Над Москвой скапливались тучи. Ветер раздувал кроны деревьев, гнал по тротуару въедливую пыль, залетающую в глаза: от его дуновений не спасал даже синий стеклянный купол над автобусной остановкой. Надя Кораблина зажмурилась, часто заморгала темно-русыми ресницами, дернула вверх «молнию» черной куртки. Похолодало незначительно – до восемнадцати градусов, и если бы не тренировки, не стала бы она напяливать среди лета куртку, да еще поддевать под нее тонкий, но плотный пуловер. Но Надя – с печальной ответственностью человека, привыкшего неотступно следить за своим физическим состоянием, что характерно для спортсменов и тяжелобольных, – знала, что после тренировки она всегда выходит разгоряченная: вспотеешь – и готово. Простудишься, начнешь чихать, кашлять и пропустишь тренировку. Простужаться Наде ни в коем случае нельзя… А, по большому счету, что ей можно? За что ни схватишься, все запрещено огромным страшным дядькой с железным именем Режим, который машет палкой и повторяет как заведенный: «Того нельзя, этого нельзя…» Засидеться за полночь с книгой или у телевизора нельзя. Пойти на день рождения к подруге нельзя – да и смысла нет, все равно придется ограничиваться минеральной, без газа, водичкой и с завистью коситься на гостей и виновницу торжества, поглощающих почем зря вкусные и жутко калорийные блюда. Нельзя даже тайком от тренера чуток мороженого перехватить. Надя вот позавчера попробовала, проявила слабость – и настала расплата. Как же сегодня влетело за лишний вес! Алла рассвирепела, будто выпущенная из клетки тигрица…
Автобус все не шел и не шел. А народ на остановке скапливался. Если Наде удастся победить на ближайшей олимпиаде («когда удастся», – честолюбиво подкорректировала она свою мысль), первым делом она купит машину: скромную, но надежную иномарку. Думала, что за предыдущие победы получит достаточные суммы, но все эти деньги ушли на ремонт квартиры, где она проживает с папой и мамой, и на операцию хворающей на протяжении десяти лет бабушке. А машина необходима! Чтобы не переминаться с ноги на ногу на остановке автобуса, увозящего человеческое стадо в унылые белоблочные тундры спальных районов, не тереться о чужие бока. Автобус вечно набит, а место никто не уступит. Еще и сгонят, если присядешь. Как же, ведь Надя молодая, а в транспорте одним старушкам сидеть разрешается! Кто бы знал, что у нее все тело саднит похуже, чем у этих горластых пенсионерок. Кто бы, такой добрый и мудрый, уловил ее боль…
Что такое боль – с этим вопросом Надя Кораблина к своим пятнадцати годам успела основательно разобраться. Боль – никогда не одна и та же, есть масса болей. Одни сильнее, другие потише. Одни терпеливо позволяют с ними сосуществовать, другие заставляют стискивать зубы, третьи вытягивают жилы, а есть еще такая боль, которая застит глаза тьмой и не дает с собой справиться, и ты, человек, превращаешься всего лишь в придаток боли. Их много. Но они поддаются классификации. Их надо четко, строго разделить на три категории, чтобы не дать себя одолеть и знать, с каким разрядом боли как справляться.
Есть боль, которая вступает в свои права, когда получишь травму на соревновании или на тренировке. Такое случается постоянно, можно сказать – закономерно. И это самая нестрашная боль – ну, вроде как нормальная. Растяжения мышц, подвывих суставов… Это как у солдата-пехотинца в бою: все равно не останешься целым, скажи спасибо, если ранение не очень тяжелое. А то ведь случается (у гимнасток, не у солдат, хотя у солдат, наверное, то же самое), что в первую минуту, неудачно упав, думаешь: «А, пустяки», – а потом не можешь дохромать в раздевалку. Ну после, как водится, врачи, и гипс, и тягостная нудная разработка пострадавшей части тела, и переживания из-за вынужденного бездействия, из-за того, что, пока на койке валяешься, все приобретенные тренировками достижения растеряешь, и старания как-нибудь обмануть бдительность медиков, чтобы побыстрее встать на ноги и побежать в гимнастический зал. И если даже оказывается, что врачи были правы и недолеченные травмы беспокоят дольше и хуже, чем долеченные, – все равно это боль, которую можно перенести.
Боль номер два причиняет иные, с виду незаметные, но на деле мучительные страдания. Это когда, например, вот как сегодня, на глазах у всех тебя с презрительной усмешкой обзывают коровой и гиппопотамом, спрашивают, до каких размеров Кораблина собирается толстеть – килограммов до восьмидесяти? Или когда во время выступления, едва почувствуешь, что близка к победе: движения твои безупречно отточены, судьи готовят таблички с высшим баллом, публика на твоей стороне – и вдруг из-за досадного сбоя в элементе все летит в тартарары, а на пьедестал почета восходит соперница… В таких случаях главное – не расплакаться. То есть можно ночью, совершенно одной, вдоволь поливать слезами подушку, но на людях плакать категорически нельзя. Когда тебя отчитывают, перечисляя все твои действительные и мнимые недостатки, надо сохранять серьезный и слегка виноватый вид; поздравляя соперницу, необходимо улыбаться – той самой ослепительной улыбкой, которую заготовила для собственной победы. На душе скребут сотни злых черных кошек, а ты актерствуешь – разве это не боль?
Но самое страшное – боль номер три, которая объединяет в себе душевную и физическую составляющие. Когда стараешься (очень, очень стараешься) достигнуть желанной вершины, через нытье и рези в мышцах, через отчаянное детское «не могу» – и понимаешь, что ничего не получается. Думаешь, это все – предел, барьер, который не перескочить. Из такого состояния иногда выводит тренер и, несмотря на то, что на тренера частенько злишься, а иногда ненавидишь ее, несмотря на то, как жестоко она гнет и растягивает твои недостаточно гибкие руки и ноги, в такие моменты не испытываешь к ней ничего, кроме всепоглощающей благодарности и истошной любви – так любят хозяев маленькие беспомощные животные. А когда не выводит… Возникает альтернатива: справляться самой – или бросать художественную гимнастику. Разочка два – два с половиной Надя пыталась осуществить второй вариант и окончательно выяснила, что гимнастику ни за что не бросит! Весь мир за пределами спорта чужой для нее. Ведь это такая сладкая отрава: раз попробовал – хочется еще, и еще, и еще… Но как же справиться с собой? Как прыгнуть выше головы?
Вот если бы какое-нибудь надежное средство… Если бы его кто-нибудь ей посоветовал… Или – дал…
Автобус подъехал к остановке – точнее, к Надиной радости, прибыли сразу два автобуса подряд. Второй маячил на горизонте, и Надя, вместо того чтобы пробиваться с боем в первый, предпочла дождаться его. Она не ошиблась: если все места для сидения во втором автобусе тоже были заняты, то, по крайней мере, стоять здесь можно было с комфортом. Цепляясь за поручень, обитый пухлым материалом, напоминающим вспученную пластмассу, она смотрела в окно, за которым люди, далекие от мира художественной гимнастики, спешили по делам, встречались с друзьями, смеялись, выгуливали собак и детей, и угрюмо размышляла: «Почему я такая неудачница? Почему я так легко прибавляю в весе? Почему мне не суждено достичь совершенства?»
И, не видя себя со стороны, не замечала, глупенькая, насколько она ошеломительно хороша не только в соседстве с пожилыми женщинами, лишний вес которых равняется весу их неподъемных сумок, но и по сравнению со сверстницами, чьи тела изнежены фаст-фудом и сидячим образом жизни, – упругая, гибкая, точная, словно рапира. Точеные голова и шея, свободно развернутые плечи, ровная спина, тугие, как фасолинки, ягодицы, длинные мускулистые ноги, амортизирующие подскакивания автобуса так, что никакой резкий поворот не способен был заставить ее изменить идеальную осанку… А может быть, и замечала, и видела, только не усматривала смысла сравнивать себя – это выстраданное произведение труда и искусства – с автобусной толпой? Сравнивать себя нужно только с лидерами, стремиться – непременно к труднодостижимому. Кто привык к горному воздуху, тому не придется по душе тоскливое обитание в низинах.
Надя Кораблина была поглощена печальными мыслями и не замечала мужских взглядов, которые (известно из практики!) частенько останавливались на ней. Недосуг ей было заметить, что один мужской взгляд был пристальней всех остальных… Впрочем, тот, кто наблюдал за гимнасткой Кораблиной, ни в коем случае не хотел дать себя заметить. Он следовал за ней от самого спортивного комплекса, где она обычно тренируется, и проводит ее издали до самого дома. Конечно, если бы Надя заметила непрошеного наблюдателя, она имела бы право обратиться к ближайшему милиционеру… Однако милиция не нашла бы, к чему придраться. Цели мужчины, который следовал за Надей Кораблиной, нельзя считать предосудительными, хотя и они были далеки от заурядных мужских.
По мнению наблюдателя, слежка извинялась тем, что он желает Наде только добра. В ближайшем времени или чуть позже, они непременно встретятся.