– Большой ванильный латте, очень горячий, без пенки, для Макса! – крикнул из-за прилавка бариста.
Макс вскочила с кресла и поспешила к стойке.
– Спасибо, – сказала она, отметив про себя, что парню очень идет нарочито небрежная прическа с волосами до плеч.
– О, привет! Ты девушка?.. – улыбнулся бариста.
Макс осмотрела себя в зеркале с ног до головы, как будто тоже удивилась, и покраснела.
– Извини, – сказал парень, заметив ее смущение.
– Нет, все нормально, – пробормотала она и чуть ли не побежала на свое место.
Да что с ней такое? Почему она не может обменяться двумя словами с симпатичным парнем, которого видит первый и последний раз в жизни? Сгорая от стыда, она сделала большой глоток кофе, который немедленно обжег язык и горло. Обжигающую жидкость пришлось выплюнуть. Да уж, магнит для парней!..
Она промокнула салфеткой пятно на футболке и украдкой взглянула за прилавок. Симпатичный бариста смотрел в другую сторону. Ясное дело – в кофейне полно привлекательных девушек, которые в состоянии поддержать дружескую беседу.
Макс провела пальцем по сенсорной панели ноутбука. Она редактировала ролик тренировки по боксу, отснятый на днях. Последние несколько месяцев она занималась с маминым тренером, Кендриком, в спортзале, который находился в их доме, и наконец почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы заснять тренировку, подвесив камеру к высокому тренажеру. Теперь, просматривая ролик, она поразилась увиденному. Двадцать-тридцать секунд отточенных боксерских движений станут прекрасным началом для дневного видеоблога, а если подобрать классную музыку и субтитры со словами Кендрика: «Никогда не сдавайся!», то получится отличный переход к ее мыслям о недавнем решении Верховного суда. И в обоих случаях прекрасно подойдет новый шрифт в стиле граффити.
Макс сканировала, вырезала, вставляла, сокращала… Люди вокруг входили, выходили, пили кофе, болтали по телефону, радовались пятничному утру, предвкушали выходные. Макс ничего особенного не планировала. Бринн уехала, остальные одноклассники занимались всякими интересными делами, которыми должны заниматься люди летом перед поступлением в колледж, а ей было совершенно нечего делать. Разве что порыбачить с папой. Или поссориться с мамой.
Макс глотнула воды из новой стальной фляжки, подаренной матерью. «Я читала, что они самые крутые, их все покупают», – сказала мама, вручая подарок. В этом она вся. Если такие бутылки покупают все – значит, надо брать. Не важно, нравится ли тебе вещь, нужна ли, полезна ли – все будут считать тебя крутой. Смешно. Упрекаете подростков в зависимости от мнения друзей? Посмотрите на манхэттенских мамаш!
Как с уроками бокса, например. Мать ухитрилась заинтересовать ее хоть чем-то, близким к спорту, и превратила это в совсем другое, а именно – в похудение. Хотя, конечно, никогда бы в этом не призналась. Пейтон всегда тщательно маскировала свою озабоченность социально приемлемыми выражениями, почерпнутыми у специалистов по поведению тинейджеров. С тех пор как Макс исполнилось тринадцать, мать начала сыпать лозунгами: «Физические упражнения помогают добиться любой цели», «Хорошая физическая нагрузка – лучшее средство от бессонницы», «Тренировки – куриный супчик для души». Макс слышала в этом одно: «Смотри не растолстей», вернее: «Смотри не растолстей еще больше». С таким же энтузиазмом Пейтон проповедовала полезную еду. «Я люблю начинать прием пищи с большой порции салата – это отличный способ насытить организм полезными элементами». «Правильное питание – ключ к крепкому здоровью». И любимое высказывание: «Всей нашей семье необходимо сосредоточиться на правильном питании – это никому из нас не помешает». Черт, смешно ведь! Отец генетически не склонен к полноте, а мама посвятила сохранению фигуры всю свою жизнь. Эти комментарии предназначались Макс, и никому больше.
Безумие какое-то. Да, она действительно набрала пару килограммов за последние несколько лет. Это называется «половое созревание». Когда Макс только вступила в подростковый возраст, то, стыдясь своего тела и злясь на весь мир, очень болезненно воспринимала мамины намеки. Дело осложнялось и тем, что мать была повернута на собственной внешности. Макс видела, как мать превращается из обаятельной и профессиональной новостной журналистки в стереотипное холеное существо с гладким лицом, не имеющее возраста, которое так нравится зрителям. Теперь, в семнадцать, Макс наконец поняла: то, что мать все еще цепляется за свои впалые щеки, не означает, что это должна делать она сама. Она имеет право любить свою грудь четвертого размера и округлые бедра и считать свою задницу чертовски привлекательной в джинсах с высокой талией. Что с того, что у нее между бедрами нет треугольной дырки, которой сверкают все модели в «Инстаграме»? Макс читала о нереалистичном давлении на девушек, о вреде фотошопа, о расстройствах пищевого поведения. Ее раздражало, что она, гордившаяся своим телом, вынуждена выслушивать всю эту чепуху о диетах от своей матери, которой остался один шаг до анорексии. Разумеется, если обвинить Пейтон, она будет все отрицать. «Дело не в худобе. Я говорю всего лишь о здоровье и о том, что нужно следить за собой».
Макс закончила редактировать ролик и просмотрела его дважды, желая убедиться, что ничего не пропустила, затем, удовлетворенная, нажала «опубликовать» и затаила дыхание, дожидаясь, пока он загрузится. Получив подтверждение, выдохнула и покинула сайт.
Ее внимание привлек взрыв смеха у входной двери. Подняв голову, она увидела троицу одноклассниц из Милфорда и немедленно пожалела, что не выбрала кафе в центре или где-нибудь в районе Адской кухни. Макс съежилась в кресле и отвернулась к стене. Три дня назад, надев подобающее случаю белое платье и получив аттестат, она подумала, что Милфордская академия в одночасье исчезнет вместе со всеми учениками в одинаковой клетчатой униформе, растворится в воздухе как по мановению волшебной палочки, навсегда уйдет из ее жизни. Не тут-то было.
– Скорей, девчонки, мы опоздаем! – крикнула самая высокая, Люси, грациозная и длинноногая.
Она серьезно занималась фехтованием. Очень милая. Не красавица, но для университета Карнеги – Меллона вполне годится. Ей составляли компанию Джозефина (Станфорд) – папа-миллиардер, и Энн Мари (Корнелл), которая, несмотря на двойное имя и экзотический акцент, родилась и выросла в Верхнем Ист-Сайде.
– Нет, вы только посмотрите! – сказала Энн Мари, подняв пачку шоколадных крекеров, словно это были редкие бабочки, покрытые тончайшей пыльцой. – Хочу!
Макс бросила взгляд за прилавок и заметила, что симпатичный бариста тоже уставился на Энн Мари. Неожиданно!
– Ой, это ведь Макс? – спросила Джозефина, указывая на Макс. – Точно! Привет, Макс!
Люси возглавила процессию к столику Макс. Что это у нее на голове? Корона из косичек? Видно, что в салоне делала. И как ей это удается? Макс тронула рукой свои растрепанные локоны и задумалась, когда в последний раз хотя бы кончики подстригала.
– Привет.
– С ума сойти! Кто бы мог подумать, что мы тебя здесь встретим, – поразилась Люси.
«Ну конечно, если у меня хватило глупости выбрать кафе по дороге от школы к дому», – подумала Макс, а вслух как можно дружелюбнее произнесла:
– Да, просто невероятно.
– Что читаешь? – наклонилась к ней Энн Мари. – Кажется, я видела эту книгу у мамы.
Макс подняла со стола биографию Александра Гамильтона в твердой обложке:
– Да, неплохая книга. Я вообще-то жду друзей. Едем на пляж, а я решила сначала заправиться кофеином.
Как только слова сорвались с ее губ, Макс стало безумно стыдно. Почему ее так волнует, что о ней подумают?
– Конечно, – кивнула Люси. – Мы тоже в ту сторону. Погода просто изумительная.
– Угу, – буркнула Макс и, вспомнив, что хотела быть дружелюбной, добавила: – Надеюсь, там не ужасные пробки.
– Ладно, приятно было увидеться, – сказала Энн Мари и потянула Люси за руку. – Нам пора. Пока, Макс.
– Хорошего дня! – крикнула из-за ее плеча Люси.
Макс провела взглядом девчонок, которые забрали у стойки свои напитки, добавили молоко и сахар и вышли, хихикая. Только сейчас она заметила их наряды: короткие юбочки, обрезанные джинсы, выглядывавшие из-под маек лямки купальников. Они действительно ехали на пляж.
«Вот хрень», – подумала она, пытаясь сосредоточиться на книге, но в голову лезло совсем другое. Она окончила школу, не имея ни одной подруги. Разве ее кто-то слушал, когда она говорила, что не хочет учиться в Милфорде? Стремление получать самые высокие оценки, проходить самые продвинутые курсы и любой ценой попасть в Лигу плюща превратило всех в этой школе в бездушных роботов, готовых убить друг друга, только бы добиться цели. Разве ее слушали, когда она из года в год просила… нет, умоляла перевести ее в Ла Гуардия, Сент-Энн или Френдс – отличные школы, с более творческим подходом? Никто и никогда. Нет, не совсем так. Папа слушал, но мама легко побеждала в споре с помощью «неопровержимых фактов». «Милфорд – самая престижная школа в городе, и Макс признают клинической идиоткой, если она добровольно отдаст свое место, которое, между прочим, обеспечили ей еще в детском саду». Макс это бесило. «Самая престижная». «Труднее всего попасть». «Единственная и неповторимая». Как будто жизнь – нарисованная под линейку ровная дорога, и каждое направление, решение или возможность имеет точную цену, если, конечно, ты можешь выбирать.
«Плевать», – подумала Макс, возвращаясь к книге. Вся эта чушь со школой уже позади. Лето она проведет у тети Скай, о чем мечтала весь год, а потом поедет в колледж и начнет новую жизнь. Она достала телефон и написала Бринн в «Ватсапе»: «Я неудачница. Прикинь, только что встретила Люси, Джозефину и Энн Мари. В «Старбаксе».
Макс подождала минуту и вспомнила о разнице во времени с Гонконгом. Вновь взялась за книгу, но, так и не сумев сосредоточиться, собрала вещи и вышла.
– Хорошего дня! – крикнул вслед симпатичный бариста.
Она смущенно помахала рукой.
Стоял теплый для начала июня день, люди запрудили Лексингтон-авеню, спеша по обычным делам. Если пойти сейчас домой, интересно, мама еще в спортзале? Макс сейчас вовсе не хотелось выслушивать мамину болтовню – после каждого эфира Пейтон испытывала эмоциональный подъем. Она так задумалась, что не сразу услышала писк телефона.
«Фу, ты не могла придумать что-нибудь поприличнее «Старбакса»?» – написала Бринн.
«Значит, не могла».
«Что случилось?»
«Я поняла, что после твоего отъезда у меня не осталось ни одной подруги».
«Дружбу часто переоценивают», – написала Бринн.
«Точно».
Макс улыбнулась и посмотрела на часы. Пейтон обычно возвращалась из спортзала не раньше половины одиннадцатого, значит, она успеет пробраться в свою комнату. Папа может быть дома: крутит педали на тренажере или сидит на телефоне, – но он не действует на нервы, как мать. Макс проплелась пару кварталов в сторону своего дома и присела на скамейку у цветочного магазинчика. Солнце пригревало, а флорист, пожилая женщина с крутой панковской прической, улыбнулась ей и подняла большие пальцы. Макс открыла телефон и, не удержавшись от соблазна, зашла в «Инстаграм».
Первое, что она увидела в ленте, – фото Люси и Энн Мари в обнимку на заднем сиденье машины, судя по всему – такси, имитирующих страстный поцелуй. Заголовок: «Счастливого выпуска, моя вторая половинка. Я люблю тебя сильнее с каждым днем. Спасибо, что ты есть в моей жизни». И, конечно же, сердечко и смайлик. Дальше: Джозефина, Люси и Энн Мари возле кафе у заправки на хайвее, все трое – с ярко-голубым мороженым и улыбками до ушей. Заголовок: «Друзья навек». Еще троица: на крыше машины на стоянке, истерически хохочущие в камеру. Заголовок: «Буду скучать по этим девчонкам! Крутяшкиииии!».
«Задолбали», – сердито подумала Макс, переключилась на свой ютуб-канал и с приятным удивлением обнаружила несколько десятков новых комментариев.
«Отлично!».
«Можешь сказать, какую камеру используешь?»
«Привет с Западного побережья! Ты меня не знаешь, но я твоя поклонница!»
Макс ответила всем, кто написал личные сообщения. Она гордилась роликом, чувствовала, что это одна из ее лучших работ, однако не ожидала такого отклика, такой теплой поддержки. Она знала, что талантлива. Подсознательно понимала, как заснять эмоции, а если снимать было нечего, могла их придумать. Представить только, что бы она сделала, имея нужные ресурсы! Жаль, что она не начнет этой осенью учиться в институте кино в Лос-Анджелесе. Конечно, Принстон тоже чертовски круто. Родители не уставали повторять, что любой выпускник на планете Земля, не задумываясь, отдал бы руку или ногу, чтобы туда попасть. Макс бунтовала, не желая поступать в прилизанный, слишком консервативный университет, расположенный чересчур близко к дому, и все же поддалась на уговоры родителей подать документы заранее, в прошлом году.
– Вот увидишь, тебе понравится, – убеждал папа. – Я провел там лучшие четыре года своей жизни.
– Потом ты сможешь поступить в киношколу, – ворковала мама. – Но сначала получи образование мирового уровня.
– Институт кино тоже мирового уровня, – спорила Макс.
Родители, проявляя редкое единодушие, стояли на своем.
– Просто подай документы.
Холодным декабрьским днем на электронную почту пришло письмо о зачислении, и Макс поняла, что не будет больше никаких обсуждений и ей не позволят подавать документы куда-то еще, тем более в киношколу.
– Возможностями получить образование в университете Лиги плюща не разбрасываются.
Мама сказала это таким убежденным и непререкаемым тоном, каким говорят, что вакцины спасают жизнь или что Земля вращается вокруг Солнца.
И папа, несмотря на то что всегда поддерживал творческие начинания Макс и проповедовал независимое мышление, согласился.
Зазвонил телефон. Сначала Макс подумала, что это мама: хочет сказать, что идет домой, и спросить, где она, – уже собиралась отклонить звонок, как вдруг заметила, что звонит Бринн.
– Который у вас час? – спросила Макс. – Погоди, еще и десяти вечера нет? А я почему-то подумала, что ты уже…
– Макс… – каким-то странным голосом произнесла Бринн.
– Да, я здесь. Ты меня слышишь?
– Ты где? Включи телевизор. Немедленно.
– Не могу, иначе столкнусь с мамой, и придется выслушивать, как великолепно она себя чувствует после…
– Макс, немедленно включи Си-эн-эн. Извини, я не хотела…
– Ладно, сейчас.
Макс поставила телефон на громкую связь, открыла приложение Си-эн-эн и нашла иконку «смотреть прямую трансляцию». Изображение появилось в ту же секунду, только она не сразу поняла, что происходит на экране, а когда сообразила, пришла в ужас.
– О господи!
– Это твой папа? – спросила Бринн.
– О господи! Что это? Погоди… Наш дом. Прямое включение… Я всего в паре кварталов. Ничего не понимаю.
– Где твой отец?
– Я… я не знаю. Дома? Кажется, был дома, когда я уходила, два часа назад. Не помню. Боже мой, Бринн! Он в наручниках!
– Должно быть, ошибка! Твой папа не мог сделать ничего плохого. Он такой… Погоди… Это твоя мама?
Макс с ужасом смотрела на мать, в нелепом спортивном лифчике и легинсах, бежавшую к окружившим отца людям. Камеры находились слишком далеко, чтобы передать звук, но Макс видела, как папа наклонился к маминому уху.
– Я пойду! – Макс так резко вскочила, что чуть не перевернула скамейку.
Несколько кварталов до дома она пробежала, не помня себя. Толпа уже начала рассасываться. Ни мамы, ни папы не было видно. Она вбежала в вестибюль и крикнула:
– Питер! Что происходит?
Несколько человек на тротуаре обернулись. Пожилой швейцар, которого она знала много лет, выглядел расстроенным.
– Наверное, лучше спросить у миссис Маркус, – опустив голову, сказал он. – Я только что посадил ее в лифт.
Макс оцепенела. Она поняла, что зашла в лифт, только когда двери закрылись и кабина понесла ее наверх, навстречу неизвестному будущему.