Хотите, открою вам один секрет? По роду своей службы мне приходится сталкиваться с огромным количеством людей: в общественном транспорте, магазинах, аптеках, парках, просто на прогулке. Знаете, как я определяю, хороший человек передо мной или нет? Смотрю на него и думаю: вот получился бы из этого господина поводырь? Если вижу, что да, значит, человек неплохой. У нас в школе среди щенят идёт колоссальная выбраковка. Порода породой, родословная родословной, однако не все щенки, даже от одной матери, могут претендовать в будущем на роль собаки-поводыря. Вот так-то!
Ясное дело, у людей такой выбраковки не бывает. Для вас это было бы ужасным оскорблением. Но мне кажется, именно поэтому частенько тачают сапоги пирожники, а пироги пекут сапожники. У нас такого нет. Положено тебе работать охранником, не лезь в поводыри, а то заведёшь куда-нибудь человека, выкарабкивайся потом. Только вы не обижайтесь на меня. Хорошо? Возможно, я заблуждаюсь. Рассуждаю ведь по-собачьи. Может, это как раз тот случай, когда можно смело сказать обо мне: несёт чушь собачью. Ну да ладно, не обижусь. Я ваших университетов не оканчивал. Приходится до всего самому доходить. Могу и ошибиться.
С вашего позволения, буду и Кривошеевых вспоминать, потому как, если рассказывать только о моей жизни у Полины Фотеевны, будет слишком тоскливо. Так что вернёмся к Аннушке. Вам же, наверное, хочется узнать подробности? Расскажу и о ней, и о её горе – Аннушка ведь только лет в тридцать восемь ослепла. А до этого, говорят, была светской львицей. Правда, она и будучи слепой иногда ходила на всякие вечеринки, тусовки, как Машка говорила, но меня туда никогда не брали – ей там Константин Александрович помогал. Но, знаете, я не обижался. Да и за Машкой нужно было кому-то присматривать. Чего мне там делать, на приёмах и фуршетах? Мои были ещё впереди – с Полиной Фотеевной так нафуршетился, на всю жизнь запомнилось.
Ещё в самом начале моей трудовой деятельности в писательском доме слышал, как кто-то предлагал Анне Игоревне по громкой связи, чтобы и меня прихватила. Но она не согласилась. Сказала:
– Что вы, что вы, всех ваших гостей распугает.
Признаюсь, я тогда, конечно, немного обиделся. Тоже мне, думаю, нашла пугало. Я ведь к людям привыкший. Что я их там за ноги, что ли, буду хватать или в тарелки лезть? Я собака воспитанная и спокойная. Если подопечная с кем-то общается, я тут же заваливаюсь у её ног и дремлю, сил набираюсь. Время от времени приоткрою один глаз, оценю обстановку и дальше спать. И ухо иногда поднимаю.
Но со временем я понял, что имела в виду Анна Игоревна. Тут вот в чём проблема. Многие люди никогда в глаза не видели собак-поводырей. Так, где-то что-то слышали краем уха. А когда сталкиваются с нами нос к носу, недоумевают: дескать, солидные люди собрались, дорогие платья, туфли из крокодиловой кожи, а тут слепой с кобелём припёрся. Чего уж греха таить – у нас в стране так. Я однажды по телевизору смотрел передачу. Там на какой-то съезд в европейском городе съехались со всего мира люди. Знаете, что меня удивило? Среди делегатов были слепые с собаками-поводырями. И никто не возмущался, не глазел на необычных гостей, как будто так и надо.
Скажите честно, а вы можете представить в нашем, допустим, парламенте человека с собакой-поводырём? Я лично нет. Если и разрешат прийти, наверное, бумажки да всякие справки будешь полгода собирать. Всё-таки у нас в стране собака-поводырь ещё в диковинку. Мало нас. Очень мало. Да пусть бы нас здесь вообще не было, если бы люди все были зрячими. В том-то и беда, что слепых много, а собак-поводырей мало. Не могу понять и другого – неужели у вас среди слепых людей нет ни одного, кто мог бы в человеческой Думе думать вместе с другим думцами?
Однажды слышал по радио, что духовно-нравственное здоровье всей нации измеряется отношением к детям и инвалидам. Ну, детям, понятное дело, в парламент рано ещё, а инвалидам? Ав-ав! Кстати, писателя Хорхе Луиса Борхеса, когда тот ослеп, приняли на работу директором библиотеки. Интересно, у нас в стране много слепых директоров?
Продолжу.
При мне Анне Игоревне исполнилось сорок два года. Если бы я точно не знал её возраста, ни за что не поверил бы. К нам в гости из Питера частенько приезжала Аннушкина подружка, Вика. Я даже её фамилию запомнил. Может быть, и не узнал бы никогда, но Константин Александрович почему-то всегда объявлял: «К нам Вика Березовская едет!» На самом деле она не просто подруга, а Машкина крёстная мама. Красивая такая девушка, обаятельная и всегда улыбается – наверное, очень счастливая. Нравятся мне улыбающиеся люди. Жаль, что у нас, собак, нет такой способности.
Помните, я рассказывал вам, как пробовал произнести несколько человеческих слов? Гиблое дело. Так вот после этого я как-то тайком пытался поэкспериментировать с улыбкой. Думаю, раз уж слова произнести не удаётся, так хоть попробую поулыбаться. И давай перед зеркалом морду корчить: и так и сяк – ничего не получается. Едва челюсть не сломал. Смотрю на себя и сам себе командую: улыбнись! Что только ни делал – и язык высовывал, и пасть раскрывал, как обезумевший крокодил, и нос морщил, и глаза таращил, даже ушами хлопал. Я едва челюсть себе не вывихнул, стараясь изобразить улыбку. Нет. Все равно получался какой-то урод и агрессивный монстр, хоть тресни! В какой-то момент даже забеспокоился: чего доброго, увидят люди, что подумают? С такими улыбками к ветеринару потащат. Наколют всякой гадости, лежи потом на диване улыбайся. В общем, забросил я это дело. Если не суждено улыбаться, что поделаешь, ходи с кислой миной.
Ну так вот, Викуся (как называет её Анна Игоревна) погладила её руку и вдруг спросила:
– Анюта, открой секрет: как тебе в сорок два года удаётся красоту сохранять?
– Ой, Вика, не успокаивай ты меня. Какая тут красота на пятом десятке…
– Не скажи, не скажи, – улыбнулась Вика, – тебе и тридцатилетние могут позавидовать.
Лучше бы она эту тему не затрагивала. Аннушка тяжело вздохнула и говорит:
– Даже если так, кому она теперь нужна? Себя я всё равно не вижу. На люди выхожу всё реже и реже. Остаётся ждать старости да смертушки.
– Да что ж ты такое говоришь, Анна, – выдохнула Виктория, – в сорок два года о смерти думать. Ты что, подруга?
– Да все мы там когда-то будем.
– Будем-то будем, – успокоила её Вика, – только зачем раньше сроку в гроб ложиться?
– Не знаю я, Викуся. Это одному Богу известно. Думала ли я раньше, что в таком возрасте инвалидом стану, да ещё по зрению? А оно видишь, как вышло.
– Поменьше бы ты переживала, Ань. Ты себя береги. Может, всё ещё наладится. У тебя прекрасный муж. Мы тебя в беде не оставим. Не о смерти нужно думать, тебе вон ещё Машку поднимать. Ты уж держись, подружка. Ну кто знал, что такое случится.
– Ладно, – перебила её Анна Игоревна, – и впрямь, чего-то мы тему выбрали мрачную. Пойдём чаем тебя необычным угощу. Свёкр недавно гостил, привёз откуда-то издалека…
В тот злополучный день, когда Анна Игоревна ослепла, она с мужем и дочерью отправилась к знакомому на день рождения. Их друг жил на четвёртом этаже. Гуляли весело, гостей было немного – собрались только свои. По словам хозяина квартиры, у них за стеной жили неблагополучные соседи. Вечно у них там что-то случалось – то воду забудут закрыть, то пожар устроят, то гремят до утра. Что с ними только не делали. Участковый побеседует, два-три дня поживут спокойно, и снова всё начинается.
Друзья Кривошеевых даже собирались в другой микрорайон переехать. Но не успели. В тот вечер в квартире соседей взорвался газ. Как потом выяснилось, их самих не было дома. Уйдя из квартиры, они забыли перекрыть колонку. Взрыв был такой силы, что квартиру именинника разнесло в клочья. Один из гостей погиб, остальных ранило. Маша чудом не пострадала – она в момент взрыва находилась в дальней комнате, но перепугалась страшно – первые две недели даже не разговаривала. Константин Александрович с переломами провалялся несколько месяцев в больнице. А Аннушка навсегда лишилась зрения.
Не знаю, как сейчас живут те люди, из-за которых случилась страшная беда, но от такого греха, им, видимо, уже никогда не отмыться. Анна Игоревна поначалу даже хотела руки на себя наложить, но сердобольные друзья и родственники постепенно вернули её к жизни.
Внезапно ослепший человек вначале считает, что это конец жизни, что дальше жить просто нет смысла. Но постепенно свыкается со своим недугом, привыкает к новому состоянию и начинает думать больше не о себе, а своих близких, о своём предназначении. Слышал однажды, как Аннушка беседовала с подругой.
– Смирилась я уже, Викуся, – тихо сказала она, – что теперь уже поделаешь. Видимо, Бог взял такую плату за жизнь моих Машеньки и Кости. Лучше пусть я буду слепой, чем хоронить своих близких. Да и приноровилась уже. Работаю, пишу…
– Ты у нас умница, – подбодрила Вика. – И мы тебя любим, в беде не бросим.
– Это и придаёт силы, – улыбнулась Аннушка, – с вами никакие беды не страшны. Ты знаешь, Вик, а я ведь во сне вижу. Да, хожу по лесу, играю в волейбол, иногда даже машину вожу. Недавно приснился сон: сижу в кинотеатре. Смотрю на экран, а сама думаю: господи, да как же я всё это вижу? Я ведь совсем слепая. А мне с экрана какой-то доктор отвечает: «Вылечили мы вас, Анна Игоревна». Я не верю. Закрыла глаза руками и кричу: «Нет, нет, нет, это сон!», а доктор настаивает: «Да никакой не сон». А я ему всё равно не верю. И знаешь, что меня больше всего поразило в этом сне. Я хоть лицо и закрыла руками, всё равно продолжала видеть. Проснулась, долго соображала, к чему всё это?..
– Да, необычный сон, – подтвердила Виктория.
– Ты знаешь, Викусь, – продолжила Анна Игоревна, – я иногда думаю, что зрение для человека не так уж и важно. Главное – любить жизнь. А видеть можно и сердцем. Я часто вспоминаю великих людей, Гомера, например, Лосева, Островского, Борхеса – слепых математиков, философов, писателей, музыкантов, скульпторов… Сейчас многие уже и не вспомнят об их недугах. Но зато по сей день вспоминают их работы, силу духа, талант. Возьми того же Брайля, шрифтом которого мы по сей день пользуемся. Он ведь ещё в детстве ослеп, а какое великое дело сотворил! Нет, падать духом нельзя. Нужно жить и творить. Тем более у меня сейчас есть для этого все условия. Так что переживём, подруга, всё будет хорошо.
Правильно, Анна Игоревна, как говорил мой Иван Савельевич, слепота – это не конец жизни, а начало новой, неизведанной. Прав был старик. Сдаваться никогда нельзя.