Глава 4


Хотел бы я сказать, что остаток ночи спал хорошо, но не могу. Потому что плохо спал, а не хорошо. Так зачем мне говорить, что я хорошо спал, коли плохо спалось? А как оно еще спаться может, когда страсти такие снятся? Страшнее только в школе сны снились. Типа, прихожу я в школу, а на меня все недобро так поглядывают, да пальцем показывают. Хвать! А галстук-то пионерский, только выстиранный, я погладить-то забыл! Так в мятом и пошел на уроки! Ох, стыдоба-то какая! В холодном поту просыпался. Едва заикаться не начал, да батя от таких снов народным средством меня вылечил. Каждый день на ночь по стопарику наливал. А много ли мне там надо было? Вот и спал я после стопарика, как убитый, никаких снов не снилось.

Поутру еле проснулся и на завод почапал.

На работе Димка еще привязался, как банный лист. Тот, который с конверторного. Да помнишь ты его – он еще на День Металлурга едва в фонтане не утоп. Лоб здоровый, только пить не умеет, не чета мне! И плавает – как рыба. В смысле – под водой плавает. По дну, как сомик ходит. Сомиков не видел? Так ты к Людке сходи, у ейного сына аквариум стоит, вот в том аквариуме сомиков – пруд пруди. Наглядишься!

Колька-то – молодец, он каждый год на второе августа в фонтане купается. Ему без этого дела никак нельзя. Их же там, в десантуре, не только бутылками себя по голове бить учат, но и в фонтанах плавать. Колька сам, лично, рассказывал мне, что на полчаса дыхание задержать может. Это на случай, если их из торпедного люка на подводной лодке на Америку запустят. Так они, всей десантурой, через торпедные люки до берега доплывут. Чтобы подводная лодка не всплывала, значит. Чтобы американцы, чтоб им пусто было, нашу лодку не обнаружили. Она ж, лодка-то эта, ядерная, с секретными документами на борту! Их там и бумагу есть учат, чтобы документы эти уничтожать. Потому паек военный в картонные коробки упаковывают. Чтобы на картоне тренировались. Ежели картон сжует, то бумагу – и подавно страскают.

А на заводе – не, ничему не учат. Зачем, скажи мне, сталевару какому под водой не дышать? Или бумагу жевать? Ни к чему нам это! Если б было надо чтобы работяги под водой не дышали – то прямо там, на дне морском, завод бы и построили. Да только зачем его там строить? Там же вода – весь огонь в печах зальет, железо плавиться перестанет. Нет, я, конечно, не спорю – сейчас всякие головы светлые есть, много чего придумали. Одного лишь не придумали. Как в столовую под водой ходить? Там же борща половником не подчерпнешь, чтобы в тарелку налить. Потому что непонятно – где борщ, а где вода морская. А ежели работягу в обед не кормить как полагается – он и работать не сможет. Потому что от еды в желудке тепло начинается, а тепло, как тебя, поди, в школе учили – вверх стремиться. То бишь -в голову. Вот оттуда-то мысли в голове и появляются, что тепло из желудка в мозг попадает. Оттого мы все, заводские, шибко умные. Что обед никогда не пропускаем! И по пятницам возливаемся. В воде ж тоже градус есть, а, стало быть – тепло. Целых сорок градусов! Когда на улице столько жары бывает – на железе яйца жарить можно. Вот и после водки яйца жарить можно, прямо внутри человека. Но не жарют. Оттого не жарют, что непонятно, как потом доставать оттуда.

Так вот Димка этот – скотина, чтоб глаза мои его не видали, про штукарь вспомнил, который я у него в прошлом годе занимал. Весь день за мной ходил и нудел, чтобы я тот штукарь вернул. Вот где там совесть-то у человека? И без него башка трещит, что разваливается, так он еще и ходит с нудением своим, как нудист. Нудит и ходит. Ходит и нудит. Никакого покоя от человека нету! Я ж не хожу за ним, не требую, чтобы он штукарь свой обратно забрал, а он – наоборот. Ходит и требует. А я не для того штукарь у него брал, чтобы взад вертать! Пьяный был Димка, это как раз в прошлом годе, когда из фонтана его доставали. Я-то понадеялся, что забудет он про тот штукарь. Нет, не забыл! Записал, что ли, у себя где?

И не для себя я занимал, а на благое дело – обогреться после того, как из фонтана его вынимали. Ежели не согреться после такого дела – так и захворать можно. Про врачей-то я тебе уже сказывал, вон – Тоху со света сжили, с такими врачами лучше и не хворать вовсе.

Вечером уже, после смены, иду я по проходной, глядь – а там Колька стоит. И лица на нем нету.

– Спал, – говорит, – плохо. Потому что сон жуткий приснился. Будто сидим мы в гараже, водочку и соляночку из краников наливаем, а хлебушка-то и нету! Вдруг Тоха приходит и хлебушек приносит…

Точь-в-точь, как у меня было, все рассказал. И про свитер полосатый, и про шляпу дурацкую, и про ножи в пальцах, и про червей со сколопендрами. Даже стишок тот бездарный упомнил. И согласился тоже, что мои стихи не в пример лучше. Казалось бы – суровый мужик, десантник, а толк в искусстве знает. Тянется у человека душа к прекрасному, а за прекрасное, как говорится, и выпить не грех.

Смекнули мы, что нам один и тот же сон снился. А как иначе? Ежели я в том сне был и Колян в том же сне был, то сон-то, получается, на двоих! Оттого мы обои и не выспались что раньше нам каждому свои сны снились, то теперь – один на обоих. Вот и не выспались, что на каждого по половине сна пришлось!

После покумекали – так и Ильич там, во сне был. Смекнули недоброе. Степану Ильичу позвонили – и он сразу все подтвердил. Дескать, был сон. И краники были. А вот хлебушка-то в его сне не было! И тоже Антоха пришел с хлебушком.

Тут-то совсем все ясно стало. Я ж не зря две тарелки борщу и пюрешку с котлеткой навернул в обед в столовке. Тепло-то от пуза в голову дало и умные мысли появляться начали.

Вот мы и не выспались, что один сон даже не на двоих, на троих был. Я того не ведаю, снятся ли сны покойникам, али нет, но если снятся – то, получается, и Тохе тот же сон снился! Это вообще по четвертинке на брата пришлось! Куда такое годится? Так, на четверых, чтобы выспаться, вообще с утра до ночи, сутками спать нужно! И то не выспишься, потому что сутками спать не выйдет. Хоть ты как вертись – кушать тоже надо, а, чтобы покушать, просыпаться придется. Вот и не выспишься так никогда!

Это Тохе без разницы – он лежит себе в могиле, в костюме с пинджаком, и поутру никуда не собирается. А мне с Колькой на завод надо. Степан Ильич, хоть и на пенсии, но тоже без дела не сидит – каждое утро ходит на почту ругаться. И не оттого, что характер сварливый, а оттого, что не женат и женат никогда не был. Была б баба дома – можно было б прямо дома, никуда не выходя, поругаться. А раз своей бабы нет – вот и приходится человеку по чужим бабам ходить, чтобы поругаться.

Решили мы еще немного покумекать, да пивку холодненького взяли, чтобы кумекалось лучше. Потому что холод – он тепло вытесняет. Оттого в горах всегда холоднее, хотя они и выше, а, стало быть, к солнцу – ближе. Оттого, что там снег лежит и тепло все вниз вытесняет. Вот до чего природа додумалась!

И холодильник таким же макаром работает – для того в него лед и положен, чтобы весь жар даже летом выходил из него, а холод – оставался. Чтобы водочка, когда ее в холодильник ложишь, всегда холодная была.

Так и от живота, в котором две тарелки борщу и пюрешка с котлеткой, тепло быстрее до головы подниматься начнет и думаться лучше станет.