16 октября 1888 года
Утреннее совещание у исполняющего обязанности полицеймейстера Якова Викентьевича Острожского происходило, как обычно, в девять часов утра. Были все приставы шести казанских частей – полицейских участков, на которые делился город, помощник полицеймейстера Николай Людвигович Розенштейн и, конечно же, секретарь городского полицейского управления Александр Алексеевич Поспелов. Обычно совещания не затягивались: приставы кратко сообщали о текущих делах на своих участках и новых происшествиях, случившихся за истекшие сутки. Яков Викентьевич всех внимательно выслушивал и затем вместе со своим помощником намечал план действий по тому или иному делу и отдавал соответствующие распоряжения. На сей раз совещание длилось уже целый час, а ему еще не видно было конца. Никто не знал, в чем тут заковырка, и только Александр Алексеевич Поспелов догадывался, а вернее, ведал по своим секретарским обязанностям, что дело в очередной депеше: Острожский получил из Департамента полиции еще одно предписание, в котором начальство требовало ускорить производство по деянию «Черных воронов». Это была третья по счету депеша, и в ней уже вполне прозрачно намекалось, что ежели дело «Черных воронов» не будет в скорейшем времени раскрыто, а участники банды арестованы, то никакой очередной «распеканции» от начальства ждать не следует. А что будет? Или, вернее, чего не будет? А не будет того, что не видать Якову Викентьевичу должности полицеймейстера и чина статского советника как своих ушей.
Два года! Вот так-с… Полных два года Яков Острожский исполнял обязанности казанского полицеймейстера и все никак не утверждался в должности. По всему видать, имелся у него некий недоброжелатель в Департаменте полиции или Министерстве внутренних дел. Или это были (что вполне вероятно!) козни Розенштейна – помощника Острожского по должности, тайно желающего, очевидно, самому занять место полицеймейстера. Николай Людвигович пришел в полицию из армии с понижением в чине, потому как надавал по мордасам своему полковому командиру, будучи штаб-ротмистром. Это же надо – полковнику по мордасам! От такого можно было ожидать всякого…
Острожский покосился на своего помощника, внимательно выслушивающего доклад одного из приставов о происшествиях за сутки. Потом перевел взгляд на пристава: ограбление хозяйки квартиры ее постояльцем – опять не то… Мелочовка! Вот же, прости господи, напасть какая – мелочовка на мелочовке. А вот дело большого масштаба и громкого звучания, которое шумно аукнулось бы в обеих столицах и принесло бы ему наконец чин статского советника и утверждение в должности полицеймейстера – не просматривалось. Буксовало и следствие по делу пресловутых «Черных воронов»…
Зараза эта пришла с юга. Вообще-то, Казань была довольно тихим провинциальным губернским городом, в котором, конечно, водились громилы и мошенники, но до вооруженных ограблений дело еще не доходило. Причем до «удачных» вооруженных ограблений, которые покуда оставались нераскрытыми. Более того, не было даже никакой зацепки: настолько казанские «Черные вороны» действовали нагло, слаженно и аккуратно.
Первый звоночек прозвенел в городе Николаеве в конце мая сего года. Именно там впервые появились громилы, рядившиеся в черные маски и вооруженные револьверами и «бомбами». Шайку эту прозвали «Черными воронами». Глядя на Николаев, свои «Черные вороны» завелись в Ростове-папе и Одессе-маме. И пошло-покатилось по всей России: Харьков, Херсон, Керчь, Киев, Смоленск, Рязань, Нижний Новгород и… на очереди Казань. В Казани они появились с началом осени.
Второго сентября средь бела дня был ограблен галантерейный магазин Иосифа Швейцера на Большой Проломной. Трое грабителей в масках ворвались в магазин, закрыли входные двери, вынули револьверы и заставили всю публику и приказчиков поднять руки вверх. Затем, изъяв всю наличность, что имелась в магазине, они велели публике не двигаться, не заявлять в полицию, чтобы не повредить своему здоровью, оставили у выхода бомбу и благополучно скрылись, укатив на пролетке в неизвестном направлении. До окончания недели все было спокойно: громилы, скорее всего, весело прожигали награбленное, пили и ели в свое удовольствие и вообще отлично проводили время, благо, было на что его проводить.
В воскресенье подобный случай повторился: на Вознесенской улице ограблению подвергся магазин готового платья, который держал потомственный почетный гражданин Нур-Галей Салтанбеков. Сценарий был аналогичным: трое в черных масках проникли в магазин, достали из-за пазух револьверы, приказали всем, находившимся в помещении, поднять руки вверх, после чего немедленно обчистили кассу, предупредили «не рыпаться» (то есть не двигаться и не заявлять в полицию) и после свершения «дела» ретировались на пролетке, поджидавшей их у входа.
Когда через четверть часа все же прибыла полиция, вся публика, которую грабители застали в магазине, по-прежнему оставалась в нем с поднятыми руками, поскольку у входа лежал оставленный громилами разрывной снаряд, который на поверку оказался обыкновенной жестяной коробкой, наполненной грязными портами. По Казани пополз слух, что в городе появилась залетная гастролирующая банда отъявленных головорезов, которые средь бела дня, ничуть не опасаясь полиции, грабят известные торговые заведения и, угрожая револьверами и бомбой, преспокойненько вслед за тем удаляются, совершенно не преследуемые полицией. Последнее обстоятельство особенно расстраивало полицейские чины города, да и вообще, вся ситуация выглядела крайне неприятно.
После двух-трех ограблений слух о неуловимой банде «Черных воронов», как их стали называть казанские обыватели, а вслед за ними газетчики и все прочие, достиг все-таки обеих столиц. Исполняющему должность полицеймейстера коллежскому советнику Острожскому от Департамента полиции пришло первое предписание усилить свои действия в направлении поимки и ликвидации банды. Яков Викентьевич бросил все свои текущие дела и вплотную занялся «Черными воронами». Но они и впрямь казались неуловимыми и всегда успевали скрыться еще до появления полиции.
После очередного ограбления ювелирной лавки на Университетской улице Яков Викентьевич Острожский провел расширенное оперативное совещание, на котором приказал приставам всех полицейских частей сосредоточиться на поимке «Черных воронов», а дела, находящиеся у них в производстве, передать своим помощникам и квартальным надзирателям. Руководство и корректировку всех действий против банды, посеявшей в городе настоящий ужас, Яков Викентьевич возложил на Николая Людвиговича Розенштейна. Помощник полицеймейстера с энтузиазмом принял новое назначение, но на обстоятельства дела имел собственный взгляд, заявив, что версия о гастролирующей банде, принятая за основную, возможно, является ложной, по крайней мере, не должна быть единственной.
– Может, есть резон принять к рассмотрению и иные версии касательно банды? – осторожно спросил он Острожского.
– Это какие же? – насмешливо поинтересовался Яков Викентьевич.
– К примеру, что «Черные вороны» – это банда из обнаглевших местных громил…
– Так-так, продолжайте…
– Либо из мест не столь отдаленных вернулся авторитетный громила, ставший мазом у казанских уркаганов. Он-то все и организовал…
– Вздор, – отмел предположения своего помощника Острожский. – У наших громил совсем иной почерк. Попроще. Еще никогда они не были столь дерзки и наглы. Кишка у них на это тонка. Несомненно, действуют гастролеры…
Паршиво, когда начальник и его помощник не находят взаимопонимания и не питают друг к другу симпатии. Наплевать, конечно, на их личные взаимоотношения. Они могут не любить друг дружку, презирать, даже находиться в конфронтации. Важно, чтобы все это не сказывалось на результатах порученных им обязанностей и качестве выполнения их общего дела. А вот когда это выходит за рамки личностных отношений и сказывается на службе – это из рук вон плохо…
Розенштейн, конечно, принял к исполнению приказ своего начальника и начал проверять на предмет уголовного прошлого всех приезжих в Казань начиная с августа месяца. По полученным результатам проверки было выявлено семь человек, могущих иметь причастность к гастролирующей в городе банде. Все семеро были задержаны для выяснения личности. И в то самое время, когда Острожский и Розенштейн лично вели дознание по этим семерым, проясняя их личности и всю подноготную, вплоть до малолетства, в городе случилось еще одно дерзкое ограбление. На сей раз нападению банды «Черных воронов» подвергся дорогой и популярный среди казанских модниц магазин «Французския моды», что находился при Гостином дворе. Все было как всегда: «руки вверх», «не сметь сообщать в полицию», «бомба» на выходе возле дверей. Кассу обчистили всю, так сказать, до последнего рублика. Взяли что-то около семи тысяч выручки – деньги весьма большие, на которые можно было бы прожить безбедно семье из пяти-семи человек как минимум лет семь-восемь.
Бомба и на этот раз оказалась камуфляжем: простым бураком – круглым коробом из бересты, набитым грязным бельем. А вот выстрел в это ограбление прозвучал. Один из «Черных воронов» заметил, что приказчик магазина юркнул в коридор. «Ворон» бросился за ним и увидел, что приказчик открывает дверь черного хода.
– Стоять! – крикнул грабитель.
– Что? – переспросил приказчик, отомкнув дверь.
– Стоять, я сказал!
Приказчик не послушался. И тогда громила выстрелил. Пуля попала приказчику в плечо. Он со стоном упал, истекая кровью, а «ворон» поспешил в зал, чтобы поскорее убраться из магазина: на этой же Воскресенской, только ближе к зданию Имперского университета, находилось Городское полицейское управление, из которого вот-вот могли повыскакивать по их душу фараоны.
Полиция была возле Гостиного двора уже через две минуты. Однако погоня не задалась и на сей раз: свидетели, видевшие пролетку грабителей, на вопрос, куда они поехали, указывали в разные стороны. Совершеннейшая путаница была и в показаниях. Этот случай с выстрелом и ранением приказчика попал на страницы местных газет, а потом и в колонки «Происшествия» газет столичных. На имя исполняющего обязанности казанского полицеймейстера Острожского пришла из Департамента полиции еще одна депеша, требующая скорейшего форсирования действий касательно уже набившей оскомину банды «Черных воронов». Всех задержанных семерых приезжих пришлось с извинениями отпустить, на что пятеро промолчали, а двое угрюмо заявили, что им на извинения «фараонов стремных» начхать с высокой колокольни, а еще плюнуть да растереть.
Острожский скрежетал зубами, рвал и метал, но «Черные вороны» были неуловимы. Со скрипом Яков Викентьевич согласился на разработку версии Розенштейна, что это действуют обнаглевшие местные воры. С бандой и правда надо было что-то делать. Но вот вопрос, как?!
Помощник полицеймейстера за дело принялся со свойственной ему обстоятельностью и педантизмом (немец, он и есть немец!). Розенштейн начал с того, что стал опрашивать всех секретных агентов и осведомителей, работающих на полицию явно и тайно. Кто-то что-то случайно прознал, кто-то чего-то слышал краешком уха, однако достоверной информации, кто именно из местных уркаганов входит в банду и грабит в черных масках и с револьверами магазины, покудова не заимелось.
Тем временем Острожский получил третью по счету депешу, в которой ему предписывалось скорейшим образом разобраться с «Черными воронами». Четвертой, похоже, могло уже не быть…
Итак, совещание у исполняющего обязанности полицеймейстера Якова Викентьевича Острожского продолжалось уже более часа, а конца-края ему видно не было.
А что, если они не поймают «Черных воронов»? Тем более что за последние две недели в городе не случилось ни одного громкого ограбления с участием этой банды? Такое может случиться? Вполне. Ведь не удалось же полициантам взять «Гробовщика», хотя этот человек был явно больной на голову? Согласитесь: вскрывать на Арском кладбище свежие могилы с умершими женщинами и производить над ними глумление вряд ли является прерогативой нормального и здорового человека. И вот этот умалишенный целых два месяца промышлял своими занятиями и отличался от прославившегося на всю Европу французского сержанта Франсуа Бертрана, некрофила и некросадиста, лишь тем, что не расчленял труп, а лишь срывал с него одежды.
Несколько раз у могил умерших дам устраивались секреты. Но «Гробовщик» в эти засады не попадал, словно чуя опасность. Зверь, милостивые государи, он и есть зверь. А как секреты снимались и наблюдение прекращалось, злоумышленник вновь разрывал могилы… Ужас, да и только!
Через два месяца осквернения могил прекратились. Но не потому, что «Гробовщик» перевоспитался или был арестован полицией. Его нашли возле одной из оскверненных могил с раскроенным черепом. Рядом с трупом некрофила валялась окровавленная лопата. Следствие по делу убийства «Гробовщика» шло крайне вяло, и хотя подозреваемые по нему были, до суда дело доведено не было «за недостаточностью улик». Дознаватели и прокурорские чиновники попросту не желали докапываться до истины, в глубине души, а иногда и явно показательно, сочувствуя человеку, прикончившему лопатой гада-осквернителя. Даже если бы этот человек и был найден, все равно улик оказалось бы против него «недостаточно». Засадить его за убийство «Гробовщика» в тюрьму было бы неслыханной несправедливостью, и вряд ли в полицейском управлении нашелся бы такой законник. А если бы и нашелся, то потом ему никто не подал бы руки. Включая самого что ни на есть захудалого городового.
Незаконченным было сдано в архив и «Дело о мохнатке». Год назад на Суконной слободе, где проживали в основном фабричные рабочие, объявилась группа молодых людей: два парня и одна девица. Обычно они «работали» вечерами, в дни получения цеховыми жалованья. Ошивались подле кабаков и пивных, каковых в кварталах, населенных фабричными, было десятка полтора. Выходит, к примеру, из пивной подвыпивший цеховой, а тут ему навстречу парень:
– Хошь на мохнатку посмотреть?
– Че? – не понимает тот.
Но спросившему про мохнатку совершенно неважно, понимает или не понимает цеховой, о чем идет речь. Парень разрешающе кивает девице, что топчется рядом с ним, и та распахивает накинутый на плечи плащ (пальто, шубку). Оказывается, под ним ничего нет, лишь голое тело. Глаза цехового округляются от удивления, и он невольно смотрит на сдобную грудь девицы, потом его взор опускается ниже, и он, естественно, взирает на эту самую мохнатку.
– Ну, все, хватит, – говорит парень, и девица запахивается в плащ (пальто, шубку, в зависимости от сезона). – Хорошего помаленьку. Видел мохнатку? Получил удовольствие? Теперь плати!
– Но я не просил…
– Это не важно, – перебивает парень цехового. – Плати гривенник и ступай себе дальше.
Ежели цеховой начинал артачиться, то из темноты на подмогу появлялся второй парень, и «получившему удовольствие» приходилось расставаться с гривенником. Ежели цеховой продолжал препираться, то получал в лоб и у него отбирался не гривенник, а уже вся имеющаяся в карманах наличность. Так что выгоднее все же было расстаться с гривенником. Ведь как ни крути, а мохнатка все же лицезрелась, факт неоспоримый!
Полиция узнала об этом оригинальном способе вымогательства денег не сразу. Ведь те, кто получил удовольствие за лицезрение мохнатки и расплатился за это гривенником, в участок не обращались, на что, в общем, и делался хитроумный расчет этой шайки. А избитые цеховые возвращались в кабак заливать обиду водкой. После чего уже ничего не помнили, кто им наподдал по мордасам и по какой-такой причине. Впрочем, все же про мохнатку у них в памяти все же что-то оставалось. И один из таковых, кто получил по лбу, доплелся до участка и рассказал о случившемся. Было заведено «Дело о мохнатке», а в Суконную слободу немедленно отправился наряд из пяти человек, но парни и девица исчезли, словно испарились. И больше уже не появлялись. Очевидно, они-то как раз и были гастролерами…
«Черные вороны» могут вот так же больше не объявиться. А вдруг они легли на дно надолго или даже уехали из города? Что, так и дальше числиться исполняющим должность полицеймейстера и молча дожидаться чина статского советника, который должен был обозначиться в послужном списке еще два года назад? Обидно-с!
Яков Викентьевич с возмущенным видом откинулся на спинку кресла. Пристав, сообщавший об очередном преступлении на его участке, замолчал, думая, что сейчас от начальника последует какой-либо вопрос. Но вместо него он услышал следующее:
– Продолжайте, продолжайте, я вас внимательно слушаю…
«Все-таки необходимо громкое разоблачение. Такое громкое, чтобы заполучило резонанс в Петербурге», – продолжал рассуждать сам с собой Яков Викентьевич. Доклад пристава он слушал вполуха, но все равно до него доносились слова полицианта:
– …обратилась жена казанского купца Юлия Иванова. Она заявила о краже пятисот рублей денег и разных ценных вещей на сумму одна тысяча триста рублей. По ее предположениям, кража была совершена третьего дня утром между восемью и девятью часами, когда она с кухаркой ходила на базар и в квартире оставался только ее квартирант, казанский мещанин Александровский. Когда Юлия Иванова вместе с кухаркой вернулась с базара, Александровский еще спал или притворялся спящим. Через некоторое время постоялец ушел, и Иванова его больше не видела. Буквально на следующий день в магазине старинных вещей Юсуфа Абрахманова было обнаружено несколько украшений, принадлежащих Ивановой. Принес их некто Леонтий Скворцов, проживающий…
«И ведь есть такое дело, о котором могут заговорить в Петербурге и Москве…»…
– …на Жуковке, в доме Курочкина. При обыске у него дома была обнаружена нитка поддельного жемчуга и паспорт Ивановой. А еще – квитанции городского ломбарда. При проверке ломбарда были обнаружены еще ценные вещи, похищенные у Ивановой. Крестьянин Леонтий Скворцов во всем сознался и указал на заводилу всего дела, Александровского. Не далее как вчера утром квартирант Ивановой мещанин Александровский был задержан и сознался в краже…
– Хорошо, передавайте дело прокурорским, – произнес Острожский. – Что у нас там на Втором участке?
– Происшествие на Малой Мещанской, ваше высокоблагородие…
– Докладывай!
– Одиннадцатого октября через незапертую форточку в квартиру господина Кульбаши Алтын-бей Мамзелькуллова ибн Нафтази, проживающего в доме Барышева на Малой Мещанской улице, забрались форточники и похитили разных вещей на сумму пятьдесят четыре рубля восемьдесят пять копеек. В результате разыскных мероприятий удалось выяснить, что кража – дело рук крестьян Мамадышского уезда Вахит-Гарея Заббаровича Абдрахманова и Хисамутдина Мутыгулловича Сиразетдинова. Оба вора нами уже задержаны и дают признательные показания.
– Хорошо, – Острожский даже не взглянул на пристава, погруженный в свои мысли, – оформляйте бумаги и передавайте дело прокурорским.
– Слушаюсь.
– Что еще?
– Еще сегодня ночью на Воскресенской улице квартальным надзирателем Сидором Епифанцевым был задержан вор-рецидивист Алексей Петров по прозвищу Гундос. На дознании выяснилось, что на днях он совершил кражу разных вещей в типографии братьев Каримовых на Фуксовской улице. Петров-Гундос препровожден в арестный дом, где будет дожидаться окончания следствия…
«Мелочовка, все мелочовка… – сокрушался про себя исполняющий должность полицеймейстера Острожский. – А ведь громкое разоблачение преступной группы лиц, промышляющих мошенничествами и аферами, могло бы случиться, если бы можно было схватить за руку этого Долгорукова с его шайкой. Ведь последнее их дело с банкротством «Акционерного общества Казанско-Рязанской железной дороги» явно шито белыми нитками. Это же и дураку понятно. И пропажа-похищение двух миллионов рублей, вполне вероятно, их рук дело. Только вот хитрые они, бестии. Ушлые. И прямых улик, доказывающих участие Долгорукова и его группы в похищении двух миллионов рублей, – никаких…»
– …агентами Тумановым и Шиловым был задержан на Толчке крестьянин Алимбек Гениталиуллович Сафаргараев, продававший старьевщикам разные медные части машин. При дознании выяснилось, что Сафаргараев совершил кражу этих деталей на Пороховом заводе…
А ведь кое-что на Всеволода Аркадьевича Долгорукова и его шайку у Острожского все же имелось. Правда, на арестование это не тянуло, да и на задержание тоже, но вот на обращение пристального внимания за ним и установление негласного надзора – а вдруг что и откроется – тянуло вполне. У исполняющего должность полицеймейстера Якова Викентьевича Острожского была даже заведена на Долгорукова и его шайку специальная папка с красными тесемками, означающими особую важность помещенного в ней материала. Но вот как раз особой важности в ней покамест не содержалось. Та-ак, имелись лишь некоторые сведения о старых делах бывших «червонных валетов». Еще судебные выписки о сроках наказания, вынесенных Московским окружным судом в феврале 1877 года.
Имелись в папке и показания господ Долгорукова, Неофитова, Давыдовского и Конюхова – в общем, всех членов этой шайки – по поводу исчезновения двух миллионов российских рублей. Тех самых, взятых в кредит «Акционерным обществом Казанско-Рязанской железной дороги» в Волжско-Камском коммерческом банке и впоследствии «испарившихся». То бишь снятых в этом банке по аккредитиву неким подставным лицом-бенефициаром, исчезнувшим вместе с деньгами в неизвестном направлении.
Еще в папке, в особом конверте, лежали кое-какие заметки, в которых говорилось о личных подозрених и Острожского, и его собственноручно записанные мысли. Касались они некоторых дел, имевших место быть в Казани за последние несколько лет, где фигурировали, правда, косвенно, Всеволод Долгоруков и вся его компания. Оставалось надеяться на оплошность, которую может допустить господин Долгоруков, и тогда колесики закрутятся, откроется новое уголовное дело, пойдут разыскные мероприятия, дознания, обыски – словом, вся правоохранительная машина будет со всей своей мощью работать против мошенников и аферистов. И тогда уж им не избежать суда! И это был бы его, Острожского, несомненный триумф, рапорты в Департамент полиции, орденок в петличку и долгожданное назначение на должность казанского полицеймейстера. А к этому всему – чин статского советника, «его высокородия». От коего до «его превосходительства» всего-то один шажок…