Первая должность Маргелова в стрелковом полку была, с одной стороны, обычной для его рода войск – командир взвода. И необычной, ответственной, значимой, с другой – командир пулемётного взвода полковой школы.
Однако с самых первых дней «молодой краском зарекомендовал себя в глазах командования полка и дивизии как грамотный, волевой и требовательный начальник. Вместе с личным составом взвода он буквально сутками пропадал на полигонах и стрельбищах, досконально отрабатывая с подчинёнными все боевые задачи и упражнения. При этом большое внимание Василий Маргелов уделял физической подготовке, и в особенности – лыжам. И вполне закономерно, что его взвод за рекордно короткое время вышел в передовые. Прошло некоторое время, и Маргелов стал командиром взвода полковой школы, в которой готовились младшие командиры РККА». (А. Маргелов, В. Маргелов. Василий Маргелов. Десантник № 1.)
И здесь Маргелов добивается несомненных результатов. Однако в 1932 году его зачисляют в Оренбургскую школу лётчиков и лётнабов.
К слову, к этому шагу в его жизни мог подтолкнуть IX съезд ВЛКСМ, состоявшийся в 1931 году. Съезд призывал комсомольцев идти в авиационные школы, приняв шефство над Воздушным флотом страны. И надо сказать, на призыв Ленинского комсомола молодёжь Советского Союза откликнулась горячо. Только в 1931–1936 годах в авиационные школы было принято 30 тысяч коммунистов и комсомольцев. Комплектование школ шло за счёт гражданской молодёжи и военнослужащих. Из числа последних комплектовались подразделения слушателей с годичным сроком обучения. При этом теоретическая и лётная программы требовали от курсантов и слушателей больших усилий.
Например, в 1932 году на вооружение Оренбургской школы поступили самолёты Р-1 и У-2. Весь лётный и технический состав напряжённо осваивал теорию и практику эксплуатации новой авиационной техники без лётных происшествий.
В 1932 году в части и соединения РККА стали приезжать «покупатели» из ВВС, отбирая наиболее грамотных и годных к лётной работе бойцов и командиров. Вот только возраст абитуриентов ограничивался двадцатью пятью годами.
Поступив в эту школу, Василий Филиппович сразу же стал на два года моложе. Есть данные, что Маргелов в действительности родился в 1906 году. Тогда, в 1932 году, ему было уже 26 лет. Следовательно, причина такого «омоложения» вполне объяснима.
Но всё-таки судьбе было угодно не дать Маргелову завершить обучение… Случилось непредвиденное…
Сидел как-то слушатель в учебном классе и с энтузиазмом, а может, и по отработанной привычке чистил пистолет. При этом вполголоса напевал довольно распространённую шуточную курсантскую песню про первых лиц Красной Армии и героев Гражданской войны на мотив песни о Конной армии:
Сидел бы ты, Будённый, на коне верхом,
Держался с Ворошиловым за хвост вдвоём.
Сидеть вам на кобыле,
Не летать на «Либерти»,
Зануды вы, зануды, вашу мать ети.
И надо было такому случиться, в класс незаметно вошёл комиссар. Говорят, шуму было много, «разобрали» Маргелова по партийной линии, но не пожурили, а наказали, объявив выговор.
В полк он уже не вернулся, получив назначение командиром взвода в родное Минское военное училище. Состоялось оно в январе 1933 года.
Когда спустя почти полвека журналисты поинтересуются у генерала Маргелова, почему он выбрал воздушно-десантные войска, Василий Филиппович ответит не без юмора: «Когда пулемёт мне надоел, решил стать лётчиком…» И пусть это желание не осуществилось, всё же какое-то представление об этой профессии он получил. Бывает так, что в жизни могут пригодиться и не самые удачные её моменты. Как опыт…
Оказавшись в училище, в котором ещё несколько назад учился, Маргелов ещё раз подтверждает свои командирские знания, умения и навыки, постепенно превращаясь в прекрасного педагога. Уже в феврале 1934 года его назначают помощником командира роты, а в мае – командиром пулемётной роты.
Б. Костин в своей книге приводит обычный рабочий распорядок Василия Филлиповича: «Огневая подготовка. Темы: „Управление огнём. Приборы управления огнём. Внутренняя и внешняя баллистика“ – на каждую 3 часа, преподаватель Маргелов. Тактическая подготовка. Темы: „Пулемётный взвод в наступлении и обороне. Взаимодействие со стрелковыми подразделениями“ – на каждую по 6 часов, преподаватель Маргелов. Строевая подготовка. Тема: „Парадные строи“ – старший лейтенант Маргелов. Физическая подготовка. Темы: „Упражнения на гимнастических снарядах. Трамплины и лыжи“ – преподаватель Маргелов».
При этом даже ленинский уголок 4-й роты был одним из лучших в училище.
В очередной аттестации на командира 4-й курсантской роты будет указано: «Старший лейтенант Маргелов, командир пулемётной роты (Приказ НКО № 878 от 21.05.1936 г.), с должности помощника ком. роты, 1906 г.р., рабочий из крестьян, русский, закончил нормальную военную школу в 1931 году. Политически подготовлен хорошо. В партийной жизни активен. Парторг, член бюро. В училище с 1933 года. Военная подготовка хорошая. Энергичный, подвижный. Выдержанный и напористый в работе, растущий командир. Занимаемой должности вполне соответствует. Может быть выдвинут помощником комполка по строевой части».
Как всегда дружен был Василий Филиппович и со спортом: «Спортивная жизнь в столице Белоруссии с введением комплекса ГТО обрела как бы второе дыхание, – пишет Б. Костин. – И на всех соревнованиях честь училища непременно защищал Василий Маргелов. После первой пробы сил в августе 1937 года семнадцать офицеров и курсантов должны были предстать перед проверочной комиссией, приехавшей из Москвы. О результатах проверки свидетельствует заметка в газете:
„Приказом Комитета по делам физкультуры и спорта при Совнаркоме СССР от 29.08.1937 года за № 285 награждается значком ГТО 2-й ступени:
1. Маргелов Василий Филиппович…“
Всего в списке было десять человек».
Осенью 1938 года капитан В.Ф. Маргелов в порядке выдвижения был назначен командиром 2-го батальона 23-го стрелкового полка 8-й стрелковой дивизии и в декабре прибыл к новому месту службы.
В аттестации, утверждённой в новой должности, говорится: «Над повышением своего политического уровня работает. С беспартийной массой связан. За короткий период завоевал авторитет среди бойцов и командиров. В своей практической работе искривлений партийной линии не имел…
Тактически развит хорошо. Технические средства борьбы знает. Стрелковое дело знает хорошо и сам хороший стрелок. Хороший методист.
Требовательный к себе и подчинённым. Обладает твёрдой волей. В проведении в жизнь принятого решения настойчив…
Физически развит, в походах вынослив. Батальоном командует несколько дней, но быстро сколотил и мобилизовал красноармейскую массу на выполнение поставленных задач путём развития социалистического соревнования и ударничества…
Вывод: Должности командира батальона вполне соответствует. Растущий, энергичный, старательный командир.
Подлежит присвоению военного звания в очередном порядке „МАЙОР“».
Но до майора нашему герою было ещё далеко, ведь «капитана» ему присвоили только недавно, всё в том же 38-м году.
Зато 1 сентября 1939 года в 11 часов дня в наркомат иностранных дел СССР явился советник германского посольства в Москве Г. Хильгер и сообщил о начале войны с Польшей. 3 сентября германское посольство получило задание министра иностранных дел И. Риббентропа прощупать намерения СССР относительно возможного вступления Красной Армии в Польшу. Однако советское правительство пока только думало…
7 сентября 1939 года И.В. Сталин всё-таки выразил своё отношение к начавшейся в Европе войне так: «война идёт между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. д.) за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер сам этого не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент – подталкивать другую сторону».
При этом советский лидер охарактеризовал Польшу как фашистское государство, угнетающее другие народности, заявив: «Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории и население».
Поэтому уже 2 сентября на советско-польской границе был введён режим усиленной охраны в связи с германо-польской войной.
3 сентября нарком обороны СССР маршал К.Е. Ворошилов просил ЦК ВКП(б) и СНК СССР утвердить задержку увольнения красноармейцев и младших командиров на 1 месяц в войсках Ленинградского, Московского, Калининского, Белорусского и Киевского особых и Харьковского военных округов (310 632 человека) и призыв на учебные сборы приписного состава частей ПВО в ЛВО, КалВО, БОВО и КОВО (26 014 человек).
4 сентября согласие правительства было получено, и Ворошилов отдал соответствующий приказ.
6 сентября, ближе к ночи, в семи военных округах была получена директива о проведении скрытой мобилизации или «Больших учебных сборов»…
В этих «сборах» приняли участие управления 22 стрелковых, 5 кавалерийских, 3 танковых корпусов, 98 стрелковых, 14 кавалерийских дивизий, 28 танковых и 3 мотострелковые бригады. Всего же было призвано 2 610 136 человек, 634 тыс. лошадей, 117 439 автомашин и 18 900 тракторов.
В преддверии кампании по освобождению западных областей Белоруссии и Украины, утерянных по условиям Брестского мира большевиками, Маргелова назначают начальником 2-го отделения штаба стрелковой дивизии, а по совместительству ещё и начальником разведки.
«7 сентября штаб дивизии был поднят по тревоге, – пишет Б. Костин. – Комдив полковник Фурсин и полковой комиссар Бурылин были вызваны к командарму 4-й армии В.И. Чуйкову. В этот же день В. Маргелов получил приказ вскрыть конверт. Распоряжение гласило: поднять войсковые части на большие учебные сборы по литеру „А“, что соответствовало проведению скрытой мобилизации. Слово „мобилизация“ категорически было запрещено употреблять как в устных, так и в письменных приказаниях, что вовсе не меняло сути процесса приведения дивизии в полную боевую готовность. ‹…›
10 сентября 8-я стрелковая дивизия, доукомплектовываясь, начала погрузку в эшелоны. Для переброски соединения к государственной границе их требовалось ни много ни мало 48 единиц. Сразу выяснилось, что железная дорога не способна выдержать такого напряжённого графика работы. И всё же к исходу 14 сентября части дивизии сосредоточились в районе Большая Раевка – Дубровичи – Конотоп – Пруссы. К этому времени их общая численность, которая по штатам военного времени должна была составлять 16 126 человек, достигла 15 011».
11 сентября на базе БОВО были сформированы и развёрнуты управления Белорусского фронта (командующий – командарм 2-го ранга М.П. Ковалёв). Витебская, Бобруйская и Минская армейские группы БОВО были 15 сентября 1939 г. развёрнуты соответственно в 3-ю (командующий – комкор В.И. Кузнецов), 4-ю (командующий – комдив В.И. Чуйков) и 11-ю (командующий – комдив Н.В. Медведев) армии. «Кроме того, из управления МВО согласно приказу Генштаба от 9 сентября выделялось управление 10-й армии (командующий – комкор И.Г.Захаркин), передававшееся в состав Белорусского фронта, куда оно передислоцировалось 11–15 сентября, и в составе фронта формировалась Конно-механизированная группа (КМГ) (командующий – комкор В.И. Болдин)». (М.И. Мельтюхов. Упущенный шанс Сталина.)
В состав 4-й армии входили: 31-й батальон охраны, 8-я, 55-я, 143-я стрелковые дивизии, 29-я и 32-я танковые бригады, два батальона связи и части армейского подчинения.
К вечеру 16 сентября войска Белорусского фронта были развёрнуты в исходном районе для наступления, а 17-го в 5.00 передовые и штурмовые отряды Красной Армии и пограничных войск перешли границу…
Как сообщает М.И. Мельтюхов: «На фронте 4-й армии к исходу первого дня наступления 29-я танковая бригада заняла Барановичи и расположенный здесь же укреплённый район, который не был занят польскими войсками, а 8-я стрелковая дивизия продвинулась до Снува. К исходу 18 сентября 29-я и 32-я танковые бригады вышли на р. Щара южнее Слонима, а 8-я стрелковая дивизия прошла Барановичи. К исходу 19 сентября 29-я танковая бригада вошла в Пружаны, 32-я танковая бригада – в Миньки на шоссе Барановичи – Брест, 8-я стрелковая дивизия достигла р. Щара, а подошедшая 143-я стрелковая дивизия совершала марш южнее Барановичей. К вечеру 20 сентября 29-я танковая бригада находилась западнее Пружан, 32-я танковая бригада – в Кобрине, 8-я стрелковая дивизия – в Ружанах, 143-я стрелковая дивизия – в Иванцевичах».
К слову сказать, это была самая первая война Маргелова. А всего их будет пять…
На первой войне было и первое боевое задание…
Рассказ об этом записал со слов самого Василия Филипповича автор биографической книги о нём Б. Костин:
«– Василий Филиппович, – обратился ко мне комдив. – Ни о том, какой в Ляховичах гарнизон, ни об обороне поляков сведений нет. Дерзости тебе не занимать. Бери броневик, отделение автоматчиков. Но только прошу, не лезь на рожон и действуй аккуратно. Город мы должны взять малой кровью. Задача ясна?
– Так точно! – ответил я.
– На знакомство с группой и подготовку к выполнению боевой задачи даю один час, а затем – вперёд.
– Есть, – козырнув, ответил я.
Водитель и автоматчики были не новичками в Красной Армии, и долго объяснять им суть предстоящего не пришлось. На мой вопрос, есть ли у них какие-либо предложения или просьбы, они попросили разрешения взять побольше боеприпасов.
Убедившись в надёжности своих бойцов, я проверил, как они подготовились к выполнению боевой задачи, после чего доложил командованию о том, что через пять минут отправляемся на выполнение задания.
Получив „добро“, мы двинулись в путь. Дорога была длинной. Спустя некоторое время увидели скелет сгоревшей легковушки, а через несколько километров – взорванную танкетку. Остановились, огляделись. Мост через речушку был свободен. Пролетев его на бешенной скорости, въехали на окраину. Заглушили двигатель. На улицах – ни единой души. Казалось, город знал, что скоро штурм. Жители попрятались, как перед бурей, магазины были закрыты.
Вдруг, откуда ни возьмись, к броневику подбежал мальчонка лет двенадцати.
– Вы советские? – спросил он.
– Да. А ты кто такой? – спросил я.
– Советские – значит наши. А я местный, – ответил паренёк, – зовут Янко.
– Ладно, Янко, раз ты местный, то и показывай дорогу к ратуше.
Мальчонка проворно вскарабкался на переднее сиденье, и спустя некоторое время броневик подскочил к ратуше. Поблагодарив хлопчика и пожав ему на прощание руку, я с автоматчиками направился к входу в здание, условившись с водителем о том, чтобы минут через десять он дал из пулемёта очередь в воздух.
Возле входной двери стояли два полусонных полицейских, которые, завидев нас и броневик со звездой на башне, стали изумлённо протирать глаза. Сообразив, что это не сон, они бросили оружие и пустились наутёк.
Путь в ратушу был свободен, и мы смело шагнули в здание. На первом этаже никого. На втором – тоже. На третьем путь нам преградили два польских жандарма, но направление дула автоматов поумерили их пыл. Я понимал польский и уяснил, что сейчас у бургомистра идёт совет, решавший, как и чем предстоит оборонять городок.
Связав на всякий случай перепуганных до смерти жандармов, мы ворвались в большую комнату: „Руки вверх! – громко скомандовал я. – Шановне панове! Вы арестованы. Сопротивление бесполезно. Наши войска уже заняли все подходы к городу. Вам, полковник, советую прямо сейчас связаться со своим полком и распорядиться о сдаче частям Красной Армии“.
И тут, в подтверждение моих слов, прогремела длинная пулемётная очередь. Эффект её был впечатляющим. Трясущимися руками командир полка польских жолнежей взял телефонную трубку и слово в слово повторил в неё мой ультиматум. Мы вывели из ратуши городскую голову, начальника полиции, полковника, дав ещё для острастки вверх несколько очередей, отправились в обратный путь. Город был занят нашей дивизией без единого выстрела».
Соответственно за такое образцовое выполнение боевого задания вся группа была представлена к правительственным наградам. Но этому событию помешал, как всегда, случай.
«На радостях мои друзья-сослуживцы собрались вечером в ресторане городка, уже занятого к тому времени без единого выстрела нашими войсками. Отметив мою удачу, которую боевые друзья единодушно назвали подвигом, обильными возлияниями, мы захотели потанцевать с местными панёнками, оставшимися в городке. Девушки с удовольствием танцевали с молодыми статными офицерами и с не меньшим удовольствием присаживались за наш стол выпить и закусить в весёлой компании.
Веселье наше расстроили, судя по всему, зажиточные местные граждане еврейской национальности, также находившиеся в ресторане и праздновавшие что-то.
– Вася, – сказал один из моих товарищей, – над тобой жиды смеются.
Действительно, за одним из столов еврейская компания показывала на мою перевязанную щёку и легкомысленно между собой пересмеивалась.
Офицеры схватились за пистолеты, а я – за свой „маузер“, который направил вверх. Выстрел прозвучал неожиданно – люстра, висевшая под потолком, разлетелась вдребезги. Насмешников как ветром сдуло. Зато почти мгновенно появились наши ребята из военной комендатуры и препроводили всех на гауптвахту, где оставили нас отдохнуть до утра на свежем сене.
Утром при разборе происшествия я взял вину на себя. Боевую награду мне не дали, но зато для моих друзей всё закончилось без последствий», – вспоминал десятилетия спустя Василий Филлипович.
За время боевых действий дивизия, в которой служил Маргелов, потеряла убитыми 9 человек и ранеными – 21. Потом был выход на демаркационную линию, определённую договорённостью с немецким командованием. А 3 октября 1939 года восьмая стрелковая дивизия начала закрепляться на ней.
Как пишет Б. Костин: «Это были блаженные дни. Более двух недель Маргелов не снимал гимнастёрку, недосыпал и недоедал, проделав с бойцами трёхсотверстный путь. И вот теперь – жаркая баня, чистое бельё и обильное хлебосольное застолье».
Но служба продолжалась и тем более для капитана Маргелова…
Второе боевое задание было ещё более ювелирным: добыть у немцев, пока ещё «союзников», секретный противогаз. Приказ поступил в разведуправление Белорусского фронта аж из самой Москвы. Соответственно оттуда по нисходящей вниз до соединений…
Вот как об этом рассказывают сыновья Василия Филипповича со слов отца: «Поскольку времени на подготовку к выполнению задания не было и зная о том, что к немцам собираются выезжать начальник штаба и начальник особого отдела дивизии, отец, тщательно всё продумав, доложил командиру дивизии своё решение.
– Задача деликатная, для её выполнения требуется один человек, но с хорошим „прикрытием“, – задумчиво сказал он. – У меня, конечно же, есть дерзкие, хорошо подготовленные разведчики, но тем не менее прошу разрешить выполнение задания мне лично. Выезжаю вместе с начальником штаба и начальником особого отдела дивизии. А там в расположении немецких войск действую по обстановке. Одновременно в своём батальоне ставлю задачу подчинённым по отработке операции.
Командир дивизии задумался, глядя в глаза капитану: „Велика ответственность“, – но, не заметив ни тени сомнения, пожал руку и сказал:
– Машина будет через полчаса. Там никто помочь вам не сможет. О вашем задании начальники будут знать. Вся ответственность – на вас. Удачи, капитан. Я буду ждать вашего возвращения, но, если попадётесь немцам, рассчитывайте только на себя.
Ровно через полчаса Маргелов и его спутники были в пути. По дороге разговор был общий – о предстоящих переговорах с „союзниками“, но временами отец замечал короткие напряжённые сочувственные взгляды собеседников. Командир известил их о боевой задаче.
Наконец, приехали на место. Переговоры продолжались не один день, дело шло по намеченному плану. Появилась выпивка, закуска. Провозглашались тосты, о которых отец вспоминал потом, через пару лет, с горькой усмешкой. Пока „союзники“ изощрялись в красноречии, разведчик незаметно наблюдал за тем, что происходит вокруг.
Заметил, как мимо открытой из-за жары во двор двери прошли два немецких солдата с нужными ему противогазами. Притворяясь слегка пьяным и изобразив смущённую улыбку, отец попросил разрешения у начальника штаба выйти „до ветра“. Присутствующие заулыбались, отпуская шутки в адрес „слабака“, и позволили ему идти. Изображая нетвёрдую походку, капитан, зорко оглядываясь по сторонам, направился в сторону походного сортира, где заметил „своих“ немцев. Один из них скрывался за дверьми, другой ожидал своей очереди. Отец, покачиваясь и улыбаясь, подошёл к немцу и, как бы не удержав равновесия, упал в его сторону… ножом вперёд. Срезав противогаз, он прикрываясь убитым, ввалился к его приятелю. Там быстро покончил и с ним… Трупы сбросил в отхожее место и, убедившись, что они затонули, вышел наружу.
Забрав оба противогаза, он незаметно добрался до своей машины и надёжно спрятал их. Затем вернулся к „столу переговоров“ и выпил свой стакан водки. Немцы одобрительно загудели и стали предлагать шнапс. Однако наши командиры, поняв, что разведчик своё дело выполнил, стали прощаться. Вскоре они уже катили обратно.
– Ну что, капитан, добыл?
– Целых два, – похвалился отец.
– Но ты ж не забудь, что мы тебе помогали… как могли, – сказал „особист“. Начальник штаба промолчал. Нарушая воцарившееся внезапно молчание, отец, закурив папиросу, сказал, обращаясь к водителю:
– Гони, боец, быстрее.
За окнами машины быстро проносились деревья, впереди – речушка. Машина въезжает на мост и… вдруг взрыв».
Что ж война есть война! Машина, в которой ехали советские командиры, подорвалась на мине. А это значит – засада! Тут же из леса показались фигуры всадников, стреляющих на ходу и приближающихся к машине… Капитан Маргелов, «превозмогая боль, пристыковал пистолет Маузер к деревянной кобуре и стал отстреливаться. Вот он сбил первого всадника, затем – следующего… Кровь заливала глаза, мешая вести прицельную стрельбу. И тут немцы, услышав стрельбу, пришли на помощь. Отбив атаку, они взяли русского капитана с собой, отвезли его в госпиталь, где немецкий хирург прооперировал ему переносицу. Шрам же на левой щеке остался памятью о тех днях на всю жизнь…»
Судьба словно хранила Василия Филлиповича для будущих дел, ведь в этот раз, кроме него, погибли все: и шофёр, и начальник штаба, и «особист»!
А тем временем вовсю шла подготовка к войне с Финляндией. В конечном итоге 17 ноября 1939 года Генеральный штаб РККА отдал директиву за номером 0205/Оп о переходе в наступление против финских войск…
Следующая директива, № 4715, отданная Военным советом Ленинградского военного округа 21 ноября, указывала день и час наступления.
О начале войны возвестят залпы артиллерийской подготовки в 8 часов утра 30 ноября 1939 года, чтобы через час после её окончания войска 7-й армии пересекли границу на Карельском перешейке. В наступление перейдут также 8-я, 9-я и 14-я армии. Но пока никто ещё не будет знать, что эта, наскоро подготовленная, война примет затяжной характер. Она будто специально круто повернёт судьбу Маргелова, ибо там, на заснеженных просторах, понадобится много опытных лыжников.
Капитан Маргелов назначен командиром Отдельного разведывательного лыжного батальона 596-го стрелкового полка 122-й стрелковой дивизии.
«30 ноября в 8.00 утра передовые лыжные отряды перешли финскую границу. Встретило их злобное завывание вьюги, бездорожье и редкие автоматные очереди, которые жалили лыжников, словно осы, – читаем в книге Б. Костина „Маргелов“. – 596-му стрелковому полку при поддержке 285-го артполка предстояло овладеть местечком Юликуртти – Алакуртти и в дальнейшем наступать в направлении реки Куалаикки, перейти её и занять городок Кайрала.
Тактика финнов такова: мелкие группы внезапно вылетают на лыжах из леса, ведут огонь из автоматов и пулемётов и так же внезапно исчезают. Погоня напрасна. Попытались разведчики догнать нападавших – угодили в засаду.
Вечером капитан Маргелов с отрядом ворвался в Юликуртти. Стычка была короткой, но когда городок оказался в руках разведбата, в нём не осталось ни одного целого дома. Спалив их дотла, жители бросили всё, бежав от „зверств кровожадных оккупантов“. Такими финская пропаганда рисовала бойцов и командиров РККА. Но вот и первый пленный. Достался он маргеловцам в бою и, дрожа от страха, поведал не слишком многое. ‹…›
В одном из боевых донесений командира 596-го полка говорится: „Разведка ведётся непрерывно. 2-й батальон выполняет особую задачу“. В разведывательной роте, которой командовал лейтенант Петров, вместо 80 человек к этому времени в строю находилось 42 бойца. Маргеловские лыжники выходили в дозоры на пределе сил – без них бы полк не продвинулся и на километр.
Между тем вся 122-я дивизия, к слову, не имевшая ни одного танка, едва ли не ползла по единственной проходимой дороге. Для вездесущих шюцкоровцев, которые совершали рейды по тылам, дезорганизуя снабжение войск, – благодатная нажива.
Заняв Алакуртти, передовой отряд полка тронулся в путь. Преградил его сильный огонь. В том, что финны засели в прочных укреплениях, Маргелов сомнения не имел, как не сомневался он и в том, что противник уготовил огневую ловушку для главных сил. Риск был велик (связь комполка осуществлялась только посыльными), к тому же финны оказались предусмотрительными и вырубили напрочь лес у себя в тылу – обход был бесполезен. Однако Маргелов принял решение на разведку боем.
Поставив задачу командирам рот, комбат вместе с начальником штаба выбрали позицию, с которой стали наблюдать за ходом боя. Первая, а затем и вторая атаки батальона были отбиты. По разведчикам били миномёты, несколько раз ухнули пушки. Укрепрайон ожил и тем самым раскрыл себя. А тут ребята Петрова, разведчики-ползуны, приволокли пленного.
На следующий день полк, поддержанный артиллерией, шёл в атаку не вслепую. И всё же бой был упорным и продолжался почти двое суток. Исход его решил подошедший 273-й полк с гаубичным дивизионом».
В своём достаточно аргументированном исследовании Советско-Финляндской войны профессиональный историк П. Аптекарь подчёркивает: «Основная же масса финских войск, входивших в армию „Карельский перешеек“, с самого начала войны заняли позиции на главной полосе сопротивления – „линии Маннергейма“, которая располагалась значительно дальше, чем предполагали разведчики штаба Ленинградского ВО. Уже эти первые бои с противником, значительно уступавшим и в численности, и в вооружении, ясно показали большинство недостатков в организации войск и боевой подготовке наших бойцов и командиров. Ввиду скверного использования лыж (неумения ходить на них), а зачастую и их отсутствия части и подразделения Красной Армии вовсе не применяли обходных маневров и атаковали финнов в лоб, что вело к излишним потерям. Плохо была поставлена служба разведки и боевого охранения, что позволяло финским разведывательно-диверсионным группам довольно вольготно чувствовать себя в тылу 7-й армии.
Документы говорят также о плохом взаимодействии родов войск: пехота не умела идти за танками, встретив даже слабый заградительный огонь противника, стрелки залегали и предоставляли решение исхода боя танкистам. Известен случай, когда командир танковой роты 20-й танковой бригады даже возвратился под огнём противника к подразделениям стрелков и попытался уговорить их пойти за танками, но пехотинцы не сделали этого. Лишь в 70-й сд пехота шла за боевыми машинами и закрепляла их успех. Танкисты не всегда грамотно увязывали свои действия с артиллеристами, которые не всегда вовремя поддерживали их наступательный порыв подавлением огневых точек противника. В первые дни боёв нередки были и случаи артобстрела своих передовых стрелковых подразделений. Часто артиллеристы, не имея достоверных разведывательных данных, вынуждены были выбрасывать тонны боеприпасов по площадям, а пехота после артиллерийской подготовки натыкалась на огонь неподавленных пулемётов и миномётов».
Так и воевали…
Солдат и непосредственный участник той войны А. Деревенец вспоминая её, напишет: «Схватка и правда была жестокой, ухватки не было. Было тупое исполнение тупых приказов тупых военачальников и тупых стратегов. В своих воспоминаниях один из офицеров в период „оттепели“, когда можно было сказать правду, писал о своём разговоре с маршалом Малиновским.
– Какова наша стратегия? – спрашивал офицер маршала.
– Какая стратегия? Прогрызай оборону противника – вот и вся стратегия, – ответил маршал.
И наша пехота прогрызала оборонительные линии предполья и железобетонные доты линии Маннергейма, устилая свой путь трупами в лобовых атаках. За просчёты мудрых политиков и стратегов армия и народ заплатили кровью».
Но вернёмся к рассказу Б. Костина.
«На Кандалакшское направление, которое считалось не менее важным, чем линия Маннергейма, был переброшен шведский экспедиционный корпус. Сопротивление противника нарастало. Об этом говорят и выдержки из боевых донесений:
„8 декабря противник сжёг Куомиярви. Жаркий двухчасовой бой. Засады“.
„9 декабря. Вылазки в тылу“.
„15, 16, 17 декабря. Противник отбил все атаки наших частей“.
„23 декабря. Полк начал отход. Противник, активно действуя на флангах и тылах, нападал на обозы и портил линии связи“.
„25 декабря. В налёте на штаб и тылы дивизии принимал участие 1-й Сальский батальон“.
Проникнувшие в тыл финны не гнушались ничем и вырезали до последнего человека весь медсанбат, не пощадив ни раненых, ни медсестёр. Трудно представить, какие чувства испытывали комдив Шевченко и комиссар Лисицын, глядя на гору трупов, застывших в страшных предсмертных позах. Увиденное взывало к возмездию. Приказ командира дивизии Маргелову был коротким:
– Действуй, капитан.
Прежде чем отправиться в рейд, Маргелов построил лыжников и без слов повёл к медсанбату, подвергнувшемуся нападению извергов. Картина, представшая перед глазами, была ужасающей, кровь стыла в жилах. Поиск привёл разведчиков в глубокий тыл 4-го армейского корпуса финнов. Под ударами штыков и ножей пал весь банно-прачечный отряд, беззаботно отдыхающий после дневных трудов. Разведчики разбросали листовки: „Месть сальцам за русский медсанбат“. Откровенно говоря, не любил В.Ф. Маргелов вспоминать о войне с Финляндией. Всё на ней шло как-то не так, не по привычной логике, и порой трудно было определить, где передний край, где фланги, где тыл. Приноровиться к такой обстановке мог лишь тот командир, который имел особое чутьё, мгновенную реакцию и, конечно, отменные физические данные. Отмахать сотню вёрст по тылам врага незамеченным и вернуться с отрядом в полном составе удавалось немногим».