«Самым успешным террактом в истории человечества безусловно было одиннадцатое сентября двух тысяча первого года. Тысячи мертвых и прямой эфир на весь мир по си-эн-эн», – думал Борис, открывая тяжелую дверь своего старого мерседеса.
«И чего добились его исполнители? Став врагом человечества номер один, что само по себе заслуживает уважения и возможно даже восхищения, Усама принял свою глупую смерть после длительной охоты, которую годами вели на него спецслужбы. О да, он безусловно стал мучеником Аллаха. Вопрос конечно в том, есть ли Аллаху до этого дело. Если конечно весь этот цирк не устроило ЦРУ по заказу Буша с Чейни, чтобы потом удобнее было устроить заварушку на ближнем востоке и погреть руки на нефти».
Осторожно опустив свое тело на водительское сидение, он с наслаждением вдохнул знакомый запах автомобиля, запах кожи, дерева, металла и бог его знает чего еще, который с годами не выветривался, а лишь набирал букет, как хороший коньяк в дубовой бочке.
«Черт его знает, как немцам удается это. Казалось бы, тридцать лет машине, а она все ездит». Повернув массивную шоколадку ключа в замке, он с наслаждением услышал короткий свист стартера, мгновенно перешедший в басовитый рокот двенадцати цилиндрового мотора, обрамленный посвистом многочисленных инжекторов.
Борис мог позволить себе любой автомобиль, и в его замке в гараже на двадцать машин имелся и Бугатти, и Ламборгини, и Бентли. Но что-то заставляло его время от времени заводить свой старый шестисотый, который он купил, заработав первые большие деньги, в те времена, когда на таком возили еще и Гельмута Коля, и Борю Ельцина.
«А Колль то двинул коня…», – с удовольствием подумал Борис – «Теперь, наверное, в аду с Ельциным договаривается о коррупционных схемах». Воткнув заднюю передачу, он причмокнул, с удовольствием проследив за тем, как из углов багажника, видимых в зеркале заднего вида, при этом медленно вылезли рожки парктроника, помогая следить за габаритами огромной машины.
«Немцы – определенно особенная нация», – думал он, осторожно сдавая задом из гаража. – «Одни газовые камеры чего стоят. Если это, конечно, не были душевые».
«Но при всем при этом войну они проиграли. Да и как можно было выиграть ее? Если бы против Гитлера стояли бы лишь Англия с Америкой (с Европой он разобрался за полгода)», – не без ехидства отметил Борис, – «он бы еще имел шансы на успех, но атака на дядюшку Йосефа, как между собой называли Сталина Черчилль и Рузвельт, оказалась его решающей ошибкой. Они собственно и вырастили его, чтобы уничтожить Сталина. Теперь о поддержке нацистов в США и Англии не принято говорить, но она безусловно имела место и на общественном, и на государственном уровне. А Суворов вообще теперь пишет, что изначально Сталин собирался напасть на Гитлера первый, поэтому и получилось такое фиаско в сорок первом году – готовились к нападению, а пришлось обороняться».
«Все равно Фюрер сделал для объединения Европы больше, чем кто бы то ни было», – думал он, медленно катя по подъездной дорожке и прислушиваясь к тому, как шины его почти трехтонного автомобиля давят гравий.
Борис родился в СССР и вырос в семье, где бабушка еще девочкой видела Царя в Петербурге, а дед работал в аппарате ЦК в тридцатые годы в секретариате Сталина. Он с малых лет чувствовал себя частью большой истории.
Борис с детства обожал читать, и чтение биографий и художественных романов о величайших людях прошлого подтолкнуло его к решению, что и он мог бы повлиять на историю человечества.
В этих книгах он обратил внимание на то, что никто из великих не обладал действительно уникальным интеллектом или бог весть каким образованием – но это сполна компенсировалось огромными амбициями, уверенностью в своей правоте, большими организаторскими способностями и готовностью работать над делом своей жизни без конца. Как говорила бабушка: «Терпение и труд все перетрут!»
Борис никогда не отличался ложной скромностью, и своими предшественниками полагал Чингисхана, Атиллу, Александра, Наполеона и конечно Гитлера.
Гитлер был фаворитом, поскольку жил недавно и доказал, что и в наше время можно пробовать подчинить своей воле целый мир и весьма успешно, начав при этом с нуля. Взлет нищего ефрейтора, человека без формального образования, собиравшегося стать художником или архитектором и коренным образом изменившим судьбу народов, не мог не вдохновлять.
Кроме того, Советское общество, в котором вырос Борис, считало Гитлера своим величайшим врагом, а Борис считал себя врагом Советского общества и, следовательно, союзником Фюрера в его уничтожении.
К счастью или к несчастью, но на момент развала Советского общества международным капиталом, Борис был слишком молод и неопытен, чтобы принять в данном процессе сколь бы то ни было серьезное участие. Считать серьезным участием походы на Пушкинскую площадь двадцатого апреля или написание сатирических стихов очевидно не приходится.
Вспыхнувшая по распаду советского государства золотая лихорадка захватила Бориса и понесла его на своих волнах, мягко покачивая на заднем сидении мерседеса в шорохе долларовых купюр, под стоны проституток в банях, свист пуль на бандитских разборках и волшебный хай кокса.
Вынырнув из этих вод в двухтысячных в Европе с определенным финансовым багажом, набором очень и не очень приятных воспоминаний и целым букетом хронических заболеваний, Борис неожиданно понял, что он стал значительно ближе к могиле и остался страшно далек от того, чтобы изменить мир.
К тому же им завладела скука. Как сказал один из Американских резиновых баронов: «Вы можете выпить лишь определенное количество виски и выкурить определенное количество сигар. Наличие денег позволяет Вам не ходить на работу, но это же дает Вам массу досуга, который чем-то нужно занимать».
Большинство людей, достигнув финансовой независимости, продолжают делать то, чем они занимались до этого момента, даже не задумываясь над тем, что могли бы этого не делать. Некоторые утверждают, что они продолжают свое дело, потому что им это нравится – Борис считал их лгунами или идиотами. Только ограниченный человек, по его мнению, мог тащиться от открытия все новых казино или от увеличения объема продаж мяса куриц.
Проблема этих людей заключалась в том, что они не могли придумать ничего нового, да и сфера их интересов была узко ограничена тем, чем они занимались ранее. Да, они становились очень богаты, но лишь для того, чтобы ближе к концу, когда уже не оставалось сил что-то менять, оставить все наследникам, которые уже потирали руки, готовясь профукать все нажитое непосильным трудом или, хуже того, подозрительным религиозным сектам или благотворительным организациям.
Борис от нечего делать решил попробовать себя в бизнесе, отличным от того, чем он занимался ранее.
Одним из его проектов стало открытие часовой фирмы в Германии, которая производила часы по старым чертежам для Люфтваффе и Кригсмарине. Занимаясь этим, он еще ближе познакомился с историей третьего рейха, и понял, что то, что сегодня рассказывают детям в школах, часто является весьма однобокой версией правды.
Лениво наблюдая, как медленно открываются ворота на подъездной аллее, Борис подумал, что неплохо было бы переместить датчик освещенности-фотоэлемент ближе к замку, чтобы не приходилось притормаживать и ждать, пока ворота отъедут полностью.
«Еще одно дело, которое мне никогда не сделать», – подумал он с горечью. – «Так мало времени осталось».
«Впрочем, если я проживу еще лет сорок, я возможно и успею увидеть, ведь политика в последнее время сильно помолодела. Как этот француз – извращенец, женившийся на своей учительнице, бррр…»
Поддав газа на повороте на выезде, он с удовольствием услышал протестующий визг задних покрышек и, мягко скорректировав занос поворотом руля, направил мерседес в сторону магистрали. Пару километров до нее нужно было проехать по Радотинскому ущелью, и, повернув направо, Борис в который раз постарался впитать в себя красоту этих скалистых склонов, еще покрытых только начинающей желтеть зеленью деревьев.
Борис ехал в аэропорт, чтобы лететь в Москву. Он не любил Москву, с ее холодом, грязью, лимитой, переставшей осознавать, что она лимита, с ее показным богатством и вечными пробками, с ее улицами, теперь окончательно утратившими тот облик, который он помнил по школьным годам, с беспределом власть имущих и покорным рабством её не имеющих. Собственно, в какой-то момент он прекратил туда ездить вообще, предпочитая приглашать старых друзей к себе в гости.
Так что теперь он ехал туда после большого перерыва, и эта поездка волновала его. Он вспоминал свой дом на Колхозной площади, в нескольких шагах от бывшей Сухаревской башни, где обделывал подозрительные делишки соратник Петра и чернокнижник Яков Брюс и где жил Борис до второго класса. Он вспомнил и своего деда, который водил его в школу по кривым улочкам и переулкам, по пути декламировавшему ему строчки из «Бородино».
Потом, много позже, после того как дед умер летом восьмидесятого, во время олимпиады, от рака почки, а Борис даже не знал об этом, сидя на даче, он услышал от бабушки, что их прямой предок служил майором в артиллерии при Александре первом и воевал в Бородино.
За двойным окном автомобиля бесшумно проносились наполовину скошенные поля. Вся дорога в аэропорт заняла не больше десяти минут, и, въехав на территорию аэропорта, он направился на долговременную стоянку. Он знал, что если его план удастся, то обратно он приедет поездом и машину придется забирать отдельно. Наверное, взять такси было бы экономичней и разумней, но он не мог отказать себе в удовольствии насладиться этим автомобилем, возможно в последний раз. Нежно погладив деревянный руль, он захлопнул дверь и, убедившись, что мерседес заперт и спрятав квиток от парковки в бумажник, поспешил к стеклянному зданию аэропорта Вацлава Гавела.