснение в любви искина Леонарда на китайском языке, а Гриня уже нёс букетик маргариток, пышных, белоснежных, похожих на пушистые снежинки, осевшие на зелёные стебельки и трогательные листочки.
– Вот, цветы, – Гриня отдал букетик, – теперь обсудим, как будешь действовать. Посмотри ей в глаза и скажи серьёзно:
– Я…
– Понял, знаю, изучил вопрос, читая любовный роман «Нежность в первой передаче данных», – прервал Витька монолог Грини.
– Это не мой, это Задира загрузил, – покраснел Гриня и бросил: – Ну, ни пуха тебе, Геракл?
– К чёрту! – буркнул Витька и направился быстрым шагом в сторону дверей.
Ромашка попалась ему у деканата.
– Ромашка, привет, – Витька смотрел на прямые золотистые волосы Маргариты и вспоминал чертей и всю преисподнюю такими словами, что им там икалось наверняка. – Маргарита, зачем кудри выпрямила? – прошептал он.
– Не нравится? – огорчилась Ромашка.
Витька хотел сказать «плохо вышло», но вместо этого молча протянул девушке пушистый букет маргариток.
– Это мне?! – Ромашка обрадовалась, но как-то странно, напоказ.
Витька огляделся: ах, вот в чём дело?
Мимо проходил кудрявый черноволосый Бернард Петрушков, студент четвёртого курса, у него сонеты получались великолепно. Девушки ахали и декламировали друг другу смелые, а, на взгляд Витьки, кривые рифмы.
– Ромашка, я хотел… – Витька растерял все мысли, глядя на нетерпеливо припрыгивающую девушку, не сводящую взгляда с удаляющейся спины Бернарда.
– Вить, мне надо… идти, – Ромашка помахала Витьке букетиком маргариток и побежала вслед за Бернардом.
«А всё Гриня и его Тамерлан! – подумал Витька и побрёл прочь из университета, не разбирая дороги, он бурчал под нос что-то неразборчивое, впрочем, в его монологе мелькали чёткие слова «геном», «Шекспир», «сонет» «эгоист» «Тамерлан» и «предатель».
Но тут Витьку осенило – он ведь так и не сказал Ромашке, что любит её. Лучше сделать задуманное. Иначе всю жизнь придётся жалеть о том, что отступил!
Витька бегом вернулся в университет, прыгая через три ступеньки, поднялся по лестнице.
Ромашка беседовала с Бернардом у окна. Жёлто-зелёные клёны под окнами роняли листья с кудрявых макушек. Фигурка Грини казалась отсюда, с пятого этажа, игрушечной. Игрушечный Гриня упорно подметал дорожки игрушечной метлой.
Сердце Витьки перестукнуло от страха.
Сейчас.
Всё будет кончено?
Или начнётся новый отсчёт?
Появится новый мир, его собственный и Ромашки, за который они будут сражаться, как дед Карен и бабушка Таша.
Витька выдохнул и подошёл к Ромашке:
– Маргарита, надо поговорить.
Ромашка посмотрела на Витьку затуманенным взглядом и пробормотала, что как-нибудь потом.
– Сейчас, – настаивал Витька.
– Говори, – Ромашка направилась за Витькой, всё ещё оглядываясь на Бернарда, к которому подбежали две первокурсницы.
– Маргарита, я… – Витька сглотнул, слова не желали выговариваться, – люблю тебя, – выдавил он из пересохшего горла задеревеневшими губами.
Ромашка смотрела на него так, будто увидела впервые.
О чём она думала?
Витька напрягся, казалось, у него из глаз сейчас посыплются искры.
И…
…услышал мысли Маргариты, на русском! Это был прорыв.
Наверное, когда любишь, и случаются настоящие чудеса.
«Виктор – самый красивый, самый умный студент на нашем курсе. Неужели правда любит? Он так сам сказал, а я ни разу не ловила его на лжи. И как он догадался, что я нарочно к Петрушкову подошла, потому что ещё на первом курсе в него, в Витьку, влюблена была? Может, не догадался? Приревновал? А если мы целоваться будем, что Карен Ахмедович скажет? Цветы Виктор мне подарил самые любимые. Где только в сентябре нашёл маргаритки?» Дальше мысли порозовевшей Ромашки ушли в такие непроходимые дебри, сплетённые из застенчивости, нежности, опасений и влюблённости, что Витька покраснел.
Он читал мысли Ромашки и боялся, что его сердце от счастья выпрыгнет сейчас из груди.
Ромашка была в него влюблена! Кто бы мог подумать?! Кто разгадает этих девушек?! Особенно если не умеет читать их мысли?
Витька взял Ромашку за руку, завёл за пыльный шкаф у двери в деканат и поцеловал в губы.
Мысли Ромашки взорвались коротеньким выводом: «Ему же ответить надо!» – и девушка, привстав на цыпочки, шепнула в ухо Витьки:
– Я люблю тебя.
Когда, поцеловав Ромашку сотню раз и договорившись встретиться завтра, Витька вышел из университета, в его душе играл оркестр, наверное, поэтому он не услышал сразу мелодию раиза. Звонила бабушка Таша, звала на дачу с Гриней, непременно с ним.
– Но Гриня работает, – Витька покосился на друга, застывшего посредине дорожки с метлой в руках.
– Бери Гриню и дуйте к нам на дачу, – произнёс из-за плеча бабушки Таши дед Карен, – тут сюрприз для него.
Витька кивнул, кажется, он догадывался, что придумали дед и бабушка, он подбежал к Грине, который уже отмер и нагрузил листьями электронные носилки, те подрагивали в воздухе так, что листья шелестели.
– Гриня, едем на дачу! Там… сюрприз! – Витька набрал отключившегося деда Карена.
– Мне ещё треть дорожек осталась, – вздохнул Гриня, переворачивая страницу.
– Как проректор, разрешаю доделать работу завтра, – отчеканил дед Карен с экрана раиза, – приезжай, Соболев, дело есть.
Гриня кивнул, отнёс метлу в подсобку, носилки послушно плыли за ним, будто крупная собака за хозяином.
Такси появилось вмиг, Гриня и Витька молча прыгнули в машину, набрали код и полетели на дачу Мамедовых.
Выскочив из города, воздушное такси резво неслось над сосновым бором. И среди розовых стволов и матовой тёмной зелени сосен вдруг распахнулась поляна, открывая двухэтажный дом, словно соткавшийся из солнечных лучей.
Витька давно не был в этом любимом с детства доме, золотились под лучами солнца брёвна, блестели от скачущих солнечных зайчиков прозрачные стёкла окон, на алую черепичную крышу летели с лёгким шелестом листья с единственной среди сосен берёзки перед домом.
Бабушка Таша сидела на широком крыльце в кресле-качалке и листала настоящую книгу.
На даче была огромная библиотека из древних бумажных и даже пергаментных книг. Витьке нравилось открывать упругие тома и вдыхать их аромат: они пахли цветами и детством.
На даче был особенный мир, папа и Карен переставали быть учёными, светилами науки с мировым именем, становились папой и дедушкой. Мама и бабушка забывали об экспериментах и были просто мамой и бабушкой.
В детстве Витька сидел выше всех на плечах папы, замирая от счастья и восторга, а потом перебирался на широкие плечи деда. Мама и бабушка пекли пироги с ягодами и решёточками из теста, по даче плыл сладостный запах свежих пирогов и кофе.
Пик веселился вместе со всеми, участвуя в конкурсах лимериков и шарад. В такие минуты искин Пик казался человеком.
Потом семья собиралась вокруг круглого стола, все ели пироги, клубнику из огромной корзинки и смеялись милым пустякам.
Витька приостановился, выходя из воздушного такси, подумал, что тёплые, ясные воспоминания согреют даже в самый сильный мороз, а в моменты жизненных тревог и неурядиц и подавно.
Со второго этажа был слышен странный шум. Витька поднял голову, но ничего не увидел в широких распахнутых окнах.
Бабушка Таша заметила гостей, отложила книгу на столик, легко сбежала по ступенькам, обняла Витьку, потом Гриню.
– Гурьевскую кашу приготовила, идёмте быстрее, пока не остыла, сюрприз тоже ждёт, – она побежала в дом, махнув парням рукой.
Сюрприз сидел в гостиной за столом, сверля напряжённым взглядом экран раиза.
Тамерлан, в чёрной майке с белым черепом на груди, в чёрных джинсах, но босой, выглядел хозяином прайда ещё больше, чем прежде. Значит, Таша вернула ему то, что забрала во время памятного сражения в лаборатории.
– Мы побеседовали с господином Тимуром и решили, что он примет основные правила нашей цивилизации, посему, Гриня, ты можешь с ним пообщаться, – улыбнулся дед Карен вытянувшемуся лицу Грини.
Тимур поморщился, всем видом показывая, где он видел всю эту цивилизацию, но процесс адаптации отдельно взятого завоевателя уже начался, поэтому великий полководец благоразумно промолчал, продолжая атаковать танками какую-то бедную армию, которую, безусловно, ждало полное поражение, ведь в стратегии и тактике Тимуру не было равных.
Гриня побледнел и затрясся от распахнувшихся перед ним неограниченных возможностей, но, поразмыслив секунду-другую, сел рядом с покосившимся на него Тимуром и начал комментировать и направлять бой. Скоро аспирант Гриня и завоеватель Тамерлан сидели, прижавшись плечом к плечу, и рубились со всем миром, изредка издавая одобрительные возгласы в духе диких народов, идущих в атаку на врага за свой прайд.
Витька искренне изумился тому, с каким умением Гриня нашёл подход к кое-как оцивилизованному завоевателю.
– Истинный учёный, – сказал вполголоса дед Карен бабушке Таше.
Та кивнула, улыбнувшись, и побежала на кухню, откуда волнами наплывал аромат гурьевской каши.
Тем временем странный гул голосов со второго этажа стал громче, перерастая в оглушительные вопли и стук.
– Вить, – дед Карен выглядел смущённым, – ты сонеты пытался сочинить, ты понимаешь психологию писателя изнутри. Стругацкие… они сначала ссорились, а теперь, судя по звукам, дерутся. Не сходятся во мнениях на концовку рассказа.
Дед Карен страдальчески поморщился:
– Вот опять! Писатели!
Шум теперь походил на близкий обвал, землетрясение и водопад вместе взятые.
Поднявшись по узкой янтарно-золотой лесенке на второй этаж, Витька ошарашенно смотрел на сошедшихся врукопашную писателей. Разбившись на три пары, братья сопели, пыхтели, пытаясь уложить противника на лопатки. Они не брезговали запрещёнными приёмами. Слышался такой хруст и грохот, что потери были неизбежны. Седьмой брат Стругацкий бегал вокруг сражающихся и тыкал наудачу кулаком в бока братьев, выражая своё глубокое неудовольствие и несогласие.
«Как же обратиться к ним? – задумался Витька. – Господа-писатели? Не пройдёт. Когда это писатели были господами? Разве что во времена графа Льва Николаевича Толстого. Тогда как? А если?..» Витька набрал в лёгкие побольше воздуха и проорал:
– Товарищи писатели!!!
Братья Стругацкие приостановили побоище и повернулись в сторону Витьки, помешавшего им выяснять отношения, можно сказать, прервавшему сложный творческий процесс.
Но Витьку не смутило зловещее выражение на их лицах.
– Предлагаю! Интересный приём! Многовариантную концовку. Каждый пишет свою, а потом присоединяет её к рассказу.
Братья заулыбались и схватились за листы бумаги и карандаши. Электронные устройства они пока не признавали. Но поскольку Тимур оценил возможности виртуального боя, Стругацкие тоже со временем придут к открывавшему новые горизонты раизу. В этом Витька был уверен.
Дед Карен вздохнул:
– В общем и целом, легко отделались.
Витька внимательно вгляделся в работающих андроидов: у двоих было подбито по глазу, синяки начинали чернеть, у одного распух нос, у двоих сочились кровью губы, у шестого кровоточила скула, седьмой время от времени трогал шатающийся передний зуб. Но все семеро ушли в творчество с головой, покусывали как один нижнюю губу и вертели время от времени карандаши в тонких пальцах.
– Вить, я еду с ними на фестиваль через две недели, давай со мной. Я их не могу просчитать. У них какая-то странная логика, – дед Карен тяжело вздохнул, – а ты по какой-то непонятной причине понимаешь их.
– Конечно, поеду, – улыбнулся наступившей в доме тишине Витька.
И внук с дедом спустились вниз – есть дивную кашу и смотреть, как беседуют вполголоса Гриня и Тамерлан.
Ромашка волновалась: она теребила ремешок сумочки так, что лаковая кожа уже начала запотевать. Щёки Ромашки порозовели, глаза заблестели. Девушка смотрела на дачу, к которой они вышли из соснового бора.
Витька остановил воздушное такси, не доезжая километра до дома. Ромашке надо было успокоиться. Но девушка нервничала и после прогулки среди розовых стволов вечно юных сосен.
Витька сжал дрогнувшие пальцы девушки, шепнул:
– Они полюбят тебя, моя Ромашка, как я тебя люблю.
Девушка улыбнулась задрожавшими губами.
Резные двери дачи распахнулись, на крыльцо вышли мама и папа, бабушка и дедушка. Они замахали руками Витьке и Ромашке. Магия дачи действовала, как всегда, они не были светилами науки, а были самой обыкновенной семьёй, принимающей невесту сына и внука.
Из открытого окна второго этажа махал рукой Гриня, он буквально поселился на даче Мамедовых после того, как Тамерлан начал диктовать свои мемуары одному из братьев Стругацких. Великому полководцу предложил работу агента Джей-Си, но Тамерлан утроил время адаптации. Витька подозревал, что суровый полководец очарован соседкой по даче, Гликерией Андреевной. Тридцатилетняя соседка запросто переложила на плечи хмурого гостя профессора Мамедова коромысло. А потом напоила диковатого парня чаем из чистейшей колодезной воды. О чём говорили полководец и соседка, осталось тайной, но Гриня жаловался Витьке, что Тамерлан вдруг принялся читать сонеты Шекспира, которые прятал под подушкой, и замолкать на полуслове во время диктовки мемуаров.
– Неужели и он? – Гриня тогда горько вздохнул в экран раиза. – Влюбился?
– Наука, работа, дело жизни – всё это очень важно, – мягко сказал Витька другу тогда, – но оно становится счастьем, если после работы хочется бежать домой, где тебя любят и ждут.
Гриня недоверчиво покачал головой и пообещал написать статью о том, что все влюблённые немного сумасшедшие.
Мама и папа, бабушка и дедушка спустились с крыльца и обняли и Витьку, и Ромашку, сразу двоих.
В мире, открывшемся Витьке, было столько счастья, что он задохнулся от этого.
Бабушка тянула всех пить чай с пирогом, дед подмигнул Витьке, кивнув на Ромашку, явно одобряя выбор внука. Мама спрашивала, что ел её мальчик на завтрак, папа интересовался успехами в учёбе.
Тихо шелестел ветер в соснах, тепло сияли брёвна янтарём, Гриня закрыл окно и повернулся к Тамерлану, рассказывающему о хитростях дипломатии его времени.
А где-то далеко, в одном из залов музея, посвящённого Шекспиру, Джей-Си, поразительно удачный андроид Джей-Би, выращенный в лаборатории профессора Мамедова, забирал настоящий геном Шекспира, потому что был уверен, что не переведутся романтики-авантюристы, готовые воссоздать великого поэта, воспевшего любовь, как никто до него и никто после.