В основу романа положены реальные события и реальные герои. Из этических соображений автору пришлось изменить имена некоторых персонажей и нарушить хронологию происходившего, но показать всё таким, каким это виделось и запомнилось.
Самолет летел на большой высоте, за белоснежным полем облаков, скрывающих землю с оставшимися там заботами и неприятностями, и на душе у генерала Дубровина было неспокойно и муторно; холодное расставание с женой, даже не пожелавшей ему счастливого пути, не выходило из головы. Монотонный гул двигателей навевал грустные мысли, никак не соответствующие яркому, ослепительному солнцу за бортом и веселым, возбужденным лицам пассажиров. «Как часто на крыльях радости к нам прилетает печаль», – невольно вспомнилось недавно прочитанное. Давно ли он, Николай Васильевич Дубровин, радовался присвоению звания генерала, назначению на должность главного инспектора инспекции штаба МВД России?… Говорят, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Он не мечтал, так служба сложилась. Да и талантом Бог его не обидел: в школе учился на отлично, Высшую школу милиции окончил с красным дипломом. А будучи инспектором уголовного розыска, затем начальником, успешно раскрывал самые запутанные преступления. Ни одного «глухаря». У него не было «длинной руки», которая помогала бы подниматься по служебной лестнице, сам всего достигал. Радовался. А оказывается, счастье не только в звании, в должности…
И дело не только в семейных неурядицах. Работа вроде бы интересная, никаких нареканий со стороны начальства, а на душе неспокойно, грызет неудовлетворенность, давит обстановка. Так было последнее время и на cтавропольщине. Там ясное дело – взаимоотношения с губернатором. А здесь?… То же самое. Там – один человек, а здесь… Здесь, в столице, он оказался чужаком – свои ждали повышения. Может, и зря министр МВД пошел наперекор, взял его? Прямой был человек, настойчивый. Твердой рукой стал наводить порядок. Не всем это понравилось. Власть денег оказалась сильнее. О Дубровине на время забыли. Теперь вспомнили…
Ну да что теперь жалеть о прошлом…
Николай Васильевич окинул салон взглядом. Пассажиры бодрствовали: кто читал газеты, кто журналы; сосед Николая Васильевича увлекся детективом, а вот молоденькая, симпатичная девица, сидевшая в правом ряду за проходом, уже спала. Лицо ее было спокойным, одухотворенным, она, наверное, чувствовала себя в эти минуты свободной и счастливой.
Счастье, утверждают мудрецы, – это не жизнь без забот и печалей, счастье – это состояние души…
И чего это потянуло на философские размышления, рассердился на себя генерал. Впереди трудный и нелицеприятный разговор, принятие непредсказуемого решения, от которого зависит не только его авторитет, но и авторитет всего Министерства внутренних дел. Найти обоснования отстранения от должности одного из начальников РОВД Краснодарского края, – не представление к награде подписать. Хотя обоснований – ворох и маленькая тележка: коррупция, мздоимство, расправа над неугодными. Последний случай – убийство журналистки Забойцевой, похоже, по его личной указке. Киллер арестован, дал признательные показания и вряд ли будет отпираться, но все равно правительственная верхушка края вряд ли согласится так просто сдать своего подручного.
Да, разговор предстоит серьезный. Домашние заготовки, которые обдумал Николай Васильевич, – убедительные, но на всякие аргументы находятся не менее убедительные контраргументы, и надо предусмотреть все, что может быть выдвинуто в защиту виновного. Тот, разумеется, уже догадывается, с какой миссией летит высокопоставленная комиссия. Человек, прослуживший на ответственном посту немало лет, делал все, по его разумению, как положено; ошибался, конечно, – лошадь на четырех ногах и та спотыкается, – а тут, оказывается, совсем другие выводы. Да, преступность в районе за последние годы увеличилась, он возражать не станет. А где она уменьшилась? Да, убили у них известную журналистку Забойцеву, и милиция до сих пор не вышла на след убийцы. Ну и что? В Москве тоже убили журналистов Холодова и Листьева, и до сих пор ни киллеров, ни заказчиков не нашли…
Контраргументов начальник РОВД может выставить немало, и убедить его, что далее так работать нельзя, будет непросто: зачастую даже неглупые люди переоценивают свои способности, несамокритично относятся к своей деятельности и обвинения считают необъективными, предвзятыми. Падение, как понимает каждый, не бывает безболезненным. И чем выше ступенька, на которую поднялся человек, тем больнее падать. Особенно, если человека сбрасывают…
Николаю Васильевичу за свою службу главным инспектором инспекции штаба МВД России пришлось не однажды возглавлять комиссию по проверке деятельности высоких начальников, и каждый раз такие миссии оказывались тяжкими и надолго оставляли в душе болезненный след. Особенно характерна незабываемая проверка в городе Воронеже.
Заместителю министра МВД позвонил губернатор Воронежской области и с возмущением заговорил о бездеятельности начальника ГУВД генерал-лейтенанта милиции Тропинина.
– В городе беспорядки творятся, а он, видите ли, устал, укатил в Сочи отдыхать…
На Тропинина и ранее поступала из области нелицеприятная информация. Надо было разбираться, принимать меры.
Заместитель министра МВД вызвал Дубровина.
– Поезжайте, Николай Васильевич, в Воронеж. Разберитесь, в чем там дело.
В тот же день Дубровин выехал в столицу центральной черноземной области.
В штабе ГУВД Николаю Васильевичу подтвердили, что генерал-лейтенант Тропинин находится в очередном отпуске, отдыхает в Сочи.
Ничего незаконного в этом не было. А то, что в городе проходили манифестации обманутых квартиропретендентов, вина городской власти, а не Тропинина. Других серьезных компрометирующих данных против генерал-лейтенанта никто не предъявил. Беседы с губернатором Шабалиным и с самим генералом прояснили ситуацию: два в общем-то знатных и влиятельных человека в городе и области – волевые, неординарные личности – еще с давних времен питают друг к другу неприязнь. При Ельцине Шабалин исполнял обязанности мэра города, Тропинин – начальника городской милиции; уже тогда между ними пробежала черная кошка. А когда следственные органы вскрыли злоупотребления в строительстве так называемых кооперативных домов, Тропинин сам лично опечатывал кабинет мэра.
Но судьба распорядилась так, что снова свела их на узкой дорожке: Шабалина народ избрал губернатором, Тропинина назначили начальником ГУВД области. Два медведя оказались в одной берлоге. Но если медведи решают спорный вопрос физической силой, то функционеры – компроматом: кто у кого подметит больше изъянов в работе и поведении, сумеет доказать несостоятельность противника и сбросить его с занимаемой высоты.
Дубровин оказался в довольно сложной ситуации. Его характер, жизненный опыт никогда не позволяли сойти с праведного пути, слукавить или поддаться искушению, сделать так, как это будет выгодно начальству. Еще в детстве мать не раз наставляла Коленьку: «Скромность и честность, сынок, главные черты, за которые люди ценят человека. Никогда не зазнавайся, не выставляй себя умнее и важнее других. Чистая совесть – выше всякой славы».
Он всегда вспоминал эти слова, когда попадал вот в такие сложные ситуации. Шабалин и Тропинин – люди, облаченные большой властью, старше его возрастом и званием; оба – профессионалы, в общем-то добросовестно и неплохо выполняли свои обязанности, а вот в отношении друг к другу были не правы, не объективны. Николай Васильевич сумел найти нужные, убедительные слова; не унижая достоинства того и другого, деликатно высказать правду в глаза, указал обоим на ошибки. Понимал – примирить их уже невозможно, но и принять чью-то сторону значило дать ему повод торжествовать победу, еще больше испортить характер, уверовать в непогрешимость своих деяний. В докладе заместителю министра внутренних дел в отношении генерал-лейтенанта Тропинина так и указал: «Считаю целесообразным оставить в силе прежние выводы аттестационной комиссии – дать дослужить до пенсионного возраста…»
Не всем понравилась докладная начальника инспекции. Некоторые сотрудники министерства уже сталкивались с жестким характером Тропинина и жаждали его свержения, другие были в хорошем отношении с губернатором и всячески поддерживали «хозяина области». Однако большинству импонировала принципиальная позиция генерал-майора милиции Дубровина, и авторитет его в глазах сослуживцев поднялся еще выше; они душевно поздравляли Николая Васильевича с успешным разрешением конфликтной ситуации…
Да, чужие конфликты он умел разрешать, а вот свои личные… Жена даже с постели не встала, когда он утром собирался в командировку. Полтора десятка лет прожили вместе, а общего языка так и не нашли. И не только потому, что детей нет. Хотя почему Татьяна не рожает, ему до недавнего времени было непонятно. Оба побывали у врача, обоим дано заключение: здоровы, никаких противопоказаний к воспроизведению потомства нет. А Татьяна не рожает…
Он не устраивал по этому поводу дискуссий, даже в какой-то степени старался оправдать ее любовью к творчеству, но она временами бывала невыносима: груба до вульгарности, придирчива, нетерпима. А такой милой, чуткой показалась ему при первой встрече…
Журналистка краевой газеты Татьяна Белоусова приехала к нему в отделение милиции после разгрома банды Гурама Бесланова, чтобы взять интервью. Николай Васильевич, можно сказать, играл в той операции главную роль – роль подсадной утки – и попросил журналистку перенести встречу на вечер – был очень занят. Она согласилась. Пробеседовали в кабинете командира Отряда милиции особого назначения более двух часов, потом лейтенант пригласил журналистку поужинать в недалеко расположенном кафе.
А через неделю Татьяна принесла ему на просмотр не интервью, а целый очерк. Описала действия группы милиции с такой подробностью, будто сама участвовала в захвате. Николаю очерк понравился.
С того вечера и началась их дружба. Татьяна импонировала ему своей хваткой, умением глубоко вникать в проблему, хорошо ориентировалась в обстановке. Да и внешне она выглядела довольно привлекательно: жгучая брюнетка с чуть вздернутым носиком и очаровательным рисунком губ; стройная, гибкая, энергичная.
Журналистика у нее была на первом плане, и она отдавалась работе всецело. Кухню, уборку не любила, благо лейтенанту Дубровину зачастую приходилось питаться в милицейской столовой. А уборкой они занимались по выходным дням совместно. Иногда, правда, Николаю и одному приходилось орудовать пылесосом и мокрой тряпкой – у Татьяны была срочная работа.
В сексуальном отношении она была неистощима. Ее одноразовый акт не устраивал, иногда она держала его на себе по часу, доводя до изнеможения. Но он удовлетворял ее прихоть, как и положено заботливому мужу, хотя порою его бесила ее ненасытность.
Пока жили в Ставрополе и были полны юношеского задора, все их устраивало и никаких разногласий, конфликтов не происходило. А вот когда переехали в Москву, стали постарше, помудрее, начали замечать друг за другом не только то, что бросалось в глаза, но и таившееся подспудно, прятавшееся за семью замками.
Татьяну, как жену милицейского начальника, взяли на работу в газету «Щит и меч» на должность специального корреспондента. Частенько она выезжала в командировки на неделю, а то и более. Николай Васильевич заметил, что сексуальный пыл ее заметно притух. Это его вполне устраивало – и у него силенок поубавилось. Но только ли в этом дело?
Татьяна и ранее не очень-то внимательной, заботливой была супругой, а теперь и вовсе мало обращала на него внимания. По долгу службы ему частенько приходилось задерживаться допоздна, а иногда и не ночевать дома; Татьяну это не тревожило. Говорят, если не ревнует, значит, не любит. Любила ли его Татьяна? Он никогда не спрашивал, зная, что редко кто на подобные вопросы отвечают искренне.
Любил ли он Татьяну? Он затруднялся дать твердый ответ. Она ему нравилась, это – да. А вот любил ли? Говорят, ради любви люди чудеса творят, рискуют, не жалеют жизни. Чудес он не творил, а на риск шел ради жизни других, не только жены. Это его долг.
То, что Татьяна стала погуливать, умиляться поклонниками, нетрудно было догадаться по ее пристрастиям к нарядам, к макияжам перед командировками, перед вечеринками, на которые она отправлялась одна. Он понимал все, но ревность душу не терзала; только обида порой заставляла его быть сдержанным, неискренним, даже в какой-то мере лицемерным: он терпеливо сносил все ее ухищрения, ни в чем не упрекая, продолжая оставаться заботливым мужем, хозяином семейного очага.
Не однажды и он попадал в такие ситуации, когда в его постель напрашивались прехорошенькие ночные бабочки. Но он брезговал ими и не опускался до положения безнравственных похотливых прелюбодеев. Надеялся, что и жена в обществе поклонников остается такой же высокомерной и недоступной, какой казалась ему при первом знакомстве.
Как-то он вынужден был заглянуть в ее парфюмерный столик – искал запропастившиеся куда-то запонки с цветными камешками (жена могла по ошибке сунуть в свою захоронку), – и наткнулся на пакетики с противозачаточными средствами. Его будто окатили холодной водой – обманывала его все эти годы!
Стал перебирать украшения жены. Золотой перстень с печаткой. Ранее он не видел его. Повертел в руках. На печатке инициалы: Л.В. Чьи же это инициалы? И вспомнил: Л.В. – Леонид Великанов, спортсмен-футболист, о котором Татьяна писала очерк. Говорила, что за этот очерк ей дали премию, и частенько в разговорах с подругами с умилением произносила имя известного спортсмена.
Вот почему она бывала на футбольных матчах, когда играл Великанов, и допоздна задерживалась в те дни.
Уже тогда у него появилась мысль о разводе. Но в министерстве шли свои разборки, борьба за место «под солнцем», и малейшего повода было достаточно, чтобы оказаться за бортом. Надо было подождать…
С того времени как он обнаружил, что жена обманывает его, он старался реже общаться с ней, возвращался в квартиру, когда она уже спала, ложился в другой комнате и уходил, когда она еще нежилась в постели. Командировка в Краснодарский край, несмотря на трудную задачу, была для него отдушиной. Генерал Дубровин отодвинул семейную проблему на второй план и серьезно готовился к очень нелицеприятному разговору с руководством края, не предполагая, что события развернутся так, как ему и не снилось…
Самолет приземлился в аэропорту точно по расписанию, в 14.10. Спустился Николай Васильевич по трапу на землю и, несмотря на знойный воздух, опаливший лицо и легкие, вдохнул полной грудью. Родная земля! Родной край! Недалеко отсюда, на Ставропольщине, родился он, вырос, ушел в армию. Как быстро бежит время! Двадцать лет прошло, а кажется, совсем недавно видел он на горизонте вон те горы, синеющие вдали, бегал босиком вот по этой траве, что зеленым ковром покрыла летное поле. А вдали, на окраине аэродрома, виднеются стройные, островерхие тополя. Жарко им от раскаленной земли, вот и тянутся к небу.
Все, как в хуторе Петровске Александровского района, где родился Николай Васильевич. Хуторок совсем небольшой, степной. С юга – горы. И хотя до них далеко, сухой и раскаленный воздух скатывался с них и уже в июне превращал обезвоженную степь в неоглядное бледно-палевое поле с редкими тополями и колючими неказистыми растениями. Только у домов, в палисадниках, зеленели яблони и груши, черешни и сливы. И какие они были сочные, сладкие! Губы слипались. А какого труда требовали! Вода была привозная. Два раза в неделю приезжал грузовик с цистерной в кузове и сливал воду в бассейн. Оттуда брали только на питье. А поливать сад, огород – из речки Мокрой Сабли, до которой метров триста. Весной вода бывала и в Сухой Сабле, но уже в мае речушка пересыхала.
Дед Николая, Наум Митрофанович, как-то попытался решить водную проблему своими силами, вырыл колодец. Аж на 22 метра прокопал землю, чтобы добраться до воды. Заплясал от счастья. Но воды хватило на несколько дней…
И все равно детство запомнилось только радостным, хорошим. А то, что жили впроголодь, отец частенько прихварывал, тогда не очень-то волновало мальчишку. Вот трактор, ЧТЗ, на котором работал отец, тоже врезался в память. Любил Николаша, пока отец обедал, забираться на сиденье и изображать из себя взрослого. Вырастет и тоже станет управлять этой железной машиной.
Еще запомнилась школа. Маленький домишко, где жила учительница, одна комната с партами, где сидели все четыре класса. Как управлялась со всеми Софья Ивановна, теперь трудно представить. Но учились, постигали науку. А вот когда Коленька закончил четвертый класс, отец задумался: надо сыну дальше учиться. Да и второй сын подрастал, не дело мужчинам оставаться с начальным образованием. Если чего-то хочешь добиться – надо учиться, учиться и учиться, как сказал вождь всех народов.
Перевез Василий Андреевич свою семью в Кавказские Минеральные Воды, в станицу Николаевку, купил там неказистый домишко, и пошел Коленька в пятый класс. Там окончил и одиннадцатый. Уже в те годы понимал: образование – это еще полдела, главное в жизни – профессия.
Книги он читал редко, а вот фильмы любил смотреть. Особенно о разведчиках. Николай Кузнецов, Штирлиц-Исаев, Иоганн Вайс – разве можно было не восхищаться ими, не подражать?! И кто из мальчишек не хотел бы стать таким героем? Потому и полюбил немецкий язык Коля Дубровин, учил его прилежно и на уроках чуть ли не на равных «шпрехал» с учительницей. Готовясь поступить в иняз, регулярно посещал подготовительные курсы. А на городской олимпиаде по знанию немецкого занял первое место.
Мечта стать разведчиком не выходила из головы. Однако когда сдал в иняз экзамены, прочитал в журнале такое, что сразу отбило охоту к романтической и опасной профессии: известный наш разведчик полковник Пеньковский оказался шпионом, передавал за крупные суммы ценные сведения американцам. Его клеймили по телевидению и в печати, о нем говорили на каждом перекрестке…
Отслужил Николай Дубровин действительную в ракетных войсках стратегического назначения и подался в милицию, успешно окончил московскую Высшую школу МВД…
В Краснодаре, куда пришлось лететь из-за срочности задания, Дубровин бывал не раз; красивый, шикарный город, с особенным южным колоритом – высокими зданиями и островерхими тополями, тянущимися ввысь, знойным воздухом, смуглолицыми мужчинами и женщинами…
На выходе из самолета Николая Васильевича встретил знакомый полковник.
– Приветствую вас, товарищ генерал, на нашей земле, – сказал с улыбкой и пожал протянутую ему руку. – Вас срочно просил позвонить генерал Зубков.
Генерал-лейтенант Зубков, заместитель министра МВД по кадровым вопросам, просто так звонить не станет. Какие еще ждут вводные?
Приехав в штаб городского отдела милиции, Дубровин связался с Зубковым.
– …На Ставропольщине снова ЧП, – сказал генерал. – Езжайте туда, разберитесь и возьмите на себя обязанности начальника УВД края. Шепилов отстраняется…
Вот так вводная: взять на себя обязанности начальника УВД края! Александр Алексеевич отстранен… Дубровин хорошо знал Шепилова: толковый и знающий свое дело генерал. Он многое сделал, чтобы укрепить органы милиции в крае, навести порядок. А что преступления растут, так рядом горы, откуда никак не удается выкурить бандитов. Это нельзя не учитывать. Правда, есть еще один нюанс, послуживший поводом для отстранения Шепилова от должности: не очень-то складывались у него отношения с губернатором Чернобуровым. Оба властные, бескомпромиссные, болеющие душой за дело, каждый по-своему решал насущные проблемы. Из-за этого и начались трения. Губернатор, по праву считавший себя хозяином края, хотел беспрекословного подчинения и милиции, в том числе и начальника УВД. Шепилов же ревниво воспринимал посягательства губернатора на свои права. Это поначалу. Потом Чернобуров и Шепилов вроде бы нашли общий язык. Оказывается, не во всем – без губернаторского одобрения начальника УВД не отстранили бы от должности.
Предложение возглавить милицию родного ему края вызвало у Дубровина двоякое чувство. Он хорошо знал тяжелый характер губернатора Чернобурова, властного и неуступчивого, а плясать под чужую дудку Дубровин не позволял себе, даже когда служил ефрейтором в ракетных войсках. Работать с ним будет очень трудно, с другой стороны, эта непредвиденная ситуация решит семейную проблему. Лучшего не придумать. Татьяна вряд ли согласится уехать из Москвы.
Одна загвоздка: чтобы получить квартиру в Ставрополе, надо сдать в Москве. Не будет же он скитаться по гостиницам! Значит, все-таки придется ставить вопрос о разводе. Но об этом рано еще думать. Как сложатся отношения с губернатором?…
В штабе Дубровин узнал кое-какие подробности ЧП: у станицы Нефтекумской застрелены трое полицейских, один исчез.
Николай Васильевич принимает решение ехать сразу в Нефтекумск, к месту происшествия.
Пока добирался туда со своими помощниками, на месте происшествия уже находились местные работники уголовного розыска и прокуратуры. Разобрались в ситуации. Накануне крестьяне заготавливали корм для животноводческой фермы. Поскольку участились набеги бандитов, убивавших и захватывавших в заложники жителей, начальник полиции выделил четырех полицейских для охраны косарей.
День прошел без происшествий. Вечером косари, закончив работу, отбыли домой. Полицейские задержались: решили поужинать на берегу речки – жара спала, как тут удержаться от отдыха на лоне природы! Разложили прихваченные с собой продукты, сели в кружок. Об опасности всерьез не подумали: кто осмелится напасть на вооруженных людей? И ни один из четверых не заметил и не услышал, как по камышу подкрадываются к ним боевики. Трое были сражены наповал, четвертого бандиты взяли в заложники.
Печальная история. И невольно Николай Васильевич посочувствовал генералу Шепилову: предотвратить такое происшествие не смог бы никакой начальник, будь он хоть семи пядей во лбу.
А ведь инструктировали охранников, предупреждали. Да и сами немаленькие, не раз слышали по радио и воочию убеждались, что творится в регионе, знали о набегах на соседние станицы. Не зря говорят: «Пока гром не грянет…» А гром гремел уже не первый день… Сам бог велел этим охранникам быть бдительными, в боевой готовности. Как искоренить расхлябанность, пренебрежительное отношение к законам, к дисциплине?…
Повозмущался генерал, посочувствовал, но надо было что-то делать, принимать решительные меры, чтобы подобного не повторилось. Приказал одному из своих заместителей собрать всех начальников отделов и отделений полиции. Мораль читать не стал – это они уже слышали не раз, потребовал: расставить на всех предполагаемых для проникновения в край бандитов участках посты и нести дежурство там не по двадцать четыре часа, как было до этого, а по двенадцать. Отобрали в начальники постов лучших офицеров, проинструктировали их, вооружили автоматами и гранатами.
Николай Васильевич остался ночевать в домике РОВД, предназначенном специально для начальства, прибывающего не столь редко для всяких проверок, совещаний, а иногда и для сбора местных руководителей по случаю праздников или других знаменательных событий – присвоения очередных званий, повышения в должности.
Полковник Золотарев заранее дал команду подчиненным приготовить московскому гостю хороший прием; и вечером, когда насущные вопросы были решены, повез генерала в гостевой домик.
Их поджидали две симпатичные женщины лет по тридцати, брюнетка и блондинка (на выбор), с милыми, дежурными улыбками на лицах; расторопные, предупредительные, заботливо стали ухаживать. Их назойливое снование из кухни в комнату, вокруг стола, демонстрация своих прелестей: обнаженные плечи, крутые бедра – раздражали генерала, все еще не отошедшего от увиденного и услышанного, от расправы над предшественником Шепиловым, и, выждав момент, когда женщины удалились на кухню, он шепнул полковнику:
– Ты бы отослал их домой, чтобы они не мельтешили тут. У нас серьезный разговор и свидетели ни к чему.
– Понял, – кивнул Золотарев, – сейчас сделаем. – И тут же юркнул вслед за «помощницами».
Удивленные женщины, не то обрадованные, не то огорченные, бесшумно удалились.
Генерал и полковник выпили, закусили, и Николай Васильевич спросил без обиняков:
– Расскажи, что тут произошло между Чернобуровым и Шепиловым?
Золотарев опустил голову и долго собирался с мыслями. Наконец пожал плечами.
– Трудно сказать, чего они не поделили. Оба вроде умные, серьезные мужики, а вот найти общий язык не смогли. Мы-то далековато от них, воочию разногласий не наблюдали, однако от их стычек волны далеко расходились. Да и линии гнули разные: Чернобуров требовал одно, Шепилов – другое.
Наполнил рюмки водкой, тряхнул головой, будто отгоняя наваждение, предложил:
– Давайте лучше выпьем, чтоб от чужой болячки наши головы не болели.
– Вот потому и хочу я знать, в чем тут корень зла. Нам работать и надо быть в курсе событий.
Золотарев снова пожал плечами, отвел взгляд.
– Чужая душа – потемки, не заглянешь.
Николай Васильевич по лицу полковника понял – не хочет выкладывать все, что знает: то ли боится губернаторской немилости, то ли последствий, которые могут аукнуться, когда Чернобуров и Дубровин начнут действовать в мире и согласии.
– Жаль, – вздохнул генерал. – Начальник РОВД должен уметь заглядывать в души людей. Во всяком случае, знать обстановку и анализировать ситуацию. Ну что ж, в таком случае благодарю за ужин и пора на отдых.
Золотарев виновато поднялся, окинул стол замедленным взглядом, нерешительно предложил:
– Может, по посошку, чтоб спалось лучше?
– Пожалуйста. Но мне достаточно.
Полковник налил себе и выпил.
– Я уберу… в холодильник.
– Не беспокойся, я уберу сам.
Золотарев, пожелав спокойной ночи, ушел. Николай Васильевич посидел еще какое-то время за столом, обдумывая разговор с начальником РОВД. Осторожный, предусмотрительный. Другого от него и трудно было ожидать: при нем сменилось три начальника УВД. И надолго ли задержится прибывший? А губернатора недавно переизбрали на второй срок – слуга народа. И такой слуга, от которого у народа, ставропольчан, мозоли на руках и спинах.
Дубровин хорошо знал своего земляка, сверстника, в какой-то мере даже соперника. Вместе росли в селе, вместе учились в одной школе, даже в одном классе. Вместе участвовали в школьной самодеятельности, выступали на клубной сцене. Оба претендовали на золотые медали и соперничали не только в учебе, но и в завоевании авторитета среди одноклассников. Особенно после начальной школы. В 7-м классе Николая Дубровина избрали секретарем комсомольской организации. Олег Чернобуров затаил обиду – почему не его, сына председателя колхоза, тоже отличника учебы, одетого всегда с иголочки и умеющего произносить в праздничные дни с трибуны торжественные речи? Почему? А в 8-м классе, когда в их школе появилась Маша Бабайцева, синеокая статная красавица, дочка отставного по ранению в Афганистане летчика, симпатия ее тоже стала клониться в сторону Дубровина. Вот тут-то Чернобуров решил не уступать.
У него были преимущества: одевался лучше, имел всегда в кармане шоколадку, мог пригласить не только в кино или на дискотеку, но и в кафе, подарить какую-нибудь безделушку. И это поначалу действовало: Маша ходила с ним в кино, на танцы, Олег провожал ее после школы до дома.
Николаю, как и многим ребятам, Маша тоже нравилась. Однако соперничать с Чернобуровым он не собирался, стесняясь своей довольно немодной поношенной одежки: хлопчатобумажной куртки, не всегда глаженых брюк. Правда, ростом, спортивной выправкой и довольно симпатичными чертами лица знал, что не уступает своему сверстнику.
Николай пока только приглядывался к однокласснице. Девчонки сразу ее невзлюбили: и за то, что приковала внимание самых видных мальчишек, и за то, что была красива, одевалась моднее, и за то, что учеба давалась ей легко.
На бойкот девчонок она не обращала внимания, вроде бы подружилась с Олегом, по ком сохла не одна восьмиклассница, и была тем довольна. Николай не раз видел Машу и Олега на катке, на лыжах.
Как-то перед Новым годом классный руководитель Анна Тимофеевна посоветовала Николаю провести комсомольское собрание с повесткой дня о выборе пути после окончания школы. Тема всплыла случайно: стало известно, что в школе появились наркоманы, о чем ранее и слыхом не слыхивали, а тут ученик 5-го класса сам до дури обкурился и товарища травкой угостил, которого потом отхаживали родители.
Николай подготовил речь. Надо было, чтобы комсомольцы тоже высказали свое мнение по этому поводу. Поговорил с Олегом.
Тот отделался шуткой:
– Я не пробовал марихуану и не могу судить, хорошо это или плохо. Если у тебя есть травка, дай попробовать.
– Иди, попроси у Эдика Свиридова, он тебе и расскажет о вкусе травки, – ответил Николай.
Их разговор слышала Маша. Подошла к Дубровину.
– Я могу рассказать о последствиях употребления наркотиков, – сказала она. – В полку, где папа служил, сын летчика умер от передозировки.
– Спасибо, – поблагодарил Николай.
С того дня, пожалуй, и началась их дружба. Маша не только интересно и убедительно выступила на собрании, но и потом стала помогать Николаю в оформлении стенной газеты. Она, оказалось, неплохо рисует и пишет стихи, Николай полностью доверил ей выпуск газеты, которая завоевала популярность во всей школе: около нее собирались ученики младших и старших классов.
Олег ревниво относился к дружбе Маши и Николая, он чувствовал, что девушка ускользает из-под его влияния и все больше увлекается Дубровиным; старался удержать ее приглашениями на всевозможные вечеринки, подарками, однако его настойчивость, нелестные отзывы о секретаре комсомольской организации, который, по его мнению, все делает для завоевания личного авторитета, еще больше отдаляли Машу. Окончательный разрыв между ними произошел на выпускном вечере.
Николай еще в прошлогодние каникулы, поработав в совхозе, приберег деньги и купил себе светло-серый, с голубой полоской костюм, который надел на выпускной вечер. Явился в нем на торжество, чем немало удивил своих сверстников, знавших, как бедствует семья Дубровиных: отец никак не мог оправиться от болезней, мать тоже не работала, ухаживая за больным мужем и тремя детьми. Николай и младший брат помогали матери, подрабатывали во время каникул, но деньги уходили на лекарства отцу. Многие это знали. И вдруг на Николае дорогой, не иначе импортный, костюм – сидел на юноше будто влитой.
В зале, где собрались выпускники и учителя, играла музыка. Вечер еще не начался, школьники, наряженные и улыбающиеся, стояли группами, весело переговариваясь. На сцене у стола, накрытого красной скатертью, директор школы о чем-то оживленно беседовал с представителем районо, седовласым мужчиной, прибывшим специально по случаю завершения учебы.
Николай пришел, когда зал был уже заполнен. Окинул взглядом собравшихся и увидел в сторонке ото всех Машу и Олега. Она будто ждала его и подала знак рукой, чтобы шел к ним.
Николай подошел и протянул ей руку. Потом Олегу.
– Ух ты! – восхищенно воскликнул тот. – Какие мы сегодня нарядные! – И потрогал пальцами ткань костюма. – И где это мы отхватили такой? В Финляндию успели смотаться или в Италию?
– На поля совхоза, – тем же насмешливым тоном ответил Николай. – Так здорово там было. И поработали, и сил набрались, и вдохновения.
– Везет, – еще скептичнее сказал Олег. – А мне довелось на Черном море пахать. Какая уж там сила и откуда вдохновению взяться, когда кругом одни женские тела.
– Так вот, оказывается, почему ты и на серебряную медаль не вытянул, – подколола его Маша.
– Ничего, цыплят, говорят, по осени считают. Посмотрим, кто куда поступит.
Напророчил…
Когда начались танцы, Маша сама увлекла в круг Николая. Олег лишь зло сверкнул им вслед глазами, ушел к компании девушек, пригласил Валентину Сорокину, симпатичную блондинку с небезупречной репутацией, и больше к Маше и Николаю не подходил.
В тот вечер Николай провожал Машу домой и признался ей в любви. Она внимательно слушала его, но в ответ ничего не сказала. А когда он хотел поцеловать ее, отстранилась.
– Подожди, Коля, – сказала ласково. – Любовь, на мой взгляд, это такое чувство, о котором не говорят и которое проверяется временем. Мы с тобой слишком еще юны, чтобы разобраться в своих чувствах. Ты мне тоже нравишься, но… – она задумалась, – этого, по-моему, мало. Нам надо еще учиться. Кстати, куда ты намерен поступить?
– В летное училище. А ты?
– Я… В голове сумбур. И врачом хочется стать, и педагогом. Вот и ломаю голову. Наверное, все-таки поступлю в педагогический. Поеду в Элисту, у нас там родня, мамина сестра. За квартиру не надо платить.
– Это правильно, – вздохнул Николай, вспомнив о больном отце: как его бросишь?
Пришлось и ему не уезжать далеко от дома, поступил в механический техникум, что в станице Георгиевская, считай, рядом. Навещал родителей каждый выходной, успевал между занятиями подрабатывать, помогать семье…
Долго не мог уснуть Николай Васильевич, ворочаясь с боку на бок, и воспоминания прошлого так разбередили душу, что предстоящее вырисовывалось не в лучшем свете. Соперничество с Олегом – это мелочи, цветочки по сравнению с тем, что назревало далее, когда Чернобуров стал губернатором края, а Дубровин – заместителем начальника УВД.
Еще в школьные годы Николай Васильевич заметил за своим сверстником черты самомнения, превосходства над другими, зависть и непорядочность. Перед выпускными экзаменами Олег как-то сумел достать вопросник по литературе. Похвастался Николаю и пообещал, как только проштудирует, дать ему. Обещание свое сдержал. Дубровин переписал их и понес Маше, чтобы она не забивала голову другими вопросами.
– А у меня они уже есть, – поблагодарила Маша. – Это тебе Олег дал? – И стала просматривать их. – А почему в вопроснике Достоевского нет? И о Есенине очень мало. Это же прошлогодний вопросник! – воскликнула. Помолчала и неуверенно добавила: – Олег, наверное, перепутал.
Николай не возразил, хотя наверняка знал – не перепутал. Вспомнил, как он совсем недавно злорадствовал, когда Николай в стенной газете допустил две ошибки: пропустил в слове «следующий» букву «ю», пропустил машинально, и в одном предложении не поставил в нужном месте запятую. Олег нашел ошибки, подчеркнул их жирно красным карандашом и пошел к классному руководителю.
– Скажите, Анна Тимофеевна, можно вывешивать стенную газету на обозрение с ошибками?
– Разумеется, не следует, – ответила учительница. – А в чем дело?
– Идемте, я вам покажу.
Анна Тимофеевна посмотрела на жирные красные пометки, недобро усмехнулась.
– Очень некрасиво, – сказала, нахмурив брови. – Ты нашел?
– Я.
– Вот и скажи об этом своему товарищу.
Олег покраснел.
– А может, вы? Мне как-то неудобно.
– Вот как? – удивилась Анна Тимофеевна. – Неудобно предостеречь друга от больших неприятностей? Ты трусишь?
– Не трушу! – с вызовом ответил Олег и, найдя Николая, сказал зло: – Иди, редактор, поправь в стенгазете свои ошибки!..
Вот таким был Олег Чернобуров в школьные годы.
Неискренним был и с другими товарищами, с девушками. Благодаря изворотливости и краснобайству всегда умел вывернуться, даже когда попадал в смешную ситуацию. Это, видимо, помогало ему потом в партийной карьере и позже, когда крайкомы, райкомы утратили свою роль. Олег Чернобуров добился избрания в губернаторы. На этом посту в полную меру раскрылись его другие качества: умение находить верных, преданных подчиненных, понимающих хозяина с полуслова и готовых пойти за него в огонь и в воду. Правда, в основном это были ближние и дальние родственники Чернобурова, их дружки, но, как бы там ни было, за короткое время Олег сумел создать крепкую «семью», живущую и действующую по единым понятиям – все для единой цели, укрепления власти и авторитета губернатора, накопления средств для будущего. Для чего именно, Дубровин начнет догадываться позже, когда займет должность заместителя начальника УВД края. Вот тогда-то и начнутся серьезные трения между бывшими одноклассниками и поклонниками очаровательной девушки Маши Бабайцевой.
Милицейские руководители уважали Николая Васильевича, доверяли ему и нередко информировали о неблаговидных деяниях в губернии. Серьезные злоупотребления замечались в ликеро-водочном производстве и торговле, в мясо-молочных продуктах, да и в других отраслях сельского хозяйства. Дубровин не раз заводил разговор со своим непосредственным начальником, генерал-майором милиции Масловым, тот обещал поставить вопрос перед губернатором и, видимо, ставил, но Олег Павлович умел какими-то доводами убедить генерала в преднамеренно искаженной информации, в том, что в он в крае делает все, чтобы добиться самых высоких показателей производства сельскохозяйственных и промышленных товаров, благосостояния своих земляков.
Дубровин, чувствуя, что такое положение дел к добру не приведет, попытался по-товарищески поговорить с Олегом Павловичем, но тот, слушая полковника милиции с усмешкой, покровительственно похлопал его по плечу.
– Не беспокойся за меня, Коленька, я делаю все для своего народа. У нас, на Ставрополье, нет безработицы, это важнейший показатель. А то, что свои миллионеры появились, так это здорово – знай наших! Мы тоже не лыком шиты и можем некоторым олигархам утереть носы…
Разговор не получился. И во второй раз, когда задержали одного из работавших на родственника Чернобурова контрабандиста, Николай Васильевич прямо сказал Олегу, что контрабандная ниточка к нему тянется, он ответил с вызовом:
– А ты докажи! И перестань копать подо мной. Не получится.
Начальник УВД генерал Маслов, готовившийся на пенсию, только глубоко вздохнул, выслушав своего заместителя, и махнул рукой.
– С сильным не дерись, с богатым не судись, – изрек пословицу.
И когда Маслова отправляли на пенсию, Чернобуров не пожелал, чтобы его место занял заместитель Дубровин. А чтобы тому не было обидно, порекомендовал его направить с повышением в другую область.
…Так вот полковник Дубровин стал начальником УВД Смоленска, а два года спустя его взяли в Москву…
Перебирая мысли в голове, Николай Васильевич заснул лишь под утро. Проснулся по привычке рано, сразу позвонил в дежурную часть и был ошарашен новым ЧП: у станицы Голюгаевской расстрелян полицейский пост. Надо срочно ехать туда.
Уже когда Николай Васильевич садился в машину, к нему подошел дежурный по РОВД подполковник полиции Бондарев и передал, что звонил губернатор Чернобуров, просил приехать к нему.
Просьба – что приказ: знай, мол, на чьей земле находишься и кто здесь хозяин. А до Ставрополя – добрых сотня километров.
– Передайте губернатору, что я выполняю приказ министра МВД и сегодня заехать к нему никак не смогу, – сказал генерал. – Срочно еду к месту происшествия.
На месте происшествия картина была удручающая: баня, где поздно вечером мылись полицейские, была залита кровью. Выслушав очевидцев, Николай Васильевич чуть не выругался матом. Да и как не выругаться! Только вчера напутствовали начальника блокпоста, напоминали об ответственности, о гибели троих полицейских под Нефтекумском, а он решил со своими подчиненными в баньке попариться, смыть дневной пот. Даже непонятно, откуда появившихся девиц с собой пригласили. Возможно, специально подосланных боевиками. И голенькими их расстреляли в баньке, когда они веничками друг друга по спинке хлопали. Автоматы и пистолеты боевики забрали…
Хреново началась служба, с горечью подумал генерал. Как еще объяснять людям в военной форме, что надели на них погоны не для красоты, дали в руки оружие не для завлечения девиц, а для охраны близких людей, своих матерей, родственников, детей? Неужели это непонятно! И как тут снисходительно относиться к беспечным, безответственным стражам порядка?!
– Отныне и вовеки веков! – заговорил громовым голосом Дубровин. – Все, кто будет нарушать правила несения службы, независимо от звания и занимаемой должности, будут не просто наказываться, а отдаваться под суд!
Понимал, не всем понравился его тон – вон как клонят долу головы. Дисциплину мало кто любит. Но дальше с таким положением мириться нельзя, и он наведет здесь порядок!..
– Начальник РОВД, прошу доложить о происшествии.
Полковник лет пятидесяти виновато вскинул руку, но не успел и слова произнести, как к толпе подкатила «тойота» губернатора. Чернобуров торопливо стал вылезать из салона. Вылез, расправил плечи и, подойдя к Дубровину, протянул руку:
– Здравствуй, генерал. Ну, что тут еще произошло?
Николай Васильевич рассказал о случившемся и какие меры намерен предпринять для предотвращения подобного.
– Правильно, – одобрил губернатор. – Надо подтягивать дисциплину стражей порядка. Некоторые демократию приняли за вседозволенность…
А в центре станицы уже собрался народ. Целый митинг. Чернобуров и Дубровин направились туда.
– Доколе мы будем терпеть беспредел? – встретили их гневными выкриками. – Доколе нас будут убивать и грабить? И почему полиция бездействует? Посмотрите на ту сторону, за Терек, там ночью, как днем, светло, а у нас ни одна лампочка на улице не горит. Мы платим за электричество, они – нет. Почему такое отношение?…
Да, вопросов много и все по существу. В основном к нему, генералу. Так оно и должно быть – за порядок полиция в ответе. За порядок… А кто несет ответственность за то, что полицию так унизили и опошлили, что не очень-то много желающих и достойных служить в ней? В средствах массовой информации только и слышится: полицейские бесчинствуют, берут взятки, избивают задержанных. А то, что полицейских почти каждый день убивают при попытке защитить их же, людей, журналистов, будто этого не видят. Спрос с полиции большой, и это справедливо, но большая ответственность требует и соответственной заботы. Хотя… люди-то тут ни при чем…
Первым слово взял губернатор. Призвал людей к спокойствию, объяснил, что делает администрация области по улучшению быта населения, о планах на будущее. Потом ответил на поставленные вопросы генерал. И когда рассказал о происшествиях под Нефтекумском, а потом и здесь, в Голюгаевской, почему это произошло и кто виноват, толпа загудела:
– Надо гнать таких из полиции!
Верно. Надо. А где взять лучших?
Уезжали из станицы с тяжелым осадком на душе. Чернобуров предложил заехать к нему на квартиру.
– Ты же с утра, наверное, ничего не ел, а я велел жене приготовить ужин. – И протянул генералу шоколадку. Школьная привычка, мысленно усмехнулся генерал.
Отказаться – значило дать понять губернатору, что он не намерен работать с ним в одной упряжке: не соизволил представиться ему по случаю назначения и даже не желает утолить жажду, по рюмке выпить, – и генерал принял приглашение.
То, что губернатор сам приехал к месту происшествия, приглашает домой, говорило о его доброжелательном отношении к Дубровину, о взаимопонимании и стремлении мирно работать с органами порядка, и это обнадеживало.
– Если это не доставит ни тебе, ни твоей супруге лишних хлопот, – согласился на приглашение Дубровин.
– Не доставит. Наоборот, Вероника хочет с тобой познакомиться.
В Ставрополь они приехали поздно вечером. Губернатор, наказывая водителю явиться завтра к восьми, повернулся к Дубровину:
– Поужинаем у меня. Да и поговорить надо. – О главном, о ЧП, ни слова не сказал.
– А не поздно?
– У меня никогда не бывает поздно, – весело ответил Олег Павлович. – И жена приучена к поздним гостям. Кстати, ты с ней не знаком. Слыхал, наверное, что Ольга Ивановна погибла в автокатастрофе?
– Слышал. Жаль. Хорошая была женщина.
– Да, – вздохнул губернатор. – Шестнадцать лет прожили… Надо ж было угораздить…
Они вышли из машины.
– Отвезешь потом генерала в гостиницу, – предупредил водителя. И снова повернулся к Дубровину: – Или у меня переночуешь?
– Нет-нет. В гостиницу поеду.
Супруга губернатора поджидала их. Встретила приветливой улыбкой, гостеприимно предложила Николаю Васильевичу снять мундир и пройти в зал.
Ей было лет двадцать семь, красивая, стройная брюнетка с миндалевидным разрезом глаз и черными, прямо-таки антрацитовыми зрачками.
«Ничего не скажешь, вкус у Олега к женщинам не испортился, – отметил Николай Васильевич. – И где это откопал он такую амазонку? Первая жена, Ольга, была на зависть всем партийным работникам, а эта и вовсе выглядит неотразимо: все в ней – и фигура, и черты лица безукоризненны. Грациозна, гибка, с опалительным огоньком в глазах…»
– Познакомьтесь, – сказал Олег Павлович, останавливаясь около них. – Вероника, моя суженая, а это мой школьный друг, Николай Васильевич Дубровин, прибыл по моей просьбе к нам на должность начальника УВД края.
«По его просьбе? – изумился Дубровин. – Хотя без его участия вряд бы состоялось это назначение. Забыл о прежних разногласиях?»
– Да, вместе учились, даже за одной девушкой ухаживали, – весело подтвердил Николай Васильевич.
– Это он умеет, – засмеялась Вероника. – Проходите в зал, стол уже накрыт. Наверное, с утра ничего не удалось перекусить?
– Да уж, – согласился Олег Павлович. – Если бы только это. Голюгаевцы чуть не избили: почему пьяниц в полицию набрали? И нам пришлось объяснять почему. И кто виноват, что бандиты грабят нас, скот угоняют, людей убивают. Ладно, об этом потом. Нужная комната у нас вон там. Мой руки – и садимся за стол.
Дубровин с нескрываемым удовлетворением рассматривал интерьер квартиры, со вкусом подобранную и расставленную дорогую мебель, картины на стенах неизвестных, но бесспорно талантливых художников. Все сияло чистотой и аккуратностью.
– Ну что ж, за встречу, – наполнив рюмки коньяком, провозгласил тост Чернобуров. – Может, ты и не очень был склонен покидать столицу, но я тебя решил вернуть на свою родину, где лежат в земле твои предки, где живут брат, сестра и другие родственники, где остались твои школьные товарищи – первые самые верные и надежные друзья. Вот за это я предлагаю выпить.
Олег снова подчеркивает свою причастность к назначению генерала на более высокую и самостоятельную должность. Мол, знай, кто о тебе позаботился, и будь благодарен. Да, губернатор в своем репертуаре. Непросто придется налаживать с ним отношения.
– Ты прав, не мечтал я и не думал покидать столицу, – ответил он. – Так спонтанно получилось, что, если откровенно, я был ошарашен. И теперь еще в толк не возьму, что все за этим кроется.
– А чего тут не понимать? – вскинул густые брови губернатор. – Тебе не нравится это назначение?
– Я не сказал, что не нравится. Я летел в Краснодар совсем с другим заданием. Понимаю, здесь случилось ЧП. Но Шепилов-то на месте был, разве он не мог разобраться, принять меры?
– Не мог! – прямо-таки выкрикнул Чернобуров. – Он вообще… как кот зажравшийся, мышей перестал ловить… Развел тут малину. Говорить не хочу о нем, давай выпьем. – И опрокинул в рот рюмку, осушил одним глотком.
Выпил и Николай Васильевич.
Вероника с любопытством и невинной улыбкой слушала их разговор, пригубила рюмку. Губернатор склонился над тарелкой и жадно, со злостью набросился на закуску. Ел он оригинально: подцеплял на вилку дольку осетрины и тут же, не разжевывая, толкал в рот колечко свежего огурца, помидора. Звучно работал челюстями. Не закончив жевать, снова наполнил рюмки.
– Ты в столице слышал, наверное, что говорят о нашем Ставропольском крае: у нас и урожай высокий, и безработица самая низкая. А этот ублюдок Шепилов стал мне палки в колеса ставить, авторитет мой марать: тут коррупция, олигархи всем заправляют. Позавидовал, что люди производство наладили, зарабатывать по-человечески стали. Ему, видите ли, как при советской власти наводить порядок захотелось: раскулачивать, в Сибирь ссылать. А что под носом у него творилось, не видел.
Николаю Васильевичу хотелось возразить: при советской власти разве меньше порядка было? И разве допустимо, когда разница в доходах людей превышает сотни раз? Одни в рулетку миллионы проигрывают, другие концы с концами свести не могут. Как можно мириться с тем, что те, кто работает на земле, выращивает хлеб, добывает богатства, получают крохи, а мнимые хозяева набивают карманы, разгуливают по курортам и не заботятся ни о своем хозяйстве, ни о тех, кто на нем трудится? Но спорить в присутствии очаровательной и милой женщины, которая слушала мужа с иронической улыбкой, было бы неэтично, и Дубровин молча закусывал, прокручивая в голове сказанное губернатором: у нас здесь все хорошо, и, если ты будешь поддерживать меня, мы сработаемся и оба будем не в накладе.
Что ж, пусть рассчитывает на это, но не надеется: танцевать под его дудку Николай Васильевич не собирается.
Они выпили еще. Олег Павлович продолжил было расхваливать достижения в сельском хозяйстве, когда Вероника остановила его:
– Что-то ты, Олежка, прямо как Хлестаков расхвастался. Все о себе да о себе. А мне интересно Николая Васильевича послушать, узнать, как там столица поживает, какие веяния среди больших начальников гуляют, не собираются ли они снова колхозы создавать? А то мой Олег Павлович не знает, что с землей делать: раздали крестьянам, а работать на ней некому – молодежь из сел в города подалась, – да и не на чем – ни техники, ни топлива.
– И ты туда же, – нахмурился губернатор. – Не совсем так. Проблемы, конечно, есть, но решаем. И тракторов я закупил, и сенокосилок, и комбайнов. Для края маловато пока, в новом году еще закупим, изыскиваем средства. Что Вероника о колхозах напомнила, есть такая идея у мужиков, неплохо бы вернуться к ним – не в состоянии они ныне обрабатывать землю. Однако там, наверху, другие идеи витают: застраивать пустующие земли, другой доход с них брать. Правда, не очень я понимаю, какими постройками можно компенсировать хлеб, овощи, фрукты? Да, земли у нас действительно много. Но тундра, тайга, северное побережье – что это за земля? А плодородного чернозема сколько? По гектару на человека не наберется. То-то и оно. – Губернатор глубоко вздохнул и наполнил рюмки. – Не думай, что мы тут только купоны стрижем, успехами восторгаемся. Забот и хлопот – голова от дум пухнет. Вот поживешь – увидишь. – Чокнулся о рюмку генерала. – За твое назначение.
– А я за твои успехи, за твое семейное счастье. Вижу, тебе в этом повезло, за твою милую, симпатичную супругу.
Лучистые глаза Вероники засияли еще ярче. Она чуть заметным поклоном поблагодарила генерала, допила коньяк.
Поговорили немного за чаем. Тут приоритет отдали женщине, и она стала расспрашивать Николая Васильевича о столице, какие пьесы идут в театрах, кто из артистов ныне в фаворе, какие перспективы ожидают нынешних звезд – Баскова и Киркорова. Дубровин, мало сведущий о жизни театралов, в основном из рассказов жены, отвечал с легкой беззлобной иронией.
– На театральных подмостках ныне, – заключил Николай Васильевич, глянув на часы, – как и на политической арене, идут серьезные баталии. Веяния, вкусы, течения схлестнулись, как в дни Октябрьской революции. Я – консерватор и некоторые новшества не признаю. К примеру, новую трактовку «Гамлета», с которым, как мне известно, москвичи ныне гастролируют у вас.
– Верно, – согласилась Вероника. – И зря вы хаете. Мы два дня назад смотрели с Олегом, и нам очень понравилось.
– А я только отрывки по телевизору смотрел, – признался Дубровин.
– В таком случае надо обязательно посмотреть. И, если не возражаете, вместе со мной.
– Хорошо, – пообещал Николай Васильевич и в который раз глянул на часы: – Мне пора.
– По русскому обычаю по посошку на дорожку, – предложил губернатор.
Дубровин не стал возражать – хоть по стакану, только быстрее бы отделаться от него.
Чернобуров наполнил рюмки.
– За взаимопонимание. Мы с тобой неглупые мужики и, если будем работать в связке, можем многое сделать не только для нашего края…
Эта фраза надолго засела в голове Николая Васильевича. Далеко, далеко метит Олег Павлович, понял генерал. Вот почему вытребовал его.
Перед совещанием Николай Васильевич ознакомился со сводкой происшествий за ночь. Как и предполагал, сообщения из районов не порадовали: двенадцать ограблений, семь угонов машин, пятнадцать квартирных краж и два убийства; одно бытовое, второе, похоже, заказное. Доклады начальников отделов, пояснивших подоплеку некоторых происшествий, дали более зримое представление об обстановке в крае.
Почти всех начальников отделов Николай Васильевич знал по прежней работе. Некоторых он сам выдвинул из оперуполномоченных в начальники – способные были и сыщики, и руководители. А вот заместитель по экономической безопасности полковник Рыбин Алексей Вениаминович прибыл около года назад из Кемерово. То ли еще не вник как следует в новую обстановку, то ли профессионал невысокого уровня, но экономические преступления в крае – самое больное место; это Дубровин слышал еще в Москве. Однако из всех докладов о положении дел в направлениях доклад Рыбина прозвучал наиболее оптимистично. Может, за последнее время полковник и в самом деле сделал многое, подумал Дубровин и останавливаться на его выступлении не стал – потом разберется.
– Принимаю ваши доклады за основу, – сказал в заключение Николай Васильевич. – Более подробно ознакомлюсь в ближайшие дни. Вчерашний случай с охранниками в бане и позавчерашний у станицы Нефтекумской должен послужить каждому уроком. Прошу и требую не миндальничать с разгильдяями, с нарушителями дисциплины – увольняйте. Понимаю, к нам, в полицию, не бегут с распростертыми объятиями, не хватает кадров. Что ж, пусть меньше, но лучше. Буду решать вопрос с губернатором, чтобы повысить оплату за дежурства. В министерстве рассматривается вопрос и о повышении денежного содержания служащим МВД… У кого есть насущные вопросы, останьтесь; после совещания рассмотрим.
Насущных вопросов оказалось чуть ли не у всех начальников, и Николай Васильевич попросил остаться только Рыбина и начальника уголовного розыска Королькова.
По тому, как полковники косо поглядывали друг на друга, генерал заподозрил натянутые между ними отношения. И не ошибся. Доклад начальника уголовного розыска о деятельности организованной преступной группы Сидорова, которая почти два года занималась переливанием крови без лицензии, и об установлении подпольного цеха по изготовлению водки «Стрижамент» касалсянепосредственно полковника Рыбина, уведомленного о незаконном предпринимательстве еще два месяца назад, но до сих пор не принявшего надлежащих мер.
– Как вы это объясните? – спросил у Рыбина генерал.
– Что касается станции переливания крови, тут незаконного ничего нет, – насупившись, ответил Рыбин. – Цех организовал главный врач Центральной больницы Сидоров. Просто еще не успели оформить лицензию.
– А знаете вы, сколько он положил себе за это время в карман? – вставил Корольков. – Более трех миллионов рублей.
– Ну, я в чужих карманах не рылся, – зло ответил Рыбин. – Что касается подпольного водочного цеха, то вы опоздали: цех закрыт, против виновников возбуждено уголовное дело по статьям сто пятьдесят девять, сто семьдесят один и сто восемьдесят.
– Верно, – согласился с усмешкой Корольков, – цех закрыт всего два дня назад. А вот что возбуждено уголовное дело, не слышал.
– Действительно, – поддержал его Дубровин, – как вы, Алексей Вениаминович, объясните столь неоперативное вмешательство? И почти полгода заниматься мошенничеством с переливанием крови – это не просто недоработка, халатность, это преступление.
– Я понимаю, – виновато согласился Рыбин. – Но вы же знаете, какая у нас всюду бюрократия. Приняли дело, сразу не сделали, а потом забыли.
– Потому и забыли, что выгодно было. Разберитесь и примите меры. Давайте с сегодняшнего дня наводить в нашем крае порядок. За упущения я строго буду спрашивать…
Генерал отпустил полковников. Задумался: что за гусь Рыбин? Создание незаконной станции переливания крови, нелегального цеха изготовления водки… Не понимал, какой ущерб наносят мошенники не только государству, но и здоровью людей? Не мог не понимать – не первый год занимается экономическими преступлениями. Почему бездействовал?… Что о Рыбине думает Чернобуров?
Остаток дня прошел в осмотре вверенного ему хозяйства, кабинетов, техники, какой успели обзавестись начальники отделов, подсобных помещений: комнаты отдыха дежурных, столовой, автомастерской, которая располагалась тут же, во дворе. И все произвело на Николая Васильевича удручающее впечатление – стены кабинетов обшарпаны, компьютеры мало того что старого образца, но и не каждый отдел оснащен ими. И вид многих офицеров не понравился: форма одежды разномастная, не у всех должного вида – неглаженая, с несвежим запахом.
Да и по делам надо бы поговорить с Шепиловым, он многое бы прояснил, но предшественник еще вчера улетел в Москву – Дубровина послали сюда, а его вызвали «на ковер». У рядом семенившего Рыбина и спрашивать не хотелось – найдет оправдание. И все-таки не удержался, спросил:
– Скажите, Алексей Вениаминович, давно ремонтом занимались? – кивнул он на трещину в стене главного корпуса Управления внутренних дел.
– Давно, – грустно вздохнул полковник.
– И что, Шепилов не видел это?
Рыбин пожал плечами. Подумал.
– Видел, разумеется. Поцапался из-за этого с губернатором. – Еще подумал. – Не дипломат был Александр Алексеевич. С Олегом Павловичем на высоких тонах мало чего добьешься…
Понятно. Это в назидание новому начальнику УВД: хоть ты и генерал, а хозяин здесь губернатор.
– Понятно, – подтвердил намек Николай Васильевич. – А что-то я не вижу секретаршу, помощника?
Рыбин снова виновато пожал плечами, не сразу решился разъяснить ситуацию.
– Они вчера, когда узнали, что Александра Алексеевича отстранили от должности, в знак протеста написали заявление об уходе.
– Выходит, Александр Алексеевич пользовался авторитетом?
– Как вам сказать. Многие уважали его, а вот с губернатором и его помощниками он найти общий язык так и не смог…
Да, нескладно начиналась его служба на новом месте. Помощник и секретарша ему очень нужны.
Вернулся в свой кабинет и, взяв список офицеров штаба, пробежал беглым взглядом. Остановился на фамилии Тимошкин. Сергей Сергеевич. Подполковник. За пять лет, пока не было Дубровина, на две ступеньки поднялся. Николай Васильевич еще раньше отметил в нем смекалку, когда Тимошкин служил во вневедомственной охране.
Как-то работники уголовного розыска арестовали несколько цыган – торговцев наркотиками. Едва Дубровин (он тогда был начальником угро) приступил к допросу, как у порога кабинета собралась толпа цыганок с грудными детьми. Требуют отпустить мужей. Им объяснили, что пока задержанные будут запираться и не выдадут поставщика, их не отпустят.
Тогда женщины выложили в коридоре детей и ушли. Николай Васильевич растерялся: что делать?
– Видите, невдалеке старая цыганка притаилась? – подсказал Тимошкин. – Не зря она внимательно наблюдает за происходящим, прислушивается, о чем здесь говорят. – И повысил голос: – Надо, Николай Васильевич, срочно сделать детям прививки и отправить в детский дом.
– Верно, – понял уловку подчиненного Дубровин. – Так мы и поступим. Вызовите врача.
И тут как тут цыганки оказались. Налетели, как коршуны, похватали детей и скрылись. Вот тогда Николай Васильевич и предложил Тимошкину перейти в уголовный розыск. Не ошибся в нем…
Генерал набрал номер его телефона. Сергей Сергеевич оказался на месте. Поздоровавшись, Дубровин попросил зайти к нему.
Пять лет – срок небольшой, а вот для Сергея Сергеевича он, видимо, был значимым – посолиднел подполковник, заматерел, и на висках вон седина обозначилась. Николай Васильевич читал как-то в сводке, что при задержании банды охотников на инкассаторов Тимошкин один против трех оказался и благодаря смекалке, мужеству вышел победителем.
Генерал, крепко пожав руку подполковнику и, усадив напротив, попросил рассказать, как служится, какие волнуют проблемы. Нового, правда, ничего не услышал, да и не это беспокоило его в данную минуту; а когда Сергей Сергеевич, коротко доложил обстановку и закончил: «Вы сами быстро во всем разберетесь», – сказал:
– Мне нужен помощник. Как ты, наверное, слышал, предшественник ушел. Я прошу тебя поработать со мной. Не тороплю с ответом, можешь подумать.
– Я уже подумал, – улыбнулся Сергей Сергеевич, – согласен…
Вечером Николай Васильевич позвонил жене. Узнав, что он в Ставрополе, Татьяна очень удивилась:
– Ты же в Краснодар полетел!
– А очутился в родном городе. И, похоже, надолго.
– Надолго?… А именно?
– Пока не знаю. Надо еще осмотреться.
– Что значит осмотреться? Уж не собираешься ты остаться там насовсем?
– А почему бы нет? Я здесь родился.
– Вот даже как. А обо мне ты подумал?
– Что тебя пугает? Журналисты везде нужны.
– Ну, знаешь! – От злости голос ее сорвался. Помолчала. – Делай, как тебе заблагорассудится. – И положила трубку.
Месяц пребывания его в Ставрополе пролетел незаметно, несмотря на то, что он каждый день возвращался в свое временное жилье, в комнату для гостей, чуть ли не в полночь. Мотался по городам и районным центрам, знакомился с начальниками отделов, которых раньше не знал, а их за пять лет его отсутствия появилось немало, беседовал, инструктировал, вникал в обстановку. Она пока не радовала: сами условия службы полицейских были неудовлетворительные, потому ею не дорожили, поступали на службу лишь, чтобы приобрести опыт и значимость, а через пару лет уходили в охранники фирм, где платили в три, а то и в пять раз больше.
Многие учреждения МВД находились в запущенном состоянии – на это тоже выделялись копейки, на которые не только капитальный ремонт не произвести, на выборочный марафет не хватало.
Чернобуров обещает помочь:
– Подожди немного. К концу года прояснится с бюджетом, и я смогу ориентироваться, сколько тебе отвалить, – с улыбкой говорил он.
А главное – не удавалось пока хотя бы снизить преступность. Чуть ли не каждый день на оперативке он узнавал о новых происшествиях – грабежах, насилиях, убийствах. И не только залетные горцы занимались разбоем. Кое-кто и из местной молодежи, не поступивший в высшее учебное заведение и не устроившийся на работу, предпочитал заняться преступным промыслом.
Август в этом году выдался неимоверно жарким. Солнце палило нещадно, даже ночью раскаленный за день воздух не остывал. Николай Васильевич возвращался в свою гостевую комнату три на шесть, пропахшую сигаретным дымом и еще какими-то непонятными запахами, оставленными прежними жильцами, сбрасывал с себя потную одежду и спешил под душ смыть неприятный липкий налет.
Заснуть сразу не удавалось – увиденное и услышанное вертелось в голове, заставляя напрягать мысли, искать решение трудных и порою непонятных вопросов. Беда заключалась в том, что он пока один, как Дон Кихот, боролся с ветряными мельницами, и опереться, по существу, было не на кого. Многие начальники отделов и отделений настороженно относились к появлению нового начальника УВД, не откровенничали с ним, то ли напуганные прежней рокировкой его предшественников, то ли еще чем-то. Вот только в прежнем своем выдвиженце Сергее Сергеевиче Тимошкине, теперь начальнике по борьбе с бандитизмом, он видел настоящего помощника.
Два дня назад после покушения на одного из главных предпринимателей края Михаила Шулепова, короля растительных масел, скупившего в окрестностях все маслозаводы, производящие подсолнечное, кукурузное, соевое и даже хлопковое масло, Сергей Сергеевич вышел наконец-то, как он выразился, на преступную тропу. Суть подоплеки покушения и что за этим стоит он обещал доложить после расследования.
Покушение на Шулепова произошло рано утром, когда бизнесмен выходил из дома, чтобы отправиться в офис. Едва вышел из подъезда, как из дома напротив, с лестничной площадки третьего этажа, киллер выстрелил трижды. Из винтовки с глушителем – соседи не слышали. Все три пули попали в цель, но Шулепов остался жив – раны оказались не смертельные, и пострадавший быстро был доставлен в больницу.
Николай Васильевич завтракал, когда ему сообщили о происшествии. Он тут же выехал к месту преступления и застал пострадавшего еще у дома, когда его укладывали в машину «скорой помощи».
Врагов и конкурентов у короля постного масла было предостаточно, он не одного коллегу-предпринимателя пустил по миру, правдами и неправдами делая его банкротом или заставляя перепродать ему завод. Однако кто конкретно нанял киллера, оставалось пока загадкой. Тимошкин обещал в скором времени разгадать эту загадку.
В пятницу, едва Дубровин закончил совещание с начальниками отделов, как позвонил губернатор.
Поздоровавшись, с ходу начал по-дружески отчитывать генерала:
– Так, мой милый сверстник, нельзя – надорвешься. Когда не позвоню, тебя нет. Что у тебя мало подчиненных, что ты сам всюду мотаешься?
– Подчиненных немало, но помнишь анекдот про учительницу, которая журила ученика Вову за то, что он пропустил занятия, корову водил с отцом к быку? – принял веселый тон Николай Васильевич.
– Забыл. Напомни.
– Учительница удивленно спрашивает Вову: «А что, отец сам не мог? – Мог, конечно, – ответил Вова, – но бык лучше».
Олег Павлович от души захохотал.
– Понял тебя. Чем завтра собираешься заняться?
– Надо в Светлоград смотаться, нехорошие слухи о начальнике милиции доходят.
– Ты поменьше слухам доверяй. Да и пора об отдыхе подумать. Приглашаю тебя завтра на рыбалку. На Сенгилеевское озеро. Там, говорят, такой клев сазана и леща начался, на голый крючок ловятся.
– Спасибо, Олег Павлович, за приглашение. Но я не рыбак, да и время жалко тратить на пустое развлечение.
– Ну ты это зря, друг. Рыбалка – это не только общение с природой, вкусная уха на свежем воздухе под нашу ставропольскую, это еще и общение с друзьями, уход от служебных и домашних заморочек. Так что соглашайся.
– В другой раз, – пообещал Николай Васильевич, чтобы отделаться от назойливого приятеля…
В субботу Николай Васильевич позволил себе полежать в постели аж до семи утра. Знал, что рано в Светлоград ехать бесполезно – местное начальство в выходные тоже дает себе возможность расслабиться.
Сел завтракать, когда ему позвонили. Он никак не ожидал услышать женский голос: жена звонила накануне, выразила неудовольствие, что он не звонит, оправдание, что занят, не приняла; на его предложение ответила усмешкой, а на то, что он остается работать в Ставрополе, разозлилась не на шутку и бросила трубку.
И вот этот звонок. Женский голос. Незнакомый. Он, ответив на приветствие, гадал, кто это.
– Что молчишь? – спросила женщина. – Не узнал?
– Не узнал, – честно признался он.
– Ну, Николай Васильевич, наверное, слишком много женщин беспокоит вас.
– Увы, – вздохнул Дубровин. – Если бы.
– Серьезно? – рассмеялась женщина. – Вот не ожидала…
И он узнал – Вероника!
– Не ожидала, что забудешь свое обещание посетить наш театр. А сегодня как раз выступают приезжие артисты. Может, и не такие профессионалы, как в Москве, но, поверь, очень приличные. Не пожалеешь.
Идти в театр у него желания не было, да и работы было столько, что он каждый день допоздна задерживался в штабе, изучая дела отделов, начальников, которых раньше не знал, и все больше расстраивался, читая отчеты о происшествиях, докладные офицеров нижнего звена с предложениями и просьбами, связанными со службой.
Второй месяц пошел с момента прибытия его в Ставрополь, и если поначалу предложение возглавить Управление внутренних дел края обрадовало, то теперь в его голову закрадывались неутешительные мысли, все более тревожащие утренними сообщениями о новых происшествиях. За трехлетнее пребывание в столице в должности главного инспектора штаба МВД, а затем и начальника инспекции он отвык от таких глубоко проникающих в душу информаций, его больше волновали выступления на итоговых коллегиях, на которых частенько между высокопоставленными начальниками разгорались настоящие баталии с непредсказуемыми последствиями, чего он терпеть не мог и от чего, получая новое назначение, считал, что избавился. Оказалось, ежедневные доклады о преступлениях в крае отзываются в душе более щемящей болью.
Спускаясь из номера с третьего этажа в кафе-столовую, он думал как раз над покушением на местного короля растительных масел Шулепова: кому он помешал и что за всем этим кроется, имеет ли это какую-то связь с начальником милиции Светлограда Сергеевым и как построить с ним разговор?
Звонок Вероники нарушил всю выстраиваемую в голове цепочку мыслей, удивил его и озадачил: Олег Павлович, насколько ему известно, уехал на рыбалку на два дня. Неужели вернулся? Или Вероника решила без него отправиться в театр, пригласив сопровождающим начальника УВД края?
– Обещание я не забыл, – ответил Николай Васильевич. – Но ведь Олег Павлович укатил на рыбалку…
– Вот и хорошо. Разве от этого нам будет хуже? – весело спросила Вероника. – Или генеральские погоны не соответствуют вашему предназначению?
Ее прямые вопросы ошарашили его еще больше. Давненько не встречался он с такими откровенными женщинами. Или за всем этим кроется совсем иное, о чем подумал он с ходу? Вероника на первый взгляд показалась ему умной и серьезной женщиной, знающей себе цену и не раболепствующей перед супругом, несмотря на его домостроевские замашки; не лишенная юмора, умения держать себя свободно и даже в какой-то степени игриво. И не игра ли в данном случае? Олег Павлович хитрый и коварный человек, с тремя начальниками УВД не мог ужиться. К Николаю Васильевичу со школьных лет не питал симпатии или уважения, правда, когда занял ступеньку губернатора города, а Дубровин вырос до заместителя начальника УВД, отношения между ними не сказать чтобы были приятельские, но при встречах на совещаниях или праздничных вечерах они тепло здоровались, как сверстники, бывшие одноклассники, а прежняя их симпатия Маша Бабайцева, не доставшаяся ни тому ни другому, будто сблизила их, не более. На совещаниях они не скрывали своих разногласий по тем или иным экономическим или служебным вопросам, но жарких дискуссий не заводили и относились друг к другу терпимо. Однако, когда должность начальника УВД освободилась, губернатор предпочел взять варяга, а чтобы Николай Васильевич не обиделся, порекомендовал его на генеральскую должность в Смоленск. Спустя пять лет вспомнил о нем и вытребовал на родину…
– Если вы сомневаетесь в моих чисто служебных обязанностях, я готов продемонстрировать вам, – с тем же юморком ответил и он. – Во сколько прикажете заехать за вами?
– Жду вас в восемнадцать. Могу сама заехать за вами.
– Не надо, милая Вероника, принижать мои кавалерские достоинства. Я еще не утратил их.
– Что ж, посмотрим. Итак, жду вас.
Весь день прошел в мимолетных и суетливых встречах с начальниками отделов и отделений Светлоградского РОВД, слушания докладов, разговорах о происшествиях, о мерах, предпринимаемых против воров и бандитов, налетчиков из гор, охотников на отары овец, об угонщиках машин. Николай Васильевич слушал, делал короткие замечания, и в мысли подспудно закрадывалось сожаление, что он согласился на эту хотя и почитаемую, но очень уж ответственную должность. Дело даже не в ответственности, а в малой эффективности своих полномочий – не все от него зависит, не все его указания и приказы выполняются как должное; здесь давно сложились свои правила и традиции; начальники приезжают и уезжают, а они, простые правоохранители, остаются и выполняют черновую, рискованную работу. Ранее, когда Дубровин исполнял должность начальника уголовного розыска, все было просто: раскрыть какую-то банду, найти какого-то убийцу, перекрыть канал поступления контрабандного товара. Он разрабатывал план, расставлял на нужных направлениях подчиненных и раскрывал банду, находил убийц, перекрывал путь контрабандистам. Теперь же… Он не представлял, как широко и прочно охватили его родной край мафиозные структуры, как глубоко проникла коррупция в сферы власти, как зависима от местных воротил оказалась полиция. Развязать, разрубить этот порочный узел будет не так-то просто…
Угнетало и одиночество. Правда, в Москве он тоже не успел обзавестись настоящими друзьями, надеялся здесь найдет прежних соратников и единомышленников, но жизнь – сложная штука; за пять лет многое изменилось, и прежних сослуживцев разбросало по великой матушке-России; а иных уже нет в живых… А тех, оставшихся, похоже, отпугивают его генеральские погоны: знай, мол, свое место. Вот только один Тимошкин относится к нему по-прежнему запросто, откровенно и независимо, как и к другим высоким чинам. Пока еще не в продолжительной беседе с ним Дубровину удалось уловить в его донесениях не очень-то благосклонные нотки в отношении Чернобурова, но Сергей Сергеевич, похоже, только обозначил серьезные проблемы в предстоящей деятельности.
Что ж, за этим дело не встанет. Дубровин и по короткому ознакомлению с обстановкой в крае узрел, что губернатор по-прежнему гнет свою линию, держит опору на олигархах, крепко их поддерживает, и они не остаются в долгу. Вот и сегодня укатил на рыбалку с «королем» ликеро-водочного завода и председателем ставропольских предпринимателей по экспорту-импорту. Вот и попробуй взять их за мягкое место, если садятся они не там, где следует, когда у них такой высокий покровитель. Да и не хотелось Дубровину конфликтовать со своим бывшим соклассником, земляком, который встретил его по-человечески и тоже надеется на взаимопонимание и сплоченную работу. Олег, уезжая на рыбалку, даже пошутил:
– Оставляю тебя на попечение Вероники. Она, кстати, взяла билеты на концерт «Лейся, о серенада!», где прозвучат романсы, арии, неаполитанские песни. Но я предпочитаю рыбалку. Так что послушайте музыку Моцарта, Шуберта, Глинку, Чайковского без меня. Разрешаю поухаживать за Вероникой, только не очень. – И весело рассмеялся, услышав какую-то реплику супруги…
Вероника. Интеллигентная, симпатичная женщина. И судя по разговорам, по замечаниям мужу, очень уж без скромности восхвалявшему экономические успехи края, умная и серьезная женщина. Приглашению в театр Николай Васильевич не очень-то был рад, он и в Москве не раз слушал известных солистов вокального искусства, талантливых певиц, хотя не все ему нравились, особенно те, кто слишком вольным поведением на сцене и броскими нарядами нарушал все рамки приличия. Отказаться, не пойти – неудобно, он же обещал. Да и что делать вечером? Ждать звонка от своей благоверной? Не очень-то она радует его своим вниманием. Хотя… радости ее звонки ему вовсе не доставляют. Особенно после того, когда она напрямую не одобрила его выбор остаться в крае и дала понять, что не собирается оставить Москву. Что ж, настаивать он не станет… Как же быть дальше? Найти любовницу? Не по душе это ему. И в молодости избегал легких на передок девиц…
Вероника, похоже, не очень-то счастлива своим выбором и тоже чувствует себя одинокой. Николая Васильевича встретила тепло и мило, приятно побеседовали; похоже, он произвел на нее неплохое впечатление – иначе не пригласила бы его в театр. Видимо, испросила разрешение Олега. Он явственно поддержал ее идею. Почему? Искренне верит бывшему своему сокласснику и сопернику или преследует другие цели? По крайней мере цель пока может быть одна – наладить добрые отношения. Дубровин не против…
Николай Васильевич долго и внимательно осматривал свой штатский костюм и выбирал сорочку с галстуком. Усмехнулся над собой – как в молодости на свидание. И сознался: хочет понравиться Веронике. Она ему тоже нравится. И снова усмехнулся: надо же, одинаковые вкусы с Олегом. Интересно, как они познакомились и что заставило девушку пойти замуж за мужчину старше ее на семнадцать лет? Хотя и его благоверная моложе на пятнадцать. Любит ли Вероника Олега?… Во всяком случае, когда выходила замуж, любила. Так и у него с Татьяной. Только любовь оказалась недолгой. В чем же дело, кто виноват? Наверное, и он. Татьяна – с большим самомнением, темпераментная и своевольная. А главное, пожалуй, у нее совсем иные, свои интересы. И хотя изредка она писала о милиции, но отношение к людям в серой форме у нее было далеко не благосклонное. Видимо, кто-то или что-то (вероятнее всего, ее герой-спортсмен, о котором она написала очерк, а потом взялась и за книгу) влиял на нее. Вероника, как показалось Николаю Васильевичу, тоже не без ума от своего губернатора – очень уж корректно держалась с ним при встрече гостя. Не любит домашние приготовления? Хотя с Николаем Васильевичем была внимательна и любезна…
Сам черт не разберет этих женщин. И надо было пообещать ей посетить вместе местный театр. А Олег улизнул. Специально или тут что-то другое?…
Гадай не гадай, а идти надо.
Надел белую рубашку с синим в полоску галстуком и темно-синий, тоже в полоску, костюм. Покрутился около зеркала. Вроде ничего. Поправил прическу, совсем выглядит добрым молодцем. Вот если бы не пробивающиеся сединки на висках. Вроде бы рановато – сорок три, – но в их профессии и в двадцать пять становятся седыми. Вспомнилось, как в бытность участковым пришлось обезоруживать пьяного дебошира, застрелившего своего обидчика, бригадира колхоза.
…Стоял жаркий июльский день. Старший лейтенант милиции Николай Васильевич Дубровин находился на дежурстве, когда зазвонил телефон и неизвестный абонент, назвавшийся завхозом Сидоркиным, тревожным голосом сообщил, что в деревне Заречное мужчина застрелил бригадира.
Николай Васильевич с дежурной командой срочно выехал в деревню.
Подъехали к правлению колхоза, откуда, видимо, звонил завхоз, увидели у двери пожилого мужчину, который на вопрос, где стрелявший, махнул в сторону реки:
– Туда побежал, наверное, чтобы ружье в воду бросить.
Милиционеры выскочили из машины и кинулись за ним вслед.
Судмедэксперт отправился к трупу, который лежал невдалеке, а Дубровин – в контору, чтобы заняться протоколом осмотра. Устроился за пустым столом – из правления все куда-то исчезли, – достал бумагу и приступил к изложению уже известного: телефонного звонка, места происшествия.
Написал пару строчек и вдруг над головой прозвучало:
– Ну что, мент, и ты уже тут?.
Николай Васильевич поднял голову. В глаза ему уставились два зрачка двустволки, пахнущих пороховой гарью.
Это было так неожиданно и ошеломляюще, что по спине пробежал холодок, и он в первые секунды не нашел ответа. Лишь вспомнил о пистолете, который никогда не брал с собой за ненадобностью. А помог бы он в данной ситуации? «Вряд ли», – мелькнула мысль без всякого сожаления. И тут же вспомнилось то ли прочитанное, то ли услышанное от бывалых следователей: «В экстремальных ситуациях важно найти нужный тон разговора с преступником, чтобы сбить его агрессивность…»
– Что, страшно? – насмешливо-издевательски спросил пьяным голосом убийца.
– Страшно, – согласился Дубровин, уже оправившийся от внезапной угрозы. И добавил: – Умирать всем страшно. И зря ты убил бригадира.
– Да он, сука, – заскрежетал зубами пьяный, – давно заслуживал пули. Столько мне нагадил…
– Ну, садись, расскажи, что он нагадил, – предложил Николай Васильевич, указав на стул рядом.
И убийца послушался, сел…
Разговор длился долго. Вернулись милиционеры от речки, но не мешали участковому вести допрос. Преступник высказал всю злость на бригадира, причину столь суровой мести и добровольно сдал ружье…
Может, в тот день и появились сединки…
Вероника поджидала его у подъезда. На ней было легкое, прямо-таки воздушное серебристо-голубое платье, будто сотканное из облаков и неба, сквозь которое не просвечивалась, а только обозначалась стройная фигура; большой вырез на груди и короткие рукава обнажали загорелое, привлекательное тело. Золотистая цепочка на шее с ажурным медальоном дополняли ее неброский, но очень милый, притягательный вид.
Николай Васильевич, восхищенный вдруг открывшейся невиданной ранее красотой, не мог оторвать взгляда и сидел без движения, пока не осознал, зачем он здесь и что надо делать. Вышел из машины и направился к встречающей его теплой улыбкой женщине.
Вероника протянула ему руку, сказала ласково:
– Здравствуйте. – Мельком взглянула на часы. – А вы точны, как истинный военный. Кстати, люблю обязательных людей и не терплю, когда опаздывают, не держат слово.
– Понял ваше предупреждение, – улыбнулся Николай Васильевич. – А если бы дела службы меня задержали?
– Но разве вы не нашли бы минутки сообщить о случившемся?
– Разумеется, нашел бы.
Он подвел ее к машине и открыл дверцу. Помог забраться на заднее сиденье и сел рядом.
– Поехали, – дал команду водителю.
– Как съездили в Светлоградск? – поинтересовалась Вероника. – Понравился город?
– Некогда было любоваться местными достопримечательностями. Проблем, как и во всем нашем царстве-государстве, через край. Не знаешь, с какой стороны ухватиться.
– Жалеете, что уехали из Москвы?
Николай Васильевич помотал головой и с улыбкой не то пропел, не то продекламировал:
– Я о прошлом теперь не жалею. – И оба рассмеялись. – В столице тоже свои заморочки. Вы же слушаете радио, знаете, что там происходит. А я все-таки человек от сохи и меня больше возбуждает воздух провинции. Кстати, а вы где родились?
– В Краснодаре. Родители мои были педагоги, и я унаследовала их профессию.
– Что ж, завидная традиция. – Ему невольно вспомнилась школа, Маша Бабайцева, за которой они с Олегом ухлестывали. Усмехнулся. – Вот ведь странное совпадение, – признался Веронике, – у нас с Олегом одинаковые вкусы, в школе влюбились в одну девчонку.
– И характеры одинаковые? – Вероника пристально посмотрела ему в глаза.
Он пожал плечами.
– О своем характере не судят. Но, по-моему, – нет. Даже наши профессии говорят об этом. Если же судить о целеустремленности, тут, пожалуй, общее есть; наша замечательная учительница Анна Тимофеевна привила нам это. Олег не рассказывал о нашей русачке и литераторше?
– Так что-то вскользь.
– Вам надо бы перенять ее метод. Вот редкого ума и обаяния была учительница. Мы все любили ее и знали ее предмет лучше других.
– Где она теперь?
– Не знаю. Еще до конфликта с Чечней вышла замуж за проживавшего у нас чеченца, молодого парня Анвара Гаджиева, и уехала с ним в Грозный. Где теперь – трудно судить.
– Как вам живется в гостевом домике? Жена не собирается приехать?
– Пока нет. Да и не приглашаю я ее в эту коммуналку. Меня устраивает, а ей вряд ли понравится. И мое согласие уехать из столицы она не одобряет.
– Вы еще присматриваетесь?
– Я принял решение. Родной край, меня все годы сюда тянуло.
– Понимаю. Хотя Ставрополь мало чем отличается от Краснодара, а свой город я люблю больше.
– Как вы познакомились с Олегом?
– О-о… – Лицо ее будто потускнело (или ему так показалось?), она покусала губу, помолчала. – Это было такое грустное знакомство. Моего мужа привезли сюда, в госпиталь, из Чечни. Он умирал от ран, а жена Олега – от аварии, вернее, от автокатастрофы. Поехала с сыном в деревню к родственникам и врезались на повороте в грузовик. Сына сразу насмерть, а Ольга жила еще пять дней. Вот в госпитале мы и познакомились. Несчастье, говорят, сближает людей… так стали мужем и женой. – Она глубоко вздохнула.
Грустная тема навеяла обоим грустные воспоминания. В воображении Николая Васильевича промелькнула картина первой командировки в неугомонную Чечню весной 1995 года.
…С 3 по 7 апреля отряд подполковника милиции Николая Васильевича Дубровина располагался в поле недалеко от поселка Самашки, довольно богатого, связанного с торговлей нефтью населенного пункта, где обосновался крупный отряд боевиков. Старейшины поселка вели переговоры с генералом Романовым и просили не вводить в их поселок войска.
– Никто не собирается вести у вас боевые действия, – объяснял генерал. – Пусть боевики сложат оружие или уйдут из вашего поселка. Мы произведем проверку паспортного режима, установление личности некоторых и оставим ваше население под вашу ответственность.
– Но боевики пришлые, не из нашего поселка и не слушаются нас.
– Тогда уводите мирное население из поселка, пока мы не проведем специальную операцию по выявлению и разоружению незаконно вооруженных граждан…
Переговоры велись три дня, но безрезультатно.
Утром 7 апреля после оперативного совещания поступила информация, что в 12.00 все население и старейшины выйдут из села Самашки, и там останутся только бандиты.
Обстановку в поселке подполковник Дубровин знал. Знал и то, что кроме боевиков в поселке, в раскинутом невдалеке лесном массиве, находится отряд полевого командира Асланбека в 250 человек. Положение серьезное. Боевых столкновений вряд ли удастся избежать. Однако рассчитывал, что против танка, бронетранспортеров и большого количества российских милиционеров боевики не рискнут выступать: к зачистке привлекались московские, подмосковные омоновцы и софринская бригада. Задача ставилась обычная: разоружить незаконные бандформирования, проверить паспортный режим и установить личности подозрительных людей.
К селению выступили после полудня, рассчитывая зачистку завершить к вечеру. Вперед двинулся танк Т-80, он шел по основной шоссейной дороге; к селу вели еще две дороги, с запада и юго-запада.
Невдалеке от железнодорожного переезда танк неожиданно напоролся на крупный фугас, и его, как игрушечный, взрывной волной подбросило вверх; гусеница слетела, и стальная машина, завалившись набок, затихла.
На помощь танку были посланы два бронетранспортера. Но один из них тоже подорвался на мине, второй прикрывал бойцов, которые вынуждены были отступить.
Было проведено срочное оперативное совещание, на котором генерал Романов принял решение вступить в село не по главной дороге, шоссейной, а по второстепенным, грунтовым. Ворвались в Самашки со стороны железнодорожной станции по полю, по садам и огородам. Подполковник Дубровин, заняв центральную улицу, распределил отряд по девяти улицам.
Боевики встретили милиционеров интенсивным огнем. Улицы в поселке узенькие и кривые, что затрудняло продвижение и давало преимущество боевикам – бить из окон и подвалов кирпичных домов из пулеметов, автоматов, гранатометов. А у милиционеров только автоматы, гранаты да пистолеты. И все-таки дали ответный огонь по окнам, прикрываясь теми же кирпичными домами, забрасывали подвалы гранатами.
Продвижение по селу было приостановлено, бойцы, рассредоточившись, били очередями по чердакам, по крышам, где разместились снайперы, не давали боевикам высунуться, чтобы вести прицельный огонь.
В горячке боя не заметили, как наступил вечер. В горах быстро темнеет, и тут Дубровину стали докладывать, что кончаются боеприпасы.
Никто не предполагал, что бой в Самашках затянется надолго: ведь в других более крупных населенных пунктах и даже городах зачистки проходили без особых осложнений, боевики, видя превосходство российских войск, уходили либо в леса, либо в горы. А здесь разыгралось целое сражение…
Постоянно по радиосети шла информация о раненых и погибших сотрудниках, которых под прикрытием отправляли в тыл, на КП.
Плохо дело. Если боевики почувствуют, что патроны и гранаты у омоновцев кончаются, ночью устроят Варфоломеевскую ночь. Надо срочно что-то предпринимать. И Николай Васильевич, оставив за себя майора милиции Тарасова Валерия, командира подмосковного омона, вместе с помощником и другом капитаном Смирновым перебежками от дома к дому пробрались к околице, где у крайнего дома приткнулся БТР, прикрывавший бойцов для отхода в безопасные места.
Вышедшие из-под удара бойцы заняли круговую оборону в трех точках. Дубровин приказал водителю объездными дорогами мчаться к штабу, до которого было километров пятнадцать. Информацию по радиосвязи о том, что заканчиваются боеприпасы, давать было нельзя: радиосвязь прослушивалась бандитами.
Прибыв на КП, Николай Васильевич доложил обстановку и, получив разрешение на боеприпасы, загрузили целый кузов КамАЗа, рванули обратно.
Подъезжали к Самашкам с другой стороны, где находились бойцы. Над селом будто висело солнце – так было светло; и глазам Николая Васильевича представилась холодящая спину картина: в свете спускающихся на парашютах огней хорошо видны были поднимающиеся ввысь клубы черного дыма и красных языков пламени. Всполохи разрывов тут и там метались по селу. Пунктирные трассы автоматных очередей перекрещивались на улицах. В небе гудели самолеты. Оттуда, видимо, сбрасывали не только осветительные бомбы – на другой окраине села взметались ввысь крупные всполохи, – но и фугасные.
«Эх, сейчас бы микрофон в руки да радиостанцию, чтобы связаться с летчиком, подсказать ему, куда бросать бомбы и куда стрелять», – подумал подполковник Дубровин. О том, как важна связь в бою, он уже не раз размышлял и сожалел, что не все наши командиры, даже высокого ранга, придают должное значение хорошей радиосвязи. А полевые командиры боевиков оснащены превосходными импортными радиостанциями, сканирующими устройствами, которым ни горы, ни помехи нипочем…
Летчики, несомненно, видят и БТР и КамАЗ. Не примут ли их за вражеские, не шарахнут ли бомбами или из пушек?
Не шарахнули.
Водители бронетранспортера и КамАЗа при подъезде к селу стали сбавлять скорость. Понятно: при таком освещении машина как на ладони.
– Не сбавляй! – крикнул подполковник водителю бэтээра. – Наоборот, дай газу! Проскочим на скорости.
Двигатель взревел, и шофер, проскочив освещенное место, приткнул броневик к кирпичному дому. Рядом остановился и КамАЗ. Николай Васильевич спрыгнул с брони бэтээра, за ним – капитан Смирнов, его друг и надежный помощник.
Невдалеке раздался хлопок, будто вверху лопнула осветительная ракета, но Дубровин тут же понял, что это выстрел из снайперской винтовки. Только так подумал, как Смирнов, словно споткнувшись, стал падать на землю. Николай Васильевич подхватил его на руки и увидел, как из-под пилотки по лицу разливается кровь…
Да, нет ничего печальнее терять близких людей. И права Вероника: несчастья сближают. Он искоса посмотрел на лицо попутчицы, оно оставалось все еще печальным. И чтобы развеять грустные воспоминания, спросил, меняя тему:
– Олег не звонил, не хвастался уловом?
– Звонил. Про улов не говорил, но настроение было хорошее. Значит, уха была наваристая. – И мило улыбнулась.
Водитель припарковал «Волгу» среди иномарок разных цветов и моделей. Похоже, прав губернатор – зажиточно живут ставропольчане, аншлаг концерту обеспечен.
До концерта оставалось пятнадцать минут: упреждение Николай Васильевич взял на то, что Вероника, как и все женщины, предпочтет, чтобы ее подождали, но приятно ошибся.
Фойе было уже заполнено. Женщины наряженные, надушенные так, что непонятные запахи парфюмерии всех стран и народов вытеснили остатки кислорода, и дышать было трудно. Даже Вероника поморщилась и потянула Николая Васильевича к буфету.
– Идемте, освежимся. Сразу в горле запершило и пить захотелось.
– Минералки или кофе? – спросил Дубровин, отодвигая стул от стола для Вероники.
Она, глядя ему в глаза, лукаво улыбнулась:
– А не лучше ли холодного шампанского?
– Извините, не догадался. Пожалуй, лучше.
Через минуту он поставил на стол два бокала с янтарным напитком, играющим мириадами лопающихся пузырьков.
– Спасибо, – поблагодарила Вероника. – Не посчитайте меня алкоголичкой, но в такой жаркий день шампанское – самое благостное утоление жажды.
Она отхлебнула напиток. Николай Васильевич невольно залюбовался красивым рисунком чуть пухловатых губ ее маленького рта. Сквозь загар на щеках с ямочками выступил румянец.
«Она совсем еще девчушка, – мелькнула у него мысль. – Сколько же ей лет? Двадцать, двадцать пять? Или умеющие следить за собой женщины и в сорок могут с помощью макияжа представить себя восемнадцатилетними? Нет, Вероника не из тех лицедеек, которым требуются пудры и помады, ни одной морщинки, первых признаков увядания, ни под глазами, ни на шее нет – кожа будто шелковая, ровная, эластичная. Губа у Олега не дура. И здесь он обошел Николая… Любит ли она его? – мелькнул в голове назойливый вопрос. – Хотя какая разница, соперничать с ним он не собирается».
Она подняла на него глаза, и он отвел взгляд.
– У вас слишком озабоченный вид. Скучаете по столице?
– Как раз наоборот. Здесь климат здоровее, и, поверьте, меня туда нисколько не тянет. – Он отхлебнул шампанское. – Вы любите свою педагогическую профессию?
– Временами, – усмехнулась она. – Хотя другого ничего не умею и не хочу. Страшно не люблю домашние заботы, особенно готовку, потому мой благоверный предпочитает обедать и ужинать на службе. А на завтрак мы с ним довольствуемся яичницей и бутербродом с кофе. А вас жена, наверное, балует? Вы с Олегом одногодки, а выглядите моложе.
– Это потому, что я чаще бываю один. Жена – журналистка, то она уезжает в командировку, то я. Вот и теперь второй месяц я холостякую.
– И еще никакая ставропольчанка не положила на вас глаз?
– Вот здесь с нас обоих одна дамочка действительно не сводит глаз. Может, ваша знакомая? Вон слева, недалеко от двери.
Вероника обернулась и, улыбнувшись, приветливо помахала женщине рукой.
– Наша математичка. И тоже жена полицейского. Знаете капитана Галенчика? Он в СОБРе служит.
– Может, и видел. Но близко не довелось знакомиться.
– Теперь познакомитесь. Завтра весь СОБР, если не вся полиция, будет рассуждать, с кем это начальник УВД распивал шампанское. А если узнают, что с женой губернатора, и до Москвы молва дойдет.
Вероника весело рассмеялась и снова приложилась к фужеру с шампанским.
– Вас это беспокоит?
– Нисколько. Послушайте, Николай Васильевич, мы второй раз пьем с вами шампанское, а все «вы» да «вы». Не пора ли нам перейти от этого надоедавшего на работе официального тона?
– Вполне согласен. За доверительность и открытость, – он звякнул своим бокалом о ее бокал и выпил до дна.
Если быть откровенным, Николай Васильевич давненько не посещал театры, тем более концерты. С год назад смотрели с Татьяной в театре Российской армии «Последний пылко влюбленный», а потом служба так его закрутила, что было не до театров. Спектакль тогда не очень ему понравился, хотя Зельдин и Голубкина играли великолепно – настроение было не для восприятия смешных сцен: снова в их ведомстве шла перетасовка кадров, которая могла коснуться и его. Да и публика в малом зале была довольно жиденькая. Ныне же, к его удивлению, зал был заполнен.
Он с Вероникой заняли кресла во втором ряду, и пока на сцене шло приготовление, зрительно знакомились с публикой. В основном это была молодежь, и больше слабого пола – студентки, школьницы старших классов. А когда на сцену вышел долговязый конферансье в помятых, с дырками на коленях джинсах и стал рассказывать пошленькие, затасканные анекдоты, у Николая Васильевича снова испортилось настроение – потерян вечер. Не подняла его и певица из ансамбля «Ночная звезда» Алла Пичугина со своей надоевшей песенкой «Ах, целуй меня слаще». Глянул искоса на Веронику. Она чуть наклонилась вперед, то ли разглядывая экстравагантный наряд певицы, прикрывавший лишь интимные места, то ли еще что, но по искривленным в насмешке губам понял, что Вероника не в восторге от заезжей шансонетки.
Они еле высидели до антракта и направились к выходу.
– Прости, не ожидала, что такие труппы стали вояжировать по стране, – извинилась Вероника.
– Ничего удивительного – ныне такие вкусы. Молодежи нравится.
– К сожалению, – вздохнула Вероника. – Сильно не ругай, тебе надо изучать подрастающее поколение и ее запросы.
– Да я не ругаю. Спасибо, что вытащила. В гостинице я чувствовал бы себя не лучше.
– Хорошо, сейчас заедем ко мне, я подниму твое настроение. У нас в буфете стоит отличная бутылка Хеннессу. Не пробовал?
Николай Васильевич помотал головой.
– А что это?
– Я и сама не пробовала, – рассмеялась Вероника. – Видимо, коньяк. Бутылка очень красивая. Это Олегу привез знакомый коммерсант из Египта.
Приглашение было заманчиво. Но… не достаточно ли того, что их вместе видели в театре. А если еще и встретятся соседи или, того хуже, за домом присматривают охранники, стукачи Олега… Соперничать с ним, как в школьные годы, было бы очень глупо. Хотя Вероника Николаю Васильевичу нравилась не только внешностью, но и добрым, располагающим характером.
– Спасибо, Вероника, – поблагодарил он. – В другой раз. Сегодня я должен еще одолеть инструкцию по борьбе с нелегальными наркосиндикатами, наводнившими в последнее время наш благодатный ставропольский край.
Вероника вздохнула с сожалением.
– Что ж, отложим до другого раза.
Его разбудил голос Вероники: «Не ожидала, что забудешь свое обещание…» В воображении тут же всплыл ее образ. Николай Васильевич проснулся окончательно и беззлобно чертыхнулся: «Ну, не наваждение ли это?» Почему она так запала ему в душу? Татьяна и во сне не снится, а Вероника будто с детства знакома. Такая милая улыбка, внимательный, пытливый взгляд. Умная, тонкая женщина. Усмехнулся над собой: «Хороша Маша…» Приглашала после концерта заехать к ней, выпить коньяку… А если бы заехал?… Вероника не из легкомысленных, сексуально озабоченных женщин. Так что же ей надо? Просто хотела развеять его одиночество? Или свое? Детей у них пока нет, к Олегу относится вроде бы внимательно. О чем говорит ее звонок, приглашение в театр?… Понравился ей? Решила поглубже разобраться в нем, ведь с мужем работает?…
Чего это он зациклился на ней? Выдумывает всякую чепуху. Женщина отнеслась к нему, как и положено в приличном обществе, как к другу мужа и его щиту, от которого зависит порядок в губернии. А ему всякое стало мерещиться.