10

…На улице настоящая весна, яркий сиреневый май. Птицы щебечут с таким упоением, что кажется – ты в раю. В такие дни я вспоминаю наш двор в пору моего детства. Именно в это время, мы, ребятня, высыпали на улицу с великами и гоняли по асфальтовым дорожкам до одурения. Потом играли в вышибалы, в салки, колдунчики, жгли костерок на пустыре и рассказывали друг другу страшные истории про черный-черный дом и прочую чепуху. Наша компания состояла в основном из мальчишек, но было там и несколько девчат, возрастом от 11 до 13 лет.

Как-то раз мы засиделись почти до ночи. Одно за другим стали открываться окна, рассерженные матери звали нас по домам. И только мое окно оставалось по-прежнему закрытым. Друзья мои разбежались, остались только я и девочка по имени Майя. Она училась в параллельном со мной классе, в той же школе. Майя мне совсем не нравилась – у нее были длинные и тощие руки и ноги, и нос, всегда облупленный и усеянный крупными веснушками. А еще она была обладателем невероятно высокого и пронзительного голоса, который тут же пускала в ход, если считала, что ее пытаются обдурить или дискриминировать в наших дворовых играх.

Теперь мы с Майей стояли во дворе под большим раскидистым тополем, и я видел мурашки на ее костлявых голых плечах.

– Тебе холодно? – спросил я как можно более небрежным тоном.

Она кивнула, при этом ее курносый нос задрался высоко кверху – вероятно, она тоже хотела казаться независимой и взрослой. Я снял с себя джинсовку и протянул ей.

– Зачем, не надо, – проговорила Майя, но джинсовку взяла и натянула на замерзшие плечики.

– Что будем делать? – спросил я ее. – Еще погуляем или пойдем по домам?

– Я не хочу домой, – сказала Майя, и в ее глазах я увидел грусть.

– Почему?

– Там мать с отцом вечно орут, ругаются. Папка пьяный приходит каждый день, мамка с ним тоже выпивает. Он на нее замахивается кулаком. Страшно.

Она говорила это будничным тоном, так просто и доверительно, что у меня невольно сжалось сердце – словно кто-то стиснул его в кулаке.

– Пошли к нам, – предложил я Майе неожиданно для самого себя.

– К вам? – Она подняла на меня удивленные глаза. – Но ведь мы с тобой совсем не дружим…

– Какое значение имеет тут дружба? Посидишь немного спокойно в тишине, мать наверняка уже ужин приготовила. Она у меня классно готовит. У тебя-то небось и жрать дома нечего?

– Нечего. – Майя кивнула и шмыгнула своим вздернутым веснушчатым носом.

– Ну так и пойдем.

Я решительно взял ее за руку. Она была прохладной, маленькой, но удивительно крепкой. Мы зашли в подъезд, поднялись в квартиру. Из-за двери на площадку просачивался чудесный аромат жареной курицы. Я заметил, как Майя украдкой сглотнула слюну. Ключа у меня никогда не было, мама не работала и всегда находилась дома. Я позвонил. Тишина. Обычно мама тут же бежала открывать. Неужели она про меня совсем забыла? И домой не зовет, и в квартиру пустить не спешит. Майя смотрела на меня с тревогой. Я снова нажал на звонок. Тот же результат. Может, мама куда-то ушла? Ужин приготовила и вышла по делам? К соседке тете Кате, например.

– Мне, наверное, лучше уйти, – робко проговорила Майя.

– Стой тут. – Я крепче сжал ее руку.

Отец с самого малышового возраста приучил меня к тому, что мужчина должен заботиться о женщине. Даже если эта женщина – двенадцатилетняя веснушчатая соплячка с тощими голыми и ободранными коленками.

– Стой, – повторил я и в третий раз нажал на кнопку.

И тут в коридоре за дверью раздались шаги. Странные это были шаги – мама обычно ходила быстро, почти бегом. А эти шаги были медленными и тяжелыми, шаркающими, как у столетней бабки. Спине стало прохладно, я почувствовал, как на руках выскочили мурашки. Дверь распахнулась, и на пороге перед нами предстала мать. Она была неузнаваемая. Обычно веселая, беспечная, белокурая и голубоглазая, напоминающая порхающую бабочку, сейчас она вся поникла и съежилась, став значительно меньше ростом. Лицо ее было бледным и заплаканным, глаза опухли, подбородок дрожал.

– Вова… – она не договорила, махнула рукой. – Заходи.

– Мама, это Майя. – Я указал на сжавшуюся за моей спиной девчонку. – Можно, она поужинает у нас?

– Майя… – все тем же рассеянным тоном произнесла мать. – Да… да… конечно… заходите оба…

Гнетущее тоскливое чувство возникло у меня под ложечкой и быстро-быстро разлилось по всему телу, достигнув самых кончиков пальцев. Что-то было не так. Но что?

Я зашел в прихожую, Майя несмело шагнула вслед за мной. Мать как-то странно взглянула на меня и быстро ушла в комнату.

– Разувайся, – велел я Майе, – тапочки вон там. И сразу мыть руки.

К этому меня тоже приучил отец – пришел в дом, срочно мыть руки с мылом не меньше полминуты. Майя послушно стянула старые, стоптанные кроссовки и надела гостевые тапки. Я включил ей свет в ванной, и она скрылась за дверью. Хлынула вода из крана. В проеме между комнатой и коридором снова показалась мама. Лицо ее было искажено гримасой боли.

Загрузка...