– Давай запускать поезд!
Ромка скачет по гостиной, потому что спустя четыре часа ожидания Алисы и сборки железной дороги, мы готовы установить локомотив, который плавно ползёт по рельсам. Я успокоилась, ублажая ребёнка. Трясущимися руками соединяла детали и обдумывала, верно ли поступила. Вопрос «что я сделала?» пульсирует в висках, отдаваясь чередой невнятных мыслей.
А если Алиса права и человек, которого я привезла, из разряда тех, кому не желают ничего хорошего? Но Герда отчаянно боролась за него, всем видом показывая, что находка нам нужна, и мы не имеем права её оставить в лесу. К тому же собака, которая почти всегда ведёт себя настороженно по отношению к незнакомцам, словно слетела с катушек, едва не зализав его до смерти. Странное ощущение правильности и одновременно неправильности происходящего. Но что дальше? Не успеваю ответить самой себе на вопрос, как щелчок входной двери оповещает, что Алиса закончила.
– Мам, смотри! Мы с Настей всё собрали, – Ромка тащит её за руку, чтобы восхититься проделанной работой.
– Спасибо Насте, – смотрит на меня с улыбкой, – что избавила от такого «интересного» многочасового процесса. Играй, а мы с Настей пойдём на кухню.
Кивком увлекает меня за собой, показывая, что при сыне поднимать тему раненого не стоит. Топаю следом, прикрыв дверь, но оставив пространство, в котором видно Ромку.
– Если я сейчас не выпью кофе, просто сдохну, – Алиса стонет, выставляя кружки, и щёлкает кнопку чайника. – Ты будешь?
Соглашаюсь, но с трудом сдерживаюсь, чтобы не спросить.
– Как он?
– Пациент, скорее, мёртв, чем жив. – Сжимаюсь после её слов, но Алиса, заприметив мою реакцию, продолжает: – Ему за тридцать: крепкий, здоровый мужчина. Имеются старые шрамы от огнестрельных и ножевых ранений. По свежим… – бросает взгляд на дверь, убедившись, что Рома занят поездом, – как и сказала: две огнестрельные, четыре глубоких колотых раны и множество порезов, сломано несколько рёбер и нос, ушибы, ссадины. Босая ступня повреждена. Он долго шёл. Удивительно, как ноги не отморозил.
– То есть, его выбросили не там, где я нашла?
– Уверена. Скорее всего, он пришёл от трассы.
– Но это шесть километров… – замолкаю, с трудом представляя, как в таком состоянии вообще можно передвигаться.
– Всё бывает, Насть, – пожимает плечами, – всё зависит от мотивации. Если человек желает выкарабкаться и не такое расстояние пройдёт.
– Что теперь? – Хочу услышать конкретику.
– Крови потерял много, но у меня есть нужная. Следующие сутки определят, будет ли он жить. Пока останется у меня, но, – наклоняется, оказавшись рядом, – Герман вернётся через два дня, и его здесь быть не должно. Если он выживет, заберёшь к себе, если нет… – осекается, смотря на меня в упор, – от тела придётся избавиться.
– Поняла, – сглатываю, не представляя себя соучастницей озвученного. Но именно я привезла мужчину к Алисе и втянула в авантюру, значит, и последствия разгребать тоже мне.
– Не переживай – я помогу. Нужные лекарства дам, покажу, как обрабатывать раны. Крови боишься?
– Нет. Неприятно, но не смертельно.
– Уже лучше, – отпивает кофе, прикрыв глаза от удовольствия, а я в замешательстве смотрю, как спокойна та, что четыре часа оперировала человека. – Кстати, Герда действительно странно себя ведёт. Как только я открыла дверь, заскочила лапами на стол и начала облизывать его руку.
– В лесу она выла и подсовывала морду, чтобы его поднять, а когда я тянула тент, помогала.
– Может, ты и права, – Алиса задумчиво смотрит в окно, где всё устлано белоснежным покрывалом, – животные не ошибаются.
– Алиса, я могу заплатить за него, каким бы ни был исход… – затихаю, сжигаемая недовольным взглядом. – У меня есть деньги. Скажи сколько.
– Твоя работа.
– Не поняла…
– Я хочу сумку и кошелёк твоей работы. Из кожи питона, зелёный. Видела такую в магазине, но купить не успела.
Отчего-то сразу понимаю, о каком наборе идёт речь, потому что Андрей сказал, что две девушки готовы были вступить в схватку, чтобы забрать понравившийся товар.
– Он был выполнен в одном экземпляре. Андрей отдал немало мне, а затем ещё сделал наценку, чтобы остаться в плюсе. Лучше продаются изделия по средней цене, к тому же я стараюсь каждую работу сделать индивидуальной.
– Вот и сделай мне. Это и будет оплата моей работы.
– Договорились, – почему-то радуюсь как ребёнок. – Я за неделю сделаю. Если есть пожелания, только скажи. Всё учту.
– Такой, как был в магазине, только зелёный. – Подмигивает и поднимается, чтобы вымыть кружки. – А теперь езжай домой.
– Но…
– Ты ему ничем не поможешь, твоё присутствие бессмысленно. Советую избавиться от пятен крови на одежде и в машине. Особенно в машине. А так же подготовить место для раненого, при условии, что он выживет, – на последней фразе тяжело вздыхает, скорее всего, не веря, что мужчина выкарабкается. – Я завтра позвоню.
Алиса открытым текстом говорит, что мне пора покинуть её дом и заняться другими вопросами. А их много, начиная со стирки вещей, заканчивая неотвеченными за это время звонками от Лиды и Ломова.
Прощаюсь с Алисой и иду в соседнее строение, чтобы забрать Герду. Прошло довольно много времени с момента нашего выхода из дома, и собаке элементарно нужно поесть. Останавливаюсь в дверях операционного зала, первым делом засмотревшись на мужчину. Подхожу ближе, стараясь не шуметь. Понимаю, что он без сознания, но не могу избавиться от картинки в лесу, когда он смотрел на меня. Лицо представляет собой одну сплошную рану: глаза заплыли, губы разбиты, нос распух. Почти вся грудная клетка скрыта повязками, а нижняя часть тела накрыта простынёй, под которую я не решаюсь заглянуть. Страшная картинка, вызывающая жалость. За что с ним так? Или повод всё же был? Несмело касаюсь его руки, отмечая, что сейчас она тёплая и живая. Его пальцы дёргаются, и я мгновенно убираю ладонь. Не стоит проникаться к нему чувствами, потому что жизнь может покинуть его очень скоро.
– Герда, идём, – шепчу собаке, которая улеглась под столом, положив морду на передние лапы и прикрыв глаза. – Домой, – показываю на дверь, но не получаю никакой реакции. – Останешься с ним? – Открывает глаза, вздыхает и остаётся на месте. – Учти, я приеду только завтра. Будешь голодной. – Никакой реакции. – Ладно, – сдаюсь, – охраняй.
Выхожу, прикрыв дверь и понимая, что сегодня моя собака перестала быть моей. Что делать с Гердой, если он умрёт? Отмахиваюсь от негативной мысли, сажусь в машину и еду домой, чтобы сразу загнать в гараж. Там есть всё необходимое, чтобы убрать машину.
Но сначала захожу в дом, чтобы снять с себя куртку и джинсы, на которых виднеются пятна крови, и замочить в пятновыводителе. Спустя час закидываю всё в стиральную машину и включаю, надеясь, что моя любимая тёмно-серая куртка ещё послужит. Возвращаюсь в гараж и, встав напротив открытого багажника, обдумываю, как избавиться от следов.
Мои раздумья прерывает звонок сестры, которая уже написала с десяток эмоциональных сообщений. Вставляю наушник и принимаю звонок, зная, что не успокоится, пока не выведает подробности.
– У тебя совесть вообще есть? – кричит, чтобы выразить всю степень негодования. – Кто так делает? Я переживаю.
– Всё нормально, – отвечаю, одновременно вытаскивая тент и резиновый коврик из багажника. – Я его не бросила.
– И?
– Отвезла к Чайковским. Алиса не была рада тому, что я в курсе их рода занятий, но помогла.
– Дальше. С ним всё в порядке?
– Пока непонятно, – засовываю тент в большой мусорный пакет и приступаю к помывке коврика.
– Что значит – непонятно?
– У него несколько ранений и множество травм. Гарантий никаких. Но Алиса предупредила, что оставить его у себя не сможет, придётся забрать к себе, если, конечно, будет кого забирать.
Вновь возвращаюсь к варианту «избавиться от тела», и меня бросает в дрожь. Я плохо представляю, как это вообще происходит.
– А если он не выживет?
– А ты как думаешь? – повышаю голос, смывая пену с резиновой поверхности. – Придётся решать этот вопрос.
– Насть, это точно ты? – интересуется, понижая голос. – Потому что та Настя, которую я знаю, даже вслух такое не произнесла бы.
– Та Настя, которую ты знаешь, осталась в психиатрической клинике. А из неё вышла другая: осознавшая, наконец, что жила в мире розовых единорогов. Предполагала, что наклонности моего мужа – максимум, а оказалось, что это лишь начало.
– Нужно было бежать от него.
– Бежать из собственного дома?
– У тебя были деньги и возможность. Ты могла позвонить мне.
Я до сих пор не сказала Лиде, что не могла. Потому что была не в себе, потому что Арсений контролировал круг моего общения, не желая, чтобы кто-то стал вхож в нашу семью и понял, что происходит. Сестре, как выяснилось позднее, муж запретил приезжать и звонить, пояснив, что я больше не хочу с ней контактировать. Страшное и странное для меня время, которое я вспоминаю с содроганием и отвращением.
– Давай не сейчас, пожалуйста. – Прошу Лиду, которая в каждом разговоре возвращается в то время, когда можно было что-то изменить. Нельзя. – Сейчас я занята уничтожением следов в машине.
– Их много?
Осматриваю резиновый коврик, а затем покрытие в багажнике, где тоже имеются пятна. И если резиновое изделие отмыть легко, то светло-серая ткань требует особых усилий.
– Работы на несколько часов. Может, дольше.
– Я не слышу Герду. Обычно она крутится рядом.
– О, теперь у неё новый хозяин, – издаю смешок, вспоминая, как животное отказалось следовать за мной.
– В смысле?
– Она его нашла в лесу, а затем вылизывала, тянула и даже убедила Алису помочь. А после осталась рядом с ним. Домой ехать отказалась. Поэтому заберу её только с ним в комплекте. Думаю, иначе не получится.
– А если он умрёт?
– Об этом я не думаю.
Думаю, конечно, но что делать с Гердой в этом случае, ума не приложу. Не стоит забегать вперёд и хоронить мужчину раньше времени.
– А знаешь, в этой ситуации тоже имеются плюсы. Забота о раненом лишит тебя возможность пропадать в изъедающих мыслях.
– Удивительно, что это мне говоришь ты. Ты хоть понимаешь, что это человек, которого по какой-то причине заковали в наручники, вывезли за город и бросили умирать? Не за хорошие дела, наверное. Не боишься за меня?
– Может, это покажется странным, но нет. – И ответ Лиды меня удивляет настолько, что перестаю тереть щёткой покрытие и замираю. – И даже вижу плюсы: ты его спасла и можешь попросить об услуге. Мы же обе понимаем, что он, вероятнее всего, относится к миру, куда нет входа каждому. – И я знаю, к чему она клонит. – Прошёл почти год, а в поисках Паши подвижек нет. Насть, когда все законные способы исчерпаны, приходит время незаконных. Они, кстати, иногда дают более существенный результат. Подумай об этом. В конце концов, что ты теряешь?
И сестра права – я уже всё потеряла. Я там, на самом дне, задираю голову кверху, смотрю на небольшой шарик света, притягивающий меня, а двинуться не могу. Потому что мысли о Пашке не позволяют мечтать об иной жизни, наполненной смыслом и желанием двигаться вперёд.
– Если он выживет, попрошу. Обещаю. – И сейчас я даю обещание, скорее, себе. – Вынуждена с тобой попрощаться, чтобы продолжить очищающие процедуры, иначе это займёт всю ночь. Позвоню, как будут новости.
Завершаю вызов помимо её воли, потому что Лида с удовольствием развила бы тему незнакомца. Пока нечего развивать, лишь ждать жестокого вердикта Алисы.
Но в чём-то она права: мои сегодняшние действия мне несвойственны. Я тот человек, который, скорее, обратится в официальные структуры. Раньше обратилась бы однозначно. Мне стало его жалко. По-человечески. Я знаю, какового это, когда ты барахтаешься в одиночку без надежды на помощь. В этот момент кажется, что весь мир отвернулся от тебя, сделав невидимой, откинув в сторону, как старую игрушку, которая давно потеряла свой внешний вид.
Одолеваемая мыслями о будущем незнакомца, снова и снова тру покрытие в багажнике, намереваясь избавиться от пятен. К двум часам ночи заканчиваю и с трудом разгибаюсь. Вытираю насухо резиновый коврик и откладываю в сторону, чтобы позволить высохнуть. Мусорный пакет оставляю в гараже. Избавлюсь от него, когда поеду в город, выбросив в случайный контейнер.
Покидаю гараж, войдя в дом через смежную дверь, и опускаю все шторы. Меня вновь одолевает неприятное ощущение, будто я под наблюдением. Вот уже год не могу избавиться от этого чувства, мешающего существовать комфортно в собственном доме. Усталость берёт верх, и я игнорирую требование организма в еде, чтобы променять это время на душ. Стою минут двадцать, замерев и прогоняя в памяти события сегодняшнего дня, которые нарушили привычный ритм жизни. Если мужчина окажется в моём доме, как того требует Алиса, придётся перекроить планы, а именно время на заказы и посещение Ломова.
Ему, кстати, я так и не перезвонила. Сеанс послезавтра и его придётся отменить, или же всё же появиться? О человеке, который ворвался в мою жизнь лучше не рассказывать, пока я не пойму, кто он и по какой причине кто-то пожелал оборвать его жизнь. Да и впредь делиться ни с кем не стоит. О нём знают Алиса и Лида – этого достаточно.
Наконец, почувствовав себя чистой, выползаю из душа, облачаюсь в пижаму и бреду в комнату, привычно замерев у двери и ожидая Герду. Лишь спустя несколько минут вспоминаю, что моя собака забыла о хозяйке, как только на горизонте появился симпатичный объект мужского пола. Симпатичный? Вряд ли сейчас я могу хоть что-то сказать о его внешности, да и следующую неделю это будет невозможно сделать, при условии, что эта неделя вообще будет.
Приняв две таблетки снотворного, забираюсь под одеяло, и, удобно устроившись, вспоминаю, что не включила приглушённый свет. После появления Герды приучила себя спать в темноте, но сегодня, когда её нет рядом, не по себе. Решаю не вставать и как только закрываю глаза, проваливаюсь в сон.
Резко открываю глаза, столкнувшись с уже привычным чувством, что на меня кто-то смотрит. Поворачиваю голову и, привыкнув к темноте, вижу силуэт человека в дверном проёме. И если раньше меня накрывало парализующей волной, которая не позволяла даже двинуться, то сейчас я медленно сажусь на кровати, а затем тяну руку к телефону, который лежит на краю тумбочки. Не свожу взгляда с фигуры, а затем хватаю телефон, жму на экран и включаю фонарик, чтобы посветить – никого. Как всегда: фигура пропадает, как только появляется источник света. Словно тень, исчезающая с наступлением утра.
Нервно сглатываю и всё-таки поднимаюсь, чтобы создать ненавязчивый полумрак. Ещё долго не могу уснуть, сожалея, что Герда осталась у Алисы. С ней спокойнее, хотя и в её присутствии мне мерещится силуэт. Но собака никак на него не реагирует, совершенно спокойно наблюдая за моими метаниями. Значит ли это, что у меня галлюцинации, продолжающиеся год? Ломов говорит, что это проявление подсознательных страхов, я же считаю это нечто иное, пока необъяснимое.
Меняю позу, кручусь долго, и всё же засыпаю. В мой сон врывается незнакомец, одаривая взглядом, наполненным благодарностью. Или же мне просто хочется верить, что он желал спасения? А если нет? В моей жизни был момент, когда я не желала, чтобы меня спасали. Но всё уже сделано, а что будет дальше, теперь зависит не от меня.