В 1804 г. земли Дома Габсбургов наконец получили название: они стали Австрийской империей. В 1805 г. мечта Габсбургов о всемирной монархии издала последний писк, и Франц нацелился защитить Европу от Наполеона. Аустерлиц разрушил мечту, уничтожил реликвии Священной Римской империи и оставил Франца в лучшем случае императором второго сорта. Австрия, как бы там ни было, вышла из всего независимой страной и устремилась к самостоятельному курсу. Результатом стала война 1809 г., попытка найти новую движущую силу для освобождения Германии. Эта война едва не уничтожила Австрийскую империю. Наполеон призвал к венгерскому восстанию и даже разработал планы сепаратного Богемского королевства. Австрию спасла не сила ее армий и не верность ее народов, а ревнивость ее имперских соседей: российский царь Александр I и Наполеон не смогли договориться об условиях раздела и довольствовались пограничными приобретениями – Александр присвоил себе Восточную Галицию, а Наполеон превратил южнославянские земли во французскую провинцию Иллирию. События 1809 г. определили характер австрийской политики на сорок лет, а то и на целое столетие существования империи. Австрия стала «державой-необходимостью» Европы[6]. Выражаясь более четко, можно сказать, что великие державы согласились с тем, что фрагменты, уцелевшие от стремления Габсбургов к всемирной монархии, были более безобидными в руках Габсбурга, чем в руках какого-то нового претендента на мировую империю. Характер Австрийской империи четко проявился в противопоставлении Австрии и Пруссии. После поражения Наполеона обе страны вернулись в ряды великих держав; но Пруссия достигла этого посредством жестких реформ, а Австрия – посредством гибкой дипломатии и искусных договоров.
Такую Австрию олицетворял Меттерних, ставший министром иностранных дел в 1809 г. и представлявший Австрию в Европе в течение тридцати девяти лет. Он был выходцем из Рейнской области, западноевропейским по воспитанию и мировоззрению, запоздалым рационалистом эпохи Просвещения, любившим строить абстрактные политические системы и убежденным в своей непогрешимости. Дипломатическое искусство Меттерниха провело Австрию через опасные годы между 1809-м и 1813-м и сделало ее центром европейского порядка, последовавшего за падением Наполеона, – Венский конгресс стал символом его достижений. Поскольку Австрия являлась необходимостью Европы, то и Европа являлась необходимостью Австрии. Австрия не могла проводить политику изоляции или даже независимости; она всегда должна была оправдывать свое существование, выполнять миссию – выстраивать систему альянсов. Внешняя политика Меттерниха выросла из горького опыта, с которым он вступил в должность: он опасался действий, всегда стремился откладывать решения и заботился только о спокойствии. Европа после Наполеона также желала покоя; и, таким образом, Меттерних находился в гармонии с европейскими настроениями. Ему не повезло в том, что он пережил уставшее от войны поколение и уцелел в Европе, которая требовала более позитивных идей.
Меттерних, как и другие европейские государственные деятели 1815 г., полагал, что любая новая угроза европейскому порядку снова придет из Франции, и его внешняя политика была направлена на изгнание призрака Наполеона. Империя Наполеона опиралась на господство французов в Италии и Западной Германии; теперь они сгруппировались под австрийской защитой. Франц не восстановил свой титул императора Священной Римской империи, и его отречение позже приобрело символическое значение. В 1815 г. изменение казалось скорее номинальным, чем реальным. Старый титул был фикцией, которую считали таковой даже Габсбурги. Германская конфедерация, созданная в 1815 г., служила более тесным союзом, чем распавшаяся империя, и Австрия, как председательствующая держава, по-прежнему имела принципиальное право голоса в германских делах. Австрия не отказалась от главенства Германии в 1815 г. Скорее наоборот: она доказала свой германский характер, хотя и воспринимала Пруссию как вторую великую державу в Германии; это партнерство состояло в том, что Пруссия выполняла работу, а Австрия пользовалась почестями. Австрия и Пруссия были слишком потрясены Наполеоновскими войнами, чтобы вступать в соперничество; общий страх перед Наполеоном свел их вместе, а общий страх перед Францией и, более того, перед французскими идеями удерживал их вместе целое поколение после Лейпцига и Ватерлоо. Теоретически Австрия и Пруссия объединились для защиты Германии; на практике Австрия оставила главную задачу Пруссии и слишком поздно обнаружила наказание за свою хитрость.
Особой австрийской миссией, chef d’oeuvre (шедевром) дипломатии Меттерниха, была безопасность Италии. Эта задача возникла случайно – благодаря обычному ходу дипломатии XVIII в., посредством которого в 1797 г. Австрия приобрела Венецию в качестве компенсации за австрийские Нидерланды. Венеция и Ломбардия (австрийское приобретение после Войны за испанское наследство) были потеряны для Наполеона и стали королевством Италии; в 1814 г. они вернулись в империю Габсбургов и получили отдельный статус как королевство Ломбардии-Венеции, теперь уже не в качестве отдаленных провинций, а неотъемлемые от существования Австрии. Внешняя политика Австрии сосредоточилась на итальянском вопросе более сорока лет – даже в 1866 г. Италия проиграла Австрии войну против Пруссии. «Итальянской» миссии надлежало стать оправданием Австрии в глазах Европы. Даже связанные с этим неприятности имели свою пользу: они привлекали внимание европейцев к Австрии, как странный недуг привлекает внимание к человеку, в остальном ничем не примечательному. Итальянский вопрос смягчил затруднения Австрии ни в одном дипломатическом кризисе: Англия хотела оградить Италию от Франции, Россия стремилась оградить ее от Англии, поэтому в других вопросах обе страны обращались с Австрией более обходительно. Имелись и более глубокие мотивы упорства австрийцев в Италии. Королевство Ломбардия-Венеция служило последней связью с идеей всемирной империи. Это сделало Австрийскую империю средиземноморской державой и частью Западной Европы и спасло Габсбургов от превращения в чисто немецких князей.
Прежде всего «австрийская идея» была поставлена на карту Италии. Габсбургская империя основывалась на традициях, «династических правах» и международных договорах; принцип «легитимизма» был для нее неотъемлемым. Национальный принцип, заложенный Наполеоном в Италии, отрицал легитимизм и бросал вызов основам габсбургского существования. С другими противниками Габсбурги могли пойти на компромисс; они могли заключить сделку даже с германским национализмом, как в течение полувека подразумевали проекты Великой Германии; только итальянский национализм оставался непримирим. Итальянские радикалы не искали уступок от Габсбургов, не стремились «захватить» династию или обеспечить особое положение в империи; они даже не стремились к историческому почитанию, ссылаясь на «железную корону Ломбардии»[7]. Итальянское движение, немногочисленное и лишенное материальной силы, олицетворяло идею, полностью подрывающую монархию Габсбургов, и поэтому Меттерних и его система находились в постоянной борьбе с ней. Большая часть австрийской армии сосредоточилась в Северной Италии. Италия являлась главной темой дипломатии Меттерниха, и участь остальной империи определялись итальянскими событиями, как в 1848, так и в 1859 г. Победы Радецкого привели к поражению революций 1848 г. Маджента и Сольферино свергли абсолютизм в 1859 г. Как и конфликт с Сербией столетие спустя, столкновение между Габсбургской империей и итальянским национализмом было знаковым столкновением двух миров.
Внешняя политика Меттерниха основывалась на предположении, что западные дела первостепенны: французская агрессия, по его мнению, служила главной угрозой Венским договоренностям, а безопасность Германии и Италии – его главной проблемой. Предположение оказалось ошибочным: Франция миновала зенит своего подъема и никогда больше не стремилась к господству над Европой. Угроза существованию Австрии, окончательно ее уничтожившая, исходила из России, а не из Франции, и наиболее острой австрийской проблемой являлся так называемый восточный вопрос. В XVIII в. восточный вопрос представлял собой всего лишь соперничество между Австрией и Россией за приобретение турецкой территории. Теперь решение более не представлялось возможным. Последнее русское приобретение 1812 г. вывело Россию на берег Дуная, и новый выигрыш перенес ее через него. Но до появления железных дорог Дунай служил единственной экономической связью Австрии с внешним миром и ее самым важным звеном даже после ее появления, и Австрия не могла передать контроль над устьем Дунайского прохода России, продолжая оставаться независимой державой. Дальнейший раздел был исключен; этот факт, лишь постепенно осознанный австрийскими дипломатами и никогда не осознанный русскими, преобладал в восточном вопросе между 1812 и 1814 гг. Турция тоже стала необходимостью Европы; Австрия и Турция, обе зависевшие от легитимизма, а не от собственной силы, оказались связаны друг с другом. Генц, политический писатель, снабжавший Меттерниха идеями, писал в 1815 г.: «Австрийцы могут пережить конец турецкой монархии, но лишь на короткое время».