У колонки их опередили. Кто-то из местных тёток шустро вынырнула из подъезда рубленого двухэтажного дома с огромной бочарой на колёсиках. Прилаживая её поудобнее, она не очень-то, видимо, спешила. Славка в сердцах сплюнул:
– Вот черт! Теперь проторчим здесь полчаса, не меньше!
К несчастью, он оказался прав. Вода ленивой струйкой точилась из носика колонки. Падая в бездонную пасть тёткиной посудины, она, казалось, проваливается в никуда. Сама же тётка, правильно рассудив, что её цистерна не окажется без внимания, скрылась в доме. Антон уселся на бортик тележки и потянулся:
– Ну что, загорать будем?
– Как вон Ванька? – Славка ткнул большим пальцем на противоположную сторону улицы. У дома, на скамейке, стоявшей у палисадного штакетника, вытянувшись во весь рост, храпел экс-менеджер. Одна его нога свесилась вниз, другую он удобно пристроил, согнув и прислонив к спинке скамейки. По его босым ступням паслись в совершенном довольстве мухи, но это отнюдь не беспокоило Ваньку.
Братья понимающе усмехнулись. Такая исключительная выносливость объяснялась прозаически. Все, видимо, вернулось на круги своя: ветхая одежонка, заляпанные штаны и неопределённого цвета майка и богатырский храп, выдававший состояние бывшего «благодетеля», со всей очевидностью говорили, что его сезоны кончились.
Действительно, за прошедшие пять лет все было сооружено, построено, а оставшуюся мелочёвку дачники предпочитали доделывать сами. Ванька постепенно исчез из поля зрения и, хотя братья уже с месяц ездили по воскресным дням на дачу, его они увидели в этом году впервые.
Славка отправился к скамейке:
– Погоди, не трогай его, – крикнул Антон, поняв намерение брата. – Разбудишь, – не отвяжется! Ну его к дьяволу!
Славка остановился и повернулся к Антону:
– Пойду, схожу в магазин, если так.
Он вдруг хитро сощурился:
– Мимо пойду – зайти, что ли? Привет передам, скажу, что приехал.
– К кому это ты намылился?
– Я? Я в магазин, а если ты насчёт привета, то я о Любке. Что-то не видать давно твоей воздыхательницы. Ну, так как?
– Отвяжись, – с чувством сказал Антон. – Иди, куда шёл, да не долго. Я один ворочать не собираюсь!
Он отвернулся и заёрзал по бортику тележки, усаживаясь поудобнее. Подставив лицо и грудь благодатным потокам солнечного тепла, он отогревал истосковавшееся по солнцу за долгую зиму тело. Какая-то ассоциативная, совершенно непонятным образом пришедшая на память мысль, вдруг связала этот майский день с тем далёким, совсем не весенним, распухшим от жары и духоты, днём. В тот день он впервые увидел, по выражению Ваньки, «фею» этого посёлка со странным и смешным названием Торфболото…
– Нет, ты… ик-х-х, мне скажи, я прав?! – с мерной настойчивостью вопрошающе бубнил позади Антона насадившийся до осоловения какой-то корявый мужичок. Все тридцать минут после отправления рейсового автобуса, как всегда взятого штурмом, после того, как вломившиеся, потные до безобразия и столь же злые пассажиры, распихавшие по коленям и другим немыслимым местам сумки, рюкзаки и невероятное количество мешков и узелков приходили в себя, постепенно отходя душой, предоставляя телу страдать в одиночестве от невероятной тесноты и духоты, ибо мысль – «едем, едем» примиряла всех, – этот вечный атрибут автобусных эпопей всё надсаживался в своём стремлении опросить народ: – «прав он или не прав?».
Мужичок стоял в полутора-двух метрах от Антона. Сильный кисло-едкий; запах перегара до изнеможения доставал его тошнотворной струёй. Славка, поджав губы, выразительно посматривал в сторону мужичка, обнаруживая свою досаду глухим сопеньем. Там же закипал водоворот страстей: «Да не пхай ты, черт пьяна-а-ай!». «Уйди, ведьма!». «Куды навалился, хрен вонючий!».
И вдруг заключительным аккордом все перекрыл истошный женский крик: «Да заткни ты, стручок морковный, свою пасть! Разит, – сил нет! Ну в чем ты можешь быть ещё правым, етит твою глупость!».
Этого-то и добивался ветхозаветный правдоискатель:
– Ага-ха-а! Значит, я-то не правый! – возопил он, обрадовано обводя всех глазами. Его победоносно рассиявшая маленькая рожица мгновенно приобрела бойцовый цвет и комично-деловой вид.
– Тэк-с… Ты, Любовь, считаешь, ш-ш-то я неправый, а ты, ик-х, права?! Баба!.. – неожиданно заключил он, задумчиво-мутным взглядом воззрившись на неё. Эти слова прозвучали с такой проникновенной интонацией, вместившей в себя все изумление, возмущение и ещё невесть какие возвышенные чувства, вскипевшие в его благородной душе, что в автобусе все в предвкушении чего-то умолкли, даже рокот мотора стал будто бы тише.
– Курица ты, Любка… двуногая без перьев, значит, ик-х-х… – и про тебя древний, о-очень умный чела-эк сказал… свиристелка ты-ить, и лучшее всего ты свиристишь теми местами, что к сиденью припечатываешь! Что, мужики, прав я али нет?
Бац! Тяжёлая сумка Любки, карающим орудием возмездия немедленно опустилась на хлипкую кепочку обличителя её тайных пороков. Через мгновение она взметнулась вверх, но вознеслась над пустым местом. Там, где находилась кепочка, уже никого не было. Это походило на чудо и несколько поумерило пыл негодовавшей Любки. Стоявшие вокруг пассажиры некоторое время недоумённо смотрели друг на друга. Постепенно в воздухе возникли дельные реплики, советовавшие незадачливой обладательнице сумки посмотреть хорошенько внутри – не там ли её обидчик?
Недоразуменье разрешилось само собой. Какие-то подозрительные звуки, похожие на довольное хрюканье, прорывались сквозь гул мотора откуда-то снизу. Кое-как стоявшие вокруг отжались друг от друга и им открылась исключительно мирная картина. Мужичок, притулившись к могучему бедру стоявшей рядом тётки, блаженно всхрапывал и даже причмокивал в промежутках мерного сопения. Его ноги сползли по пологому полу почти к ногам Славки. Тот, убоявшись повредить своим весом безжизненные члены мужичка, наступив на них во время автобусных маневров, подхватил его под мышки и попытался поставить. Это было столь же безуспешно, как и поставить ртутный столбик. Мужичок, мгновенно сложившись причудливым образом, нырнул на прежнее место и там, устраиваясь поудобнее, уцепился руками за надёжную опору, бывшую поблизости.
Этой опорой оказалась нога могучей тётки. Взвизгнув от такой дерзости, она потребовала убрать его столь категорически, что враз посерьёзневшие мужики подняли бесчувственное тело бедолаги. Символическим штандартом оно проплыло в конец автобуса, где обрело ложе на наваленных грудой мешках и узлах. «Притомился Софроныч» – неким подобием поминального слова произнёс кто-то, и вновь воцарившаяся тишина сонно окутала истомлённых пассажиров.
В пути они постепенно выходили, и к посёлку осталась едва треть горемычных страдальцев. Антон и Славка заняли места поближе к окну и огляделись. Софроныча среди оставшихся не было, но объект его красноречия, – Любка, – сидела впереди, держа перед собой две огромные сумки. Антон скользнул взглядом по её вытирающим лопаткам, обтянутым простеньким ситчиком и уставился в окно. За ним замелькали знакомые пейзажи, и Антон ткнул кемарившего брата:
– Слав, вставай, приехали!
Раскрасневшийся и заспанный Славка шально повёл глазами:
– Ох, спать хочется!
– Ночью, ночью, а сейчас бери колясочку, твоя очередь. Разомнёшься, – легче станет.
Автобус качнулся к обочине и заскрипел дверьми. Антон пропустил выходившего брата и выпрыгнул следом сам, но отойти не успел:
– Эй, парень, подержи, пожалуйста, сумку.
Антон обернулся. В дверях автобуса, тщетно пытаясь пропихнуть свою поклажу, застряла их попутчица, Любка. Она протягивала ему сумку. Антон перехватил её, поставил на землю и взял ещё одну. Любка запротестовала:
– Да я сама!
Антон не стал возражать:
– Ну ладно, только руку давайте, не то вывалитесь.
Он подхватил её под локоть. Она соскочила с подножки нетерпеливо дёргавшегося автобуса.
– Тяжеленько будет с таким багажом идти. – Антон любезно предложил. – Давайте сумку, помогу до поворота.
– Не, не надо. Меня встретят.
– Как знаете.
Люба засмеялась чуть хрипловато и негромко:
– Встретят меня, чего вам руки-то обрывать.
С другой стороны дороги донёсся нетерпеливый крик Славки:
– Чего ты там застрял? Пошли быстрее!
– Идите, идите, – поддакнула Люба. – Ваш приятель сердится.
– Ничего, ему полезно, до свидания.
– До свидания, если не шутите.
Она стояла, чуть откинувшись, и с весёлой, насмешливой улыбкой смотрела на Антона блестящими глазами:
– Вот только сигаретки у вас не найдётся?
Антон развёл руками.
– Увы, не курю.
– Ну, тогда пока…
Антон махнул рукой, отгоняя от себя назойливую муху: «Интересно, неужели тогда началась эта бодяга? Как сказал Славка «глаз положила». Любопытно… Кажется, мы встречались после этого всего раз пять-шесть – в автобусе туда-сюда, да у колонки и кроме «здрасте» никаких намёков на общение. М-да! Нет, все в тот чёртов день закрутилась эта карусель»…