В каждой общине, особенно, если она небольшая, непременно должен быть свой дурачок. Хотя бы для того, чтобы остальные, глядя на него, были уверены в собственном здравоумии. На Квадратном острове мерилом человеческой глупости считался некто по имени Отциваннур.
Дурачком как таковым Отциваннур не был. Необычная сторона его натуры, позволившая прочим обитателям Квадратного острова зачислить Отциваннура в разряд дурачков, заключалась в любви к придумыванию и изготовлению различных устройств, не имеющих практического применения. Поделки Отциваннура приводили в восторг детей, которых на Квадратном острове было всего шестеро. Будь ребятишек побольше, Отциваннур смог бы, наверное, открыть лавку игрушек. А так ему приходилось соглашаться с тем, что он человек не от мира сего. А если не от сего, то от какого? Этого Отциваннур не знал. И никто не знал. Потому что никому это было не интересно. Отциваннур делал свои безделушки, люди смотрели на них и посмеивались.
Подобное положение дел устраивало Отциваннура по двум причинам. Во-первых, ему было абсолютно все равно, что о нем думают другие. Во-вторых, Отциваннур так и не смог пристроиться ни к одному из дел, традиционных для обитателей Квадратного острова. Рыбу ловить ему не нравилось, за раками морскими нырять он боялся, рубить тростник ему казалось скучно. Кроме того, – Отциваннур никогда и никому в этом не признавался, – он страдал морской болезнью. Ну, какой, скажите на милость, плотогон из человека, которому становится дурно, когда поднимается волна и плоты Квадратного острова начинают ходить ходуном? В такие часы Отциваннур сидел в своей надстройке, скорчившись над глиняным чаном, и молил всех, кто мог иметь власть над стихией, поскорее прекратить эту свистопляску.
Проблема заключалась в том, что Отциваннур толком не знал, кого именно следует просить о снисхождении. Наверное, поэтому штормы, раскачивающие плоты Квадратного острова, как правило, затягивались на три-четыре дня. Зато когда на Мелководье вновь устанавливалась тихая, ясная погода, Отциваннур выходил из надстройки, бледный, с опухшими веками, голодный, как черт морской, но при этом очищенный от всякой скверны и переполненный ощущением звонкого, брызжущего серебристыми искорками счастья. Обычно именно в такие моменты, когда счастье и восторг, распиравшие Отциваннура, самому ему казались безмерными, на него снисходило озарение. И он придумывал очередную никому не нужную вещь.
Вот только не стоит думать, что Отциваннур был всего лишь восторженным чудаком, не имеющим никакой практической сметки. Когда-то давно, во времена, о которых мало кто помнит, Отциваннур причалил к Квадратному острову связку из трех плотов. А это, надо сказать, являлось большой редкостью – люди, как правило, приплывали с двумя, а то и вовсе с одним плотом. У Отциваннура имелось три плота. Три отличных, новеньких пластиковых плота. И откуда он их взял, Отциваннур никому рассказывать не стал. А его никто и не спрашивал – не принято было. Закон на Мелководье один – все плоты твои, ежели никто не предъявляет на них своих прав. А имеешь претензии – изволь их подтвердить. Плот на Мелководье – это больше чем святое; это первооснова, а может быть, и первопричина самой жизни. Поэтому-то никто и не знает, что будет тому, кто решится украсть чужой плот, не случалось еще такого.
Ну, а Отциваннур, быстро сообразивший, что плотогоном ему не стать, причалил базовый плот к Квадратному острову, убрал с него все, что для плавания требуется, несколько грядок разбил и ряд клетей для птиц поставил. Нормальное жилье получилось. Кто другой такому бы еще и позавидовал. А вспомогательные плоты Отциваннур отдал в пользование двум плотогонам, договорившись, что каждый из них станет за это отдавать ему пятую часть своей добычи. Так что ни в еде, ни в угольке, ни в каких других продуктах, необходимых для жизни на острове, нужды Отциваннур не испытывал. Да и плотогоны, взявшие у него плоты, тоже о том не жалели. На воде лишний плот – дополнительное жизненное пространство, которое, ежели его с умом использовать, дает огромное преимущество.
Как ни странно, история с плотами Отциваннура вскоре забылась, и обитатели Квадратного острова всерьез недоумевали, каким образом их местный дурачок, не прося подаяния, не только не умирает с голоду, но и вид имеет более чем процветающий. Если, конечно, накануне не было сильного волнения.
После очередного шторма, длившегося без малого четыре дня, Отциваннур, бледный, опухший и небритый, выглянул за дверь жилой надстройки, прищурившись, посмотрел на встающее над морской рябью солнце, удовлетворенно цокнул языком и снова скрылся за дверью. Нужно было привести себя в порядок и как следует подкрепиться после четырехдневного вынужденного поста.
День начался, но мало кто из обитателей Квадратного острова задумывался над тем, что он им принесет. Люди были уверены, новый день будет таким же, как вчера. За редким исключением, именно так всегда и бывало. А что вчера весь день штормило, так что ж с того? Нужно только навести порядок на грядках, высушить промокшую одежду, и о шторме можно будет забыть. Все снова будет как всегда.
Спустя час с небольшим Отциваннур, сытый, довольный, выбритый и радующийся жизни, вновь вышел на солнце. На нем были только штаны до колен и плетеные шлепанцы с двумя шнурками на ногах. Брился Отциваннур аккуратно, а вот за прической совсем не следил – просто обрезал волосы ножом, когда они начинали лезть в глаза. То, что оставалось, он стягивал на затылке шнурком. Волосы торчали в разные стороны, как ботва, из-за чего голова Отциваннура становилась похожей на странный, невиданный овощ.
Быстро пробежав вдоль грядок, Отциваннур сдернул укрывавшие их листья, кинул уткам три пригоршни сухого корма и, подбоченившись, с чувством выполненного долга улыбнулся солнцу. В отличие от соседей, Отциваннур знал, что сегодняшний день будет не совсем обычным. Уже хотя бы потому, что, придя в себя после убийственной четырехдневной качки, он решил заняться новым проектом, подготовка к которому заняла без малого месяц.
Расстелив на палубе циновку, Отциваннур уселся на нее, скрестив ноги.
– Заранее прошу извинить меня, если я что-то сделаю не так, – произнес он негромко и на секунду наклонил голову.
Так Отциваннур начинал любую работу. Хотя, если признаться честно, он и сам не знал, к кому были обращены его слова.
Сунув руку в карман, Отциваннур достал черный бесформенный комок размером с полкулака. Это были плавательные пузыри рыбы гуфу, которые он ровно двадцать восемь дней вымачивал в ее же желчи, смешанной с соком морской свеклы. После этого плавательные пузыри должны были сделаться мягкими и эластичными. Рецепт поведал Отциваннуру один из плотогонов, плавающих на его плотах. А сам он узнал его от плоскоглазых. Если, конечно, не врет. Мало кто умеет общаться с плоскоглазыми, потому что человеческого языка они не понимают, а сами издают только гортанные, квакающие звуки, совсем не похожие на членораздельную речь. Но плотогон, рассказавший Отциваннуру о способе обработки пузырей рыбы гуфу, тем и занимался, что выменивал у плоскоглазых уголь, который потом сбывал на Квадратном острове. Поэтому Отциваннур надеялся, что он его не обманул.
А если и обманул, – Отциваннур подкинул и поймал черный комок, что держал в руке, – подумаешь, невелика потеря. Зато, если все получится так, как задумано… Отциваннур улыбнулся, представив, как удивятся люди, увидев его новое изобретение. Скорее всего, ни один из них, как водится, не поймет, для чего это нужно. Но все равно удивятся. А Отциваннуру большего и не требовалось. Он не видел в своей работе никакого сакрального смысла. И в мессии записываться не собирался. Ему просто нравилось удивлять людей. Он полагал, что следом за удивлением должен проявляться интерес, а интерес, в свою очередь, просто обязан перерасти в некие действия.
Увы, на практике дальше удивления дело не шло. Ни в какую. Что бы ни придумывал Отциваннур, соседи в ответ только усмехались да пальцем у виска крутили. Тогда какой был смысл в том, что делал Отциваннур? Этого, пожалуй, никто не знал. А если и знал, то помалкивал. На Квадратном острове не любили тех, кто считал себя умнее других.
Особенно не любили здесь отшельника Виираппана. Вот уж, действительно, не человек, а ходячее недоразумение. Как приплывет на Квадратный остров, так и ходит себе, и ходит, и говорит, говорит, говорит… Со всеми подряд. И ладно бы о деле говорил. А то ведь несет околесицу, которую никто не понимает. А сам он вроде и не замечает этого – знай себе говорит, говорит, говорит… Торговцы любой товар ему со скидкой отдавали – лишь бы ушел поскорее. Ну кому, скажите на милость, интересно слушать, скажем, про то, что люди ну никак не вписываются в историю Мелководья, а своей истории у них, видишь ли, нет. И что с того? Живем-то нормально, а значит, куда нужно, вписались!
На всем Квадратном острове один только Отциваннур мог спокойно, без лишних эмоций слушать Виираппана. Да и то потому, что при этом своим делом занимался. Виираппан бубнит себе потихонечку, а Отциваннур кивает и что-то там руками делает.
Но это только со стороны так казалось. На самом деле Отциваннур любил слушать отшельника, хотя и понимал далеко не все из того, что Виираппан рассказывал. А спросить стеснялся. Ну, например, с чего вдруг старик решил, что история человечества подошла к концу? А если и так, то когда именно этот конец наступит? И что за ним последует? И как обстоят дела с концом истории у тех же плоскоглазых? Они ведь тут же, на Мелководье, можно сказать, под боком живут. При попутном ветре до Тихой заводи плот за три дня доплывет.
Много вопросов было у Отциваннура, да только не решался он их задать Виираппану, все до следующего раза откладывал. Как уже было сказано, мнение обитателей острова Отциваннуру было глубоко безразлично, но вот выглядеть глупцом в глазах Виираппана, – ну, пусть не глупцом даже, а всего-то недотепой, не понимающим с первого раза очевидные вещи, – ему не хотелось.
В конце концов, Отциваннур, наверное, решился бы задать Виираппану два-три имевшихся у него вопроса. Хотя бы только для того, чтобы посмотреть, какой будет реакция старика. Да вот что-то давно не появлялся Виираппан на Квадратном острове. Полгода уже, как никто его здесь не видел. Хотя плотогоны говорят, что встречают порой его плот: кто – у самой границы Глубины, кто – в тростниковых зарослях, неподалеку от селений плоскоглазых. Что он там ищет? Тоже вопрос.
Отциваннур помял в ладонях черный комок, как следует отжимая жидкость, в которой мариновались рыбьи плавательные пузыри, и, подцепив ногтями, вытянул из влажного комка один из пузырей, после обработки ставший похожим на волокно, выпавшее из грязной мочалки, которой полгода, если не больше, драили палубу. Он взял пузырь за два конца и потянул в разные стороны. Пузырь растягивался легко, без напряжения. Поначалу имевший в длину чуть более четырех сантиметров, он вытянулся до восемнадцати. Теперь он был похож уже не на волокно мочалки, а на тонкую жилу. Придавив один конец жилы ступней, другой Отциваннур зажал зубами и, улыбаясь, начал растягивать следующий пузырь.
Вытянув три жилы примерно одинаковой длины, Отциваннур принялся сплетать их в тугую косичку. При этом он то и дело подтягивал свое плетение, в результате чего косичка получилась ненамного толще одной жилы, но зато втрое прочнее.
Привязав конец косички к большому пальцу ноги, Отциваннур намотал другой конец на палец левой руки, как следует натянул и тихонько дернул. Струна издала негромкий, чуть приглушенный, вибрирующий звук.
То что надо!
Отциваннур довольно улыбнулся и принялся плести вторую косичку.
На краю Отциваннурова плота уже сидели на корточках трое соседских ребятишек – двое мальчишек пяти и семи лет и светловолосая девочка с круглыми щечками, которой можно было дать года четыре. Дети с интересом наблюдали за тем, что делал Отциваннур, и почти неслышно перешептывались между собой, строя догадки о том, что он задумал на этот раз. Они ведь знали, ежели придешь на плот Отциваннура после сильной качки, так непременно увидишь что-нибудь необычное.
Взрослые появились, когда Отциваннур привязал к пальцу ноги третью косичку.
Первой пришла мать девочки. Обнаружив, что дочь куда-то запропастилась, она сразу догадалась, куда та могла пойти. Жили они всего в десяти переходах от плота Отциваннура, так что, забравшись на крышу надстройки, женщина убедилась в том, что ее догадка верна.
– Опять она к дураку убежала, – сказала женщина мужу, занимавшемуся затачиванием коротких, тонких палочек.
– Ну, так поди и приведи ее, – ответил муж, не прерывая своего занятия.
Женщина не хотела идти на плот Отциваннура. Ей не нравился дурачок. Главным образом потому, что в его присутствии она чувствовал себя не то чтобы неуверенно… И не смущенно… И не подавленно тоже… Наверное, правильно будет сказать, что рядом с Отциваннуром она чувствовала себя полной дурой. Да, именно так. Хотя сама себе женщина в этом, конечно же, никогда не признавалась. Ей больше нравилось верить в то, что она испытывает сострадание к убогому. А кроме того, мать боялась, что, находясь рядом с дурачком, дочь ее тоже поглупеет. Нельзя, чтобы в голову лезли чужие мысли. Чем больше мыслей – тем больше вопросов. А чем больше вопросов – тем меньше понимания того, что происходит вокруг. Вопросы должны быть простыми и конкретными. Например:
– А почему бы тебе самому за ней не сходить? – спросила женщина у мужа.
– Я занят, – ответил тот, даже не взглянув на жену, и, сосредоточенно прикусив губу, продолжил остругивать прутик.
– Чем это ты так занят? – подбоченясь, спросила женщина.
– Не видишь, что ли? – искоса глянул на нее муж.
– Вижу, – кивнула женщина. – Но не понимаю, зачем тебе это?
– Пока еще и сам не знаю. – Вжик – ножик срезал с конца прутика широкую стружку. – Может, для чего и сгодится. – Вжик. – Сама-то чем занимаешься? – Вжик.
Женщина безнадежно махнула рукой и шагнула на соседний плот.
По дороге она заглянула в окошко одной из соседских надстроек.
– Твой старший вместе с моей снова у дурачка на плоту сидит, – сообщила она прибиравшейся в комнатке женщине.
– Пусть себе сидит, – упершись ладонью в поясницу, хозяйка выпрямила спину и зевнула в полный рот. – Без него дома спокойнее.
– Думаешь, Отци его чему хорошему научит? – сварливо поинтересовалась мать девочки.
– Пусть себе учит, – безразлично махнула зажатой в руке мочалкой хозяйка. – Все равно ничего у него не выйдет. Вон, отец сколько пытался научить его корзины плести. И что?..
Она вопросительно посмотрела на гостью.
– И что? – растерянно повторила та.
– А ничего, – развела руками хозяйка. – Так и плетет один. И я так полагаю, что, ежели отец сына делу обучить не сумел, то дурак его и подавно ничему не научит.
Логика хозяйки показалась матери девочки неубедительный. Но спорить и доказывать что-то свое она не стала. В конце концов, каждый сам решает, как ему детей воспитывать. И стоит ли вообще этим заниматься. Вон, у Саттиддары сыну всего пять лет, а он с утра до ночи по всему острову носится, неизвестно, где и что ест, а случается, что и ночует у знакомых. А мать и в ус не дует. Бывает, спросит кто ее, где сын-то твой, Саттиддара, а она задумается, лоб наморщит, брови сдвинет, как будто понять не может, о ком идет речь?
– Я тебе сколько раз говорила, чтоб ты сюда не ходила! – мать схватила дочь за руку и потащила ее за собой, прочь с Отциваннурова плота.
Девочка захныкала, стала упираться. Ей было интересно посмотреть, чем закончатся приготовления Отциваннура. В отличие от взрослых, дети могут испытывать неподдельный интерес, за которым не стоит ни выгодный расчет, ни продуманная стратегия, ни тщательно завуалированный обман. С возрастом это, конечно, проходит. Почти у всех.
Отциваннур оторвался от своего занятия, поднял голову, вытащил изо рта концы струн и зажал их в кулаке.
– Она мне не мешает, – сказал он.
Мать как будто не услышала его слов или решила, что они адресованы не ей.
– Что тебя сюда все время тянет? – тащила она упирающуюся девочку за руку. – Нет других мест на острове?
– Мы все вместе сюда приходим, – вступился за девочку паренек, тот, что постарше. – Здесь интересно.
– А тебя вообще не спрашивают! – женщина гневно глянула на мальчика через плечо. – Интересно ему… Вот скажу твоим родителям, где ты болтаешься!
– А они и так знают, – безразлично пожал плечами мальчик.
– А раз знают…
Женщина запнулась, не зная, что сказать. Разговаривать с мальчишкой о теории воспитания было бессмысленно. Говорить, что у каждого свой подход к воспитанию, – впустую. Обвинять родителей в том, что не занимаются детьми, – глупо.
Дабы не ввязываться в дальнейшую словесную перепалку – бессмысленную, глупую и пустую, – женщина подхватила на руки отчаянно брыкающуюся и орущую во весь голос дочь, – на соседних плотах люди уже стали посматривать в их сторону, – и понесла домой.
Глядя ей вслед, Отциваннур покачал головой.
– Родителей надо слушаться, – сказал он, повернувшись к ребятишкам. – Это, я надеюсь, вам понятно?
– Понятно, – кивнул тот, что помладше.
– Даже если родители неправы? – пошел на провокацию старший.
– Родители всегда правы, – ответил Отциваннур. И после небольшой паузы, улыбнувшись, негромко добавил: – Даже в том случае, когда они неправы.
Мальчишки весело засмеялись. Шутку эту они слышали уже не впервой, но каждый раз она казалась еще смешнее, чем прежде. Может быть, потому, что незаметно для себя они с каждым днем становились взрослее?
А Отциваннур снова принялся за дело.
Следующими к плоту, на котором что-то происходило, подошли двое мужчин в возрасте. Делать им было нечего, вот и решили они посмотреть, чем там дурачок занимается. Облокотившись на бортовой поручень, они какое-то время молча наблюдали за тем, как Отциваннур плетет из жил косицу, – должно быть, пытались угадать, что на сей раз дурилка затеял. Но с разгадыванием загадок дела у них, видно, обстояли плохо. Сначала они начали негромко переговариваться, затем заспорили, и в итоге один из них окликнул Отциваннура:
– Эй, Отци, что это ты делаешь?
– Струны плету, – не прерывая работы, ответил Отциваннур.
– А зачем?
– Интересную штуку хочу сделать.
– И как же эта штука называется?
– Ты сам-то понял, что спросил? – Отциваннур посмотрел на соседа так, что тому неловко сделалось, – вроде бы, по делу спросил, а чувствовал себя при этом глупее глупого. – Ну, откуда я могу знать, как эта вещь называется, если ее еще нет? Понимаешь? – Отциваннур откинул в сторону свободную руку. – Не существует в природе!
– Ну, ты кончай нам зубы-то заговаривать! – вступил в разговор второй наблюдатель. Он был чуть старше своего приятеля, а значит, более уверен и более агрессивен. Хотя агрессивность эта присутствовала лишь в его манере общения и никогда не переходила в форму физического воздействия на оппонента. – Подумаешь, в природе не существует! Если ты эту штуку делаешь, выходит, знаешь, для чего она предназначена!
– Знаю, – не стал отпираться Отциваннур.
– Ну, так и скажи по-человечески, без всякой там природы!
Отциваннур наклонил голову и озадаченно почесал затылок.
– Не могу, – сказал он, искоса глянув на собеседника.
– Не хочешь говорить, – обиженно прищурился тот. – А я ведь, помнишь, тростник тебе привозил.
– Хотел бы, да не могу, – Отциваннур снова взмахнул одной рукой, поскольку вторая у него была занята. – В языке нет таких понятий, которые могли бы объяснить то, над чем я сейчас работаю.
– Ага, ага, – еще больше обиделся мужчина. – Попросишь ты у меня еще тростника-то, Отци.
– Слушай, – болезненно поморщился Отци. – Подожди немного, сам все увидишь. Мне работы-то осталось всего ничего.
– Да нужна мне твоя ерундень!
С жутко обиженным видом мужчина отвернулся. Но не ушел. Остался стоять, привалившись плечом к столбу.
Отциваннур быстро доплел последнюю, пятую, косичку. Теперь оставалось только пристроить их как следует. Струны уже были привязаны к большому пальцу левой ноги. Сделав петли на других концах струн, Отциваннур продел в них пальцы левой руки и поднял растопыренную пятерню, натягивая струны.
К плоту подошли еще несколько человек, бродивших неподалеку в ожидании, когда Отциваннур закончит подготовку и перейдет к демонстрации своей новой штуковины. Им тоже хотелось взглянуть на то, что получилось. Чтобы потом можно было посмеяться над дурачком, не слушая историю, а рассказывая ее, – так ведь оно куда как забавнее.
Отциваннур зацепил ногтем первую струну, слегка оттянул и отпустил. Струна издала негромкий вибрирующий звук. Приподняв палец, Отциваннур туже натянул струну и снова дернул. Звук получился громче, протяжнее и выше. Отциваннур дернул другую струну, и она ответила ему звуком, похожим на тот, что издала первая струна, но одновременно чем-то почти неуловимо отличающимся.
Отциваннур блаженно улыбнулся и закатил глаза. Плетя струны, он примерно представлял, что должно было получиться, но результат превзошел все его ожидания. Созданные им волшебные струны издавали звуки, которых не существовало в природе! Не существовало до тех пор, пока он, Отциваннур, не научился извлекать их!
Восторг и осознание собственного величия переполняли Отциваннура. Он чувствовал себя едва ли не властелином мира! А как же иначе, если он оказался приобщен к акту творения! Прежде, работая над своими изобретениями, Отциваннур лишь повторял, отчасти совершенствуя, то, что удавалось подглядеть в окружающем мире. Но на этот раз он создал то, чего прежде не существовало и не могло появиться без его участия.
Одну за другой, Отциваннур дернул все пять струн. Сделал он это так быстро, что звуки, издаваемые каждой струной, наложились друг на друга, создав новую гармонию, отдаленно напоминавшую то, как поют под ветром туго натянутые снасти. Но это было не то. Совсем не то! Такое сравнение можно было использовать лишь потому, что звучание струн не с чем было сравнить!
Слушая плывущие по воздуху звуки, Отциваннур закрыл глаза, а потому не видел лиц людей, собравшихся возле его плота. Люди тоже не видели друг друга, потому что смотрели на Отциваннура. Вернее, не на самого Отциваннура, а на его руку, удерживающую паутину струн.
Люди были растеряны. Люди были сбиты с толку. Люди не понимали, что происходит.
Так обращаться с людьми нельзя!
Людей можно дурачить. Можно выводить их из себя. Можно заставлять верить в то, чего не было, нет и никогда не будет. Человек вообще очень терпелив, и с ним можно проделать очень многое из того, что, казалось бы, должно быть противно самой его природе. Но никогда, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя давать ему понять, что он упустил в жизни что-то, чему пока и сам не знает названия, но чего уже не удастся вернуть, о чем он будет жалеть до конца своих дней.
Именно это непреложное правило нарушил Отциваннур. Скорее всего, неумышленно.
Люди, слушавшие звуки, что издавали созданные Отциваннуром струны, поначалу пришли в замешательство. Они переглядывались, как будто хотели спросить друг друга: что это? откуда? зачем?
Затем появился главный вопрос: почему раньше мы этого не слышали?
А следом за ним еще: нужно ли нам это? А если нужно, то для чего?
Поскольку ни один из присутствующих так и не решился озвучить хотя бы часть вопросов, витавших в воздухе вместе со странными звуками, каждый пытался сам найти ответы на них. А лучше всего – один. Эдакий прямой, конкретный и ясный ответ, после которого уже не останется никаких вопросов.
Несомненно, так было бы проще всего. Но – не получилось. Вопросы роились, будто мальки в стае, но стоило только протянуть к ним руки, как они тотчас же прыскали в разные стороны. Вот он был – и вот его нет. В руке – пустота. В голове – примерно то же самое.
Неприятное это ощущение знакомо, должно быть, каждому. Поэтому каждый знает, что должно за этим последовать.
Так оно и произошло.
– Эй, Отци! – окликнул Отциваннура мужчина, один из тех, что первым подошел посмотреть, чем занимается дурачок. – Кончай!
Пальцы замерли, не коснувшись струн. Отциваннур посмотрел на говорившего.
– Кончай, – еще раз повторил мужчина, совсем не так уверенно, как поначалу.
Ему показалось, что в возникшей вдруг тишине голос его скрежещет, как пластиковая палуба, когда ее драют песком. К тому же на него смотрели все собравшиеся.
– Я на своем плоту, – спокойно ответил Отциваннур и дернул третью струну.
И он был прав. До какой-то степени. На своем плоту каждый мог заниматься всем, чем заблагорассудится. До тех пор, пока это не нарушает права соседа спокойно заниматься своим делом. Загвоздка в том, что никогда прежде никто не извлекал звуков, подобных тем, что наловчился выдергивать из струн Отциваннур.
Все смотрели на мужчину, велевшего Отциваннуру прекратить дергать струны, и ждали, что он найдет достаточно веские аргументы для того, чтобы настоять на своем, в то время как сам он ожидал поддержки со стороны соседей. Вопрос был сложный – создавался прецедент.
– Послушай, Отци, – сказал кто-то другой. – Зачем тебе это?
– Что? – дурашливо вскинул брови Отциваннур, будто и правда не понимал, о чем идет речь.
– То, чем ты сейчас занимаешься?
– А чем я занимаюсь?
– Не знаю, – пожал плечами говоривший.
– Ты издаешь странные звуки, – нашел определение действиям Отциваннура кто-то третий.
– Не я издаю звуки, – усмехнулся Отциваннур, – а то, что у меня в руке.
Он выше поднял руку с растопыренной пятерней, туже натягивая струны, и резко ударил сразу по всем ногтем большого пальца. Струны взвизгнули. Отциваннур чуть опустил ладонь, а затем снова резко потянул струны вверх. Звук дернулся, покачнулся, поплыл.
Людям показалось, будто большая волна подкинула плоты высоко вверх, а затем ухнула их вниз, да так глубоко, что небо потемнело.
Сидевшие на краю Отциваннурова плота мальчишки восторженно вытаращили глаза.
Отциваннур удовлетворенно хмыкнул, он и сам не ожидал подобного эффекта.
Мужчина наклонил голову, недобро прищурился и направил в сторону Отциваннура согнутый указательный палец. Затем он тряхнул головой, будто хотел откинуть со лба густые темные вьющиеся на концах волосы, повернулся спиной к блаженно щурившемуся, словно от яркого солнца, Отциваннуру и, перепрыгнув поручень, быстро зашагал, почти побежал прочь от дурацкого плота. Он знал, а может быть, только чувствовал, не в силах объяснить почему, что если ушей его снова коснется звук Отциваннуровых струн, мир вокруг перевернется с ног на голову. Вода станет небом, небо – водой. Солнце ухнет в Глубину, превратившись в отблеск гигантской рыбы-луны. Плоты Квадратного острова рассыплются и поплывут в разные стороны, влекомые не ветром, не течениями и не ударами весел плотогонов, а подчиняясь звукам струн, что дергают пальцы дурака.
Другие тоже стали расходиться.
Люди не обсуждали то странное чувство, что вызвали звуки струн. Они хотели забыть о том, что произошло. Потому что так было правильно. Так было правильно и спокойно. Дни должны следовать своей чередой. Ночь должна сменять день, а день – идти на смену ночи. Ветер должен гнать волны. Рыба должна хватать наживку и попадаться на крючок. Покой – суть неизменности. Неизменность – первооснова жизни. Этого не нужно было произносить вслух, потому что это знал каждый. А звуки струн Отциваннура – люди чувствовали это! – нарушали установленное в природе равновесие. И это было неправильно. Это было нехорошо.
Пользуясь отсутствием взрослых, двое мальчишек поближе подобрались к Отциваннуру.
– Можно мне попробовать? – негромко спросил старший.
– Конечно.
Отциваннур потуже натянул струны.
Мальчик осторожно подцепил пальцем вторую струну, чуть-чуть потянул ее и отпустил.
Струна тихо тренькнула.
– У тебя отлично получается, – ободряюще улыбнулся Отциваннур. – Если хочешь, я сделаю для тебя комплект струн.
– Нет, – мальчик качнул головой и невесело улыбнулся. – Мамка все равно выкинет.
– Ну, тогда можешь в любое время приходить ко мне и тренироваться, – предложил Отциваннур. – Годится?
– Годится, – кивнул паренек и еще раз, гораздо увереннее, дернул струну.
На Квадратном острове слишком мало детей, глядя на мальчика, с тоской подумал Отциваннур. А без детей у людей нет будущего. Прав Виираппан, конец истории неизбежен. Но почему это должно случиться именно здесь, на Квадратном острове? У Отциваннура не было ответа. Поэтому он не стал задавать себе другие вопросы.