Когда я еще не работала в психиатрической больнице, я стереотипно представляла себе ее посетителей. Как психолог я встречалась со здоровыми людьми и не задумывалась о психиатрии. Это слово даже пугало меня. Я представляла ужасные картины обезумевших людей и докторов-злодеев, которые под маской внешнего спокойствия и добродушия закалывают пациента лекарствами, делающими его еще более безумным. Я знаю несколько фильмов, где создавался именно такой образ врача-психиатра. Одно упоминание о психиатрической больнице навевало ужас. Сейчас мне очень сложно воссоздать прежнее восприятие.
Когда я получала дополнительную подготовку по клинической психологии, в списке дисциплин значилась практика в психиатрическом стационаре. Я даже подумывала выбрать другую программу. В то же время мне было интересно, «как же там на самом деле». Предполагая, что студентов должны опекать и угроза минимальна, я все-таки решилась записаться на курс. Знания по расстройствам были мне важны, а практика представляла для меня скорее любопытный опыт.
Раньше мне казалось, что расстройства психики – это что-то явное, очевидное и редко встречающееся. Но на лекциях я попала под известный эффект и находила у себя почти каждый симптом. Снижение внимания, нежелание идти в толпу людей, утренняя раздражительность и сниженное настроение, нарушение сна, тревога, мысли о наличии неизлечимого заболевания – эти симптомы в разные периоды жизни были знакомы и мне. Для меня было удивительно, что психические отклонения столь многообразны. В таком случае психиатрическая помощь требовалась не только мне, но и половине моих родственников и друзей. Начался этап гипердиагностики себя и всех вокруг.
После экскурса в психические отклонения началась практика. Помню, как я волновалась перед первым посещением больницы. Нашей группе назначили точное время у проходной, и ровно в 9:30 я стояла в полной боевой готовности: в выглаженном халате, полностью убранными волосами, без каких-либо украшений и предметов, даже отдаленно напоминающих острые. Я старалась выглядеть так, чтобы не спровоцировать пациента и ничем не отвлекаться от работы. Из проходной мы вышли на тихую зеленую территорию с клумбами и множеством дорожек к разным корпусам. Я чувствовала, как быстро бьется сердце, когда мы проходили мимо зданий с решетками на окнах и табличками названий отделений.
В учебной аудитории я выбрала второй ряд, чтобы и хорошо видеть пациента, и не быть слишком близко. Психолог, которая проводила демонстрацию диагностики мышления, провела нам быстрый инструктаж, попросила сидеть тихо и конспектировать. Пока она ходила за пациенткой, я испытала весь спектр эмоций – от нетерпения и тревоги до любопытства и предвкушения. И вот наконец-то в зал вошла пациентка, совсем не похожая на ту, кого рисовало мое воображение. Никакого агрессивного взгляда исподлобья, скованных движений, вырывающегося хохота или других неадекватных эмоций. Это была ухоженная женщина лет пятидесяти, со свежим маникюром, уверенной походкой, достаточно спокойно выступающая перед аудиторией. Поначалу она чуть смущалась, но многие чувствуют себя скованно, когда на них смотрят 30 человек. Сначала пациентка охотно отвечала на вопросы о своей семье и о том, как попала в больницу, потом весьма изобретательно выполняла задания.
Я отметила про себя, что не со всеми заданиями я смогла бы справиться так же оригинально. Как я узнала позже, это лишь свидетельствовало об отсутствии нарушений в моем мышлении. Но, сидя в аудитории и глядя на пациентку, я все меньше видела какие-либо проблемы у этой женщины. Да, она была разговорчивая, и какие-то факты ее рассказа противоречили друг другу, но это особенности многих людей, к которым не вызывают психиатра. Мое обучение перешло на следующий этап: после гипердиагностики наступил период конфронтации с педагогами с целью объяснить увиденные явления с точки зрения нормы. Психолог посмотрела на нас с улыбкой и зачитала анамнез из истории болезни, где значились совсем другие данные о жизни этой женщины. Убедительный рассказ нашей пациентки был полностью выдуман и являлся проявлением ее бредовых идей.
Мне понадобилось время, чтобы выстроить баланс в понимании нормы. Сложно определить эту самую норму, когда мы имеем дело с таким многогранным созданием, как человек. Основными критериями болезни некорректно считать только наличие симптома и его выраженность. Очень важна личность, имеющая этот симптом, ее адаптация в обществе, внутреннее ощущение благополучия, продуктивность ее деятельности. Человек может иметь причуды – например, ставит ботинки в определенном порядке. Само по себе это не является проблемой, если он не начинает расставлять чужую обувь в гостях вместо застолья. Но когда какая-то особенность начинает влиять на все сферы жизни и мешает общению и работе, а человек не может ее ограничить, то перед нами проблема, которую необходимо решать.
Или возьмем для примера тревогу. Тревога – нормальная реакция организма на многие стимулы. Она нужна нам для выживания. Но если человек постоянно ощущает тревогу без повода, плохо спит, ограничивает свою жизнь из-за мрачных мыслей, то в этом случае, скорее всего, необходимо врачебное участие.
По мере того как я училась видеть общую картину с учетом многих нюансов, я стала лучше понимать, кому может понадобиться помощь психиатра. Я перестала бояться людей с психическими нарушениями, потому что теперь знала их природу.
Я не только перестала испытывать страх – меня по-настоящему увлекла эта практика. И это было самым неожиданным и удивительным для меня. Я чувствовала, как сильно люди нуждаются в психологической помощи, и у меня хорошо получалось ее оказывать. С этого момента началось мое «путешествие», которое длится по сегодняшний день.