Эволюционная и сравнительная психология в России. Теория и практика исследований - читать онлайн

Эволюционные вопросы теории деятельности

И. С. Домбровская

Целью этой работы является постановка некоторых вопросов, которые относятся к эволюционному измерению теории деятельности и объединяют проблематику теории деятельности и проблематику развития психики, которая содержится в разных работах А. Н. Леонтьева и которая чаще всего рассматривается раздельно даже в психологической школе МГУ. Такими вопросами нами видятся следующие: 1) о социальных основах эволюции психики, каковыми являются механизмы конкуренции, 2) о современных индивидуальных механизмах эволюции психики, каковыми являются механизмы персоногенеза и ноогенеза и 3) о специфике наиболее сложного механизма эволюции психики – двойного отражения, которое максимально проявляется в феномене эстетического восприятия искусства и жизни, а также в феномене собственно человеческой саморегуляции.

Теория деятельности незаменима в понимании закономерностей эволюции, поскольку «исследование развития строения деятельности может служить прямым и адекватным методом исследования развития форм психического отражения действительности» (Леонтьев А. Н., 1994, с. 113). А понятие отражения остается системообразующим как для эволюционной психологии, так и для общей психологии, хотя в ней появились попытки заменить его понятием конструирования или вытеснить понятием регуляции. И для анализа развития отражения, и для анализа развития регуляции анализ деятельности может применяться как метод. В анализе социальных основ развития и эволюции психики – это метод анализа строения совместной или разделенной деятельности, из которой позже рождается взаимодействие и конкуренция. В анализе индивидуальных механизмов эволюции психики – это метод анализа строения индивидуальной воспринимающей и/или созидающей деятельности, которая может быть направлена как на внешний мир, так и на самого себя. Отталкиваясь от леонтьевского положения, рассмотрим обозначенные нами выше вопросы эволюции психики.

Конкуренция как фактор эволюции психики

В теории эволюции со времен Ч. Дарвина доминировала и казалась достаточной телеологическая дарвиновская идея «естественного отбора». Между тем она подменяла идею конкуренции видов и внутривидовой конкуренции. Идея социальности состоит из двух разнонаправленных идей: идей сотрудничества (развивалась, например, П. А. Кропоткиным) и идеи конкуренции (общая биология). А. Н. Леонтьев посвятил свой фундаментальный труд «Проблемы развития психики» проблеме генезиса психического отражения у животных. Однако он же отмечал, что основы психической чувствительности есть и у растений. Для понимания генеза психического из социального даже более важно то, что у растений есть способы «социального взаимодействия». Этим способом взаимодействия у растений является подавление. В учебниках по биологии описывается то, как растения одного и разных видов подавляют друг друга посредством кроны или корневой системы. Симбиоз также является способом взаимодействия растений (как и некоторых видов животных). Однако он не вносит решающего вклада в конкуренцию и эволюцию видов. Подавление – доминирующий способ взаимодействия в растительном мире. Какой же способ взаимодействия доминирует в животном мире? Изучение эволюции животного позволяет предполагать, что этот способ – поглощение (одним видом другого вида). Только у высших млекопитающих развивается способность к внутривидовому взаимодействию и способ взаимодействия внутри вида – подчинение и структурирование отношений на основе когнитивной деятельности избирательности внимания и сравнения. Согласно П. А. Кропоткину, развивается даже такой способ взаимодействия, как взаимопомощь. В современной психологии также рассматривается такой вид конкурирования, как объединение (Леонтьев Д. А., 2007).

Изучение конкретных частных межвидовых и внутривидовых способов конкурирования в животном мире могло бы дать ключи к современным способам конкурирования и развития в условиях рыночной конкурентной и турбулентной среды. В условиях биологизации социальных отношений, наблюдаемой в настоящий период времени, это было бы актуально.

Для теории эволюции через конкуренцию небесполезно положение о четырех основных способах конкурирования, разработанное в маркетинге. Так, П. Диксон, выделяя среди конкурентов разведчиков, аналитиков, защитников и ленивцев, характеризует их следующим образом: разведчики и защитники – это активные иннова-торы; аналитики и защитники – имитаторы; ленивцы вообще редко конкурируют сознательно (Диксон, 19980).

Когда речь идет о конкуренции в образовании, то конкурируют не столько люди, сколько парадигмы образования: в современном турбулентном мире «школа инвариантности» проигрывает «школе неопределенности» (Поддъяков, 2006). Соответствующим концепциям конкуренции в образовании и этического маркетинга признается только способ конкурирования с инновациями и установкой на качество. Этот же способ ведет к индивидуальному и групповому развитию и эволюционированию. Важно и то, с чем конкурируют. Согласно Й. Олстону, американская культура с ее повышенной конкурентной средой выработала способ «безличной конкуренции» (Психология менеджмента, 1997), отличительная особенность которого состоит в том, что конкурирующий индивид не знает того, с кем конкурирует. Этот безличный, наиболее успешный способ конкуренции совпадает со способом достижения максимального результата при разных соревновательных установках, исследованный в экспериментах Е. В. Эйдмана по развитию средств волевой регуляции (Эйд-ман, 1986). При инструкции соревноваться с соперником результаты лучше, чем при инструкции сделать как можно лучше. У взрослых при инструкции соревноваться с воображаемым соперником результаты лучше, чем при инструкции соревноваться с реальным, равным себе соперником. У группы до 14 лет результаты лучше при инструкции соревноваться с известным, равным себе соперником, чем с воображаемым соперником. Представленные результаты говорят о том, что конкурентоспособность личности до подросткового возраста зависит от соревновательности, конкуренции в социальной группе. Важны разного рода сравнения и рейтинги. У взрослых же по мере становления воображения важна установка на «безличную конкуренцию», на соревнование с неизвестным или идеализированным соперником. В современном изменчивом, непредсказуемом и турбулентном мире только эта конкурентная установка может вести к выживанию и развитию. По данным Д. Б. Богоявленской, установка на соперничество оказывается непродуктивной при решении творческих задач. У людей, ориентированных преимущественно на победу над противником, уровень интеллектуальной активности, как правило, ниже, чем у людей без такой ориентации (Богоявленская, 1983). Но нужно признать, что творческие люди могут «проигрывать» по сравнению с другими по критериям, отличным от творчества. Массовая культура редко ставит творческие задачи, и в обычных условиях конкурентная установка улучшает результаты деятельности. И даже творчество предполагает сравнение. Сравнение, человеческая способность и склонность к сравнению, сравнивающая деятельность задает конкуренцию даже в творческой сфере. Сотрудничество и творчество не отменяют сравнения (Домбровская, 2010а). Однако в долгосрочной перспективе именно инновации и творчество не в последнюю очередь обеспечивают конкурентное преимущество, потому что являются фактором эволюционирования психики. Сравнение же является составляющей любой когнитивной деятельности или ориентировочной основой любой практической деятельности.

Ноогенез как механизм эволюции психики

Анализ деятельности может быть и методом анализа эволюции психического у современного человека. Согласно А. Г. Асмолову, эволюция в истории идет механизмами биогенеза, социогенеза и персоногенеза (Асмолов, 2001). При этом наиболее исторически поздним и современным является механизм персоногенеза, который в большой степени описывается как становление саморегуляции в ходе исторической эволюции, что системно проанализировано Д. А. Леонтьевым (см.: Леонтьев Д. А., 2007). Однако, если механизмы биогенеза в некоторой степени описаны в антропологии (А. Г. Козинцев, М. Л. Бутовская и др.), механизмы социогенеза тщательно проработаны в культурологии (М. М. Бахтин, Д. С. Лихачев и др.), механизмы персоногенеза очерчены в психологии (Г. Олпорт, А. Г. Асмолов, Д. А. Леонтьев и др.), то механизмы ноогенеза практически не исследованы. Более того, основателями теории ноосферы Т. Шарденом и В. И. Вернадским не сформулированы определения ноогенеза даже в теории эволюции живой материи. Имплицитно они понимаются как механизмы порождения знания. А. Л. Еремин понимает ноогенез как производство интеллектуальных систем (Еремин, 2004). Перед нами возникла задача психологического определения понятия ноогенеза, которую мы с опорой на труды Э. В. Ильенкова решили следующим образом:

«Под ноогенезом мы понимаем процессы отчуждения психического, которые проявляются в формировании сферы идеального (или «ноосферы»), в которой презентируются отчужденное знание, которое в свою очередь влияет на психологию людей. Основными психологическими механизмами ноогенеза являются индивидуальное обобщение социальных представлений и порождение нового знания» (Домбровская, 2010б). Обобщение и творчество – это деятельности, имеющие разное строение. Если в деятельности обобщения доминирует абстрагирование и дедукция, то в деятельности творчества – индукция и при этом сравнение объекта творчества с чем-то еще несуществующим и неопределенным. В разные исторические периоды востребованы то тот, то другой механизм. И оба они имеют эволюционный смысл. Обобщение служит самосохранению человеческой культуры, творчество – ее развитию.

Определение психологических механизмов ноогенеза требует еще уточнений, а также столкновения когнитивного и деятельностного подходов. В понятии ноогенеза потрясающим образом встречаются эти достаточно обособленные и даже противостоящие парадигмаль-ные подходы. Так, когнитивный подход предполагает познание закономерностей, результатом которого является обобщение. Деятельностный подход предполагает созидание и творчество, в результате которого появляется или порождается собственно новое (Домбровская, 2011). Хотя в науке деятельностный подход в большой степени поглощает когнитивный, на практике, несмотря на то, что познание может носить активный, деятельностный характер, оно все же отличается от собственно деятельности, имеющей производящий характер – так же, как отличаются обобщение и творчество. Но оба этих механизма ноогенеза ведут к эволюционированию психического.

«Двойное отражение» как механизм эволюции психики

В культурной эволюции психики существенна проблема связи способности к саморегуляции, юмору и эстетическому восприятию. Предположительно они вырастают из одного источника – способности человеческой психики к двойному отражению среды и себя. Что касается проблемы эстетического восприятия, то, по оценке В. П. Зинченко и Е. Б. Моргунова, «проблема формирования эстетического восприятия грандиозна по своей значимости. Она не поставлена в достаточной степени корректно как научная проблема» (Зинченко, Моргунов, 1994, с. 275).

Для того, чтобы эта проблема была поставлена корректно, необходимо выделить все эстетическое в самостоятельный феномен психологии, найти обобщающую категорию для эстетического и ря-доположные феномену эстетического восприятия психологические понятия, т. е. произвести коренную «рокировку» в понятийном аппарате психологии. При этом вся эстетика как бы рассматривается в качестве самостоятельного предмета психологии. Феномен эстетического восприятия становится рядоположным саморегуляции, рефлексии, внутреннему диалогу и юмору.

Обобщающей категорией становится категория «отражения». Спецификой психического отражения в эстетическом восприятии является 1) самодистанцирование субъекта от самого себя и 2) двойственность психического отражения. Понятие отражения становится базовой категорией для объяснения феноменов cаморегуляции, рефлексии, внутреннего диалога, эстетического восприятия и юмора. Предпосылки саморегуляции обнаруживаются в животном мире, особенно у одомашненных животных, испражняющихся в определенном месте, в виде торможения рефлексов, а способность к саморегуляции как к обращению воздействия на себя обнаруживается только у приматов, себя поглаживающих, – в виде обратной связи от своей деятельности к самому себе. В феномене такой обратной связи при продолжающейся внешней активности и есть зачатки двойного отражения действительности. В полной мере они проявляются только у человека – в способности к эстетическому восприятию опредмеченных в искусстве объектов жизненного мира. Впервые эту способность заметил В. Кёлер в экспериментах по восприятию курицей, а также формам и отношениям (по: Выготский, 1986, с. 78–79), которые выявляют своего рода «двойное зрение». «Двойное зрение» у человека эволюционирует в двойное восприятие фабулы и сюжета, а также двойное отражение действительности, в котором объектами отражения являются и внешние объекты, и сам объективированный субъект. Мы полагаем, что способность к двойному отражению максимально развивалась и массовизировалась в комических действах в виде сатурналий и дионисий, а также при восприятии античных комедий, поскольку они более, чем трагедии, создавали приближенные к реальности образы людей. Если античная трагедия возвышает чувства (или возвышает потребности), создавая вторую реальность, ноосферу или «третий мир», по К. Попперу, удваивает действительность, то античная комедия переносит, интроецирует эту «двойную действительность» во внутренний мир. Можно сказать, что способности к эстетическому восприятию и к юмору развиваются, пересекаясь. И пересекаются они в их эволюционном смысле: самосохранения в виде отчужденных предметных форм культуры (создание комических произведений) и саморазвития как обращения этой эстетической двойственности на самого себя (юмористическое отношение). В этом – пересечение механизмов ноогенеза и персоноге-неза психического. Анализ эстетической и смеховой деятельности показывает решающую роль в этом двойного отражения. И метод анализа деятельности является методом анализа эволюции отражения и регуляции.

Таким образом, мы обозначили те вопросы, которые считаем наиболее актуальными для эволюционного измерения теории деятельности. Анализ становления конкуренции важен для понимания способности к сравнению в индивидуальном психическом отражении, определяющей взаимодействие между биовидами и внутри вида «человек». Анализ механизмов ноогенеза важен для понимания принципов превращения индивидуального психического отражения в совокупное объективное знание. Анализ становления способности к двойному отражению позволяет понять закономерности усложнения психического, важные и для понимания биологической эволюции, и для развития вида «человек».

Анализ закономерностей становления полной структуры деятельности, зарождения ее целенаправленности, абиотической предметности, операционального состава и вариативности операций, дифференциации типов деятельности в животном мире позволил бы существенно продвинуть эволюционную и сравнительную психологию, а также использовать понимание закономерностей эволю-ционирования психики в животном мире для развития и обучения человека и даже психологической реабилитации нарушений психического отражения.

Литература

Асмолов А. Г. Психология личности: принципы общепсихологического анализа. М.: Смысл, 2001.

Богоявленская Д. Б. Интеллектуальная активность как проблема творчества. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1983.

Выготский Л. С. Психология искусства. М.: Искусство, 1986.

Диксон П. Управление маркетингом. М.: Бином, 1998.

Домбровская И. С. К проблеме конкуренции в психологии // Прикладная психология как ресурс социально-экономического развития России в условиях преодоления глобального кризиса: материалы 2 межрегиональной научно-практической конференции, Москва, 11–13 ноября 2010 г. Кн. 1. М.: Изд-во Московского университета, 2010. С. 58–60.

Домбровская И. С. К проблеме психологического анализа культурогенеза юмора // Культурно-историческая психология. 2010. № 3. URL: http://psyjournals.ru/kip/2010/n3/30856_full.shtml.

Домбровская И. С. Ноогенез как психологический механизм познания творчества и юмора // 70-летие воссоздания философского факультета в структуре Московского университета. Материалы юбилейных конференций. Философия и образование в процессе трансформации культуры, 14–15 декабря 2011. Философия и парадигмы современной науки, 15–16 декабря 2011. М., 2011.

Еремин А. Л. Ноогенез и теория интеллекта. Краснодар: Советская Кубань, 2005.

Зинченко В. П., Моргунов Е. Б. Человек развивающийся. Очерки российской психологии. М.: Тривола, 1994.

Леонтьев А. Н. Философия психологии. М.: МГУ, 1994.

Леонтьев Д. А. Становление саморегуляции как основа психологического развития: эволюционный аспект // Субъект и личность в психологии саморегуляции / Под ред. В. И. Моросановой. М.: ПИ РАО; Ставрополь: СевКавГТУ, 2007. С. 68–84.

Поддьяков А. Н. Психология конкуренции в обучении. М.: ГУ ВШЭ, 2006.

Психология менеджмента. СПб: СПбГУ, 1997.

Эйдман Е. В. Развитие средств волевой регуляции деятельности // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. «Психология». 1986. № 4.

Простые системы в психологических исследованиях

Т. А. Палихова, Г. Г. Аракелов

Введение

Российская психология резко тормозит в своем развитии по сравнению с впечатляющими открытиями мировой нейронауки из-за некоторых специфических особенностей своей методологии и особенностей методических подходов к научному исследованию. Опираясь в основном на исследование человека, его психики и поведения, российские психологи упускают уникальную возможность проникнуть в суть, в природу мозговых механизмов обеспечения психики. Основную трудность в интерпретации результатов составляют нечеткость, неконкретность основных терминов. И основная задача ней-ронаук – вдохнуть естественно-научное содержание в такие понятия, как психика, память и т. д. В нейронауках уже стали хрестоматийными результаты, показавшие, что психическое явление появляется при активации определенных нейроэндокринных, распределенных в пространстве и времени нейронных систем. Дальнейшие исследования направлены на уточнение организации конкретных механизмов распределенных систем. Однако исследования на мозге высших животных и человека пока затруднены из-за сложной организации мозга этих существ. Поэтому внимание нейробиологов направлено на простые системы. Простые системы – нервные систем этих животных – относительно просто организованы, но имеют адаптивное поведение.

И. П. Павлов известен всему научному миру благодаря открытию и исследованию им условных рефлексов. Но мало кто знает, что его первая печатная работа называлась «Как улитка раскрывает свои створки» (1885). Она была подготовлена, когда Павлов работал в Физиологическом институте в Бреславле, в лаборатории Р. Гейденгай-на, и была посвящена организации нервного контроля мышечными сокращениями, составляющими поведенческую реакцию моллюска

(Павлов, 1885). Психологи любят ссылаться на системную концепцию П. К. Анохина и мало кто знает, что системный подход у него сформировался как результат попыток изучать генетические основы психики. Он соавтор статьи о роли РНКазы в поведении и обучении (Анохин, Аракелов, Соколов, 1972). Это исследование выполнено на нейронах виноградной улитки. Нейробиологи хорошо знакомы с виноградной улиткой (Helix pomatia L. и Helix lucorum L.) как с популярным объектом нейробиологических исследований. Психологи же знают об этом моллюске (кроме дачных и ресторанных впечатлений) гораздо меньше. Постараемся заполнить этот пробел.

Объект исследования, методы

На кафедре психофизиологии психологического факультета МГУ основной исследовательской стратегией является предложенный

Е. Н. Соколовым подход: Человек – Нейрон – Модель (2003). Исследование нейронов виноградной улитки является необходмой составляющей этого подхода (рисунок 1).

Рис. 1. Безымянный рисунок, взят из одной из интернет-сетей

Во всех учебниках по нейрофизиологии и физиологии ВНД есть главы, посвященные моллюскам. Кроме аксона кальмара как базового объекта клеточной электрофизиологии, обязательно ссылаются на работы Э. Кэндела, лауреата Нобелевской премии (2000) за изучение механизмов синаптической пластичности (Кэндел, 1980). Ссылки на его работы, выполненные на идентфицированных нейронах морского зайца (Aplysia), обязательно присутствуют во всех списках литературы учебников по нейробиологии. Но американская нейронаука родилась в Европе. В том числе Кэндел работал в лаборатории

Ладислава Тока в Париже, где и познакомился с аплизией. К сожалению, в своих публикациях Кэндел на этот факт не ссылается (рисунок 2). Сегодня он увлечен механизмами высших психических функций и искусства (Кэндел, 2016).

Рис. 2. Известная карикатура на Ладислава Тока и Эрика Кэндела

В нашей стране и у соседей исследования на виноградных улитках проводились и проводятся в нескольких институтах и лабораториях: в Киеве, в Институте биофизики под руководством П. Г. Костюка, известного своими электрофизиологическими исследованиями ионных каналов нейрональных мембран; в Казани, в лаборатории Х. Л. Гайнутдинова; и, конечно, в Москве, в институте ВНД и нейрофизиологии РАН, в Институте биологии развития им. Н. К. Кольцова, в Институте психологии РАН и в НИЦ РАН «Курчатовский институт», в отделении нейрофизиологии и когнитивных наук, возглавляемом хорошо известным сегодня нейробиологической аудитории К. В. Анохиным (внуком Петра Кузмича). Многие сотрудники этих лабораторий – выпускники биологического и психологического факультетов Московского университета. Есть и выпускники технических вузов, Физико-технического института и МИФИ, так как интерес биофизиков к вопросам устройства и функционирования мозга растет и будет расти, особенно в связи с нейрокибернетической проблематикой (Соколов, Шмелев, 1985). Выпускники кафедры психофизиологии МГУ работают в институтах других стран. Галина Парамей и сегодня успешно работает в области сенсорной психофизиологии в Hope University в Ливерпуле, а выпускница МИФИ и кафедры Анна Шевякова, живет и работает в Канаде. До сих пор хорошие и продуктивные отношения у нас складывались с литовскими коллегами (Г. Г. Вайткявичюс). Даже на Кубе работают выпускники и аспиранты кафедры. Нельзя не вспомнить Вячеслава Цыганова, выпускника кафедры, выполнившего дипломную работу на нейронах улитки и затем работавшего с В. Е. Дъяконовой и Д. А. Сахаровым в Институте биологии развития на биостанстции под Пущино-на-Оке.

Результаты исследования

Одним из методологических достоинств ««простых нервных систем» является наличие идентифицированных нейронов. Идентифицированные нейроны позволяют исследовать принципиальные вопросы функционирования нервных систем, в том числе принципы организации нейронных сетей, без понимания которых построение «искусственного интеллекта» невозможно. Среди «простых нервных систем» (Балабан, Захаров, 2016) высшие места занимают моллюски и виноградные улитки в том числе. Они привлекают исследователей наличием в их ганглиях индивидуально идентифицируемых нейронов. Это значит, что среди многих разных нервных клеток есть нейроны, которым можно присвоить имя благодаря повторяющимся морфологическим, электрофизиологическим и функциональным показателям (Иерусалимский, Захаров, Палихова и др., 1992). Это уникальное свойство, так как позволяет проводить эксперименты на одних и тех же нервных клетках среди многих разных и не только по типу, но и индивидуально. На данных, полученных на идентифицированных нейронах, построена, например, концепция «командного нейрона», которая и сегодня продолжает обсуждаться. Детальное изучение механизмов организации двигательных реакций позволило показать движения, возникающие в ответ на генерацию одного потенциала действия в командном нейроне (Аракелов, Палихова, 1985).

Идентификация синаптически связанных нейронов позволяет в деталях исследовать синаптические механизмы памяти и научения, которые принято связывать с пластичностью нервной системы. Нобелевская работа Кэндела хорошее тому свидетельство (2000). Е. Н. Соколов предложил для связей между такими нейронами термин «идентифицированные синапсы». Идентифицируемые синапсы изучаются и у виноградной улитки. Так идентифицированы механо-сенсорные нейроны, моносинаптически связанные с командными нейронами париетальных ганглиев. (Аракелов, Маракуева, Палихо-ва, 1989; Malyshev, Balaban, 2002). Их изучение позволило доказать, что синаптическая пластичность участвует не только в процессах памяти, но и сенсорных процессах. Показана, например, динамика амплитуды элементарных возбуждающих постсинаптических потенциалов (ВПСП) во время ответа командного нейрона на меха-носенсорный стимул суммарным ВПСП. Предполагаемое различие между сенсорными нейронами с разной локализацией рецептивных полей открывает перспективу сравнить пластические свойства синапсов с различной эргичностью (холинергичесие и глутаматер-гические). В педальных ганглиях виноградной улитки идентифицированы также нейроны, выполняющие модуляторную функцию с серотонином в качестве медиатора.

Проблема памяти и научения является базовой для исследования идентифицированных нейронов улитки на кафедре психофизиологии. Предложена гипотеза, объясняющая селективность изменения синаптических связей в процессе формирования условного рефлекса. Она получила название «гипотезы пресинаптического ожидания ответа» и заключается в следующем. Повышение уровня кальция в результате спайковой активности пресинаптического нейрона – факт, обязательно представляемый во всех учебниках. Наличие пресинап-тических рецепторов к обратным посредникам, экспрессирующимся при успешной активации постсинаптического нейрона, – тоже. Кальций-зависимое изменение чувствительности рецепторов представляется и обсуждается во многих современных статьях и на конференциях по нейронаукам. Таким образом, повышение чувствительности пресинаптических рецепторов происходит только в предварительно активном нейроне, повышая вероятность селективного влияния обратных посредников только на эти терминали. Доказательство гипотезы – вопрос экспериментальной проверки селективности образования новых связей при обучении. Перспективы – разобраться в механизмах ассоциативного научения, без которых обсуждение высших когнитивных процессов является бессмысленным.

Одним из коррелятов функционального состояния человека являются ритмы мозга. На нейронном уровне не обходится без обсуждения пейсмейкерной активности. Наши исследования показали, что одним из механизмов формирования эндогенных ритмов являются не только свойства каналов нейрональных мембран (рисунок 3), но и такой механизм как «циркуляция возбуждения в нейроне» (см.: Соколов, Шмелев, 1985).

Заключение

В коротком докладе мы попробовали представить данные, полученные на кафедре психофизиологии МГУ на одном из объектов психофизиологических исследований – виноградных улитках, и перечислить вопросы, на которые это животное с «простой нервной системой» может помочь ответить. Очень хотелось бы, чтобы предложенный Е. Н. Соколовым психофизиологический подход «Человек – Нейрон – Модель» развивался и не был заменен «классическими» психофизиологическими исследованиями, в которых ставится вопрос о корреляциях, а не о механизмах психических и психологических процессов.

Рис. 3. Внутриклеточно зарегистрированные ритмы в коре кошки и в нейроне улитки У котенка активность нейронов коры и таламуса регистрировалась параллельно с электроэнцефалограммой при частоте пачек и волн ЭЭГ в альфа-диапазоне. В нейроне улитки ритмическая пачечная активность вызвана повышенным содержанием ионов кальция в физиологическом растворе на полуинтактном препарате

Надеемся, что данные, полученные на легочном моллюске виноградной улитки психофизиологическими методами, позволят ответить на вопросы, которые ставит психология перед эволюционной и сравнительной психологией и нейронаукой (Коштоянц, 1957; Сахаров, 1992). И главный среди них: как связаны мозг и психика, в частности в высшем своем проявлении – сознании (Соколов, 2010; Анохин, 2016)?

Литература

Анохин К. В. Коннектом и когнитом: заполнение разрыва между мозгом и разумом. 2016. URL: http://vk.com/kognitivnaja_nauka.

Анохин П. К., Аракелов Г. Г., Соколов Е. Н. Электрогенез в гигантских нейронах моллюска после действия на них рибонуклазы // Нейрофизиология, 1972. Т. 4. № 4. С. 423–4.

Аракелов Г. Г., Маракуева И. В., Палихова Т. А. Моносинаптическая связь: идентифицируемые синапсы в ЦНС виноградной улитки // Жур. ВНД. 1989. Т. 39, № 4. С. 737–745.

Аракелов Г. Г., Палихова Т. А. Центральные механизмы организации движений // Е. Н. Соколов, Л. А. Шмелев (ред.). Вопросы кибернетики. М.: Наука, 1985. С. 84–101.

Балабан П. М., Захаров И. С. (орг.). Простые нервные системы 2016. XI региональная конференция Международного общества нейробиологии беспозвоночных. Москва – Звенигород, 15–19 мая 2016.

Иерусалимский В. Н., Захаров И. С., Палихова Т. А., Балабан П. М. Нервная система и картирование нейронов брюхоногого моллюска Helix lucorum L // Жур. ВНД. 1992. Т. 42. № 6. С. 1075–1090.

Коштоянц Х. С. Основы сравнительной физиологии. Т. 2. Сравнительная физиология нервной системы. М.: Изд-во АН СССР, 1957,

Кэндел Э. Клеточные основы поведения. М.: Мир, 1980.

Кэндел Э. Век самопознания: поиски бессознательного в искусстве и науке с начала ХХ века и до наших дней. М.: ACT – Corpus, 2016.

Павлов И. П. Как беззубка раскрывает свои створки. Опыты и вопросы к общей мышечной и нервной физиологии // Pfluger’s archive. Bd. XXXVII. 1885. S. 36–54. Перевод: И. П. Павлов. Избранные труды / Под. ред. Э. А. Асратяна. М.: Акад. пед. наук РСФСР, 1951. С. 467–493.

Сахаров Д. А. Долгий путь улитки // Жур. ВНД. 1992. Т. 42. № 6. С. 1059–1063.

Соколов Е. Н. Восприятие и условный рефлекс: новый взгляд. М.: УМК «Психология» – Московский психолого-социальный институт, 2003.

Соколов Е. Н. Очерки по психофизиологии сознания. М.: МГУ, 2010.

Соколов Е. Н., Шмелев Л. А. (ред.). Вопросы кибернетики: нейробиологический анализ механизмов поведения. М.: Наука, 1985.

Человек – Нейрон – Модель. Международная научная конференция памяти Е. Н. Соколова и Ч. А. Измайлова. Сборник материалов. 2016. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова.

Malyshev A. Y., Balaban P. M. Identification of mechanoafferent neurons in terrestrial snail Helix lucorum L.: characterization of its response properties and synaptic connections // Neurophysiol. 2002. V. 87 (5). P. 2364–2371.

Понятие «инстинкт» и его использование в психологии животных и человека

Г. Г. Филиппова

Проблема инстинкта традиционно считается одной из самых сложных и дискуссионных в зоопсихологии и психологии человека, и тем более она сложна в плане сравнения психики животных и человека (Фабри, 1993; Филиппова, 2012). В современной зоопсихологии и биологии поведения практически исчезло понимание психического компонента инстинкта, реально осталось только инстинктивное поведение. В психологии человека понятие «инстинкт» используется либо для описания неосознаваемого, импульсивного, неконтролируемого поведения, либо как определение «животного», врожденного, а иногда интуитивного чувства (Психологическая энциклопедия, 2003). Недостаточная определенность одного из базовых понятий науки сама по себе требует внимания и анализа, но кроме этого есть насущная необходимость внести ясность в проблему инстинкта в связи с тем, что это понятие активно применяется в психологии человека для объяснения таких феноменов, которые на самом деле не всегда имеют отношение к инстинкту или не имеют такого отношения вовсе.

В качестве примера можно привести представления о репродуктивной функции человека, где активно используются словосочетания «инстинкт размножения или продолжения рода», «материнский инстинкт» и даже «отцовский инстинкт». Со ссылкой на свойство инстинктивного поведения спонтанно проявляться в ответ на ключевой стимул постулируется «врожденная потребность» к материнству и ее проявление при рождении ребенка. При этом в первую очередь имеется в виду чувство матери к ребенку и стремление о нем заботиться. Отсутствие такового и тем более девиантное материнское поведение трактуется как нарушение врожденного влечения (Филиппова, 1998, 2015). При лечении бесплодия в медицине априори считается, что женщина имеет такое врожденное влечение к рождению детей и заботе о них, и игнорируется возможность отсутствия реального влечения к ребенку, что может стать основой внутриличностного конфликта и появления психологической защиты в форме соматизации (нарушений репродуктивного здоровья) (Филиппова, 2015). И тем более это может стать причиной девиантного материнского поведения.

Такое положение требует тщательного анализа самого понятия «инстинкт» и возможности его использования в психологии человека и зоопсихологии.

Источником представлений об инстинкте считается различение «низшей» (у животных) и «высшей» (у человека) формы души в античной философии. Основываясь на учении Платона, Аристотель приписывал человеку «разумную душу», а животным – «чувственную». Чувственная душа животных побуждает их к самосохранению и продолжению рода на основании желаний и влечений, ощущений удовольствия или боли. Само поведение животных Аристотель разделял на врожденное и приобретенное (Философская энциклопедия, 1962; Фабри, 1993; Филиппова, 2012). Таким образом, уже в учении Аристотеля содержится указание на два компонента, которые впоследствии стали основными в анализе инстинктивного поведения: чувственный компонент, который побуждает поведение, и само поведение.

Первое определение инстинкта встречается в философии стоиков и приписывается Хризиппу: инстинкт – это прирожденное влечение, направляющее поведение животных на приятное, полезное и уводящее его от вредного и опасного, которое ощущается как неприятное. Уже в учении стоиков достаточно четко разделяются два базовых компонента инстинкта: прирожденное влечение, которое переживается как чувство и направляет поведение, и инстинктивные действия, которые также считались врожденными, совершались животными без осознавания их смысла и были одинаковыми у всех особей одного вида. В этих определениях заложено понимание психического компонента инстинкта: животное не осознает пользы (биологической) своего поведения, но руководствуется влечением, т. е. переживанием удовольствия и неудовольствия, которое и «ведет» его по правильному пути. Само влечение (т. е. способность испытывать удовольствие и страдание при разных воздействиях и в результате своих действий) является врожденным. Можно сказать, что в этом отношении стоики оказываются более «психологичными», чем современные исследователи инстинкта, практически отрицающие возможность проникновения в субъективный мир животных и сосредотачивающиеся на изучении только поведенческого компонента инстинкта или его физиологических механизмах (Филиппова, 2012).

В дальнейшем, вплоть до начала XIX в. в трудах французских философов-натуралистов (Ж.-О. Ламетри, Э. Б. Кондильяк, Ш. Ж. Леруа, Ж. Л. Л. Бюффон и др.) разрабатывалась проблема различий врожденного и приобретенного поведения у животных и наличия у них способностей, сходных с разумом человека (Фабри, 1993; Филиппова, 2012). Основной задачей стало понимание соотношения инстинкта, научения («привычек») и разумного поведения. В этот период развивался объективный подход к исследованию поведения животных и критиковалась интерпретация их состояний по аналогии с человеческими чувствами. Основным стало понимание приспособительной функции поведения и его изменения в эволюции видов. Такой подход надолго заложил традицию объективного изучения психики и поведения животных и отодвинул в тень компонент влечения в структуре инстинкта.

К чувственному компоненту инстинкта в начале XIX в. вновь обратился Ж. Б. Ламарк. Он определял инстинкты животных как наклонность, вызываемую ощущениями на основе возникших в силу их потребностей и понуждающих к выполнению действий без всякого участия мысли и воли (Философская энциклопедия, 1962; Фабри, 1993). Мысль и воля – это привилегия человека, но чувства и влечения – это компонент инстинктивного поведения животных. Однако основным все же оставалось изучение инстинктивного поведения.

Следующий этап развития учения об инстинктах связан с учением Ч. Дарвина, который, с одной стороны, сравнивал инстинкты животных и человека именно на основании сходства их чувственного, эмоционального компонента, а с другой – обосновал изучение инстинктов как компонента эволюционного процесса (Дарвин, 1953). С этого времени в изучении поведения животных доминирующим стал эволюционный подход, который активно разрабатывался в российской науке К. Ф. Рулье, В. А. Вагнером, А. Н. Северцовым (Фабри, 1993; Филиппова, 2012). В дальнейшем инстинктивное поведение изучалось в плане его структуры и физиологических механизмов в работах этологов и физиологов ХХ в.: У. Крэга, К. Лоренца, Н. Тинбергена, Л. А. Орбели, И. П. Павлова и др. (Филиппова, 2012). В современных исследованиях анализируется уже исключительно поведенческий компонент инстинкта и его физиологическое обеспечение, основное внимание уделяется структуре инстинктивных действий (паттерны поведения, фиксированные последовательности действий) и физиологическим механизмам реакции на стимулы, которые вызывают инстинктивные действия. Актуальной остается связь инстинктивного поведения с другими формами поведения (научением, интеллектуальными или рассудочными действиями) в организации взаимодействия животного со средой.

Судьба же чувственного компонента инстинкта с XIX в. связана с психологией человека. Происхождение этого термина от латинского instinctus – «побуждение, стимул» – послужило основанием для применения его в объяснении влечений человека, которые расценивались как врожденные, естественные, иногда родственные животным или являющиеся инфантильными проявлениями. З. Фрейд, говоря о влечении, разводил понятие инстинкт (Instinkt) и влечение (Trieb) (Фрейд, 1989). Под инстинктом он понимал биологически наследуемое животное поведение, под влечением – психическое представительство соматического источника раздражения. Влечение, по Фрейду, возникает в результате актуализации потребности и направлено к объекту (это и есть объект влечения), при взаимодействии с которым удовлетворяется потребность. У человека есть врожденные влечения, первичными из которых являются либидо и мортидо. В позднейших психоаналитических текстах различение инстинктов и влечений несколько стерлось, и теперь они используются практически как синонимы. В психиатрии инстинкты также рассматриваются как влечения и присущие им поведенческие реакции, выделяются расстройства влечений – как чувственно-мотивационного, так и поведенческого их компонентов.

Подводя итог краткому экскурсу в историю изучения и трактовки инстинкта, можно заключить, что изначальная двухкомпонентная структура инстинкта, предложенная Хризиппом, подверглась дифференциации (что закономерно в развитии любого процесса, познания в том числе), и эти компоненты разошлись в разные науки: чувственный компонент – в психологию человека, поведенческий – в биологию поведения животных (этология, физиология). Строго говоря, современная зоопсихология все больше тяготеет к «объективному» – а на самом деле к биологическому методу исследования, а субъективный мир животного (что и является предметом психологии, независимо от того, какого носителя психики она изучает) до сих пор остается малодоступным. Попытки изучения этого субъективного мира животных, конечно, предпринимались неоднократно, но в основном со стороны содержания психического отражения: внутренняя структура интеллектуального поведения изучались в работах В. Келлера, Н. Н. Ладыгиной-Котс, Г. Г. Филипповой (Филиппова, 2012), отражение себя животными также было предметом исследования в конце XIX – начале ХХ столетий (И. А. Хватов, 2010). Эмоциональный компонент интерпретируется в теории привязанности (Дж. Боулби, 2003), хотя самих исследований привязанности на животных явно недостаточно. При этом психический компонент инстинкта остается в современной науке практически белым пятном. А в результате непонятно, что происходит с врожденными влечениями и действиями в онтогенезе человека и в его взрослом поведении. Я предлагаю посмотреть на эту проблему со стороны структуры инстинкта.

На самом деле, в инстинкте можно выделить не два, а три компонента: побуждающий компонент (влечение, основанное на чувственном переживании и мотивирующее активность субъекта по отношению к объекту влечения), поведение (исполнительная часть – что делать с объектом влечения) и переживание удовлетворения потребности, ради которого собственно все и происходит. В этологии этот «конец истории» (достижение биологического результата) был обозначен У. Крэйгом как консуматорный акт, являющийся завершающим в структуре инстинктивного поведения (Фабри, 1993). Анализируется консуматорный акт исключительно с позиции реализующих его действий животного. Но с психологической точки зрения именно этот момент и является тем, ради чего все поведение совершается и для чего появляется начальный компонент – влечение. Первый и третий из обозначенных выше структурных компонентов и представляют собой две взаимосвязанных части психического компонента инстинкта. С позиции двух современных подходов к анализу поведения, которое регулируется психическим отражением (теория функциональных систем и теория антиципации), существует непосредственная связь между влечением и переживанием удовлетворения потребности, и обе эти части отнесены непосредственно к субъекту, так как связаны с его потребностями. А поведенческий компонент является исполнительным звеном и отнесен к объекту, с которым субъект взаимодействует. В теории функциональных систем П. К. Анохина конечный компонент – это акцептор результата действия, который представлен как чувственное переживание, и его достижение регулирует работу функциональной системы по принципу обратной связи (Анохин, 1980). Обратная связь основана на предвосхищении (антиципации) результата. А это уже чисто психическое образование.

Теперь следует задать вопрос: что из этих компонентов является врожденным и как эта трехчленная структура преобразуется в фило- и онтогенезе. Для этого представим инстинкт как функциональную систему: есть пусковой стимул, который попадает на систему опознания (в данном случае это врожденная нервная модель стимула) – в результате действия стимула возникает влечение, существует программа поведения (при инстинктивном поведении – врожденный фиксированный паттерн действия) и акцептор результата действия (образ цели, в данном случае – врожденная модель переживания удовлетворения потребности). Акцептор результата действия связан с программой поведения системой обратной афферентации. При достижении результата происходит, по Н. Тинбергену, переключение на следующую в цепочке инстинктивных актов нервную модель стимула (Тинберген, 1985). И пока актуальная функциональная система не завершится достижением результата, переключение невозможно. Такая схема позволяет понять, в каком месте заложена пластичность инстинктивного акта поведения и что происходит при трансформации инстинкта в фило- и онтогенезе.

При полностью инстинктивной регуляции деятельности все три компонента являются врожденными и жестко связанными в единую последовательность. В филогенезе с усложнением связей организма со средой происходит увеличение количества потребностей (во взаимосвязи начального и конечного компонентов и соотвествующих начальному компоненту нервных моделей стимулов) и усложнение поведенческого компонента. Пластичность инстинкта в первую очередь связана с изменением среднего компонента, что происходит за счет включения научения и впоследствии интеллекта, а у человека – сознания. Соответственно, усложняется и весь механизм регуляции исполнительного звена. В принципе, до определенных стадий филогенеза этим все и исчерпывается. Набор потребностей достаточно неизменен и, можно сказать, инстинктивен. Хотя, конечно, изменяется и варьируется опознание стимула. Тут большое поле для включения научения и более сложных форм регуляции деятельности. Объекты влечения могут осваиваться прижизненно, и нервные модели стимулов тоже строятся прижизненно. Появляется онтогенез – как прижизненное соединение инстинктивных и приобретенных компонентов взаимодействия субъекта со средой. На основе импринтинга и облигатного научения появляется образ объекта, в исследовательской деятельности и позднее в игре происходит «переподключение» исполнительного звена к разным парам «влечение – удовлетворение потребности».

В дальнейшем, на высших стадиях филогенеза (на стадии интеллекта и сознания) появляется прижизненное формирование новых пар «влечение – удовлетворение потребности». Это может происходить с конца функциональной системы – случайное появление новых переживаний удовлетворения становится желаемым, это переходит во влечение получать эти переживания с помощью определенного поведения. А возможно узнавание о потребностях от других особей (что характерно для человека) и организация всей системы целенаправленно, до выстраивания новой полноценной функциональной системы. Это уже практически совсем выходит за рамки инстинкта, остается только внутренний нейрогуморальный механизм, обеспечивающий подкрепление в форме удовольствия (Филиппова, 1998, 2012).

Таким образом, в филогенезе и онтогенезе высших животных и человека «раздвигаются рамки» инстинкта, и его структура наполняется и изменяется за счет других форм регуляции деятельности, т. е. изменяется не инстинкт, а взаимодействие субъекта со средой, в которое включаются другие регуляторные механизмы. В этом случае просто невозможно говорить об инстинктах у человека – у него их просто нет, а есть только отдельные врожденные компоненты, объединяющиеся в адаптивное поведение прижизненно с помощью импринтингов, облигатного и факультативного научения, игры и т. д. Это могут быть врожденные – инстинктивные – влечения, отдельные нервные модели стимулов (в основном для безусловных рефлексов или формируемые пренатально), модели переживания удовлетворения потребностей (акцепторы результата действия) и сложный онтогенетический механизм формирования всех связей с миром. Для примера можно описать формирование материнства в онтогенезе (Филиппова, 1998).

Пресловутый «материнский инстинкт» трактуется как чувство матери к ребенку (положительно-эмоциональное отношение, умиление, тревога при его дискомфорте), способность понимать состояние ребенка и стремление заботиться о нем. Из всего этого к инстинктивным компонентам можно отнести реакцию на ключевые стимулы от младенца (плач, внешний вид, запах), которая, как показывает практика и исследования, изначально даже не определена эмоционально. В ситуации стресса, неготовности к материнству, при отсутствии или искажении индивидуального опыта чувство к ребенку может быть отрицательным: агрессия, раздражение, страх, тревога, отвращение. Положительно-эмоциональное отношение и стремление к контакту с ребенком возникает у женщины в процессе общения с матерью и другими близкими взрослыми в раннем возрасте, в игровой деятельности и опыте общения с младенцами в детстве и отрочестве. Запуску материнских чувств способствует процесс родов и встреча с новорожденным, когда создаются эндогенные условия для запечатления и проявления влечения к ребенку. Однако даже при всех прочих положительных событиях (планируемая и хорошо протекающая беременность и физиологические роды с рождением здорового ребенка) вместо ожидаемых чувств может возникнуть растерянность, тревога и даже депрессия, которые могут быть связаны с отсутствием опыта заботы о ребенке и внешней поддержки и помощи. В данном случае на основе весьма фрагментарных врожденных компонентов прижизненно формируются все части функциональной системы: влечение, удовлетворение от деятельности, исполнительные звенья (Филиппова, 2015).

В заключение еще раз вернемся к проблеме психических компонентов инстинкта в зоопсихологии. Изучать их чрезвычайно сложно, а главное – практически невозможно «объективными» методами. Это ставит серьезные ограничения в исследовании этого феномена, и, видимо, здесь придется идти путем, обратным тому, который до сих пор развивался в сравнительной психологии: не от животного – к пониманию человеческого, а, наоборот, от человеческого – к пониманию животного. Для этого перспективными могут быть такие модели, как сравнительное изучение исследовательской и игровой деятельности, родительства и, конечно, привязанности.

Литература

Анохин П. К. Узловые вопросы теории функциональных систем. М.: Наука, 1980.

Боулби Дж. Привязанность. М.: Гардарики, 2003.

Вагнер В. А. Сравнительная психология. М.: Изд-во «Институт практической психологии»; Воронеж: Изд-во НПО «Модэк», 1998.

Дарвин Ч. Сочинения. Т. 5. М.: Гос. изд. биол. мед. лит., 1953.

Психологическая энциклопедия. 2-е изд. / Под ред. Р. Корсини, А. Ауэрбаха. СПб.: Питер, 2003.

Тинберген Н. Поведение животных. М.: Мир, 1985.

Фабри К. Э. Основы зоопсихологии. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993.

Филиппова Г. Г. Психология материнства. Концептуальная модель. М.: Ин-т молодежи, 1999.

Филиппова Г. Г. Зоопсихология и сравнительная психология. Учебник для студ. учреждений выс. проф. образования. М.: Академия, 2012.

Филиппова Г. Г. Репродуктивная психология в России: современные проблемы и тенденции развития // Психотерапия. 2015. № 4 (148). С. 65–70.

Философская энциклопедия. В 5 т. / Глав. ред. Ф. В. Константинов. М.: Советская энциклопедия, 1962. Т. 2.

Фрейд З. Психология бессознательного. Сб. произведений. М.: Просвещение, 1989.

Хватов И. А. Эмпирическое исследование проблемы филогенетических предпосылок становления самосознания // Знание. Понимание. Умение. 2010. № 2. С. 242–247.

Значение трудов Л. А. Фирсова для развития эволюционной и сравнительной психологии[1]

З. А. Зорина, Т. А. Обозова, А. А. Смирнова

Изучение высших психических функций животных как эволюционной предтечи психики человека составляло одну из центральных проблем отечественной зоопсихологии и сравнительной психологии. Его основу составили труды Н. Н. Ладыгиной-Котс, С. Л. Новоселовой, К. Э. Фабри. К середине 1960-х годов благодаря этим авторам была подробно изучена орудийная деятельность человекообразных обезьян как проявление их мышления (Ладыгина-Котс, 1959; Новоселова, 2001, 2003). Наряду с этим было начато исследование способности к обобщению как базовой операции мышления. Были опубликованы монографии Ладыгиной-Котс (1923, 1935/2011, 1959, 1965), а также многочисленные статьи Новоселовой, позднее оформленные в виде монографий (2001, 2003). В целом обнаруженные у животных проявления мышления сопоставлялись с данными о детях и расценивались как «Предпосылки человеческого мышления» (Ладыгина-Котс, 1965). Новоселова (2003) указывает, что Надежда Николаевна рассматривала все эти работы как вклад в эволюционную психологию.

Вместе с тем, начиная с 1960-х годов, эта фундаментальная проблема постепенно стала занимать определенное место и в физиологии ВНД, тогда как раньше практически единственным предметом исследований этой науки были условные рефлексы. Это соответствовало общей логике развития наук, направленной на установление междисциплинарных связей между различными ее направлениями. В настоящее время в соответствии с этой тенденцией постоянно укрепляются связи зоопсихологии с другими дисциплинами, особенно естественно-научного профиля. Получает развитие высказывавшаяся еще Ладыгиной-Котс и Новоселовой тенденция рассматривать свои данные с позиций эволюционной психологии. Проблема мышления животных входит в сферу интересов когнитивной науки как междисциплинарного комплекса исследований процесса познания.

Приобщение физиологии ВНД, а позднее и нейробиологии к поиску зачатков мышления у животных происходило благодаря трудам двух видных представителей отечественной биологии, специалистов широкого профиля в области изучения поведения, Л. В. Крушинского и Л. А. Фирсова. Они принадлежали к разным научным школам и подходили к этой проблеме разными методами и с разных позиций, но в значительной степени именно они обеспечивали реальный прогресс в этой области знаний после 1960-х годов. Каждый из них был автором обширных комплексных системных исследований и создал свою целостную концепцию биологических основ мышления животных как предпосылки высших психических функций человека.

1950-е годы были временем трагических последствий двух разгромных событий (сессия ВАСХНИЛ 1948 г. и сессия АН СССР и АМН СССР 1950 г.), которые нанесли тяжелый ущерб развитию как биологии, так и медицины и сельского хозяйства и сказались также на обстановке в сфере психологических наук. Фирсов (2007) в своих воспоминаниях пишет об этих событиях и о том, как они отразились на судьбе его руководителя академика Л. А. Орбели и на его собственной судьбе. Они привели к полному запрету классической генетики, а в физиологии ВНД – к абсолютному господству условно-рефлекторной теории и отрицанию самой возможности наличия у животных каких-либо других, более сложных форм деятельности мозга.

Тем не менее уже в конце 1950-х годов были начаты физиолого-генетические исследования Крушинского (1977/1986/2009), направленные на поиск у животных элементов мышления (рассудочной деятельности). На протяжении более чем 20 лет в его лаборатории проводились сравнительные исследования представителей пяти классов позвоночных. В них было показано, что зачатки простейшей формы мышления (способность животного к экстраполяции направления движения пищевого раздражителя, исчезающего из поля зрения) имеются у ряда видов рептилий, птиц и млекопитающих, и степень их выраженности коррелирует с уровнем развития мозга. Эти работы были замечены и оценены зоопсихологами. Так, Ладыгина-Котс в одном из интервью отметила, что новый тип рефлексов, изучаемый Крушинским, дает возможность определить механизмы, лежащие в основе удержания следов памяти раздражителя, т. е. появления у животных «представлений». Последние являются той базой, на которой формируется процесс мышления животных и их способность к «предусмотрительным действиям». Об интересе Ладыгиной-Котс к работам Крушинского говорила и С. Л. Новоселова (личное сообщение).

Эти работы позволили Крушинскому создать концепцию о биологических основах рассудочной деятельности. Работы продолжаются и в настоящее время, и их результаты отражены в коллективной монографии, посвященной 100-летию со дня его рождения (Полетаева, Зорина (сост.), 2013).

Не менее важный вклад в изучение высших психических функций животных внес Л. А. Фирсов, но его труды, а главное, вклад в изучение мышления животных, не столь широко известны. Поэтому цель настоящей статьи – описание и попытка осмысления его работ, для того чтобы они могли быть полноценно интегрированы в современную сравнительную психологию и когнитивную науку в целом.

Фирсов начинал свою научную деятельность как нейрофизиолог. Под руководством Л. А. Орбели он выполнил уникальное исследование электрической активности мозжечка. Уже в тот период он проявил незаурядные творческие способности, позволившие ему первым обнаружить изменения спонтанной активности мозжечка при афферентных раздражениях.

В 1950 г. (после изгнания). Орбели со всех занимаемых им постов) Л. Г. Воронин пригласил Фирсова в Лабораторию физиологии высшей нервной деятельности Института физиологии АН СССР им. И. П. Павлова, которой он руководил. Лаборатория занималась изучением условно-рефлекторной деятельности приматов, строго придерживаясь представления о том, что условный рефлекс – основной и единственный механизм высшей нервной деятельности животных. В 1963 г. Фирсов возглавил группу по исследованию поведения обезьян в рамках этой лаборатории, а в 1976 г. (после защиты им докторской диссертации по материалам монографии «Память у антропоидов. Физиологический анализ») эта группа была преобразована в Лабораторию физиологии поведения приматов, которой он руководил до 1986 г.[2]

В лаборатории Фирсова проводились разнообразные исследования ВНД как высших, так и низших приматов. Применялись многочисленные методики, как классические и общепринятые (выбор по образцу, выработка УР), так и авторские (переменный лабиринт, кооперация при взаимном подкреплении, орудийные задачи). Наряду с экспериментами в обычных лабораторных условиях часть из них повторяли в условиях свободного поведения шимпанзе в природе, параллельно с изучением социального, кормового и гнездо-строительногоповедения. С этой целью в течение ряда лет группы обезьян вывозили на озерные острова в Псковской и Ленинградской областях. Практически все эти новаторские исследования сопровождались профессиональной киносъемкой, по результатам которой было выпущено более 10 документальных фильмов. Многие методические приемы, связанные с разведением обезьян и с проведением экспериментов, находили практическое применение в самых разных областях.[3]

Благодаря работам Фирсова и его сотрудников были получены данные о следующих аспектах ВНД и поведения приматов.

1. С помощью оригинальной экспериментальной модели были описаны различия между образной и условно-рефлекторной памятью и особенности их взаимодействия у высших и низших обезьян. На основе этих исследований была сформулирована «мнестическая гипотеза поведения» (Никитин, Фирсов, 1986), которая рассматривала влияние разных видов памяти на процессы восприятия и отсроченное поведение, на формирование гипотез и выбор путей реализации принятых решений, а также на формирование и оперирование довербальными понятиями.

2. Было экспериментально обосновано положение, что подражание является особым (третьим) видом научения. Тем самым Фиров предвосхитил современный интерес к этому процессу как основе социального обучения. Представление о подражании в настоящее время находится в центре внимания в связи с проблемой «культурной преемственности» – формирования культурных традиций, которое характерно для различных популяций многих видов животных.

3. Проведено изучение операции обобщения и ее уровней у млекопитающих разных видов. В качестве методики ее изучения наряду с выработкой дифференцировочных условных рефлексов Фирсов использовал выбор по образцу, введенный в лабораторную практику Ладыгиной-Котс (1923). В его работах также получили подтверждение и развитие представления Ладыгиной-Котс о наличии двух уровней обобщения. Первый из них, называемый допонятийным, заключается в способности переносить правило выбора на новые стимулы той же категории. Второй – более высокий – позволяет применять правило выбора к стимулам других, незнакомых категорий. Например, сформировав правило выбора цветовых стимулов по сходству с образцом, некоторые виды способны применять это правило и к стимулам других категорий (выявлять сходство по форме или по размеру). Этот уровень обобщения называют протопонятийным, или уровнем формирования довербальных понятий.