Гечевара - читать онлайн

8.

– Короче, – сказал Виктор. – Вот чего есть! Угощайся!

На столе лежала жареная курица без лапки, уже сгинувшей внутри социалиста и оставившей на его пальцах и физиономии свой жирный след. Курицу Виктор привёз из дома. Там же дали денег, так что рядом с курицей стояла батарея пузырей с напитками.

– Не пью, – сказал Алёша. – Завтра на работу. День ответственный.

Возможно, завтра предстояло снова встретить двух преступников…

– Ишь! – усмехнулся Виктор. – Обязательный какой! А где работаешь?

Алёша застыдился и ответил:

– Да в кафе… Официантом…

– Ха-ха! Ананасовую воду подаёшь?

– Чего?

– Да так, я прикололся. Тухлая работа у тебя. Кафе! Хех! При советской власти все в столовых ели! Знаешь, как?

–…Ну, так это и есть почти столовая…

– Не знаешь! Ты с какого года? А, ну ясно! Чай, и Горбачёва-то не помнишь. Я с маманей был в столовках. Там берёшь поднос, встаёшь на линию раздачи, говоришь бабулькам, чего хочешь…

Виктор был уже немного пьян. Иначе б он не стал болтать так много и живописать перед Двуколкиным портрет «Мак-Пинка».

– А где ты работаешь? – спросил Алёша, чтобы сменить тему.

– Я? Я – грузчик, – проворчал сосед.

– И чего грузишь?

Виктор отвечал: «Картошку», а потом опять начал о том, о чём он так любил:

– …А знаешь, что мне больше всего жалко? Соцсоревнования. Ярче люди жили, веселее. Мне отец рассказывал: у них на производстве к майским праздникам всегда в футбол играли. По команде с цеха. Ихний цех всегда был лучше всех! – И Виктор опрокинул рюмку. – А сейчас что? Был энтузиазм! Сплочённость! А что щас, ну что щас, скажи мне?

– Ничего, – сказал Алёша.

– То-то ж! И работу все любили…

Виктор отпил ещё и размечтался:

– Только знаешь, чего не было? Чего не догадались сделать? Зря не догадались. А китайцы сделали. – Он любовно глянул на портрет над своей койкой. – Униформу!

– Форму?

– Эх… В Китае-то при Мао все ходили в униформе. Это дело! Представляешь: все равны, никто не вылезает, никаких маразмов вокруг шмоток, ни «диоров», ни «карденов»!

– Точно! Тогда и мажоров, которые за этим барахлом охотятся, тоже не будет! – подтвердил Алёша.

– Именно! Я считаю: униформа есть залог здоровья общества. Она будет бесплатной. Нет, точнее, общей. Поносил – сдал в государственную прачечную – взял другую, чистую. Что, классно? Эх, Алёшка… Если б только всё случилось… А ты веришь в Революцию?

– Не знаю, – сказал Лёша.

Виктор, кажется, пропустил неуверенный ответ мимо ушей и продолжал мечтать:

– В Китае униформа была синей. А у нас пусть будет красной. – Он ткнул пальцем в майку с «Гечеварой». – Под цвет знамени! Нет… Знаешь… Надо будет много воевать… За коммунизм… И если тебя ранят…

– Чтоб не видно крови?

– Да!

Вошёл Аркадий.

– Всем привет! – сказал он как-то мрачно. – Ну что, Лёша, значит, ты считаешь, что с буржуем надо воевать его же способом?

– Считаю… Да… А ты к чему?

Товарищ не ответил.

Спал Алеша снова плохо. Ему снился «Сникерс». «Сникерс» был большой, Двуколкин ел, и ему нравилось. Алёше было страшно, стыдно и приятно, а от этого ещё страшнее и стыднее. Оторваться он не мог, так было вкусно. Рядом были парни-антиглобалисты, с осуждением смотрящие на Лёшу. Тот пытался отвести глаза и сознавал отчаянную слабость и ужаснейший позор грехопадения. Потом явилась Бритни Спирс. Неведомые силы потянули Алексея к ней и приказали: «Восхищайся!». Тут позор зашкалил, а Алёша пробудился, весь в поту.

Ребята дрыхли. Было шесть часов, и засыпать вновь не имело смысла.

Алексей поплёлся на работу под дождём. Промозгло, серо, сыро – и снаружи, и в душе, и на дворе, и здесь, в подсобке. Алексей пришёл одним из первых. Обнаружил объявление на зеркале, на этот раз не насчёт тренинга:

«Я не буду, – решил Лёша. – Пусть другие».

Он открыл дверь в раздевалку и нашёл там полный беспорядок. Видимо, вчера вечерние работники не удосужились отнести униформу в прачечную. Стало быть, теперь придётся надевать фуфайку, неизвестно кем и сколько раз поношенную: здесь, в «Мак-Пинке», шмотки были общие. Двуколкин пришёл первым, так что мог что-то выбрать: на обеих лавках, даже на полу, валялись кумачово-красные фуфайки, грязные и скомканные.

Алексей тоскливо начал рыться в униформе. Нет, это местечко, что ни говори, становится всё хуже с каждым днём. Алёша стянул куртку. На пол «конуры» с неё лилась вода.

– Ну и погодка! – заявила Лиза.

Она появилась в раздевалке в белых брючках, бывших, как ни странно, совершенно чистыми, игривых узких сапогах до самого колена, модной куртке и с зонтом. С зонта текло, он был «под леопарда», не складной, а длинный, в виде трости, так, что сразу наводил Алёшу на мысли о самообороне. «Львица», – вдруг подумал он, взглянув на Лизу. С мокрой головой и смоляными прядками, прилипшими к лицу, она смотрелась как-то по-особенному мило, и Двуколкин, ещё толком не поняв, что с ним случилось, захотел вдруг изо всех сил, чтобы в этой голове водились правильные мысли – мысли о Свободе и Прогрессе.

Лиза возмутилась бардаком, царившим в раздевалке, посмотрела на фуфайку, почти чистую, которую Алёша предложил ей, улыбнулась, словно что-то поняла и засмеялась:

– Ну, чего сидишь? Смотреть будешь, как я переодеваюсь?

Алексей смутился и ушёл.

Потом явилась Ира, злая, мокрая, нырнула в раздевалку, а он всё стоял, стоял у зеркала и, как дурак, смотрел на объявление про футбол. Противные девчонки «позабыли» крикнуть ему «Можно!». Лёша вошёл сам через несколько минут, услышав трели телефона.

Ира наслаждалась музыкой. Видимо, она, как и Алёша, отрывала от работы, где возможно, две-три-пять минуточек на отдых, получая радость от того, что сэкономила энергию, культурно отдохнула. Отдыхала она каждый раз одним и тем же образом – в компании телефона. Из Билайнова питомца пел Билан, а Ира просто-таки упивалась обладанием модной цацкой с наворотами и фичами. Бесцветная, со светлыми бровями, глухим голосом и внешностью, ничем не примечательной, она как будто раскрывалась рядом с телефоном. С ним в руках Ира жила по-настоящему. Телефон был её надеждой, её дверцей в мир успеха, средоточием мечтаний, достижений и символом власти. Сидя в раздевалке и перебирая в нём картинки и мелодии, Ира, вероятно, говорила своим видом: «Я не только стюарт! Я, блин, человек!».

– Что, клёво, да? О, класс! Какой пампусик! – Лиза изучала Ирину коллекцию. – Отпад! Почём качала?

– Оптом, по полбакса, – гордо заявила Ира.

– Где?

Та назвала какой-то адрес.

– А у тебя таких нет? Нет? Ну, как же… – Ира наслаждалась превосходством. – Вон, у Ксюхи ещё «Сопли» есть. Я тоже скоро закажу.

Алёша, наконец, не выдержал.

Давясь от отвращения, смешанного с жалостью, и выйдя из себя, он выкрикнул:

– Девчонки! Ира! Блин, да как же так можно!?

Музыка затихла, и в Алёшу вперилось четыре удивлённых глаза.

– Телефоны… попса… эти скачки… ведь это же всё… Неужто вы не понимаете!? Ирина… Это всё – ненастоящее! Поймите! Это буржуазные приманки… чтобы… чтобы сделать вас… вас… Жертвы!

– Обалдел, что ль?

– Жертвы, жертвы! – разошёлся Алексей. – Жрёте то, что вам дают! Вас сделали скотами, потребителями! Да ведь… Да ведь это же… Вы верите рекламе, вы купились, вы отдали свою жизнь! Вам внушают, что мобила – это круто! Без мобилы вы уже не люди! Блин, одумайтесь! Ведь вами же… вами… манипулируют!

– Чаво-о-о? – сказала Ира.

Лиза с интересом поглядела на Алёшу.

Тот, сбиваясь, запинаясь от избытка мыслей и нехватки слов, пытался разъяснить им, что улыбки Голливуда и мечта о толстом слое шоколада – ложь, пиар, обман, манипуляция, попытка сделать из живого человека аппарат для покупания, развить у него комплекс:

– Да поймите, нужно быть собой! Быть личностью, быть человеком, а не кучей шмоток с телефоном! Вы же стадо… Вы идёте за рекламой, за журналами… Вы масса! Вы – тупая биомасса!

Число слов из более чем трёх слогов зашкалило, и Ирин мозг вышел из строя. Послав Лёшу сразу в пять или шесть мест, она ушла в зал, чтобы его больше не видеть.

Лиза поднялась, игриво посмотрела на Алёшу и спросила:

– Ты читал Уэлша?

– Не успел, – признался тот, чуть не сойдя с ума от неожиданности.

– Я рекомендую!

Лиза ушла в зал.

Алёша сел, не понимая, что такое на него нашло и сожалея, что его первая пропаганда провалилась, но ликуя, что она была. А Лиза… кто бы мог подумать!.. Да, нет! Всё наоборот, так только и могло быть – она умная, она всё понимает, она наша, антиглобалистка!

Мысли заметались в голове Алёши.

Успокоились они только тогда, когда вошедшая в «конуру» Ксюша резво сняла кофту, обнаружив под ней кружевной бюстгальтер, и, как будто так и надо, принялась разыскивать, чего бы нацепить на себя.

Впрочем, от такого поведения мысли снова заметались.

Но уже другие мысли.

В зале люди тоже расслаблялись, наслаждались музыкой. По концепции «Мак-Пинка», там должна была играть попса на иностранных языках, а по большим экранам – демонстрироваться клипы с загорелыми девчонками в трусах. Чтоб было веселей тереть столы и класть продукты под витрины, парни до открытия заменяли это дело на музон, любимый ими. Так что Алексей мыл пол под пение следующих строк:

Быть может, если поразмыслить, воровские песни тоже бы сошли за контркультуру. Но Двуколкина они достали, да и к революции призыва в них не слышалось. В том, чтобы чистить коврик для сапог и наблюдать за тем, как Ксюша режет тортик под блатной шансон, однако всё же было что-то философское…

Из-за дождя кафе почти что пустовало. В связи с этим менеджер Снежана попросила сдвинуть с мест столы и счистить с плит следы, оставленные ими. Алексей со вкусом протащил стол через весь зал, от чего на полу сразу же изобразилась чёрная полоска, а потом стал со старанием мазать по ней шваброй. Через час, отмыв всё, он поставил стол обратно. Появилась новая полоска. Алексей бесстрастно занялся ей.

В ходе этого труда он краем уха слушал болтовню девчонок. Ира сообщала Лизе, как вчера печально провалилась на экзамене. Экзамен был на категорию. Ирина бодро рассказала о методе мытья окон, о бесшумном задвигании стульев и порядке выброса объедков. Но увы! Добавки в два рубля за час и звания «стюарт 1-й категории» ей достичь не удалось. Ирина срезалась с вопросом «Что следует делать со старыми грязными тряпками?» и наивно отвечала: «Выбросить». «Э, нет, – сказали ей. – Придите в другой раз. Наверно, не читали вы инструкцию! Указанные тряпки надо стирать «Асом»!». Ира возмутилась, что инструкцию читала, и про «Ас» там не было. Комиссия заспорила. Вопрос о грязных тряпках тут же решено было поставить на совет компании.

Совет проходил здесь же, в ресторане. Начался он в полдень. В это время Алексей уже закончил чистить пол и перешёл к протирке ножек стульев. А начальство заседало совсем рядом! Алексей ни разу не видал столь многолюдной кучи менеджеров в одном месте: человек двенадцать, может даже больше. Господа уселись вкруг стола – важнецкие, бесцветно-дорогие, часть мужчин, но больше женщины: с искусственным загаром, отбелёнными зубами, аппаратным маникюром и неярким макияжем «от такого-то» на постных лицах. Для начала они обсудили цвет и форму одноразовых стаканчиков для чая.

– Господа, никто не против 0,2 литра? – объявила бизнес-дама с имиджем железной, может быть, чугунной леди.

– Нет, все за.

– Тогда у нас на повестке следующий вопрос… вопрос о стирке тряпок.

Господа сказали: тряпки – мыть. Поскольку специальным человеком подготовлен был доклад, наглядно сообщавший, что такая экономия за месяц позволит им разместить пятнадцать-двадцать пять рекламных роликов на радио, начальство в один голос отвечало: «да». Это важнейшее для компании стратегическое решение руководства было сразу и с энтузиазмом воспринято персоналом. А точнее: менеджер Снежана приказала Лёше топать стирать тряпки. Так что ещё час он просидел с ними в подсобке, полоща в бесхлорном чуде, наблюдая, как шныряют там и сям какие-то узбеки (видно, выгружали огурцы для бургеров), как старый дядька тянет шланг из инвентарной, баба Маша, жарщица котлеток, материт весь свет, а мойщица посуды громко сообщает о седьмом аборте дочки.

Рваные тряпицы для стирания со столов рядком повисли на подсобной батарее, а заседание начальства продолжалось. Все вопросы «топы» обсудили, так что взяли пива «Свойское» и стали говорить «за жизнь». Их лица оживились, потеплели, поглупели. До Алёшиного уха долетели «юморные» фразы «Блин, в Бобруйск!», «В Союзе секса не было» и «Тема не раскрыта». А на слове «хомячки» раздался бурный хохот.

Но Алёше было не до смеха.

Выйдя в зал после возни со стиркой, он увидел старого знакомого.

Того.

Кавказца-«сникерса».

На этот раз он был один. Возможно, ждал кого-то.

Лёша задрожал всем телом, в жутком страхе, что чечен его узнает, угадает по волнению – и дрожал ещё сильнее. Нужно позвонить! В милицию! Сейчас же! Он решил, решил заранее!

Но откуда?

Попросить Снежану? Нет, она откажет, не поймёт! Иринка точно телефон не даст после «нотаций». Лиза! Надо попросить у Лизы…

Стоп.

А что, если…

А что, если хозяин, «Сникерс», пожелает отомстить?

Тогда и Лизе… И Двуколкину…

У Лёши закружилась голова. Вокруг всё шло как будто на замедленном показе киноплёнки.

«Позвонить! – решил Алёша. – Позвонить, во что бы то ни стало, помешать капиталистам! Но не называться».

Он рванулся в раздевалку, вынул там из сумки сотню, запихнул в карман, схватил одну из тряпок – тех, свежепостиранных – и жидкость для мытья окон. Затем, стараясь не дрожать, дошёл до входа (в данном случае – до выхода). Ужасно повезло, что между залом и дверями здесь имелись ещё двери и «предбанник». Всё как будто вышло натурально: Алексей пошёл мыть дверь, залапанную пальцами. Покинув зал, он бросил тряпку и бутыль в предбаннике и выбежал на улицу.

К киоску.

К счастью, карты были. К счастью, автомат имелся также рядом. К счастью, он работал.

Алексей набрал «02» и прошептал, что в заведении за таким-то столиком сидит лицо известной национальности, которое, как он предполагает, замышляет акт насилия.

– От кого поступило заявление? – спросила оператор.

– Костров я… Федя, – брякнул Алексей.

Ему сказали: выезжает бригада.

Дальше «плёнка» «закрутилась» ещё медленней.

Он ползал через силу от стола к столу, боялся посмотреть на свой «объект», страшась того, что тот уже ушёл или, напротив, всё сидит и ждёт, когда скрестить взгляд с Лёшиным. Вздрагивал на любой шум. Когда Снежана заявила ему: «Посмотри, как здесь натоптано!» – едва ли не подпрыгнул. Как лунатик побежал за шваброй, стукнулся лбом об дверь подсобки… Вдалеке раздался смех… или почудился? Готовый вот-вот разрыдаться, упасть в обморок, умотать из этого кошмара и бежать до самого Игыза, Лёша кое-как нащупал швабру. Потащился отмывать, что сам же натоптал, вернувшись с улицы. Открыл дверь в зал…

И в этот же момент напротив, точно по прямой, мгновенно распахнулись двери входа:

– Всем стоять!

– Милиция!

Алёша крепко-накрепко зажмурился. Вокруг был топот, ахи, охи, ухи, эхи. Вновь открыв глаза, Двуколкин наблюдал лишь спину террориста, уводимого в наручниках.

Человек в погонах капитана подошёл к Снежане.

– Кто? Костров? – переспросила менеджер. – Что? Фёдор? Здесь такой не работает.

Алёша затворил дверь, снова спрятался в подсобку, прыгнул в самый дальний угол… Только бы не нашли, только бы не вычислили!..

Когда милиция ушла, Снежана долго ещё была бледной. Так разволновалась, что, наверное, до вечера ни разу никого не пошпыняла. А Алёша был доволен: его так и не нашли! Заказчики бандитов, «сникерсная мафия» пусть себе ищут Кострова. Впрочем, и медали не дождаться… Но зачем Алёше, антиглобалисту и врагу режима, всякие медали от правительства?

Двуколкин был так рад, что даже рассудил: «Работа не такая уж плохая. Ну, а что? Наверно, будь я грузчиком, не смог бы обезвредить этого бандита. А содействие буржуям в травле населения гамбургерами… Что ж тут… Не я, так был бы другой. И, в конце концов, ведь каждый сам решает – есть или не есть».

В голове Алёши сладко завозился оптимизм. Объявление с экрана телевизора о подвиге «Кострова», о поимке буржуазных мафиози он уже как будто видел. Ира с Лизой так напуганы… Пожалуй, если всех поймают, то он скажет. Скажет: «Помнишь тот арест? Ведь это я засёк. Да, было страшно. Но я думал не о славе». Скажет только Лизе.

Посидев немного в раздевалке – сам, без спросу – новоявленный герой приятно насладился отдыхом и тем, что навредил компании. Наказания не было. Понятно! Раз Снежана в шоке от ареста, то, конечно, ей не до каких-то тряпок с плинтусами, так, пожалуй, можно и не напрягаться. «Хоть не ползать на карачках», – решил Лёша. С этой сладкой мыслью он пошёл в зал, предвкушая, как красиво встанет возле тумбы и, быть может, раз-два в пять минут лишь станет отвлекаться на подносы. И всё, баста!

Он открыл дверь, вышел…

И чуть не упал.

За столиком, совсем рядом с тем местом, где сидел бандит, теперь расположился, – боже, нет, нет, это не оптический обман! – Артём. Товарищ по борьбе ел сэндвич, запивал, конечно, «Кока-колой», иногда таскал из красного картонного кармашка палочку картошки… и строчил себе чего-то. Алексей зачем-то вспомнил Ярослава Гашека, который писал «Швейка», сидя по пивным. Сергей, должно быть, всё же спрятал комп от своего соседа.

«Блин! Чёрт! Мать моя герилья! – понял Лёша. – Он меня сейчас увидит! Вот позору-то! Ага, социалист… ага, в «Мак-Пинке» столик протирает… ну-ну… так… обманул ячейку… коллаборационист несчастный! Да они меня убьют!».

Алёша мигом развернулся и опять скрылся в подсобке. Вышел он оттуда уже с жёсткой щёткой и мыльным раствором… для помывки плинтуса.

Так, по-пластунски, чередуя перебежки с приседаниями, как снайпер, надвинув кепку на лицо, моя плинтус, нужник, ножки стульев, низ прилавка, Алёша провел день. Вернее, его остаток. Почему нонконформист и контркультурщик пишет книгу здесь, в «Мак-Пинке», да ещё жрёт колу, было очень интересно. Даже подозрительно. Но страх попасться на глаза прогнал другие мысли.

Словом, в институт уполз Алёша полудохлым. Спину ломило, ноги затекли, хотелось спать. Ещё хотелось есть. Весь день Алёша думал о той сникерсовой мафии, что была им обезврежена. Под вечер до того надумался об этом, что вдруг понял: он смертельно хочет жареных орешков с шоколадом, карамелью и нугой. «Да ладно, – сам себе сказал Двуколкин. – Что там… Дни их сочтены. Артём пил колу, почему бы мне тогда не скушать «Сникерс»? Не я бы съел, так кто-нибудь другой… Делов-то…»

От конфеты мозг немного прояснился. На пути домой Алеша вспомнил, что сдал грязную фуфайку прачкам, не сняв бейджик. Значит, завтра снова где-то его брать!

«А впрочем… Что за глупости в сравнении с моим подвигом!».

Пока что он не знал, насколько этот день изменит его жизнь…