Мы с Симой вскочили, как ошпаренные.
– Эвелина Ардалионовна, – принялся объяснять я. – Вы не так все поняли. Во время урока мы с ребятами мяч случайно на потолочную балку загнали… Вон видите – торчит. Я забрался на этого «ко…», на этот снаряд, чтобы мяч выбить другим мячом, а Серафима Терентьевна мне помогала. Я не удержался и упал. И сбил ее с ног… А тут вы вошли…
– То есть, вы хотите сказать, что я появилась не вовремя?
– Нет. Я только хотел сказать, что вы увидели лишь завершение…
– Не хватало, чтобы я увидела начало! – возмутилась Шапокляк. – А вам, милочка, должно быть стыдно так себя вести. Вы старшая пионервожатая и комсорг школы, какой вы пример детям подаете.
– Да как вы смеете! – вскрикнула Сима и кинулась к выходу.
– Плохо вы начинаете свою учительскую жизнь, Александр Сергеевич, – сурово продолжала завуч, торжествующе впившись в меня взглядом. – Вчера на совещании наговорили всякого, трудовика спаиваете, старшую пионервожатую развращаете… Что дальше?
– Какого еще трудовика? – удивился я.
– Виктора Сергеевича… Он говорит, что это вы ему выпить предложили. Это просо немыслимо!
– Не было этого!
– Выясним! – многозначительно кивнула Шапокляк, словно особист, не хватало ей фуражки с васильковым околышком. – На большой перемене извольте пожаловать к директору… А пока наведите порядок в зале. Через пять минут звонок. У четвертого «А» урок физкультуры. Постарайтесь, чтобы на этот раз был порядок, и никто вас не лицезрел валяющегося с женщинами в обнимку.
И графиня с достоинством удалилась. Вот стерва! Как все вывернула-то! От злости я пнул по мячику так, что тот взлетел под потолок. Врезался в решетчатую балку, и на пол обрушилось уже два мяча. Я едва успел вернуть мат на место и перетащить «козла» к стене, как раздался звонок. В спортзал ворвалась стайка мелочевки. На этот раз здесь были и пацаны, и девчонки. И одна из них с туго заплетенными косичками на русой головке, вручила мне классный журнал. Теперь-то я знал, что с ним делать.
Четвероклашки, в отличие от моих оболтусов, сами построились по росту и смотрели на меня глазенками-пуговками выжидательно. Этим явно было интересно, что я им скажу.
– Здравствуйте, ребята!
– Здрав-ствуй-те! – хором откликнулись они.
– Меня зовут Александр Сергеевич, я ваш новый учитель физкультуры…
Блин, сколько раз я еще буду повторять эту лабуду?.. Хотя, может, и недолго уже. Настучит Шапокляк директору, и выставят меня из школы. Ну и хрен с ней! Уеду к матери, в Тюмень… Здравствуй, мама, Саша вернулся.
– А теперь познакомимся с вами, – пробормотал я, раскрывая журнал.
С малявками перекличка прошла без сучка, без задоринки. Они отвечали охотно и даже с радостью, чем весьма к себе меня расположили. Я решил, что не стану мучить этих замечательных детишек, но бездельничать им тоже не дам. Хватит с меня.
– Ну, во что будем играть? – спросил я.
– В футбол! – выкрикнул кто-то.
– В волейбол! – возразили футболисту.
– В стоп хали-хало!
– В пионербол!
– Стоп-стоп-стоп! – пришлось вмешаться мне. – Мяч вы на улице будете гонять… Давайте поиграем… м-м… в «хвост дракона»…
По строю прокатился шепоток. Четвероклашки недоуменно переглядывались.
– Не знаете?.. Ничего страшного, я вас научу… Та-ак… Вставайте друг за другом… Молодцы… Берите за бока впереди стоящего… Правильно… Теперь тот, кто первый, голова дракона… А тот, кто последний – хвост… – Расхохотались. – Ну тише, тише… Голова должна поймать хвост, а хвост – должен увернуться от головы… Остальные не должны расцепляться… Пойманный хвост становится головой… Понятно?
– Да-а-а!
– Начали!
И я дунул в свисток, но вместо трели раздалось какое-то сиплое шипение. Малявки развеселились еще пуще. Я дал отмашку рукой. Поднялся визг и топот. «Дракон» заметался по залу. Я осмотрел свисток. В нем не было шарика, благодаря которому и извлекается переливчатый свист. Ну рыжий! Достукаешься ты у меня… Надо будет стрясти с него нормальный свисток. Пусть новый покупает. В воспитательных целях, так сказать…
Дабы не мешать малышне сходить с ума, я уселся на скамейку, под шведской стенкой, откинул голову, оперся затылком о перекладину и задремал. Разбудила меня тишина. Открыв глаза, я увидел, что вся взъерошенная, взмокшая, растрепанная ватага ребятишек, стоит передо мною, молча меня разглядывая.
– Что… что стряслось? – всполошился я.
– Звонок, Александр Сергеич, – загомонили они.
– А-а, ну так… свободны!
Их как ветром сдуло. А я, подобрав, валяющийся на полу журнал, поплелся в учительскую. На экзекуцию. Там меня в коридоре с торжествующим видом уже поджидала завучиха.
– Пройдите к директору, будьте любезны.
Я вошел в кабинет, а Шапокляк просочилась за мною, и дверь перегородила тщедушным тельцем. Кроме нас и Пал Палыча, присутствовали Виктор Сергеевич, понуро сидевший в углу, и Серафима Терентьевна, с распухшими от слез глазами. Довели девочку, сволочи…
– Вот, Павел Павлович, – начала завучиха, не покидая своего поста на входе. – Начало трудового пути молодого специалиста… Сначала он нам цирк устроил во время вчерашнего педсовета… Потом – принес на торжественную линейку бутылку водки и забросил ее в кусты, когда мы ее увидели… И между прочим, – завуч зыркнула на директора, – это вы, товарищ Разуваев, помешали мне извлечь это вещественное доказательство… А кончилось тем, что учитель трудового воспитания извлек бутылку водки сам и напился на рабочем месте! А у него, хочу напомнить, сегодня занятия с десятым «Б»!
– Виктор Сергеевич! – всплеснул руками директор, нахмурив брови на трудовика. – Ну как же так!
Тот виновато пожал плечами и вжался в спинку стула.
– Товарищ Курбатов, конечно, виноват и мы обязательно разберем его проступок, но в сегодняшнем инциденте его вина лишь частичная. Водку в школу принес Данилов… – продолжала накидывать навоз на вентилятор завучиха. – Верно, Виктор Сергеевич?
Понурый алконавт обреченно кивнул.
– Это как же! – выдохнул я. – Вы такое городите? Да вы подумайте, если бы я захотел водку пронести, зачем бы я ее в кармане держал?! У меня же сумка с собой!
– А ведь, верно, Эвелина Ардалионовна, – неожиданно вдруг поддержал меня Разуваев. – Здесь что-то не сходится…
– Виктор Сергеевич! – взвыла Шапокляк, нависая над трудовиком. – Объясните! Я жду…
Тот покряхтел, поохал и выдал:
– Моя это бутылка… Физрук ее у меня из кармана вытащил, чтобы не разбилась…
Мотивы, конечно, мои были несколько иными, но я не стал возражать. Да и, хрен, сейчас, что докажешь.
– Ну вот все и разъяснилось! – обрадовался директор.
– Это еще не все! – заявила завучиха, которая, похоже, меня конкретно возненавидела. – Есть еще два факта, объяснить которые, товарищу Данилову, будет потруднее.
– Какие еще факты? – устало вздохнул Пал Палыч и ослабил широченный галстук в нелепый ромбик.
– Он допустил курение в спортзале!
– Не было никакого курения в спортзале, – хмыкнул я.
– А запах табачного дыма?
– Туда он просочился из тренерской… Да и то я лишь подкурил, закашлялся и выплюнул сигарету… – рубанул я правду, надеясь, что меня все-таки уволят.
– Да! – впервые подала голос зареванная Сима. – Это правда! Я видела окурок!
– А на вашем месте я бы вообще молчала, Серафима Терентьевна! – взбешенная моей откровенностью, накинулась на нее Шапокляк. – Как не стыдно, валяться в спортзале, на полу с молодым человеком…
Старшая пионервожатая охнула и закрыла лицо ладонями. Этого я уже стерпеть не мог. Повернулся к завучихе и тихо так процедил:
– Хватит девочку позорить, старая вы грымза!.. Случайно она на мате рядом со мною оказалась, ясно!
Ну, все… Теперь точно они обязаны меня уволить. Да?
– Пал Палыч! Пал Палыч! – забилась та в истерике, захлопав наплечным черным платком, как ворона крыльями. – Вы слышите! Он меня оскорбил! При исполнении!
– Выйдите все! – рявкнул директор и добавил: – Кроме – Данилова!
Первой выскочила несчастная Серафима. Шапокляк пыталась преградить ей путь, но старшая пионервожатая выдавила ее через распахнувшуюся дверь. Потом мимо меня прошлепал трудовик, избегая смотреть мне в глаза. Когда за ним закрылась дверная створка, Разуваев открыл шкафчик, достал оттуда стопочку, крохотный флакончик и кусочек сахара-рафинада. Накапав на рафинад из флакончика, он сунул сахарный кубик в рот, еще больше ослабил узел галстука и откинулся на спинку кресла.
– Доведет она меня, – пробормотал директор. – Кивнув на пустое место, где только что стояла завуч.
– Чего же вы ее терпите?.. – удивился я. – Гнали бы в шею!
– Не могу… Думаете так просто? Заслуженный учитель РэСэФэСэР… Гороно за нее горой… Вот она и держит меня за горло!.. Меня! Батальонного разведчика!.. Я тридцать раз к немцам в тыл ходил, а перед этой стервой как-то пасую…
– Тогда гоните меня…
– Вас тоже не могу, – вздохнул он. – Вы – молодой специалист… У нас указание свыше. Хотя начали вы не лучшим образом… Министерство нам негласное правило спустило – не увольнять молодых специалистов даже по статье. Брать на поруки, воспитывать, применять меры репрессивного характера, но увольнять нельзя.
Вот, бляха… Выходит, что, если я даже косячить буду, меня все равно тут держать будут? Во попал, так попал. Ну прям крепостное право…
– Неужто вы верите в этот бред, насчет меня и Серафимы? – спросил уже вслух.
– Нет… Симу я знаю… Она внучка моего фронтового друга… Однако Эвелина Ардалионовна это дело так не оставит. Поднимет вопрос на ближайшем педсовете. А если учесть, что она у нас еще и председатель товарищеского суда…
– Какой еще суд? – опешил я. – Это вы меня судить собрались?
– Вы прилюдно ее оскорбили.
– Интересные дела… Она тут марает ни в чем не повинную девчонку, а судить будут меня!
– Может еще обойдется… Вы извинитесь перед Эвелиной Ардалионовной…
– Извините, Пал Палыч, но перетопчется!.. Пусть сначала перед пионервожатой извинится…
– Ох, и сложно мне с вами… – покачал головой Разуваев. – Можете идти, Александр Сергеевич… У вас окно в следующие сорок пять минут. Отдохните и подумайте над тем, как выстроить отношения с коллегами.
– Обязательно, – пообещал я.
И первым делом я отправился на поиски трудовика. Спросил у пробегающего мимо старшеклассника, где мне отыскать Виктора Сергеевича и тот сказал, что в мастерских – второй корпус, первый этаж. Как и в школе моего детства, два школьных корпуса соединял крытый переход. Миновав его, я отыскал мастерские. До конца большой перемены оставалось еще минут десять. Более, чем достаточно. Я ворвался в просторное помещение, заставленное верстаками и станками, и сразу же обнаружил пригорюнившегося Курбатова. Увидев меня, он наклонился, словно собирался залезть под верстак, но я ухватил его за шиворот грубого халата.
– Тэк-с, Виктор Сергеич, – процедил я сквозь зубы. – Расскажи-ка, дорогой коллега, как это я тебя спаивал?
– Да не было этого, что ты! – забормотал он. – Я же признался – моя это чекушка была…
– Признался, когда к стенке приперли… – продолжал я допрос. – А до этого кивал, как китайский болванчик… Сам дотумкал на меня всю вину свалить или подсказал кто?..
– Да эта крыса, завучиха, давай меня потрошить – откуда пазырь?.. – начал сознаваться трудовик. – А я и сам не очень помню… Вчера с малярами ремонт школы обмывали… Ну может, осталось… Сунул в карман и забыл… А тут подваливает Гриша… Ну военрук наш… Говорит, это физрук наш новый принес… И мне подмигивает, ну я и подтвердил… Сдуру, чтобы завуч от меня отвязалась.
– Ха! Я же тебе жизнь, почитай, спас… Навернулся бы ты со своей стремянки, приложился башкой о ступеньки и привет!.. И чекунок твой я из кармана вытащил, чтобы завучиха тебя не спалила… Эх ты, алконавт…
Я выпустил воротник его халата, и трудовик шлепнулся на табурет безвольным кулем.
– Ты прости меня, Шурик! – запричитал он. – Бес попутал…
– А главное, чего ты испугался?.. Что с работы попрут?..
Виктор Сергеевич помотал головой и криво усмехнулся.
– Не, меня не попрут… Сейчас хорошего трудовика днем с огнем не сыщешь… За те копейки, что здесь плотют… Я раньше сантехником в ЖЭКе вкалывал… Два стольника с прицепом в месяц имел… Считай, трешка с заказа на карман дополнительно, это как минимум. Да еще наливали хозяева…
– Что же ты с такого хлебного места ушел?..
– Да баба моя настояла… Или, грит, в школу иди, или я тебя в эЛТэПэ сдам…
– Все с тобой ясно, – говорю. – Больше так не делай, Витек!
– Да ни в жисть, Шурик!
– Ладно… Где тут у нас комсомолия с пионерией тусуется?
– Чего делает? – не понял последнее слово трудовик.
– Собирается, в смысле, собрания и прочие митинги устраивает.
– Дэк здесь же… На втором этаже… В Пионерской…
– Где?
– Ну, в Ленинской комнате, он же Комитет комсосмола, а мы в школе называем то помещение просто – «Пионерской».
– Ясно. Покедова!
Желание поправить физиономию учителю труда пропало. Его тоже понять можно…
Восстановив справедливость, я отправился на поиски Пионерской, надеясь отыскать там Серафиму, если она, конечно, не убежала – вся в слезах – домой. Однако мне, как дебильному супергерою из голливудских фильмов, пришлось пару раз задержаться по дороге к главной цели. Сначала мне приспичило. А тут как раз мужской сортир встретился по пути. Я заскочил туда и сразу же услышал диалог, вряд ли предусмотренный педагогической наукой. Похоже, мне пришлось столкнуться с банальным буллингом. Вернее – не мне, а пацаненку, которого избрали в качестве жертвы.
– Я принесу, честно, – раздавался его писк из самой дальней кабинки. – У меня нет сейчас…
– Тебя чё, давно в толчок не макали? – осведомлялся его мучитель. – Щас исправим…
– Не надо, Сенька, пожалста!..
– Не Сенька, а Арсений Кириллыч…
– Арсений… Кир… лыч… Не надо!
– Отставить! – гаркнул я, рванув на себя дверцу кабинки.
Рыжий – а это был, конечно же, он – попытался проскользнуть между мною и стенкой кабинки, но я успел схватить его за веснушчатое ухо.
– Пусти, гад! – взвыл он.
– Тебя сразу к директору, – уточнил я, – или сначала в толчок макнуть?..
Сидоров на мгновенье притих, но потом пригрозил:
– Я бате скажу… Он тебя… он тебя…
– Ага… Старшине Сидорову будет очень интересно узнать, что его сынуля занимается вымогательством, – сказал я, вытаскивая его за ухо из кабины. – Пойдешь по малолетке, а там, на зоне, когда всплывет, что твой папаша мент…
Аргумент подействовал. Рыжий притих. В этот момент на волю вырвался конопатый пацаненок, тот самый, который извещал меня о заболевших и прочих отсутствующих, а теперь подвергался нападкам Сидорова. Он намылился было слинять, но я его тормознул:
– Абрикосов! Вернись!
Он нехотя обернулся.
– А теперь расскажи, что тут у вас происходит?
Конопатый испуганно помотал головой.
– Ты этого не бойся, – сказал я. – Он хоть и сын милиционера, а законов не знает… Он ведь у тебя деньги вымогал?..
Абрикосов нехотя кивнул.
– Так это чистая уголовка… Для начала мы его поставим на учет в детскую комнату милиции… Что, Сидоров, обрадуется ли папаша такому повороту твоей судьбы?..
В это время прозвенел звонок. Конопатый с чистой совестью покинул место экзекуции. А рыжего я слегка попридержал.
– Слушай сюда, Сеня… Нравится тебе или нет, но я буду с тобой и твоими дружками еще долго. Я вас всех срисовал в спортзале… Абрикосова оставишь в покое. Узнаю о других твоих делишках – пеняй на себя!
И я отпустил его. Он кинулся к двери, но на ходу обернулся и, сияя малиновым ухом, крикнул:
– Ничё, мы с тобой еще посчитаемся!
– Свисток нормальный принеси! – крикнул я ему вслед.
Сделав свои дела, я вышел из сортира и продолжил путь. Неплохо я здесь устроился! Второй день в прошлом, а уже приобрел не менее трех врагов… Военрука Гришу, Шапокляк и еще этого, рыжего, ментовского сынка… А ну как папаша к нему присоединится?!.. И опять я не добрался до Пионерской без помех.
– Александр Сергеевич! – окликнул меня грудной женский голос.
Я обернулся. Возле открытой двери одного из кабинетов стояла дама в розовой кофточке – та самая, пухлогубая, которая на пару с биологичкой конвоировала меня на торжественной линейке. Фрекен Бок, то бишь…
– Вы никуда не торопитесь? – спросила она тоном девицы из «Брильянтовой руки».
Цигель, цигель, ай лю-лю…
– Вообще-то не очень, – промямлил я.
– Тогда прошу вас зайти.
И она поманила меня в класс. Судя по пробиркам на столе и таблице Менделеева, что висела рядом с доской – это был кабинет химии. За партами никого не было. Следовательно, у химички тоже было «окно».
– Мы с вами еще не познакомились, – продолжала она, протягивая наманикюренную руку с золотым обручальным кольцом на безымянном пальце. – Екатерина Семеновна!
– Данилов! – отрекомендовался я, пожимая ее чуть влажные пальчики.
– Помогите мне, – выдохнула она, маня в сторону другой открытой двери, в проеме которой виднелись полки, заставленные химической посудой. – Здесь требуется мужская сила.
Похоже, эта окольцованная милфа меня откровенно клеила. Не то чтобы у меня были весомые аргументы против адюльтера на работе, но и в прежней жизни я предпочитал не связываться с замужними, если минусы преобладали над плюсами. Для оценки рисков, которые могут проистечь из интимной связи с Фрекен Бок, у меня не хватало данных. Впрочем, инициативы она не проявила. И моя мужская сила ей потребовалась для того, чтобы открыть прикипевшую крышку банки с какой-то химической дрянью. На этом мы и расстались.
Теперь я рванул к Пионерской, уже напрямую, благо до него оставалось шагов двадцать, не более. Протянул руку к двери, дернул. Заперто. Хотел было развернуться и уйти, как вдруг из-за тонкой филенки послышался слабый голос, который произнес: