Богиня Тьмы Никта, которая давным-давно оставалась в лабиринте тьмы, и порой уходила так далеко в необитаемые края, что до нее никто не мог добраться, да и не было таких желающих, ее разыскивать, не потому ли богиня заскучала. Она забыла о том, что когда-то сама убеждала своих юных и не очень юных дочерей, что они не должны придаваться унынью, потому что впереди у них вечность.
И если бы никогда никого не было, никого бы она не породила, то может и смирилась бы с пустотой и одиночеством, но когда-то компания была большой и разнообразной. А тут все исчезли, вот и решила она, что надо выбраться из лабиринта одиночества и кого-то из своих отыскать, потому что одной оставаться богине больше не хотелось, ведь и во тьме может быть весело и интересно.
Но лабиринт этот так был устроен, что бродить там можно было вечность, никого не найдя.
Сначала богиня рассмеялась, понимая, что она заблудилась в собственном творении, потом испугалась, а потом и расстроилась, и, в конце концов, приуныла и растерялась. Ей вовсе не хотелось оставаться там навсегда, и она рванулась по давно знакомой тропинке, но тропинка эта привела ее совсем не туда.
Никта слышала, как на земле какая-то царевна давала герою клубок, и он смог выбраться без труда из того же лабиринта, когда пошел по этой нити. Но она – то не собиралась к таким хитростям прибегать, потому и заблудилась окончательно. Такие чудеса и при свете случаются нередко. А во тьме сплошь и рядом, стоит только отвлечься и размечаться.
– Все, меня никто никогда не найдет, – решила богиня, да ведь и искать никто не станет, потому что я давным-давно от них отбилась, они и забыли, наверное, обо мне. Вот это и есть настоящая смерть.
Конечно, мы не можем умереть, как люди, но разве блуждая во тьме, вдали ото всех, мы не умираем точно так же, как они. Но умирая в одном месте, мы спокойно появляемся в другом, – тут же встрепенулась богиня.
Она увидела корни какого-то дерева могучего, услышала голоса приближавшихся туда духов или чудовищ, или богов, впрочем, какая разница, кто это был, главное, что они были, это больше не кромешная тьма, и сводящая с ума тишина.
Говорили они на непонятном языке, а потому богиня решила, что она не станет с ними встречаться, ведь нужно будет объяснить, кто она такая и почему тут оказалась.
Нет, делать этого она не станет. Тогда ничего толком не понимая, рванулась она по корням и стволу выше и выше и зажмурилась от ослепительного света. Она не нашла путь в лабиринте тьмы, но вот к свету выбралась тут же.
Радоваться ли было Никте, зная, что находится она непонятно где, огорчаться ли? Кто его знает. Она воодушевилась тем, что это было что-то новое, и решила, что если не под землей, то на земле, она дойдет до своего мира и до своих. А пока можно побывать и среди чужих, посмотреть на другие миры, это лучше, чем по-прежнему оставаться одной непонятно где. Ведь здесь можно и Гекату встретить, да и мало ли кто попадется ей в пути.
Тогда богиня открыла глаза, потихоньку привыкшие к свету, и решила, что все происходит к лучшему, а чему быть, того не миновать. Она не видела себя со стороны и не могла знать, что выглядит довольно чудовищно, такая огромная и темная, закутанная в черный плащ. Если бы ей встретился кто-то на пути, то мог бы и испугаться, но к ее радости там пока никого не было видно, пугаться было некому
Геката очнулась и почувствовала, что ее кто-то зовет. Это было довольно странным чувством, потому что никто и никогда не звал богиню колдовства, это она должна была всех искать и звать. И многие добровольно, а кто-то и не очень, но откликались на ее зов. Но все, ее окружавшие боги, люди, духи и души знали, что не стоит напрасно тревожить Гекату, тогда им жить спокойнее будет на свете. Даже при случайной встрече с ней, лучше всего было отстраниться, уйти, спрятаться.
– Это должен быть кто-то очень отважный, – сказала она Эриде.
Богиня раздора, единственная из немногих обитателей этого мира часто с ней бывала, никуда не пряталась, и даже радовалась, когда Геката появлялась на ее пути.
В глубине души она даже гордилась их дружбой, потому что мало кто мог похвастаться такой дружбой, да что там скромничать – никто не мог похвастаться вовсе, только Эрида.
– Кто это меня может звать? – спросила Геката.
Ей показалось, что Эрида знает ответ на этот вопрос, у нее были свои вороны, везде летавшие и сообщавшие ей о том, что и где происходило.
– Это Никта, – спокойно отвечала богиня раздора.
Гекате осталось только удивиться тому, что она сама не узнала зова своей матушки, настолько она отвыкла от нее, да и что удивительного, ведь с тех пор ни одно тысячелетие прошло.
– Никта будет с нами, – говорила Эрида, – она так решила.
Они переглянулись, пытаясь понять, хорошо это или плохо, надо признаться, что они за это время отвыкли от ее власти, перестали подчиняться матушке, и наслаждались своей дивной свободой.
Теперь было о чем тревожиться, но ведь они не могли спрятаться, или загнать ее снова во тьму.
Нет, надо было ждать и смотреть, что из всего этого получится. Никта оставалась первой и единственной, и никто в целом мире не смог бы приказывать ей. А если нельзя изменить мира, то придется постараться измениться самому.
Геката, считавшая себя виновницей того, что Никта должна появиться в мире молчала, Эрида почувствовала это и решила немного ободрить подругу
– И это переживем, – говорит Эрида, – ничего страшного в том нет.
– Ну что же, нам ничего и не остается.
– Но надо бы предупредить Цирцею, мы давно не были на ее острове.
– А может не надо, пусть еще порадуется свободе?
– Ничего, пусть привыкает, хотя на ее остров Никта едва ли заглянет, что ей там делать, мир и без того огромен и разнообразен.
Гекате казалось, что Эрида завидует подруге, хотя на самом деле завидовала она, потому что Эрида могла легко ускользнуть, исчезнуть, если что, а вот ей придется оставаться с матушкой. Но что тут скажешь, если судьба такая, остается только верить и надеяться, что пробудет она тут не долго, заскучает без своей тьмы, и ей там понравится значительно больше, чем здесь. А если нет? Но о скверном лучше не думать совсем. Она и решила не думать… Ведь неизвестно, что и как будет, а вот когда будет, тогда можно и подумать.
Вот с этими мыслями подруги и сестры перенеслись на остров к Цирцее, чтобы обрадовать или огорчить чародейку. Если любая из богинь способна сильно повлиять на нашу жизнь, то уж вернувшаяся Никта особенно.
Они отправились на остров, куда к тому времени успела удалиться Цирцея, забыв обо всем на свете.
Цирцея наслаждалась одиночеством и полной свободой, как могла делать это только она одна. Даже в те времена трудно было найти титаниту или богиню, которой было бы так хорошо в одиночестве, вот если уже Никта выбралась из тьмы на свет и отправилась искать своих, то, что говорить обо всех остальных. Но Цирцея была тем редким исключением, которой и на самом деле никто не был нужен. Такое бывает, когда одной всегда лучше, чем с кем-то. Нет, конечно, на какой-то срок она могла побыть с любым из родичей или богинь, но все время думала о том, как бы поскорее отправить их подальше. К ней заглядывал сам Гелиос, зная, что его дочь одинока. Но и он чувствовал, что она особо в нем не нуждается.
И было ей в кого пойти. Сам лучезарный не один век провел в гордом одиночестве, а связав свою судьбу с кем-то из титанит, думал только об одном, как можно скорее избавиться от них или самому удалиться в самые дальние чертоги, укрыться от мира и отдохнуть.
Это ему чаще всего удавалось. Но даже, когда не получалось, он все равно уходил в Аид, чтобы там подарить теням и чудовищам свет, и самому избавиться от чудовищ небесных.
Цирцея была похода на отца как две капли воды, она не допускала мысли о том, что кто-то из гостей поселиться на ее острове на длительный срок, и будет все время с ней общаться, чего-то от нее требовать, сам попытается что-то ей дать.
– Тебе совсем этого не хочется? – однажды спросила Геката.
– Я мысли такой не допускаю.
– А если они не захотят уходить? – не унималась та.
– Я превращу их в свиней, – отвечала Цирцея.
И сказала она это так уверенно, так твердо, что Геката поняла, что превратит, обязательно превратит.
– Надо будет предупредить всех, кто захотят стать единым целым с Цирцеей, что участь их плачевна.
– Я слышала историю о том, что все были разрезаны на две части, вот они и бродят по миру и ищут свою половинки, наверное, Цирцею никто не разрезал, – говорила она задумчиво, – Гелиос родил ее целой и невредимой.
– А много таких в мире?
– Скорее нет, все мы разрезаны на части, но есть избранники и счастливчики, так скверно кого-то искать и убеждаться, что он был с тобой одним целым, а потом затерялся где-то.
Вот об этом они говорили, пока не добрались до таинственного острова, который могли видеть только те, кому чародейка его показывала. А для остальных он так и оставался каким- то воздушным столбом, который лучше всего было объехать стороной, хотя многие подозревали, что он нереален, это только мираж и легко можно проехать сквозь него.
На этот раз Цирцея обрадовалась их вторжению. Впрочем, сначала она радовалась всегда, это потом наступало разочарование.
Она выслушала их внимательно – все-таки далеко не все слухи и новости до нее вовремя доходили, вот и возвращении Никты на землю она ничего не ведала. А потом подумала немного, да и произнесла:
– Не стоит печалиться и паниковать (Цирцея вспомнила о Пане). Земля большая, нам всем хватит тут места, – заявила Цирцея. – Ей что, она почти не вмешивается в происходящее. А заглянуть на денек ко мне или к вам, не такое и страшное бремя.
И эти простые слова как-то успокоили богинь. Земля и на самом деле велика, пока Никта пройдется по разным мирам, а может где и задержится, они будут жить обычной жизнью, а потом видно будет.
И если к Никте Цирцея отнеслась так спокойно, то вот племянница ее Медея никак не давала ей покоя, потому что около девицы той кружились разные богини, а если богинь хотя бы две, то ждать чего-то хорошего от них не приходится. Цирцея чувствовала, что она не сможет остановить их, и помочь бедной девице тоже не сможет. Трудно быть великий чародейкой, и спасая мир не спасти тех, кто тебе близок и дорог. Но так и позднее почти всегда случалось. Хотя для Цирцеи все было впервые
А между тем Никта добралась каким-то чудом до центра Аида, до чертогов самого Властелина тьмы. Она почувствовала, что уходит надолго, потому и решила проститься с молодой его женой, Персефоной, которая была к ней всегда добра и внимательна. Она тоже отправится в свой срок на землю, но земля большая, смогут ли они там встретиться, это еще вопрос. Лучше проститься, тогда и встречаться будет приятнее. Так решила она в тот день и час.
История Персефоны, украденной Аидом, совсем недавно потрясла все миры, а землю чуть не уничтожила вовсе, когда Деметра погрузилась в траур и больше не собиралась что-то делать. Голод, мор и пожары смог остановить только Зевс, да и то не сразу. С этими Олимпийцами было столько забот и хлопот. Но все как-то наладилось, Персефона половину года была на земле с матерью, а потом снова отправлялась во тьму, где Никта ее и встретила с большой радостью.
Она преклонялась пред древней богиней, и радовалась, что та не оставила ее в одиночестве, с мрачным дядюшкой-мужем так просто не пообщаешься. Порой он просто убивал ее своей суровостью.
Узнав, что Никта зачем – то внезапно к ней пожаловала, Персефона встревожилась и загрустила, она почувствовала, что им выпала разлука, долгая разлука.
Дурные предчувствия бледную девицу почти никогда не обманывали.
– Я решила отправиться в тот мир, – просто произнесла она, сколько же можно тут оставаться.
– Ты не собираешься возвращаться совсем?
– Ну, почему же, если он перестанет существовать.
– Значит, не собираешься, – усмехнулась Персефона.
Она подумала о том, что ей нельзя не возвращаться, а вот Никта вольна поступать, как ей вздумается. Почему же она так несвободна, так порабощена вроде бы и большими чувствами, и муж ее первый и старейший из всех, но ощущение несвободы угнетало ее страшно. Впрочем, говорила она о другом:
– Тебе там мало что понравится, мир очень сильно с тех пор изменился. Даже я, хотя оказалась здесь недавно, смогла это заметить, а что говорить о тебе.
– Не такая я и древняя, радость моя, а потом изменения, они всегда приятные, даже если сами по себе они ужасны. Разнообразие в вечности нашей – это скорее благо, чем зло, и можно только порадоваться.
– Да нечему там особенно радоваться, но разве я смогу тебя удержаться, тем более, мы там свидимся, если судьба. Я же тоже не навсегда здесь оставалась.
– Тебе тяжко здесь?
– Сначала, я сердилась на отца, когда он требовал у Аида половину года, а теперь понимаю, что он был прав.
– Тебе не очень хорошо тут, Аид замкнут и мрачен, но это понимаешь, только когда сталкиваешься со стремительным Гермесом, красавцем Аполлоном, или проказником Дионисом. Да, я стара для них, но все одно могу оценить то, что творится с ними в этом мире, и понимаю, что тебе было бы лучше, с любым из них.
– Гермес не собирается жениться, Дионис может и жениться, но рядом с ним толпа вакханок все время, я бы от ревности померла, а Аполлон, по-моему, его никто и никогда не полюбит, так что все там не так красиво, как кажется.
– Как же все сложено-то, – улыбнулась Никта, – и все же, все же нам только и остается, что метаться между тьмой и светом, и знать, что чего-то не будет хватать, тьмы или света.
Никта удалилась так же внезапно, как и появилась.
Персефона устыдилась того, что так давно не была с Аидом, и поспешно отправилась к нему. Все-таки она навсегда была связана с ним узами, и должна была исполнять свои супружеские обязанности. Только от этой мысли ей стало как-то дурно, но делать все равно нечего. Надо идти и исполнять.
– Говорят, у тебя была Никта? – с ходу спросил он, и тревога звучала в низком его голосе.
– Была, она собирается на землю, ей надоело быть в темноте. Нельзя привыкнуть к свету, если столько лет провела во тьме, – задумчиво размышляла она. Аид сразу же все перевернул на свой лад.
– Нельзя привыкнуть к тьме, родившись и прожив столько лет при свете? – почему – то спросил он.
– Я не сказала этого.
– Но разве не так ты подумала? Вот только поэтому я и согласился тебя отправлять на полгода туда, хотя будь моя поля, ни на миг бы не отпустил, но я видел, что становилось с цветами, стоило им оказаться здесь.
– Не говори так, я все знала, матушка предупреждала меня, но я съела гранат, сама, меня же никто не заставлял.
– Столько воды утекло с того дня, все могло перемениться.
– Но ничего не переменилась, – не унималась Персефона, – она хотела убедить мужа в том, в чем сама вовсе не была уверена.
Потому они замолчали, в кромешной тьме повисла мертвая тишина.
Хотя Эрида и успокаивала Гекату, а вместе они беседовали с Цирцеей, и почти убедились в том, что ничего страшного нет, в том, что Никта выйдет на свет, но на душе у каждой из них тревоги все-таки плохо улеглись. И решили девицы-красавицы, что надо успеть до ее появления сделать какие-то важные дела, чтобы потом не нужно было предупреждать, оправдываться, объяснять, почему они это делать хотят. В общем, и Геката, и Эрида приводили свои дела в порядок, и, заглянув в недалекое будущее, пытались понять, что там им еще понадобиться может.
Эрида поняла, что ей понадобится золотое яблоко, для того, чтобы история как-то развивалась. Она пока еще не ведала точно, для чего ей сгодится яблочко, но то, что понадобится, не сомневалась, вот и отправилась в сад Гесперид, чтобы там им разжиться, с драконом о том, о сем поболтать, да и вообще на мир посмотреть и себя показать.
Геката вспомнила о том, как волновалась Цирцея о Медее и отправилась в Колхиду. Она тайно была влюблена в Этта, который отстранялся от нее все время, и Медея, была, конечно, только поводом для того, чтобы навестить отвергшего ее сына Гелиоса, с которым и сам Лучезарный не смог бы справиться, если бы и захотел. Таким мощным и суровым казался Этт.
Свидание это оказалось неудачным, потому что царь вообще где-то на соседних землях с сыном пропадал, дома оставалась только юная Медея, и она вела себя дерзко, почти яростно.
– Что это забыла тут эта темная богиня? – спросила она у Цирцеи, тоже оказывавшейся во дворце брата.
– А ты можешь не дерзить тем, кто мне дорог.
– Тебе кто-то дорог, да ты просто в свинью не можешь ее оборотить, вот потому и терпишь.
– Остановись, – потребовала Цирцея, – когда ты влипнешь в очередную переделку, и нужна будет помощь, ты явишься к нам с Гекатой, подумай хотя бы об этом.
Но сразу было ясно, что не о чем думать Медея не собирается.
– Вот еще, обойдусь и без вас…
– Да не обойтись тебе без нас, не обойтись, – повторяла Цирцея.
– Как она на тебя похода, – только и усмехнулась Геката
– А мне кажется, что такой глупой и наивной я не была никогда.
Медея вспылила и убеждала прочь. У нее был свой уголок уединения, не такой, конечно, как у тетушки, но тоже ничего.
– Напыщенные старые дуры, – с досадой подумала она, – как они вообще могут считать себя центром этого мира, когда ничего не понимают, ну ничего, вот появится юная и прекрасная Афродита, она им всем покажет, и я все сделаю, чтобы она со мной оказалась.
Медея и не представляла себе, на какую опасную тропинку она дерзко ступила. Звать на помощь Афродиту никогда не решился бы сам Зевс, она изломала судьбу Аполлону, да и сам Посейдон обходил ее стороной, но Медея была уверена в том, что Афродита будет служить ей верно, останется у нее на посылках.
№№№№№№
– Эрида отправилась за яблоком, – говорила Геката Цирцеи, – да и мне пора навести порядок. Матушка всегда любила все проверять и на себе испытывать, она и не представляет, как далеко мы все ушли, пока ее не было.
– Ничего, она разумна, даже мудра, проживем, переживем, и не такое переживали.
Афродита мелькнула около них и скрылась.
– А вот это настоящая беда, – прошептала Цирцея.
– Злишься, что она тебе жениха не послала.
– Злюсь, что она его к Медее отправила, а я не могут сказать ничего брату, ты же знаешь, как он безрассуден, если грозит беда, в нем нет ни грамма хитрости, а любое другое оружие против Афро бесполезно. Но он будет бросаться из стороны в сторону и сделает ей на радость еще хуже, хотя хуже уж и некуда.
Они помолчали немного, Афродита безошибочно отыскала то место, где от тетушек, да и от всех остальных скрывалась Медея.
– От меня не спрячешься, – услышала царевна ласковый голос
Пока Цирцея и Геката, собравшись вместе, обсуждали те перемены, которые должны случиться после вторжения Никты, а Афродита любовалась с дальним умыслом Медеей, сама Никта вышла из тьмы к свету, и как ни странно, первым делом она появилась в храме Аполлона.
Хотя там уже успели побывать все богини, и смертные, все, кому интересно было все, что творилось в этом мире, но сама Никта до сих пор о нем только слышала. И вот теперь так случайно получилось, что вышла она именно к этому месту, и остановилась в нерешительности, как же прекрасен был и юный бог, и храм, которым он так гордился. А чем еще было гордиться Аполлону, сказала бы Эрида, окажись она поблизости. Но богини раздора рядом не оказалось, она пока носилась со своим золотым яблоком, и раздумывала, как бы его употребить в дело так, чтобы какой-нибудь классный, шумный раздор получился.
Ничего такого не придумывалось, но Эриде хотелось, чтобы все было здесь и сейчас, потому и не могла она никак успокоиться. Только снова и снова яблоко на ладонях подбрасывала и по сторонам озиралась. Пока ничего подходящего не находилось, не придумывалось, только ярость Геры где-то в небесах звучала.
– И как только можно быть такой скандальной, а еще удивляется, что Зевс от нее убегает, да любая прачка в сто раз лучше этой верховной богини.
Но от грустных и ехидных помыслов Эриду отвлекла Афродита, предававшаяся любви прямо в море с каким – то смертным:
– Вот где одна радость и никаких скандалов, – усмехнулась Эрида, и втайне немного позавидовала богине. Но в тот момент она на своем яблоке и написала:
– Прекраснейшей, вот именно Прекраснейшей, посмотрю, как она с Герой сцепится, что из этого выйдет. Всегда приятно, подлив масла в огонь, смотреть, как оно шипит и разгорается. А потом все будут на тебя с опаской смотреть. Думать о том, что с тобой лучше не связываться.
Вот и правильно, не надо связываться, вы же целее будете.
Вот в момент таких размышлений, Эрида и обнаружила Никту.
– О, какая встреча, – усмехнулась она.
Богиня щурилась, глядя на Эриду, она все еще не могла привыкнуть к дневному свету, таким нестерпимо ярким он ей казался.
– Персефона рассказывала мне об этом храм, – говорила Никта, как только поняла, кого она встретила.
– Да, Аполлон любит такие вот соборы, ему кажется, что так он будет и сам выше и блестящее казаться, а ведь это полная ерунда, выше головы даже такой красавчик не пригнет, нечего и стараться.
Наверное, те, кого не любят, хотят строить что-то этакое, – подумала Никта, им все время надо показывать себя, говорить о себе, а для Афродиты такие храмы строят те, кто захочет получить ее благосклонность. Они увлеклись беседой и не заметили, как сам Феб появился перед древней богиней, скользнув взглядом по Эриде, словно хотел понять, кто она такая.
– Почему ты на меня так смотришь? – удивилась Никта.
– Я бы хотел в тебя влюбиться, но Афродита лишила меня такого дара, – заявил он.
Эрида отвернулась, чтобы они не заметили насмешки на ее лице.
Вот уж точно, милой, тебе даже в Никту не влюбиться. Но зато он умеет говорить приятности и располагать к себе. Она изменилась на глаза, пожалуй, с такими талантами он далеко пойдет. Никта точно его уже не забудет никогда, чем черт не шутит.
Афродита не заставила себя долго ждать. Она вообще, как любая кошка, гуляла сама по себе, и была там, где ей хотелось быть, но на этот раз она приблизилась к храму, где оставались грозные древние богини.
Если говорить о возрасте и опыте, то она была ребенком рядом с ними, но она была и богиней любви, а потому не хотела и не собиралась отставать от них. Дети часто бывают шустрее и ярче своих родителей, потому что им нужно как-то продержаться в этом странном мире. И еще она собиралась быть с ними на равных. Пусть кто-то из них попробует с ней поспорить, она любому ответит достойно.
Да судя по всему, богини и не собирались этого делать, но вот такое снисхождение и задело ее больше всего.
– Мир прекрасно обходился и без любви, хотя тебе в это трудно поверить, – говорила Никта улыбаясь.
– Может быть, он и жил так, только больше в этом нет нужды, потому что есть я. Пищу тоже ели без соли, но нынче никто не откажется от этой приплавы, не так ли.
Никта ничего не ответила, хотя у себя в Аиде она прекрасно знала, что и как обстояло, и сколько без случалось именно потому что, они встречали ту самую любовь. Но Афродита, служившая ей верно, и сама бывшая той самой любовью, а чем еще ей быть, она никогда не отступится от своего, она не изменит себе, а потому у каждой из них своя правда, и с ними они останутся до самого конца.
– Может быть я стара в твоих глазах, но те, кто сталкивались со мной не дадут соврать, что я всегда шла навстречу всему новому, так вот, я могу тебе сказать, что не хотела бы столкнуться с любовью, потому что это тот случай, когда лучше не иметь.
– Ты заблуждаешься.
– Нет, заблуждается бедняжка Медея, которая думает, что ты подаришь ей великую радость, о Елене я уж и не говорю, она-то тебе доверится, или подчинится, и что из этого выйдет, страшно себе представить.
– Согласна, когда вмешиваются боги, то ничем хорошим это не заканчивается.
– И когда боги завидуют тоже, да и когда вообще это может хорошо заканчиваться, не смеши меня.
Она смотрела задумчиво куда-то вдаль.
Афродита удивилась не тому, что Никта отрицала любовь, а ее осведомленности, ведь она говорила о событиях грядущего, откуда ей было все это знать?
Нет, книги судеб, конечно, открыты для всех богов, не только для Никты, но почему она так упорно всем этим интересовалась?
Афродита смущалась и путалась. Все, что было тайной даже для нее, как-то странно распахнулось для древней богини. А зачем она вообще появилась на земле, почему возникла в храме Аполлона. Это старая и особенная история. Афродита лишила его взаимной любви, считая, что этому сыну Зевса и без того было много дано. Вот потому он никогда не любил тех, кто любили его, и его никогда не любили те, кого выбирал он.
Почему она так сделала? Если бы это вообще знать. Но Никта безошибочно выбрала его храм, и оставалось только гадать, что будет дальше, что она попробует предпринять для того, чтобы доказать свою правоту.
Правда, говоря о Елене, о Медее, с которой богиня только что столкнулась, Никта молчала о Кассандре, безумной царевне, которая отвергнет Аполлона. Но возможно она припасла эту историю, как последнее доказательство своей правоты.
– Ты о Елене, а я вот о Нарциссе забыть никак не могу, – говорила Афродита.
– Это тот, превращенный в бледный цветок тобой? – усмехнулась Никта.
– Да, о нем, зачем оставаться в этом мире такому красавцу, который не может взора от себя оторвать, и манит его только свое отражение. Нет, пусть он становится цветком, так. Хоть кого-то еще в этом мире порадует, – согласилась Афродиты, – если ты пришел в этот мир, то должен предаваться любви или не жить вовсе.
Она поежилась, вспомнив, как ее вероломный муженек застал их со страстным Аресом и набросил сетку на тела, переплетенные в страстном порыве. Они так и застыли под этой сеткой, не в силах пошевелиться. А боги стояли, смотрели и смеялись, словно никто из них ничего такого не знал и не ведал. Ну ладно Афина или Артемиды – эти великие притворщицы, но Посейдон и Зевс, они – то прекрасно знали, что такое страсть, предавались ей там, где она их настигала. Но они тоже не вступились, потому что один боялся мирового скандала с Герой, а второй не хотел огорчить свою пустышку Амфитриту, которую никак нельзя было ранить, и даже намекнуть ей на то, что он может тоже придаваться любви.
– Да ладно Нарцисс, он не жил, потому ему и умирать не страшно, -услышала Афродита голос Никты, а что ты сотворила с Пигмалионом, как разрушила его жизнь и судьбу.
– Разрушила, – возмутилась Афродита, – да я подарила ему ту единственную и любимую, которую он не нашел среди смертных
– Неужели? – усмехнулась Никта, – оживить статую, отдать ее в жены деспоту, какое счастье. Если он не научился любить настоящих жен, то что даст ему красавица, из которой он решил сотворить черт знает что? И долго ли она пробудет с ним рядом?
Афродита молчала, у древних богинь была своя сила и своя власть над этим миром, и они много жили и много знали, а потому спорить с ними не было никакого смысла. Да она и не спорила. Она просто хотел убедиться в том, что была права, что без любви жить невозможно. Теперь, когда она явилась в этот мир, они не останутся без любви, но то, что было, то, что еще случится, говорило как раз об обратном, и Никта, столько веков без нее обходившаяся, сейчас точно не согласиться оказаться в ее власти, и она окажется права.
– Нарцисс, Пигмалион, Аполлон, Парис, конечно Парис, подаривший ей яблоко и признавший прекраснейшей, безумцы, которых ждет страшная смерть. Впрочем, как и всех остальных, ведь смерти никто не избежал, да и не избежит. Даже безрассудный Сизиф, всю жизнь с ней боровшийся, но вся разница в том, что они умрут молодыми, так и не изведав любви, не понимая, что бы она значила. А вот так умирать страшно. И Никта явилась сюда, чтобы обвинить ее в том, что она сотворила, и что сотворить еще не успела, но сделает, рано или поздно все равно совершит. И вот тогда та самая железная сетка упадет на богиню и на тех, кто ей верили и служили, и они уже не смогут из-под нее выбраться никогда.
Афродита погрузилась в свои печальные размышления, она и забыла, что богиня тьмы стоит все еще рядом, а потом вздрогнула, когда снова услышала ее голос:
– Вся любовь досталась Зевсу, а этот парень останется без нее.
Ей не хотелось этого принимать, но она не могла противиться этому. Боги не всесильны, и в этом их беда
Имя Зевса, упомянутое в храме его прекрасного сына, заставило двигаться, и попытаться сделать хоть что-то. Стоять и смотреть богиня любви больше не могла.
– Зевсу? Бедняга, он-то настрадается за всех, но что еще ему остаётся? – это уже говорила Афродита. Потому что надо было что-то сказать. Молчание пугало и угнетало ее еще сильнее.
– А не прогуляться ли нам к той, которой твоя любовь уж точно не коснется.
– Ты об Афине? – спросила Афродита.
– Я о Цирцее, пошли, навестим чародейку.
О дочери Гелиоса Афродита старалась не думать, просто потому, что та никогда не думала о ней, и остров, который она выбрала для себя, был вызовом для Афродиты. Казалось, что все это сделала чародейка, чтобы досадить ей. Хотя в тот момент сама Цирцея меньше всего думала о богине любви. Но мнительность Афро была равна гордыне, а потому все они приписывала себе, и не сомневалась в том, что крутится вокруг нее, делается исключительно для нее или ей назло.
Афродита не хотела появляться на острове, но показать Никте, что она трусит или просто капризничает, она не могла, и они перенеслись туда в один миг.
Цирцея ждала их обеих, как ни странно, и ладно Никта, которая давно тут не бывала, но почему она так хотела узреть и Афродиту
– А я хочу узнать, что такое любовь и зачем она нужна нашему миру, – заявила Цирцея.
– Нынче все хотят это узнать, – усмехнулась Афродита.
– А почему бы тебе не поведать нам эту тайну, таким старым, отсталым от жизни, вдруг, чем Зевс не шутит и нам она тоже понадобиться?
Афродита молчала, она взглянула на Эриду, которая тоже оказалась тут, где же еще ей быть, на Гекату, – все богини тьмы в сборе. Она решила, что начинать ей первой не стоит. Пусть сначала говорят они, потому что возможно так она поймет, что же у них за душой, что она должна каждой из них ответить.
– Любовью пылал даже грозный Аид, – усмехнулась Эрида, она не хотела, чтобы кто-то ее опередил, – взял, да и похотел Персефону, – ему говорят, что земля гибнет, а он им отвечает, что у него любовь, и что ему до гибели земли..
– А иногда любовь приходит поздновато и богиня или девица оказывается уже замужем, – говорила Геката, – она не собиралась отставать от подруги, только чуть задержалась с ответом. Но и она говорит о том, что ее настигла любовь, а муж, что он не стена, его и отодвинуть можно, но любовь торжествует.
– Это вы о Цирцее с Одиссеем? – спросила Афродита, чтобы хоть как-то их остановить, намекнуть на то, что не только с ней случались такие странные вещи.
– Одиссей? – спросила Цирцея, – во время спора богинь она в первый раз услышала имя своего грядущего возлюбленного и запомнила его навсегда
Никта с укором посмотрела на Гекату, та снова наговорила лишнего, но что уж тут делать. Зато они забыли о том, как Афродита вместе с Аресом была застигнута Гефестом, и не стали будить спящего пса, хотя бы в лице бога войны. Да и Гефест, этот продымленный кузнец, хотя и кажется тише ягненка, но вот как даже с Герой расправился, потому в тихом омуте сатиры водятся, не стоило будить то самое Лихо.
Так Афродита избежала насмешек, пересказа той самой свежей истории из их похождений, но Цирцея неожиданно узнала о том, что и ей не избежать этой заразы, и пыл ее обличительный как-то поутих немного. Трудно сказать, что думала о любви богиня Геката, но Никта в тот день убедилась в том, что нет ее и не надо, проще и легче прожить без нее, даже смертному, а что говорить о тех, кто обречен жить вечно?
Афродита перевела дыхание и поспешила удалиться, ей хотелось заняться чем-то важным, общество древних богинь как-то ее напрягало и раздражало, пусть они остаются сами с собой, а она займется той самой любовью, от которой они так открещиваются
Геката посмотрела вслед Афродите и заметила, что все остальные на неё смотрят. Надо было что-то сказать, вот только интересно, то, что она думает сама или то, что они хотят услышать? Но вдохнув поглубже, она заговорила о главном:
– Что бы ни говорила Афродита, но это большая беда для всех. Кто бы сомневался в том, что Гера любит Зевса, это же так очевидно, но, наверное, никому не захочется, чтобы его любили так, сотрясается Олимп и весь остальной мир, когда она снова уличает его в измене, а как тут не изменять, когда кроме ее скандалов ничего больше не остается? А как быть с теми бедняжками, которые по ее воле превращаются то в коров, то в деревья, то еще во что-то страшное, и если бы Зевсу сказали боги, что Гера последняя и единственная, из оставшихся в этом мире, согласился бы он на ней жениться снова, зная, что его ждет впереди. Конечно, он другой, он никогда не томился вместе с ними в утробе Кроноса, не ждал напряженно освобождения, но он на свою голову освободил ее. И что получил в знак благодарности? Только одни скандалы и преследования.
Тут надо было еще сто раз освобождать их или оставить там.
– Но без братьев ему трудно было бы править миром, ему нужны были и Аид и Посейдон, да и другие сестры оказались не такими агрессивными, а на Гере не сошелся клином свет.
– И все-таки именно она все сделала для того, чтобы он женился на ней, и вот теперь пожинает плоды этой роковой страсти. Ведь и приличных сыновей ему родили другие женщины, а у Геры получались одни Аресты и Гефесты, да и чего еще ждать от нее.
Цирцея украдкой взглянула в небеса, Никта заметила этот взгляд, она тоже подумала о том, что окажись на месте Гекаты другая богиня или смертная, уже давно бы все громы и камни полетели бы в нее и попали точно в цель. Но Геката стояла спокойно, распрямив плечи, и бросала вызов богине, которая сделала страсть единственной целью в жизни, и не заметила, как любовная страсть переросла в совсем иную страсть к скандалам и выяснениям отношений.
– Не хочу становиться чудовищем и посмешищем, потому не нужна мне никакая любовь.
Тьма все-таки оставалась в душах ее дочерей, – отметила про себя Никта, и тут никакая Афродита не сможет их ни в чем убедить. Все напрасно, да и не собиралась она возиться с древними богинями. Ей нужны молодые и доверчивые, те, кто поверили, что любовь и страсть – это самое прекрасное, что есть в этом мире. Потом она их нагло обманет, погубит, и скажет, что они просто оказались недостаточно хороши для страсти и во всем виноваты сами. Но пока они остаются ее верными слугами, как тот сын амазонки и афинского царя, который отверг весь мир, а когда Афродита пыталась показать ему вместе с Федрой, что мир все-таки прекрасен, и любовь стоит того, он вскочил на колесницу и бросился прямо в море. И словно слабоумный, оправдываясь, он будет твердить о том, что ему не нужны смертные, что нужна ему только сама Афродита.
– Ну, это не самое страшное, – внезапно оживилась Цирцея, – он просто юн и рожден Амазонкой, а потому и боялся всех женщин, где бы не находился, тут виновата та, которая его родила, а потом себе же и изменила, как только Геракл с Тезеем появились. А вот страшнее всех пришлось все-таки Персефоне, рожденная на Олимпе, от страстного Зевса, она из-за своей дикой страсти во тьме должна была оказаться, и ведь выбирала родного брата отца – такого же страстного, ну так она думала, а Аид оказался бесстрастен, слеп и глух к ее чувствам. Наверное, все досталось ее отцу. Вот где величайший обман. А что делать, если ты уже съела зернышко граната по собственной глупости, и назад все равно не вернуться. Приходится жить со всеми своими обманами в объятьях Аида. И после этого Афро будет уверять нас, что самое светлое и прекрасное чувство – это ее любовь. Пусть все говорит об обратном, пусть у всех все скверное, но с тобой, мол, такого не случится, все будет по-другому, верю, что по-другому, только еще хуже, чем то, что было прежде.
Богини говорили и говорили, уже не различая, где там прошлое, а где грядущее. И только сама Цирцея повторяла снова и снова имя того, кто должен стать может быть единственным мужчиной в ее жизни.
– Одиссей, кажется, так говорила Афродита. Но интересно, когда и как такое с ней случится. Лучше было не знать этого, но она знала, и никуда не деться от того, что творилось вокруг.
Пока говорили Геката с Никтой и Цирцеей, Эрида молчала. Могло показаться, что она ушла, исчезла вместе с Афродитой. Но нет, она оставалась тут вместе с ними и никуда не делась. Теперь уже все три богини взглянули на Эриду, чтобы понять, что такое с ней случилось.
Она и сама почувствовала, что вела себя как-то странно, а потому решила, что должна что-то сказать в ответ этим трем девицам – пряхам, которые ткали нити своих разговоров, и упивались и произнесенным, и тем, что они могли так спокойно говорить.
Нет, ей не хотелось ссориться с ними может быть в первый раз за тысячу лет богине не хотелось никакого раздора, и более того, она решила, что может, настал момент для признания.
Она вовсе не собиралась заступаться за Афродиту. Тем более та больше всех остальных была похожа на нее саму (с Герой Эрида себя не собиралась сравнивать и убила бы любого, кто бы осмелился это сделать), она решила, что все-таки останется с Афродитой, а не с Герой, но от любви, от страсти, как хотите, называйте, она отказываться не собиралась.
– А я хотела бы любить и быть любой, что бы вы там не говорили.
Никта подняла брови, ей показалось сначала, что сказано это как обычно, чтобы хоть как-то противиться всему, что творилось вокруг
– Это опасно, можно превратиться в корову.
– Ну, это уж дудки, не выйдет ничего у Геры, а вот если в дерево или в птицу, я не против, если до этого будет хоть одна ночка с Зевсом.
– Но почему именно с ним? – вырвалось у Гекаты.
– А о ком еще столько говорят, и кто из них умеет так заниматься любовью как он?
Наверное, кто-то из богов, окажись они тут, смогли бы сказать, что они могут это не хуже Зевса. Вот Гермес, например, он бы молчать не стал, да и Дионис мог бы признаться, что обошел отца своего, но их поблизости не было, а богини ни о ком другом сказать ничего подобного не могли, а потому Эрида осталась при своем мнении. Она убеждалась сама, убеждала других о том, что хочет любить и быть любимой, хотя бы одну ночь.
– Хорошо, что никто не передаст этого Зевсу, потому что он и в мыслях не держит такого, иначе все давно бы свершилось, и страшно даже представить, что устроит Эрида, когда узнает, что Зевс не согласится на это, вот с любой Ледой и Семелой – да с великим удовольствием, а с Эридой нет. В этом и на самом деле было что-то странное и непонятное.
Аполлон, Дионис, Гермес, никто из них и не помышляет о том, чтобы провести с ней ночку. И хотя настоящей богиней Раздора по праву можно назвать Геру, но все равно ею в этом мире останется Эрида, потому не суждено ей быть любимой, а любить, да кто его знает, может в следующий раз они выяснят, что она в кого-то влюблена, ведь от Эриды всего можно ждать. Эрида посмотрела на трех богинь, усмехнулась и заговорила снова:
Я бы хотела быть, правда, только, кто же мне поверит, я слишком поздно опомнилась и поняла это. Нет, мое время ушло безвозвратно, Афро права, наступило ее время. А мы зря, наверное, вырвались на свет, можно смеяться и издеваться над богинями, но ведь все, что нам остается – завидовать им, и больше ничего.
№№№№№
О признании Эриды Афродита узнала от своего ворона, которого она оставила на острове, уходя. Богини не заметили этой птицы в густой кроне дерева, и она все слышала. А потом понеслась к богине, чтобы обо всем рассказать.
– Эрида хочет любить? А ты ничего не путаешь?
Ворон даже обиделся немного. Богиня поверила, и она решила помочь Эриде, а может быть просто проверить, правду ли она говорит или просто решила поиздеваться над ними.
– А не отправить ли к ней кого-нибудь из молодых богов? – спросила у ворона Афро.
– Интересно кого? – каркнул задорно тот, – ну если что Ареса.
Ворон хотел испытать ее на прочность, и проверить, остались ли у нее чувства к богу войны
– Правильно, Ареса, – сразу согласилась Афро, -а ты мне потом расскажешь, что там произошло.
Конечно, богиня немного ревновала своего бывшего возлюбленного, но ей надо было показать всем, что Арес ей не верен, и это было случайностью, и самое главное, она знала, какой он великолепный любовник. Значит, в случае чего она могла бы убить двух зайцев.
Арес не подчинялся никогда и никому, но вот у Афродиты была над ним неограниченная власть, и он спокойно пошел туда, куда она его отправила, даже не спрашивая куда, и кто там его будет ждать. Он уже по пути понял, что это остров Цирцеи. Интересно, зачем он понадобился чародейке.
Хотя он готов был исполнить любое желание, о постели, когда речь заходила о титанитах и древних богинях он как-то не думал. Да им всем и не нужны были эти страсти, ведь ими увлекались только новые богини, те, над кем власть Афродиты была очень сильна. Значит, он должен будет идти с кем-то и против кого-то. Но разве может от такого отказаться бог безрассудной войны. Да никогда. Но Арес сразу убедился в том, что на острове было многолюдно, и судя по всему, сама чародейка его не ждала и о нем не думала.
– Тогда зачем я здесь? – невольно вырвалось у него.
Ворон указал ему на дальние покои
– Тебе туда.
– А кто там?
– Узнаешь.
После того, когда Гефест попытался с ним расправиться, Арест старался быть осторожным, а тут еще остров чародеек, но разве когда-то и чего – то он боялся. Да пусть там будет хоть Никта сама. И тогда он не готов был шагнуть в тот мир просто так.
– Никта здесь, но она не там, должен тебя огорчать, ты ей не нужен.
– Ты меня огорчил, – буркнул Арес и двинулся дальше.
Ему и самому уже стало интересно, кто же там может быть, и что он собрался делать. Чем дальше он шагал, тем сильнее казалось сопротивление.
– Да иди уж, нельзя же так долго заставлять ждать.
Арест шагнул в эту комнату.
Незнакомка с закрытым маской лицом стояла перед ним, даже зная, кто там был, ворон признался потом, что не узнал Эриду. Он и на самом деле ее не узнал.
– Она была хороша, таинственна, и прекрасна, дивлюсь, как они могут притворяться. Уж если Эрида может быть такой, то что же говорить и что же думать о других?
– А что он? – спросила Афродита.
Уколы ревности доставали ее все сильнее, как могла она сама отправить Ареста туда, это же безрассудство. Ведь он единственный, кто не боится ее и кто смело шагает к ней по первому зову, и взять так просто отдать его богине раздора. Хотя они два сапога пара, но тем более не стоит, нельзя этого делать.
– А он был неутомим и хорош, – отвечал ворон, пока не увидел розу на запястье, и по этому цветку сразу понял, кто перед ним.
– И что дальше?
А дальше был скандал, сбежались богини и едва их разняли. Иначе и не ведаю, что с ними бы случилось.
– Но что его так возмутило, если минуту назад ему было хорошо в постели с ней, почему вдруг такие перемены в настроении?
– Да, но тогда он не ведал, что это Эрида. Надеялся, что какая-то другая богиня готова его так ублажать.
Афродита расстроилась, но это была уже не ревность, она просто понимала, что ее принимают и терпят, возможно, что и терпят, не потому что она так неотразима, а просто знают, кто она такая, не из-за этого ли пострадала бедняжка Эрида?
Он ушел бы счастливый и рассказывал о великолепной любовнице, искал бы ее и новой встречи с ней, если бы не узнал, что был с богиней раздора, какая чудовищная несправедливость, и это еще одна сторона любви, о которой она прежде не задумывалась вовсе.
№№№№№№№
– Какая несправедливость, – думала в то самое время Эрида, – ведь мы могли бы с ним быть долго, тайно встречаться, но он увидел эту чертову Розу, которую она сделала, когда погиб Адонис. И все закончилось, так и не успев начаться, а ведь могло быть иначе.
Но она больше никому ничего говорить не стала, ничего не рассказывал и Арест. Только ворон и Афро знали о том, что произошло на самом деле далеком острове.
– А может быть Аполлона туда отправить, он такой красавчик? И он не будет так глуп и заносчив, как бог войны?
– Но она никогда никого не будет любить взаимно, зачем же нам терзать бедняжку Эриду? Она и без того за свою вечность столько настрадалась.
Афро не думала, что богиня раздора скоро ответит ей на этот подарок черной неблагодарностью, яблоко подсунет. Но разве не благими намерениями стелется дорога в Аид?
А ведь именно Арес дважды заставит страдать саму Афродиту и вытворять такое и с Парисом и со всей Троей.. Но это случится не нынче, всему свое время.
Ведь у нас пока еще Никта с Гекатой бродят по белому свету, и любуются великолепной природой, и всем, что сотворено в этом мире.
И на самом деле не стоит забегать вперед. В те дни не только о Троянской войне, но даже о свадьбе Фетиды еще ничего никому не было известно.
Зевс только что нашел ее и решил, что морская богиня такая нежная и прекрасная, станет его новой возлюбленной. И что самое удивительное, Фетида даже не пыталась противиться этому, казалось, что она создана для того, чтобы принести ему большую радость или большое горе.
Но пока мы столкнулись с Никтой, которая решила увидеть мир при солнечном свете. Для нее это стало совершенно новым и неожиданным, никогда и представить не могла богиня тьмы, что такое может случиться.
А ведь мир при солнечном свете оказался дивно хорош. Он весь сверкал и переливался, и даже Никта сама поняла, что только здесь его можно так любить, так боготворить, а ни в каком другом месте.
Ей казалось недавно, что жизнь, во тьме наскучила, но когда она стала переливаться всеми красками, то совсем другое дело, она и сама стала совсем другой.
Что оставалось делать богине? Бродить по белому, порой ослепительному свету, любоваться тем, что там твориться и снова открывать мир. Кто бы мог подумать, что ей так понравится все это?
Больше всего в залитом солнцем мире Никте понравились леса и деревья. Она бродила между высоких кленов и сосен, переходя из одних лесов в другие, и понимала, что можно при свете обходить деревья, а не натыкаться на них, они не так опасны, не так страшны, когда не стоят у нее на пути.
Лес с ручьями и водопадами, как он был прекрасен, как хотелось ей владеть вот таким вот чудом под открытым небом.
Но вскоре Никта поняла, что она все-таки немного опоздала, что тут давно поселились молодые боги – дети Зевса, которых было великое множество, ей предстояло бы явиться сюда значительно раньше, и объявить себя богиней лесов, ведь никто не посмел бы этому противиться, а теперь.
Теперь на пути у нее возникла юная и пленительная Артемида. Она долго наблюдала за Никтой издалека, а потом решила все-таки появиться, потому что иначе та может отнять у нее все, чем дочь Зевса с самого начала привыкла владеть, допустить этого юная богиня не могла.
№№№№
Насторожилась Никта, она впервые видела такую юную и очаровательную богиню, но не могла понять, почему та так сурова и даже жестока, ведь совсем еще юное создание, что же могло так ранить ее еще в самом начале?
– Ее тоже не коснулась благость Афродиты, так получилось, – услышала она голос Гекаты, внезапно оказавшейся рядом.
Давно ли та следила за ней или только что появилась, как знать. Но Никта даже обрадовалась, что она снова была не одна, а рядом оказался близкий человек.
– Афродита сама выбирает, с кем ей быть, а от кого отказаться, – пояснила богиня колдовства свои слова.
– И все-таки очень жаль. Молодые должны верить и любить, негоже им оставаться в таком прекрасном мире злыми и нетерпимыми, а ведь нет ничего страшнее неразделенной любви.
Так как в лесу стояла тишина, а говорили они громко, то все услышала Артемида, и сжалась ее душа от боли. Ничего нового она о себе не услышала, но то, что это так спокойно обсуждают все, и древние богини тоже, было для нее странным и очень неприятным открытием.
– И кто только их сюда принес, – повернулась она к Пану, стоявшему за ее спиной.
Пан ничего не ответил своей любимой богине, только покачал головой, ему хотелось сказать, что не эти две богини виноваты в том, что творится с Артемидой, ей надо отправляться к Афродите и просить ее о милости. Но Артемида была так горда и заносчива, и не станет она ничего такого делать, тогда зачем ей все эти пожелания? Пан молчал, понимая, что он бессилен что-то в этом мире изменить.
– Наверное, на свете должны быть разные люди и разные боги, – говорила Геката, – и не обязательно всем им страдать от любовных страстей.
Так она пыталась оправдать не эту девицу, а себя. Богиня колдовства думала, прежде всего, о себе самой, а о своих бесчисленных детях пусть сам Зевс размышляет. Не он ли их наплодил столько, что древним богиням порой и ногу некуда поставить, везде Зевсовы дети. И что удивительно в том, что им всем не хватает любви, могло ли быть иначе?
Угадав ее мысли, Никта только молча усмехнулась. Геката вовсе не так проста, как ей казалась. У нее есть и сила, и воля, она многое знает и многое может объяснить
Но кроме строптивой Гекаты, и жестокой Артемиды кое-что еще не давало покоя богине тьмы.
Сначала она даже не понимала, что это было, почему не было ей ни минуты покой, и что собственно так переменилось в этом мире. А так как приблизиться к ней никто не мог, то и пояснить это было очень трудно.
Ей придется догадаться самой.
– Свет, – прошептала она, – как же он мешает оставаться в этом мире спокойной и безмятежной, как в старые добрые времена.
Пан удивленно взглянул на богиню тьмы, – он и подумать не мог, что и она может чувствовать то же самое, что и он. Но с ним-то все понятно. Тьма скрывала его уродства, и позволяла ему хотя бы какое-то время оставаться в покое, пока кто-то на него не натыкался, но она, что же может мешать ей.
– Почему свет тебя мучает? – спрашивал он у Никты.
Ему и на самом деле было интересно понять, что же не устраивает древнюю богиню. Она могла ничего не ответить чудовищу, с какой стати ей говорить с ним, но она все-таки заговорила.
– Свет, которым восхищаются молодые боги, не так хорош, как им кажется, потому что он обнажает все, что можно было так легко скрыть во тьме и жить спокойно, а он вселяет в душу беспокойство.
– Но исчезают страхи, порожденные тьмой, – отвечал Пан.
– Старые исчезают, а новые появляются снова, и на свете они не кажется такими уж безобидными, – стояла на своем богиня.
– Может быть это и так.
– Конечно, так, ничего в нем нет хорошего, – тяжело вздохнула она.
– Не потому ли у многих богов появится страстное желание, избавиться от света, вернуть в этот мир тьму? – вступила в их беседу Афродита. Она оказалась поблизости, и ей надоело оставаться в одиночестве, да и не хотелось больше подслушивать.
– Это так, когда все видно, то ничего нельзя скрыть, недаром сначала была тьма, она все-таки лишала нас многих бед.
Афродита смотрела на нее и явно не верила в то, что говорила древняя богиня. Между ними возник какой-то странный спор, и чтобы разрешить его, Пан стал рассказать о том, как великан Орион подсматривал за тем, как купалась со своими нимфами Артемида.
Афродита усмехнулась, она не только знала эту историю, но и сама была в то время там, потому уж точно не даст Пану соврать.
– И что случилось с беднягой? – спросила Никта, судя по всему, она одна только ничего об этом не ведала.
– Артемида была лишена не только любви, но и обычного сочувствия, – перебила Пана богиня любви, ей показалось, что расскажет он обо всем совсем не так, как ей хотелось бы.
– И что произошло? – с тревогой спросила Никта
– Она велела ослепить Ориона, чтобы не смог он больше на богинь и смертных глазеть, и ты хочешь, чтобы я сочувствовала такой дикарке, и вопреки ее воле мужчины все равно всегда будут смотреть на женскую красоту, не отрываясь, особенно обнаженную красу, – гордо вскинула головку вверх Афродита.
Богиня тьмы поняла, что все самые тревожные и темные ее предчувствия сбываются, не только скрыть ничего нельзя, но еще и новые беды, новые жертвы появятся
– Все еще хуже, чем я могла подумать, – только и сказала она, – но может быть наступит такой день, когда им захочется снова вернуть себе тьму, и я не стану этому противиться.
Эта мысль согрела ее каким-то странным теплом, надежда умирает последней, а может она не умирает никогда.
Но и лик Афродиты и физиономия Пана говорили ей о том, что такое вряд ли когда случится. Вкусившие света, не захотят возвращаться во тьму. Познавшие этот мир, не смогу смириться с тем, что снова от них все укрыто и спрятано.
А между тем, разволновавшись после разговора с богиней тьмы, Афродита отправилась, куда глядят, и внезапно она появилась перед Еленой.
Не надо говорить о том, что Елену Афродита не любила, и не только потому, что та считалась самой прекрасной женой на свете. Но вот ни ума, ни чувств ей явно при этом не досталось, одна только голая, а потому странная красота.
Елена пребывала в каком-то странном молчании, словно бы она хотела отрешиться от всего остального мира, и это Афродита могла поставить ей в вину. Как и то, что она не проявила к богине должного почтения. Но Елену сдвинуть из ее состояния покоя было почти невозможно.
– Ты не хочешь говорить со мной? – не выдержала богиня.
– Почему же, только что тебя так волнует, почему ты здесь, когда больше ничего не происходит.
– Хочу понять и узнать, кого же ты любила на самом деле.
– Тебе это известно лучше, чем мне, Тезея, только афинский царь был мне всегда дорог. Первая любовь самая сильная и бессмертная, а все остальное – только ее тени.
– Может я забыла что-то, но не ты ли вышла замуж за Менелая?
– Я вышла, а что мне оставалось, если Тезей меня никогда не любил, и в Аид от меня сбежал, думаешь легко такое пережить.
– Я думаю, ты знала, что в тебя влюблен муж твоей сестры
– Не знала, иначе бы не вышла за него замуж, зачем мне это.
– А затем, тебе нравится, что мужчины дерутся из-за тебя, и Тезею и Агамемнону ты хотела что-то доказать, и доказательства оказались сокрушительными – они опалили даже богов, и только ты прикинулась снова невинной овечкой.
– Я оказалась самой виноватой из всех, ты не слышала речей царя Приама. Гектора, Андромахи? А не подскажешь, кто толкнул меня в руки Парису, или Гермес все придумал о яблоке, о споре богинь, об обещании подарить Парису самую прекрасную из жен,
– Я сказала не подумавши, я не знала, что он выберет меня
– Ты это прекрасно знала, но у нас же нет дев незамужних, это должна быть я.
– А ты не самая прекрасная. И потом, ты все равно жила с нелюбимым, какая тебе разница Парис или Менелай, кстати, мой избранник моложе и привлекательнее, уж с этим тупым мужланом точно не сравнить.
– Да, а потом можно меня обвинить в том, что началась Троянская война. Не зря же говорится, что лучшая защита – это нападения, ты нападаешь, защищаясь – не в этом ли твоя суть, если бы ты выбрала для себя гармонию, а не войну, то все бы в мире было по-другому, и мне не пришлось бы перед тобой оправдываться.
Как заговорила эта тихоня, пройдет еще немного времени и Афродита окажется виновата во всех белах мира. Никта права, это свет открыл миру ее красоты, и если бы царила тьма, то никто не смог бы отличить Елену от самой безобразной и дряхлой старухи, а теперь, что получается.
Елена опомнилась только тогда, когда богиня исчезла. Она поняла, что это был только сон, какой-то странный сон. Кто такой Парис, почему богиня обвиняет ее в какой-то Троянской войне.
Что бы это значило? Над ее миром, ее браком нависла какая-то страшная опасность, равной которой не было в мире. Но если она все равно не сможет ничего изменить, а Афродита не позволит ей этого сделать, то не стоит и суетиться.
Тезей, о грозный и прекрасный Тезей, зачем она напомнила о тебе даже во сне, ведь это так горько и так страшно, быть навсегда с тобой связанной и никогда больше тебя не узреть. Тут уж точно, что Менелай, что Парис – герой из будущего, никто не спасет и не защитит от первой, сокрушительной любви. Но сколько бед, сколько горечи ей принесет та самая любовь.
– Тезей никогда не будет твоим, – услышала она издалека, и теперь казалась печальной почти унылой.
Елена и сама знала, что она никогда не будет с Тезее, так зачем же ей еще было о том напоминать?
Сон казался явью, а явь была скорее похожа на сон. Елена запуталась совсем, она не знала, кому можно верить, и нужно ли верить вообще? А тут еще вторжение Афродиты, которая ее упрекала в чем-то, что должно было совершиться даже не завтра, а позднее, какой Парис, какая война? Но если она так уверена в том, что это все-таки будет, тогда почему она на нее набросилась.
Нет, с богиней любви Елене точно не повезло, а кому с ней повезло интересно, уж не Нарциссу же, который и крылья расправить не успел, а уже превратился в странный белый цветок, только потому, что он не полюбил нимфу, которая готова была повиснуть у него на шее.
Появился Менелай, он только что вернулся от Агамемнона, богиня говорила, что старший брат в нее влюблен. Этого только не хватало, Елена лучше, чем многие, знала свою сестру Клит. Если та заподозрит что-то, что ей и в Аиде не спастись. А этот грозный царь, если он не думает о ней, то о себе хотя бы подумал, или это Афродита ради мести решила вовсе лишить его разума?
Елена понимала, чувствовала, что она совсем одна, и никто не сможет ей помочь, если что-то случится. Она оглянулась на Менелая, и поняла, что ничего ему сказать не сможет, потому что дров он наломает, а будет только хуже от всего этого.
В тот миг, видя, что она все-таки очень сильно задела Елену, богиня любви решила вернуться и навестить свою жертву.
Кажется, на этот раз Елена обрадовалась ее появлению, и продолжила рассказ, словно и не прерывала его вовсе
– Тезей меня никогда не любил, а мне хотелось быть любимой, казалось, достаточно того, что меня любят. Да и жениха мне все равно пришлось бы выбирать, хорошо, что батюшка позволил мне выбирать самой.
– А ты выбрала самого глупого, самого безголового?
– Мне казалось, что он любит меня, – не выдержала Елена.
Как же холодна богиня, есть ли у нее вообще сердце, ей казалось, что его нет и быть не может.
У Афродиты было сердце, но она не верила ни одному слову Елены, а потому сердилась еще больше.
– Может быть, ты и любила, но разве ты могла ценить свои и чужие чувства. Ты же сразу видела, что Тезей тебя не любит, а насильно мил не будешь, но к чему было упрямиться так? Зачем все это?
– Ты сама говорила о Парисе, о троянской войне, тогда к чему все это, если войны все равно не избежать?
– Войны не избежать, – согласилась богиня, это не в твоей и даже не в моей власти, но для себя мы можем что-то сделать, мы должны сделать что-то, – не унималась Богиня, уже то, что Елена ей перечила, заставляло ее злиться и противиться.
– Я думаю, все беды от света, лучше бы оставалась тьма, тогда и бед бы таких не случилось.
Во второй раз за столь короткий срок она услышала о том, что кому-то по душе мрак, а не свет. Ничего удивительного, когда о том говорит Древняя богиня, но когда эта девица, то становится как-то странно и непонятно. И все же Никта и Елена были едины, одна просто привыкла в том мире жить, вторая от всех прошлых и грядущих разочарований хотела укрыться во мраке, и только она одна готова была стоять до конца за свет и любовь. Хорошо, что ничего они уже не смогут сделать, теперь наступило ее время, и она будет.
Афродита исчезла во второй раз.
Елена чувствовала, как плохо с ней, но понимала, что без нее еще хуже. Если бы в тот момент не появился Гермес, он в свободное время все время следил за сестрицей и пытался утешить тех, на кого она нападала, хотя сам не надеялся на то, что богиня для него что-то хорошее припасла, а потому и терять ему будет больше нечего.
Когда он увидел, что Афродита терзает Елену, у него сердце стало кровью обливаться, кажется, все боги в этом мире были созданы для того, чтобы терзать Елену и тех одиноких детей Зевса, за которых сроду некому было заступиться.
Пока богиня была там, Гермес не посмел приблизиться, чувство самосохранения заставляло его держаться подальше, но как только Афродита ушла на приличное расстояние, он метнулся туда:
– Ты не печалься. Афро злится потому, что Никта на земле, а она надеялась, что та тут никогда не появится, а древняя богиня взяла и появилась, так что ты можешь к ней обратиться.
Елена прекрасно знала, что репутация у Гермеса была не самой лестной, и не знала, что можно ждать от того, кто еще в первый день своего рождения обвел вокруг пальца Аполлона. Но других друзей у нее все равно не было.
– Ты можешь к ней прямо тут обратиться, чем ближе древняя богиня, тем лучше. Вот и Афро не находит себе места, когда только о ней узнала
– Спасибо, братец, иногда мне кажется, что я вообще во всех грехах повинна.
– Я тебя прекрасно понимаю, я чувствую то же самое порой.
– Никта никогда не ведала любви, она ей кажется пустой забавой, потому нас уже трое против одной Афро.
– Но где же мне ее икать?
– Сиди и жди, она и появится, я сам ее сюда незаметно приведу.
– Я у тебя в долгу, – говорила Елена, провожая его печальной улыбкой.
– Ничего ты мне не должна, я всегда делал то, что мне хочется. Это наши с Афро счеты, а ты просто попалось под горячую руку.
Наверное, Гермес вовсе не такой опасный, как о нем говорят, пыталась как-то Елена, и на душе у нее сделалось немного теплее
Вестник богов исполни свое обещание.
Успела Елена подняться с пня старого дерева и направиться к морскому берегу, как богиня перед ней и появилась.
– О, древняя богиня, только ты у меня и осталась. Не дает мне покоя Афродита, она считает, что я не умею любить и не хочу быть любимой, словно это не в ее власти.
– Она молода и вспыльчива слишком. Везде ей любовь мерещится.
– Она безжалостна, но ведь и ты и твои дочери живут без любви и все прекрасно, не всем же любить и быть любимыми, кому-то надо просто жить и только. Вот мне такая участь досталась, и я не тужила о том, пока Афродита не стала меня преследовать повсюду.
– Не так уж и хорошо все там, – отвечала Никта, – вижу, что Эрида уже с яблоками со своими носится, и старается отомстить Афродите. – Она только о своих обидах думает, а до других ей нет дела. Знает, что ты пострадаешь. Но разве она о том думает? Вот в этом вся Эрида, а если бы она хоть что-то знала о любви, все было бы по-другому.
Никта, как и богиня любви говорила загадками, она видела грядущее, о котором Елене ничего не было ведомо, потому только задумчиво молчала царевна, она понимала, что думать и горевать надо не о грядущем, а о том, что с ними уже случилось.
– Она не может остановиться и не хочет останавливаться. Своя боль обиднее и дороже.
Поговорив с Еленой, а потом и с Гермесом на обратном пути, Никта стала понимать, как опасна и для нее и для всего остального мира богиня любви. Но разве могла она хоть что-то с этим сделать? И все-таки, Афродита еще бед натворит, в том нет сомнения.
А кто ее остановить может? Олимпийцы полностью в ее власти, Гера пытается противиться, но только хуже делает. Все неопределенно и горько происходит. Ну что же, погуляла, и хватит. В гостях хорошо, а дома лучше
Никта вдруг почувствовала себя усталой и чужой, свет изнурил ее и обнажил все те бездны, которые упорно скрывала темнота, и они показались ей ужасными. Она почувствовала, что должна спасаться, отправляться домой, во тьму, ей совсем не хотелось больше тут оставаться.
– Ничего не остается, как только признать, что это их время, а не наше, и нам надо просто уходить туда, откуда пришли, – размышляла она.
Так и сделала, она отправилась во Тьму к Гее, чтобы поговорить с ней о том, что было и как прекрасно все было в старые добрые времена.
Гея только усмехнулась, когда разглядела ее во мраке.
– Это ты никак, хорошо, что вернулась, нечего вам там всем делать, богини как-то уживаются в том мире, да и то с трудом, а от вас только бед там и жди.
– Ты хочешь сохранить мир, который отверг тебя, как и нас всех? – удивлённо спросила Никта.
– Да никто меня не отвергал, просто мы сделали свое дело и должны были отправиться в тень, тот, кто этого не понимает, не может примириться, настоящий глупец и мне жаль его и только.
– Тогда расскажи мне о том времени, когда все начиналось, – попросила Никта.
И запела Гея свою удивительную песню о том мире и том времени.
ХАОС-УРАН-КРОНОС-ЗЕВС. НАЧАЛО НАЧАЛ
Там Хаоса беспечное начало
Немую Гею в тишине качало.
И вдруг душа, как призрачная птица,
Взлетела к небу, чтобы пробудиться.
– Проснись, Уран, твое ночное небо-
Пустыня, но сейчас проснуться мне бы.
Ворочался и прогонял беспечно,
О, звездный принц, о, царь в стихии млечной.
И все-таки хотелось стать собою,
С землей объединиться, и любовью
Заняться вновь. Чудовищ нарожаем.
Всех вместит в чрево Гея молодая.
И он проснулся, к ней тогда спустился,
И обнял стан, и в Гее растворился.
И дюжина детей его строптивых
Ворвались в мир ночной, как там красиво!!!
2.
А Гея все рожала и рожала
И истощилась, и давно устала
Смотреть, как он, за звездами в погоне,
Своей любимой даже и не вспомнил.
– Уран, Уран, – зовет она напрасно.
И ярость так была ее ужасна,
Что звездный бог, в пучине исчезая,
Не знал, какой бывала Гея злая…
Когда к ней Кронос, сын ее, явился,
Он возмужал, он очень изменился.
– Убей отца, лиши его ты жезла.
И мир померк, все стало бесполезно.
– Ты трон займешь, ты будешь править миром,
Когда бессильным станет он и сирым.
И Кронос серп луны схватил устало,
И все свершилось, как Земля сказала.
3.
А в небе звезды гасли в это время,
Когда смешались кровь его и семя.
Но сын отца истерзанного снова
Все бил и бил до часа рокового.
– Безумная, – взревел Уран, – я знаю,
Кто ревностью, как ядом истекая,
Послал тебя ко мне, что с нами будет….
– Я властелин, она тебя не любит.
– Ты все узнаешь сам, близка расплата,
Мир так жесток, Фемида виновата.
Из моря в этот час Любовь выходит,
И Афродита брег родной находит.
Любовь и нежность в этот час печальный
От мира скроет тягостные тайны.
И где-то в пустоте иного мира.
Рыдала Рея – пусто ей и сиро.
4.
Он пожирал детей и пил с друзьями.
Но ей-то с кем остаться в этой драме?
И снова Гея выход подсказала.
– Ты камень завернула б в одеяло,
Мой сын не лучше мужа, это видно,
Похоронить всех внуков мне обидно.
Зевс будет лучше, и спасенный нами,
Он не предаст, ни делом, ни словами,
Он не изменит нам, чего бояться.
Пусть Кроносу придется с ним сражаться.
И где-то в тишине пустого зала
Для мужа сверток Рея припасала.
Он проглотил, не глядя, вот беспечность!
И стала мигом власть его и вечность.
Но пировал, не ведая о Зевсе,
Оторопел, когда явились вместе.
5.
– Отец, верни детей твоих обратно.
– Но кто ты? Самозванец, вероятно.
– Я сын спасенный, знаешь суть пророчеств,
О, этот пир спесивых одиночеств.
Ведь камень обнаружил ты в утробе,
– Проклятье, Рея!!! Берегитесь, боги!
Я буду с вами до конца сражаться.
И он рванулся, воины теснятся.
И где-то там, вдали Олимп сияет,
Они в сраженье устали не знают.
– Сдавайся, Кронос, нет тебя пощады,
Сыны отцов спесивых не прощают.
– Горит Олимп – гора в ночном тумане.
К нам Океан пришел, титаны с нами.
Мы победим, нам нет пути обратно,
И Кронос это понял, вероятно.
6.
Стояла снова Гея перед ними.
– Ты будешь править, Кронос нас покинет,
И небо и земля сегодня с вами,
Но страсть владеет сильными телами.
Хохочет среди звезд Уран усталый,
Наказан сын, и злиться не пристало.
Он одинок и сир в бескрайнем небе,
А внуки делят мир легко и немо.
Уходят Посейдон в бескрайность моря,
Аид во тьму шагает и не спорит.
И правят на Олимпе Зевсом страсти —
Богини, жены все в жестокой власти.
К нему идет напрасно Афродита,
Сынами он заселит мир сердито,
И только Прометей в пылу печали,
Спасал людей, и верил им в начале.
7.
Прикованный, несчастный, одинокий
Он проклинает Зевса, мир жестокий.
И вторит Гера, ревностью убита,
Но правит миром страстный Зевс сердитый.
Стремится за любой звездой в тумане,
Уговорит, заманит и обманет,
И стонет Гея от такого груза.
Как ей бывает горестно и грустно.
Везде страстей накал, везде измена,
О как ворует дев он вдохновенно.
Страсть этим миром правит и удача,
Война и путешествие, и значит,
Никто не волен Зевсу там перечить.
– Ну что, тебе и радостней и легче? —
Опять Уран с небес над ней смеется,
Нет, не простит ее и не вернется.
8.
А в мире все всегда идет по кругу,
Там Зевс нашел на ночь себе подругу,
Пусть Леда или Лето с ним сегодня,
А Гера Гее говорит: – Ты сводня,
Мой муж подлец, земля, верни мне мужа.
А Гея знает злость ее и муки,
Но только улыбается устало:
– Не ты ль сама его не удержала?
Упреки, и страдания, и грезы…
Фемида говорит им: – Слишком поздно,
Лишь Прометей о тайне Зевса знает.
– Спаси его, – и Гера умоляет
Соперницу, спасти его готова.
Молчит Фемида и смеется снова.
– Мой сын в плену, и не изжить страданья,
Пусть гибнет мир и Зевс, о страсть преданья…
9.
Предавший будет предан тьме, я знаю.
Уран смеется, Кронос замирает-
Их сын и внук почти повержен ныне
Он будет с ними, этот мир покинет.
Но нет, Гефест кольцо для Прометея
Уже сковал, и тот летит, немея,
Туда к горам, где в ярости сгорает
Любимец всех людей, он тайну знает.
Что было между ними, нам не ясно,
Уран торжествовал тогда напрасно.
На свадьбе у Фетиды и Пелея,
Там пировали Гера вместе с Реей.
Зевс избежал паденья и позора,
И этот мир покинет он не скоро.
Впервые страсть пред светом отступила,
И лишь Эрида яблоко спесиво
10
Богиням все же бросила устало,
«Прекраснейшей» с усмешкой начертала.
И всем война обещана Парисом,
Но мир не рухнул, Зевс еще парил там,
И раздраженья больше не скрывая,
Уран средь звезд ярился, угасая.
А Кронос где-то плакал за чертою.
Страсть одолел мой сын, и ногатою
Своей она над ним уже не властна,
Была надежда темная напрасна.
И в Трою устремились греки ныне,
Но Зевс свой трон сегодня не покинет.
Любовь с войной смешались в миг заката —
Во всем была Елена виновата.
Слушала Никта эту песнь, которая текла из прошлого в настоящее и грядущее, она не сказала Гее о том, что видела уже Елену, ту самую, из-за которой и начнется война в мире
– Звезды всегда были ближе ему, чем я, и он все время стремился к ним, – закончила она повествование
– Это была не любовь, но разве можно было терпеть такое? – невольно возмутилась Никта. Она пыталась понять, почему Гея была так терпима к своему непостоянному и блудливому мужу.
– Может быть и так, все познается в сравнении, Уран был уничтожен Кроносом, и потом я о том страшно пожалела, хотя кажется сама этого и желала больше всего. Но порой только теряя навсегда, мы понимаем, что натворили
– Нет, мне никогда не понять всех ваших чувств, но в сравнении с тем, что творит Афродита – это только цветочки.
– Кровавые розы, – глухо произнесла Гея.
В то время на земле еще не погиб Адонис и не было никаких роз, откуда она про них узнала, так и останется загадкой для всех и все-таки узнала, она думала об Уране, которого убил собственный сын, чтобы потом пострадать от рук своего. Пока Никта слушала, а Гея пела свою песнь, они и не заметили, как появилась в полумраке Рея – тихая и неприметная на первый взгляд, но только на первый.
Там, у Геи, Никта снова встретилась с Реей, недаром говорится, что в тихом болоте все черти водятся, так было и там, в душе Реи каких чертей только не бывало, она винила в своих бедах весь белый свет, и Никту, которая оказалась тут в первую очередь.
– Как вы можете тут про Кроноса говорить, да разве не он вас от Урана спас, ведь это потом хорошо стало, а пока тот был жив, он же был настоящим кошмаром, для вас для всех, или просто забыли, что он вытворял.
– Это ты забыла, где находишься, что тут делаешь, – не выдержала Гея.
– Я потеряла мужа и могу говорить о тех, кто повинен в том, что я осталась в этом мире одна. Да и не матушка ли толкала его на это ужасное преступление, а теперь строит из себя обиженную и несчастную. Не она ли заказала это убийство, которое только Зевсу и помогло утвердиться, ведь побеждает всегда тот, кто не ввязывался с такую вот схватку, а тот, кто ввязывался – проигрывает и становится злейшим врагом. Как легко сидеть на берегу и ждать, пока мимо проплывает труп твоего врага.
Гея почувствовала, что ее снова обвинят во всех смертных грехах, хотя дочь ее говорила правду, но правда показалась ей слишком горькой, потому она и стала возникать, напомнив о главном.
– Тебе чудом удалось спасти единственного ребенка, так чем же он так хорош? Не он ли сожрал в страхе за себя любимого всех, кому ты пыталась подарить жизнь, – да он мой сын, я породила это чудовище, но он пожрал все, что породила ты, и о чем же ты теперь сожалеешь и слезы льешь? Да ты должна меня благодарить за то, что мы от него все избавились.
– Но, то, что творит этот ребенок теперь, лучше было его совсем не спасать? Вот сыновья наши с тобой точно друг друга стоят, только Кронос все-таки был не так жесток и безрассуден, как Зевс. Недаром говорят, что каждый следующий бывает хуже предыдущего.
Тогда они обе повернулись к Никте, веря в то, что она их рассудит, но Никта чувствовала, что она не может принять ту или другую сторону.
– Все идет так, как идет, и не мы, а богини судьбы могут за все ответить, – пыталась она усмирить поток страстей
– И все-таки ты все слышала и знаешь, и должна сказать, кто прав, а кто виноват.
– Я пришла к вам, чтобы обрести покой и радость, но вижу, что тут ими и не пахнет даже. Вот вам и свет и радости, которые он может подарить.
Мать и дочь уставились на нее, еще больше поразившись тому, что творилось вокруг.
– И что ты хочешь делать?
– Во тьме бродить мне надоело, с вами тоже все печально, потому и остается мне только вернуться к молодым богиням, там тоже есть свои сложности, но не такие же, – усмехнулась она.
– Но там царит Афродита – богиня любви, и старым богиням лучше держаться от нее подальше.
– Я помню, что она там царит, но может быть любовь – это не так скверно, как нам кажется? Тяжело и печально порой, но интереснее, чем во мраке совсем без любви. Да и по-старому все тут у вас, даже века не смогли вас примириться, и никто, наверное, ничего не сможет больше сделать.
Гее почувствовала, что она снова останется одна, что даже Никта не хочет тут оставаться, и попыталась сделать хоть что-то, чтобы все это было не так… Но ее опередила Рея…
Никта готова была отправиться во тьму, когда на пути у нее встала Рея, гневная и решительная.
– Подожди, не торопись, ты всегда успеешь, а пока лучше останься тут, ты вот слышала, как Гея защищает Зевса и, наверное, не понимаешь, почему я на него нападаю, а все очень просто. Мне казалось, когда я его спасала, что он будет лучшим, что он украсит этот мир, но что же получилось после того, когда были повержены Титаны и миром стали править боги. когда он с Аидом и Посейдоном разделил этот мир?
Да он просто решил всех богинь и всех женщин покорить, и каждая из них должна была родить ему детей. И неважно было для него, хотели они того или нет. Некоторые, особенно строптивые, вообще были обмануты. Не он ли под видом мужа прокрался к одной из них и обернулся лебедем, чтобы покорить другую, конечно, они сами были виноваты в том, что не устояли, но глупые считали за честь оказаться с ним, а умные просто понимали, что он все равно добьется своего, хочется им этого или нет. Так оно и было, и что же мы получили из всего этого? Яростную Геру, которой не было ни минуты покоя, из гордой и строптивой девицы, она превратилась в чудовище, с которым сравниться может разве что только Горгона, да она и стала настоящей Горгоной, Медуза ей в подметки больше не годилась.
– Но почему все так вышло? – удивленно спросила она.
– А потому и вышло, что не было над ним никакой власти, не было и быть не могло, вот он и решил, что все ему позволено, и решил как можно больше детей в этом мире оставить. Вот и остались они все тут, а нам никакого сдала с ними не было и нет.
Но чем больше говорила Рея, уверенная, что она будет правильно понято богиней тьмы, и та не станет ее осуждать, тем хуже все для нее на самом деле оказалось.
– Бедный, Зевс, когда у него такая мать и такая жена, то невольно бросишься в любые объятья, а что ему еще остается? – усмехнулась Никта.
Рея поняла, что все ее усилия напрасны, топнула ногой, и отошла в сторону – наверное, все станут его оправдывать. Неужели он так хорош, что смог зачаровать даже древнюю богиню, да не может быть такого, не должно так все быть, и все-таки было.
№№№№№№№
Никта решила навестить Зевса – этого одинокого и несчастного (она не сомневалась, что он несчастен) верховного бога, от которого отстранились и мать, и бабушка, и жена.
Он и на самом деле остался один против всех, и что ему остается, только переживать новые страсти, только заботиться о потомстве и привлечь на свою сторону всех привлекательных дев, жен. Только так он и может чувствовать, что жизнь идет, что она прекрасна и восхитительна.
– Ярость и страсть – вот все, что ему остается в этом мире, нет, и не может быть тут ничего другого, – тяжело вздохнула богиня тьмы, она-то знала больше и видела значительно дальше.
Она с высоты любовалась, как Зевс обнимал какую-то богиню, одну из новых, и они все были для нее на одно лицо, не отличить, не разобраться, и обреченно повторяла:
– Власть и страсть, вот все, что ему еще осталось в этом странном мире. Его мир и будет именно таким, никакого другого он не знает и не ведает, только власть и страсть. Но какой же пустой и безрадостной кажется такая жизн.
– Власть и страсть, – вот что остается, – повторяла Ника, думая о Зевсе, о том, что он брошен, оставлен всеми в этом мире. Как трудно быть верховным богом, первым из Олимпийцев, ведь это сущее наказание для мальчишки.
Но ведь она думала и о себе самой тоже, это была и она такая вот страстная и одинокая. Только никто из новых никогда не решится к ней приблизится, не оттого ли она может любоваться чужими страстями и забыть о своих собственных?
Никта шагала по лунной дорожке – границе между мирами, разделявшими свет и тьму, второе было милое и родное для нее, первое —ненавистное и далекое. Но она обречена была шагать по этой дорожке, не отклоняясь в сторону.
– Я совсем одна, – твердила она в слепой надежде, что кто-то в этой лунной пустыне может ее услышать, – Я одна и мне не хочется оставаться между своих или чужих, потому что и то и другое давно постыло.
Наверное, она скорее рванулась бы к молодым и дерзким, но они считают ее чем-то давно отжившим и скорее бояться, а Никто вовсе не хотелось, чтобы кто-то и где-то ее боялся.
– Нет, придется остаться одной и затеряться где-то во тьме.
Но вот этого ей захотелось меньше всего. Она смотрела, как Зевс придавался любви с какой-то богиней, и понимала, что где-то там еще есть жизнь, и в этой жизни она может стать кем-то, хотя бы попытаться стать, а вернуться во тьму никогда не поздно.
Так помедлив немного, богиня ступила в сторону света. Остановилась, и сделала еще один шаг. Хотела она того или нет, но оказалась лицом к лицу сначала с той самой неведомой богиней, которая убегала от Зевса вся в слезах то ли радости то ли горести.
Потом перед ней появился сам Зевс.
– Ты давно наблюдаешь за нами?
– Порядочно, ты помог мне решиться может быть на самый важный шаг в моей жизни, – отвечала Никта, теперь я все сама могу для себя решить. Страсть – это прекрасно, это то немногое, что богов делает богами, а людей людьми.
– Ты бы сказала об этом Гере, – усмехнулся Зевс, понимая, что она совсем другая, она может быть единственная, кто его понимает.
– А что с ней говорить, ты же сам выбрал свою сестру в жены для того, чтобы она не изменяла тебе и не оставила тебя. Иначе и вовсе бы в этом не разобраться, во всем, что у вас тут творится.
– Может быть, но я не думал, что она так станет терзать меня.
– А что ей еще остается делать – собака на сене, и сама ничего не хочет и другим никогда не отдаст, но ради того, чтобы обладать все новыми и новыми богинями, тебе придется терпеть все ее капризы.
– Придется терпеть, – задумчиво повторил Зевс, – только как же это порой невыносимо становится.
– А эта была резва и прекрасна.
Никта усмехнулась. Оба они подумали о том, что бы говорила она, стань женой Зевса. Но они оба понимали, что она никогда не станет ничьей женой, потому что ей хорошо было говорить обо всем этом с высоты своего положения. А быть с кем-то, лишиться власти над миром, и потом лопаться от злости и ревности, разве переживет такое древняя богиня?
– Ну для того чтобы изменить себе и миру, у тебя есть Елена, -усмехнулась Никта
Зевс удивленно посмотрел на нее, и на самом деле у него была Елена, та самая дочь Леды, которая доставила ему меньше всех радости, потому что совсем его не любила. А вот дочь ее, рожденная в нелюбви, заставит этот мир перевернуться вверх дном, все в этом мире пахло войной, новой, большой войной, которую он никак не смог бы предотвратить. И все-таки нужно было хоть что-то предпринять верховному богу, вот если бы еще знать и ведать, что же именно он должен сотворить. Но и боги, самые всемогущие боги порой страшно далеки от всего, что творится в этом мире, да и ведают они далеко не все, что там происходит.
Елена между тем подрастала и становилась все краше. Та, которой не досталась любви, должна была обладать красотой, несравненной красотой, чтобы хоть как-то отличаться от всех, кто были с ней рядом, и это все было у Елены. Только зачем красота, если в тебя будут влюбляться, а ты так никогда и никого не полюбишь? Она не только дар, она может стать самым страшным ядом и отравой.
Только что она была возвращена домой братьями после того, когда заставила царя Афин украсть себя, спасти от более жестоких женихов, понаехавших к отцу, и тот согласился, наверное, сам не понимая почему. Тезей вообще всегда крал и спасал тех, которые ему не были нужны, такова была его судьба. Красота умеет заставлять творить безумства, Елена это умела с рождения лучше других. Но ничего у нее не получилось в Афинах. Тезей не собирался ее касаться, потому что еще раньше его обольстила раз и навсегда коварная и взрослая Медея, с которой не могла поспорить юная красавица. Дикая и жестокая дочь Этта не смогла удержать Язона, а вот с Тезеем у нее все получилось, так, что Елена была над ним не властна, не потому ли она будет любить его всю оставшуюся жизнь потом?
Хотя пока еще она о том не ведала, и отправилась к Цирцее с тайной надеждой на то, что та подскажет ей, как бороться с ее племянницей, уж кому, как не тетушке это знать. Ведь в запасе у нее была молодость и красота, то, чего никогда не будет у грозной Медеи, не потому ли расстался с ней Язон. Даже после всего, что она для него сделала, скорее всего, потому что она слишком много для него сделала. Ему не хотелось помнить о том, что он во всем был ей обязан, Язон, как и всякий грек, рвался в цари.
О волшебнице ходили разные слухи, но на самом деле она оказалась еще более грозной и яростной, чем говорили те, кто никогда ее прежде не видел. И только Елена не собиралась перед ней заискивать, потому что знала, что она не так уж мало может, что многое, если не все в ее власти. И все-таки она пришла просить, о чем сразу ей напомнила грозная Цирцея и намекнула, что она спокойно может обращать людей в свиней, ну или в любых других животных по их желанию, а если нет желаний, тогда пусть пеняют на себя.
– Тебе не о Тезее надо думать, потому что он только далекая звезда, мелькнул и погас, и нет его больше в твоей судьбе, – наконец сменила гнев на милость Цирцея.
– А о ком же тогда, – сердце Елены сжалось, она больше не могла притворяться, что хранит спокойствие.
– Загляни в свои сны, и ты убедишься в том, что нет там Тезея, как и в снах Медеи, для вас обеих он прошлое, потому и ревность – это только пустая забава.
Елена вздрогнула, она и сама стала многое вспоминать, один и тот же сон, который видела с самого раннего детства:
– Мне снится царевич, молодой и красивый, из какого-то чужого мира, я не помню, как называется с царство, из которого он явился. Но он приходит ко мне и говорит, что его зовут Парис, что мы созданы друг для друга, что ему подарила меня какая-то богиня. Но я не хочу, чтобы он вторгался в мою жизнь. Разве богиня может подарить кого-то и кому-то.
– Богини все могут, а если это богиня любви, – волшебница показала, что ей известно, о ком и о чем идет речь.
Елена вздрогнула, уж этого она никак не могла ожидать.
– Я тоже не хотела, чтобы Одиссей уходил из моей, только кто нас о том спрашивает? – улыбнулась Цирцея, – живи и радуйся, пока ничего не случится, а потом и решим, что делать дальше, но знаю одно – войны не избежать. И она начнется из-за тебя и из-за этого парня, который тебе снится, его и правда зовут Парис. И он сын Троянского царя Приама.
Цирцея улыбнулась, подумав еще раз о том, что знания умножают печали, недаром так страдала сестра Париса царевна Кассандра.
– Войны? О какой войне ты говоришь? – возмутилась Елена.
– О грядущей войне, – отвечала Цирцея, и смотрела яростно на Елену.
Ей и самой казалось странным то, что какая-то Елена, даже не Артемида или Афина, а глупая Елена должна стоять в центре всех грозных событий, и мир будет вертеться вокруг нее.
Ей этого не надо, она ничего в этом не понимает. Но она будет заправлять всем в этом мире. А богиням придется воевать друг с другом и плясать под ее дудку, и где справедливость в этом мире?
Елена поняла, что ей пора уходить, что Цирцея прощается с ней, и задерживаться здесь она больше не может, даже если бы и захотела.
Хотя остров Цирцеи находился очень далеко от всего остального мира, но мифы о том, что она там оставалась все время одна, придумали какие-то странные люди или боги. Волшебница если и оставалась одна, то очень ненадолго.
Не бывало такого сроду. Стоило только попрощаться Елене, и поспешно покинуть остров, как там появились богини, словно бы они назначили там место встречи, а может, и назначили, как знать. На этот раз, как к себе домой явилась Эрида, и привела она с собой Афину – воинственную и неумолимую, и с ними появилась и Афродита, как могло такое сборище у волшебницы обойтись без нее? Богиня любви всегда следовала за своими подругами.
– Дочерью Зевса пахнет, – усмехнулась Эрида, которая хотела показать, что ей все ведомо, и она собирается о том рассказать другим.
Эрида не могла ошибиться, потому что слишком много было дочерей у Зевса, и какая-то на самом деле могла сюда недавно заглянуть. Кто бы она ни была, все равно его дочерью окажется.
Цирцея усмехнулась, просто так ли богиня не назвала имени дочери Зевса, знала и молчала, или просто блефовала. Но она решила сделать вид, что пропустила ее слова мимо ушей.
Да и не смогла бы она что-то ответить, потому что все уже повернулись к Никте, то ли и прежде бывшей на острове, но прятавшейся в темной аллее, то ли появившейся только что тут. Никто наверняка этого не знал.
– Раз вы все в сборе, пора нам поговорить о двух сыновьях Зевса, – заявила чародейка.
– Это о каких же, чуть ли не все юнцы и герои —его сыновья, бедняга Посейдон никогда его не догонит, хотя Амфитрита на все закрывает глаза, и ни одного упрека бы ему не бросила, но у него ничего такого сроду не получится, так о каких сыновьях Зевса речь?
– О первом и последнем, – небрежно заметила волшебница. Я, конечно, не могу утверждать, что Персей был самым первым, но будем так считать, а уж Парис точно оказался последним. Из тех, о ком можно говорить серьезно.
– Парис, – сколько же о нем говорят в последнее время, вот уж точно людям и богам больше делать нечего.
Афина сердилась, потому что ей снился сон о Парисе, в котором тот выбрал не ее, а Афродиту. Богине любви снился тот же самый сон, тут уж Гипнос постарался. Вспомнив его, она загадочно улыбалась. Но сожалела о том, что сон был не с четверга на пятницу, и коварный божок может просто им обеим морочить голову. Афродита не была так легковерна, как Афина.
– Парис и Персей на самом деле очень похожи, – задумчиво говорила Цирцея, которая чувствовала себя старше и выше всех богинь, ее даже Эрида не трогала, словно та могла ей ответить так, что мало не покажется, а уж что о вечно юных говорить?
– Но Персей был первым, тогда и страсти не так накалены, и глупая Даная так невинно страдала, ведь Зевс ее просто обманул, когда проник к ней в темницу, обернувшись золотым дождем. Девица так страдала, что и Гера ее пожалела, а потом, он влюбил в себя Медузу, только представить такое можно было. Тогда и богиня любви оставалась где-то в иных мирах. А вот Парису досталась Афродита. А та могла только ему Елену подарить, так трагедия и превращается со временем в фарс.
– Этому коварному пастушку и Елены много, он с чудовищами не сражался, и Пегаса нам не добыл, – буркнула Афродита, слова Цирцеи ей показались обидными.
– Вот и я говорю о том же, любовь она зла бывает и страшна, войной она закончится, и Афина не станет Трое помогать.
Все повернулись к Никте, словно хотели что-то важное от нее услышать.
– Вот и я говорю, что в наше время без любви как-то интереснее и спокойнее было, – усмехнулась Никта, – но мои дочери ничего слышать не хотят, все стали несчастными, но только о ней и думают, только ею и живут. Словно им жить спокойно надоело.
– Персей спас Андромеду, Парис погубит Елену, но в мире что-то должно меняться, у каждого времени свои герои.
Они, не сговариваясь, взглянули на бескрайнее звездное небо, там парил Персей рядом с Андромедой. Молчали богини, каждая думала о своем. Так прошлое, далекое прошлое на острове волшебницы пересеклось с грядущим. И словно она река выливалась из другой, один великолепный миф следовал за другим.
Они знали о том, что случится, знали и то, что изменить его они никак не могли, если бы и захотели, обязательно остальные остановят их, потому что судьба есть судьба… Все будет так, как и должно быть.
Богини все еще оставались на острове, следили за звездным небом, и говорили теперь о грядущем, потому что именно там каждая из них могла найти еще что-то интересное и важное.
Афине, забывшей о сне, в котором Парис не выбрал ее, хотелось быть справедливой, пока ничего такого не случилось. Но она не могла забыть и простить ему того, что он ее не выбрал.
– Да и что тут говорить, – пожала она плечами, – Парис оказался слаб, он не смог прожить без любви, но не собирался бороться за свое место под солнцем. Ему за это придется дорого заплатить.
– А не ты ли просто не видела его в упор, – отвечала ей Афродита, которой слова эти показались обидными
– Я не могла следить за каждым пастухом, их слишком много, а я одна, – заявила Афина.
– Но ты же знала, что этот был особенным, и под личиной пастуха скрывался царский сын. А их среди пастухов не так много, может быть этот единственный
– Сын, от которого отказался сам царь, потому что думал, что предательство поможет спасти мир. Но предавая одного нельзя спасти остальных, ему это должно быть ведомо.
Никто не сомневался в мудрости Афины, но порой она и сама не верила, что может так вот красиво и складно говорить, вот что значит, когда тебя породил отец, а мать вроде и не была к этому причастна.
– Афина мудра, – говорила Афродита, повернувшись к Цирцее, но она не могла остановить этой войны, и погубить пришлось не только царскую семью – это полбеды, но и значительно больше людей, и самых отважных воинов в первую очередь. Да и царевич все равно погиб, зачем его бедняжку было оставлять в живых, – услышали они нотки жалости в голосе Афродиты, хотя зная о том, что она творила с теми, кто в нее был влюблен, кто влюблен не был, они не смогли бы в это поверить.
Цирцея почувствовала, что и она должна была сказать свое слово, потому и напомнила историю старую, которая, впрочем, была ведома далеко не всем.
– Медуза сделала Персея героем, Елена не смогла бы повторить ее подвига, она была слишком прекрасна и равнодушна ко всему, что происходило и с ним, и с этим миром.
– Персея любила чудовищная Медуза – усмехнулась Афродита, – а Парису я нашла прекрасную Елену. Вот и получается, что уродство и кошмар порой спасает мир, а красота его губит. Мне хотелось убедиться в том, что и такое может быть.
– Но она жена другого, – напомнила Цирцея. – Не от этого ли и начались все беды в том странном мире?
Волшебница усмехнулась, с каких это пор она решила играть роль Геры, может быть ей просто хотелось напомнить Афродите, что она изначально была не права.
– Она была женой того, кого не любит и никогда не полюбит, – вспыхнула Афродита, – я не стану превращать Менелая в белый цветок, он даже не погибнет под стенами Трои, потому что мелок и ничтожен., а еще потому что он ее все-таки любил.
– Отчего же тогда ты допустила эту свадьбу? – удивилась Афина, она хуже всех понимала то, что творила богиня любви. Да и подозревала, что и та сама тоже ничего не понимает.
– Да потому что никуда не могла пристроить такую красавицу, и только этот царь без царства и согласился бы жениться на дочери Зевса, не так ли матушка Цирцея и свою Медею пристроила. Некоторых дев ни за кого приличного невозможно выдать замуж – они погубят любого.
– Тогда почему же Парис? – наконец подала голос Эрида, кажется, и она далеко не все понимала, хотя все это время хранила молчание.
– А это был для них обоих последний шанс полюбить, ведь царевич выбрал любовь, и он любил Елену, так, как ни Тезей, ни Агамемнон ее не мог любить. Когда любит хотя бы один – это хоть что-то.
Как только в беседы всплыло имя грозного царя, все переглянулись, словно стремились понять, при чем тут он, женатый, правда, на сестре Елены, но уж к ней-то не имевший отношения.
И особенно интересно это было Эриде, потому что она уже обдумывала что-то, пытаясь понять, какую пользу можно извлечь из того, о чем она только что узнала.
– Конечно, грозный царь любил повоевать, и Троя была ему нужна, но он пошел на войну из-за Елены, да и на сестре ее женился только потому, что хотел быть ближе к ней, а что, одна жена, вторая любовница, у каждой своя роль в этой драме.
– А не проще ли было просто жениться на той, которую любил?
– Елена не годилась в жены грозному царю, он никогда бы на ней не женился, но и забыть и выбросить ее из своего сердца не мог. А так она все время была рядом.
Богиня любви чувствовала, что она только запутывал все, о чем говорила, но пусть они остаются в неведении, должна же быть какая – то тайна в этом мире, а где любовь и связи – там и вечные тайны. И все вскоре разрешиться, когда грядущее станет настоящим, тогда они все поймут
Пока богини говорили о грядущем и о Троянской войне, которая должна была случиться, они забыли о богине Тьмы Гекате, и совершенно напрасно, потому что пока все вертелось вокруг нее, а до Елены и Париса им всем надо было еще дожить. А вот богиня тьмы все время была где-то рядом, и надо очень осторожно с ней обращаться.
Но Гекату мало волновала любовь и страсть, она думала о другом, как убрать Никту со своего пути. Пока богиня Тьмы ничего не делала, но разве она не захочет вернуть себе власть? Вот так в очередной раз дочь пошла против матери. А что еще ей оставалось делать, если Никта бродила по земле, по островам и в Аид удаляться не собиралась. И хотя она ничего такого не делала, но казалось, что власть все еще осталась у нее, вечное соперничество дочери и матери зародилось уже в те дни. Геката кожей чувствовала, что двоим им тут, на земле, не было места. А так как это был ее мир, то уйти придется матушке. Только для этого ей придется приложить какие-то усилия.
Она была на острове у Цирцеи. Но она даже не прислушивалась к тому, о чем они там говорили. Какая Елена, какая любовь, какая война, если сначала нужно было решить ее судьбу. И почему эти пустоголовые богини говорят о таких мелочах и не хотят ей помочь? Но если богини не идут к ней, то она пойдет к ним, а что еще делать?
Приглядевшись к богиням, Геката поняла, что лучше всего ей иметь дело с Афиной, она и серьезна, и благоразумна, и если кто-то сможет ей помочь во всех ее бедах, так именно Афина.
Богиня справедливой войны очень удивилась, когда Геката, отведя ее в сторону, заговорила о самом главном.
– Никта должна уйти во тьму, я не могу себя чувствовать хозяйкой, пока матушка все время ходит по моим пятам. Она появляется, где вздумается, а это очень скверно.
– Она уйдет сама, но мы не можем с ней так жестоко поступить, потому что без нее не было бы тут всех нас, – Афина хотела оставаться справедливой, ей вовсе не хотелось помогать Гекате, хотя и льстило то, что та выбрала ее.
И в своих утверждениях Афина оказалась непреклонна, значит, она
выбрала не ту, но с Афродитой или Цирцеей Геката тем более не собиралась связываться, кто его знает, о чем вообще думает богиня Любви, которая только что получила всю полноту власти даже над Зевсом, нет, с ней будет только хуже, чем без нее.
Взор Гекаты невольно упал на Эриду. Но она и представить не могла, что можно ждать от богини раздора, даже если она на этот раз поможет, то что будет потом, чего она потребует. Полнейшим безрассудством было обращаться к ней за помощью, но Геката пребывала в отчаянии, ей надо было делать хоть что-то.
Никта между тем внимательно следила за своей темной и мрачной дочерью. Она понимала, о чем та говорит, чего она хочет. Но ей интереснее было понять, что ответит ей Афина. Когда она услышала, что Афина отказалась ей помогать, то облегчённо вздохнула – вот что значит мудрая богиня, хотя она еще так молода, но мудра не по годам. Никта видела, что ни к Цирцее, ни к Афродите она не приблизилась, и самодовольно подумала:
– Она не настолько безумна, чтобы связываться с Эридой.
Но вот на этот раз богиня Тьмы ошиблась, отчаяние или безрассудство толкнули ее непутевую и вздорную дочь именно к богине раздора.
– Она не сделает этого, потому что потом сто раз пожалеет о том, что так могла поступить.
Сначала Никта хотела броситься к ней, но потом вспомнила о том, что идет —то она как раз против нее и остановилась.
– Если она так решила, то пусть изопьёт эту чашу до дна.
Никта отошла в тень, она не стала даже слушать, о чем они там говорили, она первая в этом мире понимала, что проблемы надо решать по мере их поступления. Еще неизвестно, до чего они там договорятся, если договорятся вообще. Но богиня тьмы почувствовал, что быть яблоком раздора даже забавно, в этом есть какая-то своя прелесть.
Геката направилась к Эриде с видом обреченной и приговоренной к казни. Было ли это притворство, или на самом деле ей так тяжело было справиться со всеми мнимыми и настоящими бедами, кто его знает. Но ей надо было убедить строптивую богиню, для которой не было ничего святого, ведь она должна помогать ей, а не вести свою игру. И еще ей надо было выяснить сразу, что попросит Эрида за то, что она станет помогать. Об этом надо было знать заранее, потому что возможно игра не стоит свеч, и что там вообще случится, непонятно.
Эрида догадывалась о том, что так терзало богиню тьмы. Она взглянула на стоявшую в стороне Никту. Они были одного рода и одного племени, а отличались только тем, что в свое время у Эриды хватило мозгов не заводить детей, и вот теперь она спокойна и беззаботна, в то время как Никта должна ждать ножа в спину именно от своей дочери. Интересно было бы узнать, сожалеет ли она о том, что породила эти исчадия ада. Но молчание затянулось, давно надо было что-то сказать, и она заговорила:
– Ты должна быть на моей стороне, потому что это мой мир, и матушка давно утратила на него все права, а двоим нам тут слишком тесно. Дорога должна быть молодым, потому что они больше могут, на большее способны, а старики пусть покоятся во тьме, они уже сделали, что могли, и что не могли тоже сделали.
Эрида с интересом взирала на Гекату.
– Я одна против всех, – и не собиралась тебе ни в чем помогать, – невольно вырвалось у Эриды. А что еще она могла сказать, разве не противоречия были главной ее фишкой.
Геката оторопела, от богини раздора она такого не ожидала, но может быть, та просто набивает себе цену, нужно пообещать ей что-то взамен, только что именно? Она и без того получит все, что захочет и когда захочет, так что же кроме тьмы может пообещать ей богиня?
Геката готова была в отчаянии отступить, когда Эрида снова открыла рот, это вовсе не входило в ее планы.
– Мне хочется любви, если ты сможешь уговорить строптивую богиню, то я помогу тебе.
И снова не могла понять Геката, шутит она или говорит серьезно, ждала, пока Эрида рассмеется и скажет, что она просто пошутила. Но ничего такого не говорила Эрида, наоборот, она скорее показалась печальной.
Значит, с Афродитой ей все-таки придется столкнуться? Как ни старалась она обходить ту стороной, но какая-то невиданная сила толкала ее к богине любви в тот странный мир и плен.
Никте хотелось узнать, о чем попросила Гекату Эрида, но понять это было невозможно, а когда та пошла к Эриде, матушка решила, что дочери ее просто отказали, и потому она готова договориться с богиней любви, но о чем же, не о любви ли самой и хочет договариваться?
Они удалились в чащу и слышать их разговор никто не мог.
= Эрида и любовь? – усмехнулась Афродита, – я не знаю богиню, которую бы мне еще меньше хотелось одарить любовью. Уж прости за откровенность, но трудно представить влюбленную Эриду, думаю, она просто издевается над нами.
– Может ты и права, но любить и быть любимыми хочется всем, – не отступала Геката, – а в бессмертии особенно, если представить, что впереди вечность и нет любви, так это не кошмар
– Да она такое устроит, если что-то будет не так.
– Ну и пусть устраивает, а почем в любви все должно быть гладко. Так даже и не интересно. Любовь Эриды может оказаться самым забавным опытом из всех.
– Почему все должно быть гладко, – повторила, словно эхо Афродита, – она раздумывала и решала, должно или не должно быть гладко. А может ей просто хотелось, чтобы Геката помучилась от неведения, как и все богини, которых они оставили в неведении.
Никому не дано было понять богиню любви, а тем более такой темной и недалекой богине, как Геката. Но то, что она не отказывала так быстро, вселяло в душу надежду. Неужели и в ее жизни все будет хорошо, и матушка уйдет туда, откуда пришла. НО если и Эриде хочется любви, то почему бы и ей тоже не получить ее для себя. Хотя это потом, сейчас слишком много всего, чтобы она еще о чем-то другом думала, так что же скажет Афродита? Сможет ли она сделать то, что от нее требуется, чтобы стать свободной и независимой. Это очень дорого стоит.
Никогда не было в этом мире прекраснее и величественнее богини, чем Афродита. Она отличалась от всех остальных, потому что ни от кого не зависела – все зависели от нее. Богиня любви была самым свободным созданием в мире, хотя каждый из богов стремился ее подчинить себе. Порой она делала вид, что кому-то из них что-то удалось, и с радостью подыгрывала им, но как только ощущала свою несвободу, все делала для того, чтобы освободиться от ненужных ей пут. И они должны были ей подчиниться, потому что боялись, что она исчезнет, и собственной жизни без любви представить не могли. Они допускали, что их предки без нее обходились, но зачем им было страдать и маяться, хотя они знали, что порой любовь приносит еще больше страданий.
До ее появления в этом мире, до того, как вышла она прекрасная и первозданная из пены морской, в мире не было света. И девы, и жены, и мужи влачили жалкое существование, равнодушные и замкнутые, они тупо делали то, что было им суждено и не думали о большем.
Но ярче вспыхнуло солнце, когда она пришла, и мир озарился ее дивным светом.
Она пришла в этот мир в тот момент, когда были там уже повержены титаны и воцарились Боги.
И Посейдон, обнаружив ее в своих владениях первым, и понимая, какую силу несет в себе она, устремился за ней.
Впервые Амфитрита – верная и смирная жена его почувствовала страшную опасность, и шагнула навстречу к Афродите, когда та одна оставалась на залитом солнцем берегу.
– Откуда ты взялась, что ты хочешь от нас? – спросила она удивленно.
– Тебе нечего бояться, я не соперница тебе, потому что мне не нужна любовь ни твоего мужа, ни какого-то другого, я сама ее дарю тому, кому захочу, а уподобиться вам всем и стать женой – это пустая и глупая забава, мне это скучно и неинтересно совсем.
– Но каждая из нас должна быть с кем-то, – говорила Амфитрита.
– Ты правильно сказала, – каждая из Вас, но я единственная, а не одна из Вас, в том и разница. Я никогда и никому не буду принадлежать.
Не понимала богиня всех морей странных этих речей. Она никогда не знала и не узнает любви, потому что все делала так, как было необходимо, как требовали от нее другие. Она и женой верной и преданной стала только потому, что так было нужно, необходимо, и этого потребовали от нее и грозный Посейдон и ее родители. Но она не представляла себе, что могла бы думать о том, что останется свободной, не станет ни с кем делить ложа и этой жизни.
Но Амфитрита могла допустить, что есть в этом мире совсем иные создания. И потому, немного успокоившись, и веря в то, что она не потеряет Посейдона, она стала внимательно следить за богиней любви.
Но не знала она в тот момент, что и за ней наблюдала дочь Гелиоса волшебница Цирцея, остров которой был рядом с тем местом, где столкнулись эти двое. А она возвращалась к себе на золотом своем драконе, когда внизу заметила странно взволнованную Амфитриту, и какую-то пленительную незнакомку, раньше она никогда и нигде не могла ее видеть
.– Афродита, – удивленно произнесла она, – ты пришла, мы ждали тебя, конечно, но не так скоро.
– Тебе пока беспокоиться не о чем, – отвечала ей богиня, даря лучезарной улыбкой, – твой Одиссей не появился на свет.
Цирцея и сама знала, как будут звать ее главного возлюбленного, от которого она решится родить сына, но откуда это могло быть известно той, которая в мире этом всего несколько часов остается? Хотя разве что-то можно скрыть от богини любви.
Цирцея с грустью думала о том, что все достанется молодым богам, титаны уже немного притомились жить, им, проведшим без любви лучшие свои годы не интересно и не важно то, что она может им дать. Хотя у них и была вечная молодость, но новизна чувств исчезла, они много знали и ничему не удивлялись более.
– Ты собралась изменить наш мир? – между тем спрашивала у Афродиты Амфитрита, она чувствовала опасность.
– Конечно, вместе со мной придут новые девы, они смогут смело заявить о том, что не хотят становится рабынями своих мужей, да и сами мужья им совсем не нужны. Они будут развлекаться, принадлежать сами себе…
Она не договорила чего-то, и Амфитрита это почувствовала.
– Им совсем не нужны будут мужчины? – осторожно спросила она.
– Ты мне хочешь этих бессердечных мужеподобных амазонок навязать, таких, как твоя племянница Артемида. Но я вовсе не о них говорю, а о прекрасных и обольстительных, таких, за которой любой Посейдон побежит и все отдаст за то, чтобы провести с ней ночь.
Вздрогнула снова Амфитрита, она предчувствовала что-то подобное, только никак это для себя объяснить не могла, но богиня любви даже не скрывала того ужаса, который она собиралась в мир принести.
– Это не ужас, а радость, – оборвала ее она, – потому что они должны когда-то отдыхать от вас и развеять скуку. Представь, ты одна, а у вас впереди бессмертие, да он взвоет и убежит без оглядки или влюбится в какую-нибудь Цирцею, да и к ней на остров переберется. А я говорю о легком увлечении, о страсти, которая так быстро проходит, что от нее ничего больше не остается, это ведь прекрасно.
Странные вещи происходили в тот день на морском берегу. Богиня любви так спокойно, так весело даже объяснила и богине и волшебнице, невольно задевая за живое каждую из них, как все будет в новых условиях, что они должны были только примириться со всем этим и ни о чем больше не думать.
Она вроде бы даже намекнула на связь Посейдона с Цирцеей. Какие-то смутные подозрения у Амфитриты были и прежде, но она старалась не думать о том. Она оскорбила Артемиду, прекрасно понимая, что до той слова ее дойдут очень быстро. Она покусилась на привилегию Геры – хранительницы семейного очага и верности. Это так прозвучало в ее исполнении, что вроде бы и стало делом лишним, и даже вредным. И самое страшное – в ее словах была доля правды. И на самом деле, если тебе даровано бессмертие, то тоска смертная – хранить верность одной женщине, если жизнь коротка и может оборваться в любой момент, то это еще большая глупость, с какой стороны не посмотри Зевс прав, а все требования Геры – это только пустой звук, каприз, который не может быть исполнен.
Даже у Цирцеи от такого разговора слегка закружилась голова, она чуть не выдала и себя и Посейдона, когда богиня любви мимоходом намекнула на их отношения – это было сущим наказанием, и хорошо, что она поспешно переключилась совсем на другое, а тут еще и Гермес появился.
– Зевс послал меня узнать, правду ли твердит Артемида, когда в историке кричит, что ты уже появилась и успела оскорбить ее.
– Как быстро плодятся у Вас слухи, – кокетливо говорила Афродита, – а я только и сказала, что терпеть не могу таких созданий, они хуже мужчин, и уж совсем не похожи на женщин, что же тут такого страшного.
– Да и приятного мало, ты бы поосторожнее с ней.
– А ты осторожничал, когда братца ее на каждом шагу оскорблял.
– Я уже тогда знал, что смогу выйти сухим из воды и выкрутиться, – напомнил ей Гермес.
– А мне известно, что даже эта охотница не обойдется без меня, хотя в таком она и себе признаться не захочет.
Но Гермес ничего не успел сказать ей, потому что в тот самый момент появилась Гера. Она долго пыталась оставаться на Олимпе, но дело казалось слишком важным. Когда туда ворвалась в гневе Артемида и заявила, что какая-то незнакомка назвала ее мужичкой, Гера только про себя усмехнулась, решив, что это была правда, что же обижаться, если ты такая и есть, но Артемида, заметив это, не осталась у нее в долгу:
– Ты напрасно радуешься, о верности и семейном очаге она такое говорила, что ты бы уже чувств лишилась, конечно, если бы они у тебя вообще были.
Это было настоящей наглостью, но, скорее всего тоже правдой, и она решила, что потом ответит на эти дерзости Артемиде, а пока отправится-ка она туда, чтобы все услышать самой.
И отправилась. Успела Гера вовремя. Рядом с богиней любви (а это была она, Геру не обманешь), уже стояли Гермес, волшебница, неизвестно откуда взявшаяся и растерянная глупышка Амфитрита.
Гера возненавидела Афродиту с первого взгляда, понимая, что та не станет с ней церемонится, и ничего она не получит, кроме бесконечных хлопот и головной боли
– И чему мы обязаны такой встрече? – притворно усмехнулась Афродиты, – если сама Гера посетить нас решила, до тебя уже дошли слухи о моих гетерах. Но скажи мне, разве я не права, разве плохо, если появятся свободные женщины и они будут развлекать ваших глупых мужей, получая при этом удовольствие сами, если вы на это не способны.
Впервые за много веков Гера растерялась и не знала больше, что сказать. Это было чудовищно. Она ярилась, но понимала, что они все равно появятся, чтобы она не делала, будет только хуже для нее, как и с Алкидом, которого они, издеваясь над ней, называют Гераклом.
– Я буду бороться с тобой всегда и везде, ты всегда будешь встречать меня на своем пути, – твердила она.
– Ничего удивительного, Я бы поразилась, если бы ты бросилась ко мне в объятия.
Гермес смотрел на них с интересом, он знал, что Зевс будет расспрашивать его долго и подробно о том, что говорила каждая из них, и ему придется запомнить все их слова. Но Афродита уже стала прощаться с Герой, не заботясь о том, что никто бы не посмел так просто от нее отмахнуться, но она с первого дня была не такой как все, да и не собиралась становиться другой.
№№№№№
Гера удалилась ни с кем не прощаясь, никому больше не сказав ни слова. Цирцея еще осталась с Амфитритой, она говорила ей о том, что ждет их в грядущем.
– У Геры появилась самая грозная соперница, – говорила Цирцея, – она ни только, ни в чем не будет ей уступать, но и порядком жизнь попортит. Ей многое удастся из того, о чем иные и мечтать не могли. И она рассказала историю о яблоке, которое подарит им богиня раздора – это только одна из многих историй, а сколько их еще будет.
– Ты хочешь сказать, что нас ждут новые времена? – спрашивала ее Амфитрита
– Да, и совсем иные, – улыбнулась она.
А богиня вместе с Гермесом отправлюсь знакомиться с этим миром.
– Ты нажила уже себе врагинь, – говорил он по дороге, – осталось только с Афиной для полного порядка столкнуться и их будет уже три.
– Афина? – спросила его Афродита, – эта та, которая как родилась в латах, так и воюет без остановки, ну и компания у вас тут подобралась, и чем Вы все без меня только занимались.
№№№№№№
Афродита быстро поняла, что какие-то законы ей все-таки придется соблюдать. Когда ей в мужья назначили Гефеста, она не особенно противилась, какая разница – пусть он считается им. У богини любви не могло быть брака не по расчету, потому что после разговора с Герой она еще раз убедилась в том, что любовь и брак – это две вещи несовместимые. Когда Зевс сообщил о том, она сделала вид, что согласилась, но сразу же предупредила его, что если он не даст ей полную свободу и будет вмешиваться в ее дела, то она найдет, как ему отомстить.
– Хорошо, – согласился он, – ты можешь делать, что вздумается, но не смей делать из меня посмешище, иначе и я тебе отомщу, да еще как.
На этом они и заключили своеобразную сделку, вероятно, это был самый первый в мире брачный договор.
Он обещал, и нарушил свое обещание только однажды, когда Афродита нарушила свое, а он позже многих увидел, что страсть вспыхнула между ней и богом войны Аресом такая, что остановить ее не могли никакие доводы, и никакие силы. Стоило им только столкнуться, и они удалялись, исчезали, и забывали обо всем.
И однажды, когда она видела его и только пожала плечами, Гефест осуществил свою угрозу, он натянул заранее сетку в той комнате, где они должны были возлечь на ложе страсти. И когда они оказались в объятьях друг друга, то сетка в тот миг и упала на них, да так, что пошевелиться эти двое уже никак не могли. А он и на этом не успокоился, пока не заставил всех богов прийти туда и взглянуть на них.
Больше всех удивился Гермес, он не понимал, зачем брату его нужно было такое.
– Я хотел показать Вам богиню гетер, на которой вы могли женить только такого болвана, как я. Чтобы у вас не возникла сомнений в том, с кем и где она была, я и остановил это прекрасное мгновение.
Зло смотрела на него Гера. Но не унимался Гефест
– Матушка, а разве это не твой любимый сын, ведь ты его в строгости воспитывала, и привела все свои правила, только он оказался плохим учеником или ты его другому учила?
Многое могла вытерпеть Гера, но упреков сына, которого она с рождения терпеть не могла, ни за что.
– Тебе подарили ее, а ты только и можешь, что нищим и убогим прикидываться, да не только Арес, и любой смертный тебя обойдет, – говорила она.
Последнее слово осталось за ней, но он так привык к ее упрекам, что даже не обиделся, если обижаться на все, о чем говорит Гера, то вся жизнь, все бессмертие только на это и уйдет.
Но от этой странной любви и могли родиться только такие создания, как Фобос, наводивший ужас на всех и Эрот- бог влюбленных, который с первой минуты схватил стрелы и бил куда попало.
Но он не убивал людей и богов. Он дарил им влюбленность, и далеко не всегда она была взаимной. А уж когда забавлялся Эрот, то многим совсем плохо становилось. Все так запутывалось, такие беды от любви случались, что и сама Афродита начинала жалеть тех несчастных, которых сынок ее неугомонный ранил, иногда даже и смертельно.
№№№№№
Не зря в первый день ее появления так волновалась Амфитрита, ее муж вовсе не был похож на его легкомысленного и любвеобильного брата. Он влюбился в Афродиту всерьез и надолго. И хотя все делал для того, чтобы никто и уж тем более верная жена не заметила этой его любви, но когда Афродита попадала в очередную переделку, где бы он ни был, чтобы не делал, он все время за нее заступался, и тогда забывал об осторожности.
Когда Посейдон взглянул на любовников, накрытых сетью, да еще в таких соблазнительных формах, и дурочка-мужа над ними потешавшегося, он видел, что там стоят все боги, но он не стал чего-то ждать и осторожничать:
– Освободите ее, не смейте издеваться, – взревел он, замахнувшись на Гефеста своим Перуном, который тот ему когда-то и выковал с таким старанием.
– Ты бы лучше о своей жене подумал, она без вины страдает, – шепнул тот, но тут же отпрыгнул в сторону. Убить бы его, конечно, Посейдон не убил, но покалечить мог еще больше.
Сетка спала, Афродита грациозно спрыгнула с ложа, завернувшись в покрывало у всех на глазах, и удалилась, не скрывая того, что ей нравится, что ей все любуются. Арес тоже не особенно расстраивался из-за случившегося, их связь никогда не была секретом для остальных.
№№№№
Долго пытался Гермес скрывать от нее страшную тайну Нарцисса – юноша был прекрасен, но он никогда никого не любил, и вместо сердца у него в груди был настоящий камень.
Он напрасно надеялся на то, что это не станет известно богине Любви, но она зорко следила за всеми, и поманила его к тому самому озеру, перед которым часто сидел грустный юноша.
– Что ты о нем скажешь? – спросила она своего спутника.
– Он юн и хорош, – только и пробурчал Гермес.
– Вот и удивительно, то, что при всем, при том, он совсем один, ни одной нимфы, ни одной девицы.
– Не каждый день мы встречаем любимых,
– Не каждый, и ты думаешь, что он кого-то встретит?
– Всякое может быть.
– Я знала, что ты хитрый лжец, но разве ты не убедился в том, что мне все известно заранее, еще в первый мой день, так что изменилось теперь.
Посланник молчал.
– Я привела тебя сюда, чтобы ты проводил его в мир мертвых, ведь это твоя обязанность.
– Я не хочу сегодня туда отправляться.
– А я хочу, чтобы именно туда ты и отправился, – упрямо говорила она.
Гермес почувствовал, что она уже начала сердиться.
Нарцисс взглянул на нее, но никаких чувств не было на его прекрасном лице, словно перед ним не самая прекрасная из богинь, а последняя дурнушка стояла. Это могло бы привести в ярость любую, а Афродиту и подавно.
Он покачнулся и упал в то самое озеро, около которого оставался. Гермес последовал за ним.
Афродита отыскала Эрота и удалилась. Все это видела Артемида, которая только что закончила свое купание, но поспешила скрыться от богини любви.
– Вот потому я никогда и не буду на ее стороне, – говорила она Пану, который как обычно был рядом с ней.
– Не стоит к ней быть слишком суровой, она все-таки прекрасна.
– Да я с Герой готова подружиться, чтобы ей отомстить.
– Не разбрасывайся такими словами, Гера не так сильна, как кажется, особенно если богиня гетер против ее выступает.
– Куда она спешила? – поинтересовалась охотница
– Эрида принесла яблоко, на котором написано «Прекраснейшей», завтра свадьба у бедной Фетиды, и совсем скоро решится судьба Трои, как все это может без нее обходиться, а Нарцисс – это только случайность, о нем и переживать никто не станет, тебе это известно не хуже моего.
Афродита спешила к своим новым приключениям. Ее ждали и Психея с Эротом, и пастух Анхис, не ведавший кто был в его объятиях, и грозный Посейдон, и страстный Зевс, и многие-многие из тех, кто хотел или боялся большой прекрасной любви. Она дарила ее избранным, и всегда была права.
Афродита уже царила в этом мире, ей не было и никогда не будет равных. И только любовь прекрасна и божественна.
Капризны и не понятны, бывают боги. И лучше бы людям держаться от них подальше, если бы они вообще смогли без них обходиться, то и не случалось бы всех страшных бед.
Но самой своевольной, прекрасной и непредсказуемой была, конечно же, Богиня Любви Афродита. И когда показалось ей, что царская дочь Смирна относится к ней недостаточно почтительно, то и обрушилось на ее голову проклятие.
А что могла послать ей прекрасная и грозная богиня, перед которой трепетал сам Зевс, конечно, противоестественную страсть.
И напрасно думают некоторые из нас, что со своими страстями они справятся, ничего не получилось у царской дочки. Не ведала она, что творили, другие и вовсе не о чем не подозревали, но совершалось страшное и прекрасное одновременно – в чреве ее оказался один из самый прекрасных и несчастных грядущих героев.
Но чтобы хоть какие-то порядки на земле существовали, и люди вовсе не отбивались от рук, и за грехи их тяжкие наказывали их боги, вот и обратилась бедная девушка, так неудачно столкнувшаяся с богиней любви, оборотилась она в дерево высокое и красиво. Но чтобы спасти малыша, не дать ему погибнуть, забрала его Богиня Афродита, из ствола этого дерева вытащила она его и унесла прочь.
Долго сидела она перед ним на лесной полянке, любовалась им, и понимала, что никто еще никогда такого красивого ребенка не рожал как этот.
Но не собиралась богиня любви возиться с малышами, совсем другие у нее были хлопоты и заботы. И стала она думать, куда же отправить его, чтобы он был всегда под присмотром, в заботливых руках рос, а потом, когда вырастит, она его назад заберет. Ведь никто не посмеет с ней спорить, она всегда поступала так, как ей вздумается. И пример царской дочки для других поучителен будет. Правда сама она ничего уже рассказать не сможет, но и богиня на досуге поведает о том, как она не выразила почтения своего.
Ее уже звали и ждали те, кто без любви и дня прожить не мог, и так как раздумывать долго не хотелось, а пещера, в которой был вход в подземный мир, была рядом, то и шагнула туда Афродита. И уже по дороге решила она, что лучшей матери, чем богиня подземного мира Персефона, и не найти для него.
Она обожает своего мужа, не думает ни о каких романах, конечно, там было мрачновато и душновато, и сама Афродита старалась появляться там, как можно реже, если бы не такой случай, то и вовсе бы не пришла, но чего не сделаешь ради прекрасного малыша. И она шагнула в мрачноватый зал, где и восседал Аид с верной и суровой женой своей.
С Персефоной у нее отношения были сложными, как и со всеми остальными богинями, да и кто мог мирно с Афродитой жить. И вообще, говорят, что любовь и война всегда рядом идут.
И когда Аид украл ее, то и Деметра и сама Персефона сначала в отчаянии были, но разве не любовь к этому суровому повелителю спасла ее, и даже сделала счастливой, чего не скажешь, например, о ее вечных соперницах Гере и Афине. Но они сами во всем виноваты, если слушать ее советы, а делать все наоборот, то примерно так и получается. Если в голове у каждой из них только война, мнимые и реальные возлюбленные их женихов и мужей, то это уже безнадежно. И соглашались они с тем, что переменить ничего не смогут, надо примириться с тем, что происходит и не особенно противиться, но как только доходит до дела, так и совершают ошибки, одни страшнее других, и думают, что для них это завершится чем-то хорошим.
Персефона вела себя всегда благоразумно. Ей и можно было доверить Адониса. А именно так назвала Афродита малыша, она никому не доверила бы выбрать для него имя.
Очень удивился Аид, когда увидел ее тут. Он, конечно, был ей благодарен за жену и за прошлое, но что понадобилось ей здесь и сейчас. Не ждал он ничего хорошего от Афродиты, и в отличие от брата его Зевса, не заискивал перед ней, потому что был уверен в том, что помощь ее ему больше не понадобиться, да и не такое место его царство, где о любви можно было много говорить.
А между тем ребенок пронзительно закричал, и Афродите пришлось объяснить, почему она тут оказалась.
– Я слышал про царевну, и не разделяю твоей жестокости, – говорил Аид, скорее, чтобы позлить ее, до самой царевны ему не было никакого дела.
– Я жестока, но малыш ни в чем не виноват, и он уже родился, – говорила в тот момент Афродита.
– Он родился, и ты хочешь, чтобы мы его сразу забрали, странная шутка, – иногда у Аида было чувство юмора, но довольно мрачноватое.
– Вовсе нет, пусть он растет и живет, но мне подумалось, что его никто не вырастит и не воспитает лучше, чем твоя жена. Своих детей у вас нет, вот и пусть она приобщится к радости материнства.
Молчал Аид, молчала Персефона, она злилась из-за того, что богиня напомнила ей о самом больном в ее жизни, о том, что не могло с ними случиться. Но она это знала с самого начала, когда согласилась стать его женой, и больше они о том старались не говорить. Если бы не богиня любви, то и не вспомнили бы до сих пор.
Но с Афродитой даже боги подземного мира не стали спорить. И вроде бы она собиралась как-то все поправить.
А Афродита уже приблизилась к ней, вся сияющая и положила корзинку с ребенком на колени. И как только взглянула на него Персефона, так и забыла она обо всем на свете.
Еще что-то говорила богиня, но больше не слушала и не слышала ее она, не было ей дела до того, что происходило вокруг. Малыш с первой минуты завладел всем ее вниманием.
Афродита уже растворилась во тьме, наводившей на нее уныние. Ребенок оказался в самых надежных руках из тех, какие были у них, и она на какое-то время забыла о его существовании.
№№№№
Сколько любви, радости и восторгов возникло в те времена в мрачной душе Персефоны, хотела ли того богиня любви или нет, но она воскресила ее, помогла ей встать на ноги и почувствовать радость жизни в аду. Не было дня, чтобы не рассказывала она Аиду, как растет мальчик, каким он становится.
Правда, ему было немного грустно среди теней и мрачных диких богов. Но даже сама богиня Никта – мать ночи и тьмы, все чаще заглядывала к ним и много времени проводила с ребенком.
В такой компании, не особенно приятной для детской души, но не такой уж и страшной, как могло показаться, ребенок и подрастал.
Но, однажды глядя на то, как играет малыш с Цербером, ставшим рядом с ним почти ручным псом, спросила Никта у Персефоны.
– А красавица наша, когда уходила, не сказала, когда она вернется за ним.
Странно побледнела и замолчала Персефона. Она старалась не думать об этом, представить себе такого никак не могла.
– Она не вернется, – залепетала та, – она не может поступить со мной так жестоко.
– Может, она может все, и тебе это известно.
Ей это было известно, но она не собиралась и думать о том. Она вспомнила об отце своем Зевсе, но даже говорить не стала – всем было известно, что он всегда защищал Афродиту, потому что сам от нее полностью зависел, а остальные дети, помнил ли он их имена и лица, трудно сказать.
Между тем мысль эта страшная уже не оставляла Персефону, ей снилось все время одно и то же сновидение. Она видела во сне, как та врывается в их мир и забирает Адониса, он просит, чтобы его оставили тут, но она увлекает его за собой, и не собирается ничего слушать. Сны Персефоны всегда сбывались. И оставалось только надеяться на то, что случится это не так скоро.
А богиня любви и на самом деле, когда узнала от Гермеса, какой великолепный ребенок вырос у Персефоны, сначала решила, что тот просто шутит, издевается как обычно, хотя и Гермес не рискнул бы рядом с ней шутить. А потом вспомнила, что сама она когда-то и принесла ей этого ребенка. Что удивительного в том, он вырос, вот если бы сгинул, тогда бы она еще спросила с Персефоны за все. И после этого сообщения уже не могла спокойно богиня витать по миру, она решила в самое ближайшее время навестить Персефону.
Помяни Афродиту – она и явится. Никта первой столкнулась с ней, хотя ей этого хотелось меньше всего, она понимала, что значит ее появление.
– И что же тебя привело к нам, – все-таки стараясь хранить спокойствие, спрашивала она.
– А ты не знаешь этого? Мне нужен мой Адонис.
Усмехнулась богиня тьмы.
– А почему это он твоим стал вдруг?
– Интересно, да если бы я его не спасла и не принесла к вам, видели бы вы моего ребенка.
Она вдруг странно взволновалась, и казалось ей, что отнять у нее хотят что-то очень большое и важное, то, что уже успело стать частью ее самой.
Так в спорах и упреках они до Персефоны и добрались. И когда увидела Афродита прекрасного юношу, то невольно улыбнулась – ведь этого его она называла ребенком.
Аид и на этот раз был на месте, хотя другие посетители его царства никак не могли застать бога Тьмы.
– Адонис, как же ты вырос, каким красавцем стал, – заворковала она, – я пришла за тобой. Ты должен увидеть мир, хватит тебе в этой тьме оставаться.
Адонис смотрел на нее удивленно. Ему ничего не рассказывали здесь о богине любви, боясь даже имя ее упоминать, но кто может уйти от судьбы своей. Потому и спросил он:
– Но кто ты такая? Я не знаю тебя.
– Афродита, я та, которая спасла тебя и принесла сюда, Персефона хорошая мать, она вырастила тебя, это замечательно, но любящая мать (она делала упор именно на это) не заставит тебя навсегда во тьме остаться.
Молча взглянул Аид на Персефону. Она готова была лишиться чувств, и жалость – такое непонятное и странное чувство, шевельнулось в его душе в тот миг.
И тогда Афродита поняла, что может оказаться действенным для них.
– Я вижу, как она любит тебя, но я буду любить еще больше.
И сама богиня любви тогда не подозревала о том, что слова ее уже были больше, чем просто слова, потому что Эрот, увязавшийся за ней, уже пустил стрелу в сердце ее. Он один мог как-то дерзить и досаждать богине, и он решил, что если так мучаются другие, то и ей не мешало бы испытать что-то подобное, чем она лучше остальных. Мальчишка Адонис, о котором она говорила с таким восторгом, был не самым худшим вариантом из всех, кого она любила, вот и он развлечется немного, а Гефест и Арес пусть поревнуют и побесятся.
Аид думал только о Персефоне, но слова о любви, и тонкий намек Афродиты сделали свое дело. Она предупреждала его о том, что его жена может полюбить этого мальчишку по настоящему.
– Пусть он идет с ней, – услышали они его голос.
Все знали, что она никогда не станет противиться своему мужу. И все -таки Персефона не могла сдержаться на этот раз.
– Но я не смогу без него здесь оставаться, – разрыдалась Персефона.
Богиня любви улыбалась, хмурился Аид, и тогда Никта, понимая, что она должна вмешаться и произнесла то, о чем молчали другие:
– Пусть он с ней идет, но через половину года он снова вернется назад и будет с тобой.
Она просто вспомнила, как решил тогда с самой Персефоной Зевс, когда все было точно так же, как и сейчас.
Аиду не особенно понравилось последнее решение. Ему хотелось отправить Адониса надолго, до смертного часа, а там возможно и к его брату Посейдону его спровадить. Но он знал, что не сможет так со своей женой милой поступить. Да и у них есть полгода, а там мало ли что случиться на земле может.
В тот момент он казался надежным и заботливым мужем. Персефона убежала к себе и больше не появлялась, Афродита торжествовала победу, если не полную, то все-таки победу, Эрот из-за плеча ее усмехался. Даже Никта знала о его проделках, и потому она пыталась угадать, что задумал он на этот раз, чем все это закончится.
№№№№№№
Она вывела его на белый свет. Как же великолепен был этот юноша. В лучах солнечного света он казался божественным созданием.
Она уже почувствовала, что сынок ее сыграл и с ней злую шутку, но она не могла его ругать за это, а в глубине души даже благодарна была за то, что он так поступил.
Юноша с восторгом смотрел на мир, который он видел впервые, и он мог сравнить мрачный Аид с этим миром, и все ему было интересно, все значительно.
– Ты хочешь бросить его на растерзание богиням? – поинтересовался Эрот.
– Не говори глупостей, он мой, только мой.
– Через полгода он вернется к Персефоне, ты не забыла? – решил напомнить ей он, чтобы матушка не обольщалась.
Он понимал, что на этот раз несколько переборщил, но что с этим поделаешь, придется все принимать так, как есть.
– Не напоминай мне об этой несчастной.
– Она вырастила его для тебя, и если бы ты отдала какой-то другой, то трудно сказать, что бы получилось, многое зависит именно от того, кто воспитывал.
– Тебя я воспитывала сама и уже вижу, что ничего хорошего из этого не вышло, – с грустью усмехнулась она.
Эрот промолчал. Она всегда умела все на него спихнуть, и обидеть его, но таковы были их отношения.
№№№№№№
А между тем главная опасность исходила не от Персефоны, только Афродита еще не ведала этого. Богиня охотница и вечная девственница Артемида, та, которая отвергла ее с самого начала, зная, как страдала из-за богини ее собственная мать и брат, именно эта богиня появилась на опушке, где тогда и остановилась Афродита с возлюбленным своим. Ее сопровождали звери и охотники, и она устремилась к ним.
Эрот был страшно обижен на матушку за вечные упреки, а рассуждать он особенно долго не собирался, вот и полетела стрела в сердце девственницы и охотницы. Он бы ее выпустил в любом случае, потому что хотел добиться только одного, чтобы и Артемида испытала в полной мере все то, чего она себя так упорно лишала.
С ней придется труднее, но ведь она не каменная, а Адонис так хорош, на этот раз у него все должно получиться. И получится.
Артемида увидела Адониса. И весь мир теперь утонул для нее и отразился в голубых бездонных глазах этого юноши.
Она не понимала, что с ней происходит, но она теперь все время появлялась там, где была Афродита со своим возлюбленным. Все получалось так, словно она преследовала их. Ей самой становилось тошно при одной мысли о том, она слышала шуточки Афродиты, которая все сразу заметила, и та повернулась к Эроту.
– Скажешь, это не твоя работа?
– Когда ты мою стрелу получила, то не особенно печалилась, а почему бы и ей не иметь то же самое? Ты уже со счету сбилась, может и она кого-то любить.
– Может, но это будет не Адонис.
В голосе ее появилась сталь, но Эрот не собирался слушаться ее, и испугать его никто не мог.
Он просто куда-то исчез на время, чтобы она не доставала его, и Афродита поняла, что она должна теперь особенно внимательно следить за соперницей своей, которая стала почти безумна.
№№№№№
Она отлучилась только на минуту, кто-то отправил ее подальше, столько дел уже скопилось за это время. Артемида приблизилась к нему.
Адонис смотрел на нее заворожено.. Но они не могли сравниться с Афродитой, и Артемида сразу поняла это.
Она ушла, не оглядываясь, но никак не могла смириться с тем, что происходило вокруг. И когда появился дикий кабан, она одним жестом направила его туда, не особенно соображая, но, решив, что за нелюбовь надо мстить, и лучше будет, если он исчезнет. Она не перестанет его любить, но тогда и бежать будет некуда.
Юноша с интересом смотрел на дикое животное, он понятия не имел о том, что тот может причинить ему какой-то вред. И не с такими чудовищами встречался с своем царстве Тьмы. И пес Цербер становился ручным щенком, но это было в Аиде, а не на земле, вот в чем разница, хотя сам он никакой особенной разницы не замечал пока.
Но кабан уже повалил его на землю, и рана оказалась смертельной. Он не мог не слышать о смерти в своем мире, но даже представления не имел о том, что может с ним такое случится, да еще так быстро.
Алая кровь залила траву. А он все еще смотрел на солнце и радовался тому, что видел, пока ужасная боль не лишила его чувств.
№№№№
Афродита, спокойно возвращавшаяся к нему, вдруг увидела страшную картину.
Она бросилась к нему, схватила, обняла его и никак не могла понять, кто мог совершить такое.
Розы расцвели на солнечной поляне в тот самый миг, они были так прекрасны, так великолепны.
Артемида рыдала, она понимала, что ничего не сможет сделать больше. И вмиг светлая радость превратилась в невероятную боль и отчаянье.
Она увидела Ареса, который стоял перед ней и усмехался, откуда-то появился Аполлон, за его спиной стояла Артемида.
– Вы все, все виноваты, как смели вы так с ним поступить, я ненавижу вас всех, – хрипела она, увлекая мертвое тело за собой.
– Он был виноват только в том, что так прекрасен, и вы не могли с этим примириться.
– Перестань, – услышала она голос Ареса, не смей позориться.
Но она не видела и не слышала ничего. Афродита удалилась от них, и долго еще они не видели ее, но она рано или поздно должны была вернуться назад.
Персефона встречала своего Адониса, но печальна она была в те минуты. Она не могла и не хотела видеть его бестелесную душу., она ждала его живым и невредимым. Все было напрасно.
Три богини были с ним рядом. Артемида и Афродита провожали его из этого мира, и там на той стороне уже ждала Персефона. Наверное, ни один из смертных не был так счастлив, но ни у кого счастье не было таким коротким.
Адонис был мертв. Богиня Афродита устремилась в горы с телом любимого. Никого, даже Эрота она не хотела видеть в те дни, и он не осмелился последовать за ней. Да и что было делать ему там, в горах, где не было людей, и духи появлялись очень редко.
Сатиры и Пан всегда обходились без него, и самое главное он по настоящему боялся своей матушки, она казалась ему совершенно безрассудной. Ничего не осталось от прежней восхитительной богини любви.
В огромной пещере высоко в горах скрывалась Афродита от всего мира, сначала не заметившего ее исчезновение, потом как-то обходившегося без нее, потому что свет в мире не исчез. Никта – богиня ночи не могла вернуться на землю, да и не хотела особенно возвращаться, но любви там не было и в помине.
Первым приуныл Зевс, впервые за многие века его ни к кому не тянуло, не нравилась ни одна женщина или богиня, и он сначала просто молча пил нектар, ни на кого не глядя, а потом стал злым, почти яростным.
Сначала Гера не высказывала никаких опасений, даже радовалась тому, что он оставался все время в своих чертогах, но как только опасность миновала, а даже появления ее он не переносил, она стала мечтать уже о том, чтобы он удалился куда-нибудь, отправился на свидание. Но он и не думал о том, можно было в любое время заглянуть в его чертоги и всегда найти его там, но лучше не заглядывать, если жить не надоело спокойно.
Она поглядывала и на остальной мир, ведь такие странные перемены произошли и со всеми остальными, и понимала, что лучше не смотреть на него, все было унылым, далеким и печальным. Гера пребывала в смятении, но все еще не собиралась признать, что без Афродиты им не прожить.
И только когда появилась Афина и спросила ее о том, что же так ее убивает, если все именно так, как ей того хотелось, ничего на это не ответила Гера, и только заявила, что она и сама справится.
– Конечно, конечно, ты у нас верховная богиня, вот и справляйся, – поддержала Афину невесть откуда взявшаяся Артемида.
Большого труда стоило Гере, чтобы сдержаться и не напомнить ей из-за кого все это произошло. Но она промолчала.
– Я нашла ее в горах, – говорила Артемида, – вернее мои собаки ее там обнаружили, со мной она разговаривать не хочет, требует Зевса. Она обещала вернуться, только если мы исполним одно ее условие.