Клумба у старого кирпичного дома была оцеплена. Андрей включил камеру и с независимым видом просунулся между двумя милиционерами. В видоискателе задрожало тощее, изломанное тело, еле заметное в пестроте тюльпанов, – редкие волосы слиплись от крови, на морщинистом лице застыл неуместный сарказм. Андрей перевел объектив вверх, ловя в кадр распахнутое окно на седьмом этаже, и в этот момент на его плечо легла тяжелая дубинка. Андрей со вздохом опустил камеру.
– Ладно, ладно, шеф, ухожу, – проворчал он, оглядывая заслон. Менты были все, как на подбор, румяные, кровь с молоком, и самую малость сутулые. Даже сейчас на их лицах играли покровительственные улыбки – как и предписано стражам порядка.
– Вали, – добродушно сказал тот, который держал Андрея за плечо, и легко подтолкнул к собравшимся в отдалении зевакам. Почесал спину дубинкой и вернулся в оцепление.
Андрей аккуратно ввинтился в толпу. Расспрашивать милицию было бесполезно – все равно ничего не скажут, – но еще оставалась надежда на слухи.
– Какая наглость! – возмущалась бабка за спиной. – Какое огорчение для господина Президента!
– Говорят, он лично прибыл, чтобы разобраться в происшествии, – подхватили рядом. – Инкогнито. Надел милицейскую форму и прибыл…
По толпе прокатился восхищенный вздох, и множество глаз вперилось в оцепление Андрей разочарованно вздохнул: похоже, в этот раз дело было глухо.
– Совсем президентские пиарщики офонарели, – тихо пробормотал он. Оказалось, недостаточно тихо: его расслышал стоящий рядом дед с клюкой – торчащая из ушей седая шерсть не помешала.
– Что вы сказали? – переспросил он негромко.
– Ничего, – буркнул Андрей, пятясь, но было уже поздно.
– Граждане! – дребезжащим голосом закричал дед. – Вы посмотрите, что делается! Вы не верите в господина Президента? – обратился он к Андрею, испытующе задрав клочковатые брови.
– Верю, верю, – успокаивающе замахал руками Андрей.
– Не верит! – провозгласил дед и замахнулся клюкой. Андрей шарахнулся, но кто-то с визгом: «Неблагодарная тварь!» ударил его под колени портфелем. Трость обрушилась на затылок, и Андрей скорчился на клумбе, вжимая голову в плечи и прижимая камеру к груди. Его били тростью, сумками, подобранными тут же ветками. Он успел увидеть, как мелькнули розовые коленки, край клетчатой юбки: какая-то девочка на мгновение присела на корточки и быстро пошла прочь, небрежно помахивая черным продолговатым предметом. По глазам скользнул солнечный зайчик, и Андрей вдруг понял, что это подзорная труба, и хотел крикнуть девочке, чтоб она подождала. Но тут какая-то разъяренная тетка хлестнула его по лицу выдранным с луковицей тюльпаном, Андрея, несмотря на боль, разобрал истерический смех, и он перестал видеть.
Он пил третью чашку кофе, нежно поглаживая синяк под глазом. Плакала статья, жаль. Самоубийца в счастливом городе – сенсация! Даже если прочтут всего пара человек… И те случайно – так стоила ли игра свеч? Несколько часов уже, как он смылся от озверевшей толпы, а голова все раскалывается. Хорошо поработал дед. Под носом снова стало горячо и влажно, и Андрей потянулся за салфеткой.
– У вас из носа кровь течет! Хотите платок?
Андрей поднял глаза. Перед ним стояла девочка-подросток – насмешливое тонкое личико, серый свитер, короткая юбка из шотландки, русые волосы растрепаны. В городе, где который уже сезон в моде были пастельные оттенки, развевающиеся одежды и одухотворенные лица в ореоле аккуратных локонов, это выглядело странно, и в журналисте робко шевельнулся прибитый было охотничий инстинкт.
– Спасибо, – Андрей взял пахнущий гиацинтами платочек, старательно держа руки подальше от пальцев девочки. Растерянно повертел в руках, боясь запачкать. Девочка бочком присела напротив.
– Можно, я с вами посижу? Все столики заняты… – Андрей кивнул, и девочка завертела головой, высматривая официанта. – Спасибо. Немножко отдохну и пойду дальше. Ужасно есть хочется! – она невнимательно пролистала меню и заглянула в кошелек. Белобрысые брови поднялись трагическими запятыми.
– Давайте я вас угощу, – спохватился Андрей.
– Ой, спасибо! – воскликнула она, просияв. – Я Ева, – представилась она и выжидающе уставилась на журналиста.
– Аааа…
– Что – «а»? – она мгновенно насупилась и посмотрела исподлобья, уже готовая привычно скривиться.
– Андрей, – ответил журналист, намертво задавив порыв к остроумию. – Извините, – покаянно добавил он. Они помолчали, разглядывая друг друга. Только теперь Андрей заметил, что с девочкой не все ладно: в ее глазах мелькала тоскливая растерянность, еле прикрытая подростковой задиристостью. Он уже хотел спросить, что с ней случилось, может быть, предложить помощь, но Ева заговорила первой.
– Где вы так разукрасились? – спросила она.
– Так, – отмахнулся Андрей, – поспорил о господине Президенте…
– Разве о нем можно спорить? – удивилась девочка, и Андрей еле сдержался, чтобы не расхохотаться – такое искреннее изумление было в ее голосе.
– Даже о Боге можно спорить, – наставительно ответил Андрей.
– Зачем? – хмыкнула Ева. – Тем более что… – в ее глазах снова мелькнули растерянность и тоска, как будто она вспомнила что-то важное и невозможное, о чем за пустой болтовней со случайным знакомым почти удалось забыть. Ее лицо вдруг сложилось в гримаску жалости: – Ой, так вы еще до Президента родились? Ну да, правильно … Бедный, как вам ужасно раньше жилось!