Искусство умудрялось оживлять человека.
Как ему это удавалось?
Да так: поглядишь на «Олимпию» Мане – и обомлеешь.
Прочитаешь «На железной дороге» Блока – и содрогнёшься.
Всё, что может нас оживить, собрано здесь, перед глазами, только нужно открыть эти глаза и сердце.
Я обожал чужое творчество, но не знал, как им пользоваться, – и сам захотел рисовать и писать поэмы.
Но удалось ли мне хоть раз оживить искусство?
Не знаю.
Будто и не жил!
Давно это было: человек пригласил меня сделать выставку в Милане.
Энрико Коми – так его звали – престарелый энтузиаст искусства.
Поэт, переставший писать стихи и открывший нищую галерейку.
Выставлял там убогие артефакты.
Он говорил: «Эта галерея – продолжение моей поэзии и жизни».
Какой жизни, Энрико?
Иногда жизнь нужно не продолжать, а оборвать – и начать другую!
А почему он решил пригласить меня?
Не знаю.
Возможно, Энрико думал, что я оживлю его: расчешу своими когтями его тайные неизъяснимые язвы.
Галерейка у него была малюсенькая – спичечная коробка.
Я не знал, как там стоять, как повернуться.
И какие спички найти, чтобы поджечь эту спичечную коробку?
Я решил: повешу на стены фото тогдашних президентов.
И вырезал их из газет: Ельцина, Клинтона, Ширака, Манделу и прочих.
И повесил.
На вернисаж пришли какие-то девы, студенты.
Я сел на пол посреди этой клетки, разулся.
И стал сосать на ноге большой палец.
А потом ругал грязными словами всех президентов.
Молодые люди глазели, разинув пасти.
А мне надоело.
Я вскочил и в бессильном гневе сорвал со стен фото.
Это, что ли, было моё оживление жизни?
Не знаю.
Мне стало стыдно – я выскочил из галерейки.
Быть на воздухе в любом случае лучше.
Я бежал сломя голову к белоснежному Миланскому собору.
Свернул в переулок, вижу: рестораны, бутики, камни.
Там стояли ящики с карликовыми деревцами: мандарины, лимоны.
Я – ни с того ни с сего – перевернул один ящик.
Земля вывалилась, корни деревца обнажились…
Это, что ли, было моё искусство?
Оживил я его этим?
Или просто-напросто умертвил растение?
Кто ответит мне на этот вопрос?
Ты, Энрико?
Сам я уже ничего не знаю.
Я хожу на ногах – обгоревших спичках.
Между ними болтаются мои красные яйца.
Эй, Энрико, почему бы нам не встретиться и не поглядеть друг на друга?
Посмотрели бы, как ссохлась наша душа, как оскудели мысли.
Ты меня накормил в своём доме жёлтой горячей полентой, помнишь?
Скажу тебе за это ещё раз спасибо.
Я тогда впервые попробовал это плебейское блюдо.
И подумал: «Всё же лучше перловки».
А твоя жена сидела за столом беззубая и косматая – настоящая старая ведьма.
Но она не пеняла на жизнь и глядела на тебя как на извлекателя квинтэссенции, Энрико.
Может, она верила, что мы с тобой – неспокойные оживители жизни?
Или просто доживала жизнь с неудачником-мужем?