– Дядя, возьмите меня домой! – пропищало что-то серое, худое, размером с мизинец. – Дяяядя! – скрипело что-то в траве.
– Я не дядя.
– Ну тётя. Возьмёшь меня, тётя, а? – надрывался кто-то. – Я буду верный ваш навсегда насовсем. А когда я приду в себя и чуть округлюсь, я заставлю вас, дядя… тётя! – кто вас там разберёт в этих ваших штанах! Мааау! – я заставлю вас, ваших детей и всех ваших родных прыгать от радости, что я у вас есть, такой замечательный. Стану толстым красивым котом, ласковым и даже вороватым. А?! Ааа?! Мяя?!
Серое, худое с трудом выбралось из-под листа подорожника, доползло до туфли, зацепилось когтиками, преодолело длинный путь от носа туфли до застёжки, забралось на ногу и повисло на брючине, продолжая орать.
– Ну пошли, что с тобой делать…
– Ага. Пошли-пошли. Я тебе скажу, что со мной делать.
Крошечный, лапы как четыре червяка, короткий жалкий треугольный хвостик, полуслепой. Он мне расскажет, а как же, он мне объяснит…
– И что с тобой делать?
– Кормить! Хочу есть, много есть! У тебя есть много есть? Я волнуюсь, чтобы было много есть. Есть?
Ну вот, понятно. Объяснил.
Он ковылял еле-еле. Когда торопился, а он всегда торопился, то путался в лапах, спотыкался и заваливался набок, а то и падал на спину вверх тормашками. Вокруг все гоготали как сумасшедшие и спешили помочь. Сам есть не умел. Разевал розовую пасть, растопыривался всеми тормашками, выкатывал глаза, дрожал и яростно, требовательно орал.
Стали кормить из шприца – верещал, скандалил, подвывал, хватал шприц двумя руками и двумя ногами, чтобы не отняли, высасывал содержимое с такой скоростью, что поршень сам сдвигался вниз, а нам оставалось только придерживать котёнка и шприц. Кот ел неаккуратно, чавкал, хлюпал, швыркал, молочная смесь заливала ему морду, живот, лапы и хвост. Он высасывал еду, мгновение ещё мрачно разглядывал длань кормящую – что? и это всё? – и тут же мягко отваливался, засыпал прямо в ладони. Мокрый. Тёплый. Маленький. Скандальный. Одинокий. Безымянный.
Кошки Скрябин и Соня брезгливо рассматривали котёнка и фыркали. Скрябин шипела, Соня поджимала рот, сопела и закатывала глаза. Переглядывались. Шушукались.
– Опять они что-то принесли. Люди.
– Нда. Подбирают и тащат в дом. Всякое.
– Их одних отпускать на улицу нельзя, всё время что-то подбирают и волокут.
– Нда-кх. Нельзя. Волокут.
– Вы только посмотрите, посмотрите, кошка Соня, какие у него тонкие дрожащие конэчности… Разве ж это конэчности?
– Да что конэчности, вы посмотрите, какой он тощий, а голова большая…
– А хвостик! Фффшшш! Ахахаха! Короткий. И эта форма – треугольный. Вы когда-нибудь видели треугольные хвосты у благородных котов?
– Никогда! – честно ответила кошка Соня, потому что, кроме кошки Скрябин, она в своей жизни вообще никаких котов не видела, поскольку жила безвыходно дома и на улицу выходить не желала. Благородные кошки по улицам не гуляют. Они ездят. К врачу. В ветеринарную аптеку. А так – дома сидят и в окошко смотрят.
– Гадкий, – поморщилась Скрябин, – какой гадкий котёнок.
– Нда, гадкий, очень гадкий котёнок, – согласилась кошка Соня.
Так шептались кошки и брезгливо фыркали.
– Вы вообще забыли, как вы сюда к нам в дом попали?! – строго спросила бабушка.
– Меня купили, между прочим, в подарок бабуленьке моей. (И только моей! Да?) – Кошка Скрябин снизу заглянула бабуле в глаза и нежно потёрлась о её ногу. – За деньги, между прочим, купили. За много этих грязных бумажек, которыми бабуся не разрешает поиграть. Я – дорогая. Я – элитная. И ещё за меня дали коробку с этими… Как их… ну с этими… Такие… вонючие такие…
– Конфеты, что ли? – подсказал пёс Амур с террасы. – А чё это они вонючие? Они вкусные. Сладкие. Мням. Ффлль! – облизнулся Амур. – Вот звери эти люди, да? Сами едят. Меня не угощают.
– Ой-ой! – засмеялась кошка Соня и принялась делать себе маникюр, дёргать зубами когтики на задней лапке. – Да знаем мы, как вас купили, кошка Скрябин. Элитная она. Вас вообще покупали как кота! И когда обнаружили, что вы не кот, начался скандал. Маруся хотела вас вернуть! И даже посадила вас в корзинку. И даже пошла к двери. И даже… И только благодаря бабулиной добротеее…