Мне снится Северин, но не только она.
Она не имеет права присутствовать в моих снах, но разве это ее остановит? Я снова на той ферме и пытаюсь что-то найти. Или кого-то? Но что? Кого?.. Я заглядываю в комнаты. Некоторые из них пусты, некоторые – нет. Какие-то из их обитателей даже не являются частью тех злосчастных каникул, но я почему-то не удивлена их присутствию. Я продолжаю поиски. Каро одна в кухне. На ней белый верх от бикини и красный шифоновый саронг. Когда я прохожу мимо, она поднимает глаза и смеется надо мной. До меня доходит, что я в джинсах и толстом зимнем джемпере, но я знаю, что другой одежды у меня нет. Северин курит в саду. Она что-то с серьезным видом говорит мне, но я ее не слушаю – наоборот, со всех ног бегу к сараю. В джемпере жутко жарко. Я открываю дверь сарая и вижу там Себа. У меня тотчас перехватывает дыхание. На нем длинные пляжные шорты, низко спущенные на бедра. Его волосы светлее, чем у Тома. Они почти золотистые на концах и завиваются сильнее. Его мускулистая голая грудь покрыта загаром, и от нее к животу пролегла дорожка упругих черных волосков. Себ – взрослый мужчина, в то время как его сверстники еще совсем мальчишки. Он, совсем как Каро, окидывает меня с ног до головы своими голубыми глазами, которые вполне могли бы принадлежать Тому, затем усмехается. Это вовсе не добрый смех…
Когда я просыпаюсь, сон никуда не уходит. Он давит мне на виски, примешиваясь к головной боли, которую уже оставили стаканы вина, выпитые за компанию с Ларой. Встать с постели – вернее, всё, что несет с собой сегодняшний день, – требует неимоверных усилий. Затем я представляю, как Пол и Джулия ломают в офисе головы, думая, куда я пропала, и это моментально дает мне необходимый толчок. К тому времени, когда Том звонит мне на мобильный, головная боль уже притупилась, а вот усилия остались те же.
– Ну как? – спрашивает он. Я слышу на заднем плане голоса. Резкие, отрывистые слова. Причем все голоса мужские. Понятно, он сейчас у себя в банке, в зале, где проводятся торги. Том торгует деривативами[2]. Сама я нахожусь на Оксфорд-стрит, по пути к потенциальному клиенту. Предполагаю, что шум у него в трубке не меньший.
– Что именно? Только не говори мне, что, разговаривая со мной, ты одновременно не жонглируешь биржевыми ставками.
Он смеется:
– Нет. Я поручил, чтобы это сделали за меня. А поскольку наш разговор записывается, говорю «это была шутка». Ладно, я хотел спросить, как прошел разговор с французским детективом?
– Вообще-то ужасно. – Я оглядываюсь по сторонам, затем снова смотрю на карту в моей руке. Нью-Бонд-стрит – улица большая. Она не могла просто так взять и исчезнуть.
– Это почему? – осторожно спрашивает Том.
– Как бы тебе сказать… Просто мне не хочется думать, что произошло с ней на самом деле. – Мне вообще не хочется про нее думать. Я снова оглядываюсь по сторонам. Как назло, вокруг никаких указателей с названиями улиц. – Господи, где же это? – бормочу я. Заметив что-то отдаленно похожее на указатель, шагаю в его сторону.
– Заблудилась? – спрашивает Том. – И где твое легендарное чувство направления?
– Лара вчера вечером утопила его в вине. Между прочим, сегодня ее очередь беседовать с детективом.
– Знаю. Я разговаривал с ней сегодня утром, – как бы невзначай роняет он. Я останавливаюсь. Лара наверняка дала ему свой номер телефона. – А завтра моя очередь… Послушай, мне нужно закругляться. Тут вроде как наметилось одно соблазнительное дельце. Но я подумал, не хочешь ли ты приехать в воскресенье в Гемпшир на ланч? Мои родители были бы рады тебя видеть.
– Я не против. В воскресенье у меня никаких дел. Звучит заманчиво. – Кстати, так оно и есть. За эти годы я встречалась с его родителями раз пять-шесть, но ни разу не была у них дома. Его отец – весьма эксцентричный джентльмен, а мать – очень милая женщина. – Лара там тоже будет? Или… ой, я забыла, на эти выходные она едет в Швецию.
– Да, я в курсе. – Ага, ему уже известны ее планы на выходные дни. – Я заеду за тобой на машине. Предварительно позвоню в субботу, чтобы уточнить время. – Мне слышно, как кто-то окликает его по имени. – Иду! – кричит Том в ответ, затем говорит мне: – В общем, до субботы.
– До субботы. – Я кладу телефон в карман и снова оглядываюсь по сторонам. Нью-Бонд-стрит там, где и всегда была. У меня же голова по-прежнему раскалывается от боли.
Воскресенье. Том заезжает за мной в 10.30 на каком-то ретро-автомобиле, белом и приземистом. Видно, что его распирает от гордости. Я равнодушна к машинам, а вот Себ явно ему позавидовал бы. Однако я тотчас ставлю заслон этим мыслям.
– Мне полагается пребывать в благоговейном трепете? – игриво спрашиваю я.
– Продавец обещал мне, что от одного лишь ее вида женщины будут выскакивать из трусов, – невозмутимо отвечает он.
– Я бы рада, но сегодня холодно. Вдруг мне юбку ветер задерет? – Я обхожу машину кругом. Не надо быть знатоком, чтобы с первого взгляда понять, какая это крутая тачка. – Сколько ей лет?
– Она постарше нас обоих. Это «Тойота 2000GT»… по большей части. Правда, некоторые узлы пришлось заменить, что существенно снизило ее ценность. – На несколько секунд из-за туч выглядывает солнце, его лучи отскакивают от безупречно белой поверхности машины. – Я взял ее сегодня утром. – Разговаривая, Том постоянно улыбается. Затем протягивает руку, открывает пассажирскую дверь и, как бы намекая, двигает бровями: – Могу я предложить вам автомобильную прогулку, мисс Ченнинг?
Я смеюсь и устраиваюсь на пассажирском сиденье.
– Я думала, не дождусь приглашения.
Сиденье неудобное, подогрев работает с перерывами, но из-за туч показывается солнце и не торопится обратно. Солнце, машина, веселое настроение Тома – от всего этого в первые полчаса, пока мы едем по Лондону, у меня кружится голова. Наконец город остается позади, и машина катит дальше по все более и более зеленой сельской местности. Наша болтовня сменяется уютным молчанием.
– Может, поставить музыку? – спрашивает Том, оборачиваясь ко мне; уголки его губ слегка ползут вверх. Я знаю: сейчас что-то последует. – Потому что в таком случае можешь заранее начинать петь. Радио не работает.
– Надеюсь, ты потом поставишь новое?
Он пожимает плечами:
– Не знаю. Это снизит стоимость машины. Но я купил ее не ради вложения денег. Иначе бы не ездил на ней, – сообщает он и слегка прищуривается: – Я всегда мечтал иметь именно такую.
– Думаю, психолог нашел бы, что сказать по этому поводу. Учитывая время покупки и все такое прочее.
– И, наверное, он не ошибся бы, – признается Том с глуповатой улыбкой. – Вообще-то я сейчас сижу за рулем депозита, который скопил для нашего с Дженной дома.
Я невольно смеюсь. Том не спешит составить мне компанию, однако улыбается.
– По-моему, оно даже к лучшему, что ты вернулся в Лондон, – говорю я. – В свою старую квартиру, за свой старый стол на работе… правда, на несколько ступенек выше по служебной лестнице. Скажи, тебе не хотелось остаться в Бостоне?
Он качает головой:
– Бостон великолепен. Но он… так и остался для меня чужим. Возможно, я сам виноват. В мои планы не входило осесть там навсегда. Как только мы с Дженной разошлись, не осталось ничего, что бы меня там удерживало. – Солнце льется прямо в ветровое стекло. Том находит солнечные очки и одной рукой с завидной ловкостью надевает их. – А как твои дела? Что заставило тебя открыть собственную фирму? Тем более когда экономическая ситуация не слишком этому благоприятствует. Я не припомню, чтобы ты упоминала о таком желании, когда приезжала в Бостон.
Я закрываю глаза и, подставив лицо солнцу, упираюсь затылком в подголовник сиденья.
– Ты ведь меня знаешь, – игриво отвечаю. – Такие, как я, никому не нужны.
– Чушь. У тебя оксфордский диплом и лучшее резюме, какое я только читал.
– Небольшое преувеличение. Но в любом случае я не сказала, что меня не берут на работу. Берут. Вот только сама я для нее не подхожу. – Мои глаза по-прежнему закрыты.
– Кажется, я понял, – говорит Том. – Ты хочешь сказать, что больше подходишь в начальники.
– Именно. – Я открываю глаза и, все так же опираясь затылком о подголовник, поворачиваю голову и смотрю на него. Сквозь очки мне не видны его глаза, но я знаю, какие они. У Себа почти такие же, только без крапинок. – Мне надоело, что предпочтение отдается куда более слабым адвокатам лишь потому, что у них нужный акцент и они ходили в нужную школу. – Я слегка морщусь. – Наверное, время от времени я высказывала эти мысли вслух.
– Как узнать уравновешенного северянина? – спрашивает Том и, прежде чем я успеваю ответить, заканчивает за меня: – Он всегда принимает задиристый вид.
Том дразнит меня, но я знаю, что он меня понимает – по крайней мере, частично. Полученное им воспитание при-учило его заглядывать внутрь – например, на Себа, чей отец какой-то там аристократ, маркиз или барон, или граф, точно не помню, – у которого есть поместье и обширные угодья, прилагающиеся к титулу. Том вырос в сельском доме, расположенном в границах этих владений. Дом этот был подарком графа своей младшей сестре – матери Тома, – когда та вышла замуж за ученого без гроша в кармане.
– В любом случае как-то раз один из партнеров сказал мне, что я лучший кандидат в партнеры, каких он только встречал, но если только я не научусь держать язык за зубами и время от времени делать вид, что не замечаю дерьма, то мне никогда не попасть в список возможных кандидатов. Меня обойдут другие.
– И что ты на это ответила? – спрашивает Том.
– Тогда – почти ничего. Я была слишком зла, чтобы вообще хоть что-то сказать. Но потом я подумала и решила, что он прав. В любом случае партнером мне никогда не стать. Это все равно что сыпать всем вокруг соль на раны.
– А тебе не приходило в голову измениться?
– Я могла бы… но только не для той фирмы. Там все было слишком традиционно, слишком консервативно. Я постоянно думала о том, как важно, чтобы тот, кого вы берете на работу, вписывался в ваши рамки. Им с самого начала не нужно было брать меня к себе. Мне кажется, они просто пытались выполнить какие-то требования по составу кадров: женщина, окончила государственную школу…
Том молчит. Я закрываю глаза и поворачиваю лицо к солнцу. Урчание мотора погружает меня в сон. Время растягивается. Я понятия не имею, как долго мы с ним едем.
– Ты так толком и не рассказала мне про свою встречу с детективом, – говорит Том.
Я неохотно открываю глаза. Не хочу, чтобы Северин испортила мне сегодняшний день. Ей не место в этом солнечном свете.
– Рассказывать особенно нечего. Он лишь хотел уточнить, во сколько именно мы оттуда уехали.
– И больше ничего? – спрашивает он довольно равнодушно.
– Нет, – неуверенно отвечаю я, вспоминая наш разговор. Пожалуй, не стоит говорить ему о том, что Лара неравнодушна к детективу. Хотя… если Том будет этим задет, может, все-таки стоит?
– Что такое? – спрашивает он, заметив, что я колеблюсь.
– Ничего, – я пытаюсь подыскать отмазку. – Просто… просто он сказал, что, по его мнению, ее бойфренд к этому никак не причастен.
Том кивает:
– Да. Отец Тео сказал мне, что он совершенно ни при чем.
– Модан не был столь категоричен. По-моему, все зависит от того, когда колодец был засыпан песком, – на-хмурив брови, говорю я. – Но ведь им наверняка известно, когда это было сделано.
Том качает головой.
– На этот счет существуют различные мнения, – осторожно возражает он. Его взгляд устремлен на дорогу; глаза скрыты солнечными очками, и мне не видно выражение его лица.
– Это как? Неужели нельзя было спросить у строителей? – У меня в голове возникает картинка с двумя рабочими: обоим за тридцать, судя по виду, родные братья. Оба смуглые, темноволосые, с кустистыми бровями. Помню, как они постоянно косились на нас. Помню недовольство в их глазах и чувство неловкости, какое вселяли в меня их взгляды. Впрочем, я легко представляю себе то, что видели они: богатенькие бездельники, задирающие нос по поводу своей исключительности. «Я не такая!» – так и подмывало меня крикнуть им. Но, увы, я была такая, пусть всего неделю.
– Их пока не нашли. Но, по имеющимся у полиции данным, колодец засыпали песком в пятницу, – говорит Том и смотрит на меня. Странно, но у меня возникает то же чувство, что и во время беседы с детективом: он сверлит меня глазами и как будто чего-то ждет. Я тупо качаю головой. – В пятницу, Кейт, – повторяет он. – Накануне нашего отъезда.
– Но ведь это… невозможно! – Мою сонливость как рукой сняло. – Северин была с нами в пятницу вечером.
– Да я знаю, – пожимает плечами Том.
Я выпрямляюсь на сиденье и поворачиваюсь, чтобы взглянуть на его профиль. Он по-прежнему следит за дорогой.
– Но ведь осталась запись камер наблюдения, сделанная на автовокзале в субботу утром. На ней есть Северин, – с жаром доказываю я. – И водитель автобуса тоже помнит, как она садилась на остановке рядом с фермой. То есть очевидно, что тогда ее никто не запихивал в колодец. – Перед моими глазами возникает череп с грязью, песком, насекомыми. Я энергично встряхиваю головой, отгоняя от себя эту картину. Она отказывается исчезать.
– Я знаю, знаю… – Том убирает с руля руку и поднимает ее ладонью вверх. – Я лишь хочу сказать, что имеются нестыковки. В общем, мутная история, что, как ты понимаешь, не обещает нам ничего хорошего. Скорее наоборот, пока правда наконец не всплывет.
Я по-прежнему смотрю на него. Том чувствует на себе мой взгляд и поворачивает голову.
– Кейт, – мягко говорит он. – Все будет хорошо. Я лишь хотел, чтобы ты представляла себе ситуацию. Но обещаю тебе, все будет хорошо.
Он улыбается. По идее, эта улыбка призвана успокоить меня. Но, увы, мне не видны его глаза, скрытые очками.
Ланч – сплошное удовольствие. Вернее, он должен быть сплошным удовольствием, но я не могу подавить в себе тревогу. Она прячется под каждой беседой, наполняет собой все паузы. Родители Тома этого не замечают. Главное – сын снова дома, пусть всего на пару часов. Его мать светится счастьем. Отец пытается скрыть свою радость за грубоватым приветствием. Но взгляд Тома то и дело останавливается на мне. Я не могу понять, что означает этот взгляд, и от этого моя тревога только усиливается. Отец Тома щедро подливает нам вина. К тому моменту, когда подают десерт, я украдкой стараюсь пить только воду.
– Как поживает ваша мать, Кейт? – участливо спрашивает мать Тома. – Вы часто ездите на север проведать ее?
– Хорошо, спасибо, – отвечаю я. Сочувственно наклонив голову, мать Тома выслушивает меня. Том очень похож на нее. Это делает меня более откровенной, чем обычно. – Думаю, она счастлива. В прошлом году снова вышла замуж… Боюсь, теперь я навещаю ее не так часто, как раньше.
– Вы не ладите с ее новым мужем?
Я качаю головой:
– Я бы не сказала. – Я слышу собственные слова и пытаюсь поправиться: – Вообще-то он очень милый. Да и отец умер уже давно. – Уже почти десять лет назад. Это известие дошло до меня всего через несколько недель после того, как мы с Себом расстались. – Я рада, что она больше не одна. Но… мне кажется, это все равно уже что-то другое…
Том и его мать смотрят на меня. Я опускаю голову и делаю глоток вина.
После ланча родители Тома даже слышать не хотят, чтобы мы помогли им убрать со стола. Вместо этого они выставляют нас на прогулку по поместью, немного проветриться. Мы взбираемся на невысокий холм. Внезапно перед нами открывается чудесный вид на лужайку и главный особняк. Дом Себа. Вернее, дом его отца.
– Ты бы подумал? – говорю я, глядя на внушительное здание с белыми стенами. Если не ошибаюсь, еще эпохи Регентства. Тут и колонны, и флигели. Окон столько, что я сбиваюсь со счета и начинаю считать заново. – Ты бы подумал, что я побываю здесь? – Я смотрю на Тома, но тот отводит глаза в сторону. – Разве тебе так не кажется? – не унимаюсь я. – Разве б ты не думал, что после того, как ты встречаешься с кем-то целый год, что мог бы поехать и посмотреть, как живет этот человек, когда приезжает домой на каникулы? – Том молчит. Я наседаю на него: – Разве бы ты так не подумал?
– Вряд ли он это нарочно, – уклончиво говорит он. – Не думаю, что он намеренно не приглашал тебя.
– Может быть. – Я нахожу крупный камень и сажусь. Похоже, я слегка перепила. Вспоминаю Каро, тогда, во Франции. Ты ведь наверняка встречалась с лордом Харкортом. Он просто душка! Она по-птичьи буравит меня глазами, готовая наброситься на любые вкусные крошки. Я честно во всем признаюсь. Как? Неужели? – А может быть, и нет.
Том проводит рукой по волосам и вздыхает:
– Послушай, отношения Себа с отцом – вещь сложная. Я уверен, тебя не приглашали вовсе не из-за того, кто ты такая.
– Может быть, – повторяю я. Наклоняюсь, беру пригоршню земли и наблюдаю, как та сыплется между пальцами. – Может быть.
– Прошло десять лет, Кейт, – говорит Том. Резкие нотки в его голосе вынуждают меня поднять голову и посмотреть на него. – Ты когда-нибудь перестанешь травить себе душу?
Я отворачиваюсь. У меня нет слов. Обычно мы с Томом этого не делаем. Мы избегаем «приводить к себе этого слона». Мы можем быть друзьями – при условии, что обходим острые углы. Должно быть, я действительно перепила, раз нарушила это правило. Вряд ли у него имеется тот же предлог, потому что ему еще вести машину.
Внезапно Том опускается передо мной на корточки.
– Кейт, извини. – Он протягивает руку и поворачивает к себе мое лицо. Его глаза печальны, губы кривятся в горькой усмешке раскаяния. – Только, пожалуйста, не плачь. Я не хотел… это всего лишь… прости меня.
Я судорожно всхлипываю, затем смотрю ему в глаза и пытаюсь улыбнуться:
– А ты – меня. Наверное, мне следует быть сдержаннее.
– Да ладно. – Он встает и бережно помогает встать мне. – Давай я отвезу тебя домой.
Моим щекам холодно там, где только что была его рука. Он берет меня под руку, и мы молча идем назад к его дому.
В машине по дороге домой я засыпаю, не в силах сопротивляться урчанию мотора и алкоголю в крови. Мне снится, что кто-то нежно гладит меня по щеке. Я медленно просыпаюсь. Том ласково смотрит на меня и улыбается. Солнечный день рассыпал по его лицу веснушки.
– Просыпайся, спящая красавица! – говорит он.
В первые мгновения я не могу понять, где я. Мир вокруг меня все еще находится в подвешенном состоянии. На какой-то миг Том – просто Том, а я – просто Кейт, без прошлого и без будущего. Вне всякого контекста.
А затем все вновь становится на свои места.