Недооценка этнического фактора долгое время была характерной чертой человекознания и обществоведения; лишь во второй половине xx в. проявился огромный интерес к проблемам этничности (как характеристики этносов или их представителей) и, соответственно, возросло количество научных публикаций по этой теме. «Этничность» является относительно новым понятием в науке, о чем, в частности, свидетельствует тот факт, что впервые научная трактовка этого термина была приведена в Оксфордском словаре только в 1972 г. С этого времени в работах многих исследователей отмечается возрастание роли этнических факторов в индивидуальной и общественной жизни человека (Сусоколов, 1990; Hannan, 1979; Nielsen, 1985 и др.). В частности, А. А. Сусоколовым (1990) дан анализ основных концепций, объясняющих рост роли этнических факторов в современном мире.
В отечественной литературе сущность, формы проявления и функции феномена этничности наиболее полно были проанализированы в работе Н. Г. Скворцова (1996). Он рассматривает три аспекта этничности: интеракционный, атрибутивный и субъективно-символический.
Согласно первому, термин «этническая группа» может употребляться только при наличии соответствующих контактов и определять этническую группу, находящуюся в полной изоляции, неправомерно («соотносительность» этнического, по Ю. В. Бромлею).
В соответствии со вторым этничность – это качество группы, этническая группа осознает себя как придерживающаяся общих традиций, не разделяемых другими группами. К этим традициям относятся религиозные верования, обряды, язык, представления об общих предках и месте происхождения.
Третий – субъективно-символический аспект проявляется как этническая идентичность, заключающаяся в соотнесении человеком некоторых составляющих своей Я-концепции с рядом характеристик группы, к которой он себя причисляет. Этническая идентичность, как отмечает Г. Девос, состоит в «субъективном, символическом или эмблематическом употреблении какого-либо аспекта культуры, чтобы отличить себя от других групп» (Vos, 1982, р. 9).
Н. Г. Скворцов считает, что «этничность как способ идентификации базируется, прежде всего, на осознании общности происхождения, традиций, ценностей, верований, ощущений межпоколенной и исторической преемственности и в этом смысле является направленной в прошлое формой идентичности, что отличает ее от классовой, профессиональной, религиозной или политической» (с. 60). Он отмечает значимость для процесса этнической идентификации расовых, биологических признаков (цвет кожи, форма черепа, морфофункциональные особенности), которые не всегда считаются этническими признаками (Тишков, 1993).
В то же время роль расово-биологических признаков как этнических отмечалась многими исследователями (Чебоксаров, Чебоксарова, 1985; Daniel, 1968; Jenkins, 1994; Roosens, 1989; Worsley, 1984). Большинство народов мира имеют относительно однородный расовый состав (Козлов, 1967; Токарев, 1964). Наиболее строгое разграничение понятий расы и этнические общности имеет место, когда речь идет о самой малой единице классификации – об антропологическом типе (Рогинский, Левин, 1963, с. 321). Ю. В. Бромлей отмечал необходимость строгого разграничения понятий расы и этнической общности, некоторая путаница в этом вопросе связана с тем, что в его разрешении за основу берутся антропологические единицы разных таксономических уровней (1983, с. 51). По его мнению, расовые признаки могут в принципе употребляться в качестве отличающих различные этносы (1983).
К расово-биологическим или биолого-морфотипическим признакам, которые могут служить для фиксации различий между определенными этносами, помимо чисто расовой, категориальной дифференциации, относятся такие признаки, как группы крови, пальцевые узоры, цветовая слепота, цвет кожи, форма черепа, физиологические особенности (например, уровень содержания в крови алкогольдегидрогеназы) и мн. др. (Бунак, 1956; Дебец, 1956; Зубов, 1973; Хить, 1983; Чебоксаров, 1976). Роль биологических факторов в этнической дифференцировке показана, в частности, в медико-антропологических исследованиях.
Т. И. Алексеева (1989) отмечает, в этой связи, такие показатели, как весоростовой показатель Рорера, площадь поверхности и пропорции тела, уровень поглощения кислорода (показатель основного обмена), содержание холестерина и белков в сыворотке крови, минеральный состав скелета. Автор рассматривает некоторые морфофункциональные характеристики, влияющие на адаптацию человека, которые, по ее словам, позволяют предполагать наследственную природу последних. Для тропических популяций характерны: увеличение концентрации медленно мигрирующих трансферинов (белков, связанных с понижением основного обмена), сокращение синтеза эндогенного холестерина, интенсивное потоотделение, специфика регуляции водно-солевого обмена, понижение уровня метаболизма (достигаемое уменьшением мышечной массы тела и концентрации АТФ). Для аборигенов Арктики типичны повышенная способность к окислению жиров, специфика сосудистой терморегуляции.
Избирательный характер многих заболеваний в зависимости от группы крови свидетельствует также о том, что морфофункциональные характеристики в принципе не обязательно обусловлены чисто климато-географическими различиями (Эфроимсон, 1971). В частности, имеются данные о связи группы крови и заболеваемостью вирусными гепатитами (Саяпина, Толстороженко, 1989). Наименее устойчивыми к вирусу гепатита В (хронизация) являются лица с 3 и 4 группами крови, распространенность которых, в свою очередь, достигает максимума у народов Северо-Западной, Средней, Центральной, Южной и Восточной Азии (Чебоксаров, Чебоксарова, 1985, с. 129–137). Отмечаются также гормональные, иммунные и другие факторы, дифференцирующие этнические группы (Бальчунене, 1989; Битадзе, Руднева, 1989 и др.).
На наш взгляд, распространение внутренних и инфекционных заболеваний в зависимости от морфофункциональных и климатогеографических признаков (условий) свидетельствует о соответствующих вариациях психобиологических адаптационных возможностей людей, которые связаны с отнесенностью к той или иной этнической группе. Существует также большое количество зарубежных исследований о различиях интеллектуальных и социально-психологических этнических признаков в зависимости от межрасовых особенностей (см.: Streck, 1987, S. 172–173).
Рассматривая проблему этничности, необходимо коснуться наиболее важного теоретического аспекта в ее анализе – проблемы «примордиальности» (от английского слова «primordial» – изначальный, исходный), с одной стороны, и «инструментальности» конструкта «этническая идентичность», с другой.
В инструменталистском подходе этничность и этническая солидарность рассматривается как результат внешних социальных обстоятельств (Coner, 1978; Banton, 1983; Horowitz, 1985). Этничность понимается здесь как «средство в коллективном стремлении к материальному преимуществу на политической арене, а наблюдаемая в различных формах этническая мобилизация диктуется требованиями тех или иных материальных факторов, которые определяют социальное поведение» (Тишков, 1993, с. 4). M. Бэнкс рассматривает такую этничность как «этничность в голове». Она понимается как репертуарная роль, сознательно и заинтересованно рассчитанная и избранная индивидом или группой (Скворцов, 1996, с. 114; Banks, 1996). Такое понимание этничности, естественно, неприемлемо с позиций различных психодинамических теорий, использующих понятие «бессознательного», феномен которого признается в настоящее время подавляющим большинством исследователей.
«Примордиалистский» подход характерен для работ Ю. В. Бром-лея (1983), К. Гирца (Geertz, 1973), К. Коннора (Connor, 1978), А. Грили (Greely, 1974), П. Берге (Berghe, 1978, 1981). Данная теоретическая концепция истолковывает «этнические привязанности», исходя из их эмоциональной значимости для индивида. Эта точка зрения, согласно М. Бэнксу, «помещает этничность в сердце человека» (Скворцов, 1996, с. 114; Banks, 1996). Она представляет особый интерес для нашего исследования, поскольку «ищет» психологическое объяснение феномена «этничность».
Известная формулировка примордиалистского подхода в анализе этничности принадлежит основателю «интерпретативной антропологии», американскому ученому Карлу Гирцу: «Под примордиальной привязанностью понимается то, что вытекает из „данностей“, или, более точно, – поскольку культура неизбежно включена в такие процессы, – принимаемых „данностей“ социальной жизни: в первую очередь из непосредственного соприкосновения и родственной связи, но сверх того – и из данности, которая порождена бытием определенного религиозного сообщества, говорящего на определенном языке или даже диалекте языка и следующего определенному типу социальной практики. Совпадения крови, языка, привычек и т. д. выглядят необъяснимыми… (курсив наш. – А. С.). Каждый родственник связан с другим, сосед – с соседом, верующий – с единоверцем, не просто по причинам родства, общих интересов или взаимных моральных обязательств, но в большой степени благодаря некоему абсолютному значению, которое эта связь приписывает сама себе» (цит. по: Скворцов, 1996, с. 115; Geertz, 1973). В приведенной цитате надо отметить мысль о неслучайной внутренней связи весьма разнородных признаков. Такое «сродство» разнородных этнических признаков свидетельствует о внутренней целостности этноса, этнического, другими словами – системности этносов.
С нашей точки зрения, в реальных условиях современной цивилизации под влиянием нарастания взаимообмена потоков культурной информации этническая целостность в определенной мере нарушается, а примордиалистский подход адекватен лишь для изучения относительно однородных и небольших этнических общностей. В дальнейшем мы вернемся к этому вопросу в разделе описания экспериментальных данных, подтверждающих, с одной стороны, целостность этноса, а с другой – раскрывающих следствия нарушения этнической целостности.
На наш взгляд, примордиалистский подход является наиболее адекватным для психологического изучения отношения человека к этничности, поскольку в нем этнические признаки, в том числе и психологические, рассматриваются как неотъемлемо ему присущие.
В общем, в основе представлений об этносе и этничности в современной науке предполагается определенная целостность, единство условий возникновения конкретного этноса и, соответственно, совокупность признаков, по которым один этнос может отличаться от другого. Являясь «соотносительным» понятием (согласно представлению Ю. В. Бромлея, не существует абсолютных этнических признаков), этнос характеризуется единством территории, социокультурных и расовых особенностей, а этничность (и этническая идентичность), соответственно, – системой климато-географических, социокультурных и расово-биологических признаков (Козлов, 1995).
На основании проведенного анализа отечественных и зарубежных исследований можно сделать заключение, что этничность является существенной характеристикой человека в современном мире. Этничность человека в процессе своего становления формируется не только под воздействием культурных и антропогенных факторов. Она является результирующей процесса этногенеза и обусловливается в своем развитии, помимо социокультурных параметров, еще и параметрами климато-географическими и морфофункциональными (расово-биологическими) и в итоге описывается как система соответствующих признаков (в аспекте развития этнические признаки рассматриваются как параметры или условия этногенеза).
На наш взгляд, на современном этапе культурно-исторического развития понятия этноса и этничности должны быть дополнены представлением о неоднородности, «этнокультурной мозаичности» (В. А. Тишков) этнических признаков как отдельного человека, так и общества в целом, которая возникает вследствие нарастания взаимообмена потоков культурной и пр. информации в современном «информационном обществe» (Тоффлер, 1973).
Представление о «первостепенной важности этнических форм общности в жизни людей» как идеальной модели общественных отношений отражено в понятии «этническая парадигма» («парадигма» по-древнегречески – пример, образец) (Козлов, 1995, с. 95). Наше представление о парадигме как концептуальном модуле науки близко к его трактовке Т. Куном – как совокупности теорий, составляющих некоторое метатеоретическое единство, которое базируется на особых онтологических и гносеологических идеализациях и установках, распространенных в определенном научном сообществе (2003, с. 5). В нашем подходе, как будет показано далее, используется представление о парадигме как о «метатеоретическом единстве» ввиду высокой степени обобщенности и широты применимости нашего подхода. Отличие от определения Куна состоит, в частности, в том, что «этнофункциональная парадигма» лишь начинает приобретать известность в отечественной науке. Кроме того, вслед за П. Н. Шихиревым термин «парадигма» мы понимаем как образец, стандарт, т. е. имеющий содержание более широкое, нежели то, которое вкладывал в него Т. Кун (Шихирев, 1998). В наших исследованиях оно служит определением системы специально для психологии выделенных элементов, прежде всего этнологических (этнофункциональных характеристик, показателей, критериев), которые отличают этнофункциональную парадигму от других.
Понимание человека с позиций этнической парадигмы в нашем исследовании означает, что человек в целом, его внутренняя и внешняя среда – социокультурная, психическая, биологическая, природно-географическая – рассматриваются как система этнических признаков. Психологический аспект этнической парадигмы, в свою очередь, означает приоритет этнопсихологических характеристик человека как представителя определенного этноса и носителя соответствующих психологических особенностей, в основном детерминирующих поведение данного этнофора (носителя этнических признаков, по Ю. В. Бромлею). В этом смысле понятие этнической парадигмы могло бы означать «этнометодологию», если бы, как это случается, данное понятие уже не было менее адекватно применено.
Само понятие «этнометодология» употребляется в литературе в двух значениях. Первое относится к характеристике методов изучения различных культур, этносов, концепций этничности (Этнометодология, 1994; Streck, 1987). В целом это направление исследований, так или иначе, опирается на типологический принцип, идущий в современной науке от Г. Штейнталя и М. Лазаруса (1865), В. Вундта (1912), Г. Шпета (1927). Этот принцип исходит из существования «души народа», или, в современных понятиях, определенных типов культур, этносов и т. п. Позднее он был операционализирован в таких концепциях, как «модели культуры», «основной структуры личности», «модальной личности» и др. (Мид, 1988; Duijker, Frejda, 1960; Inkeles, Levinson, 1954 и др.).
Второе значение понятия «этнометодология» связано с концепцией Г. Гарфинкеля (Garfinkel, 1967). В основе социально-психологического взаимодействия, по мнению автора, лежат так называемые «этнометоды» как способы интерпретации объектов и явлений окружающего мира, которые участники этого взаимодействия осознанно или неосознанно применяют для согласования своего поведения с нормативной моделью. Этнометодология превращает методы этнографии и социальной антропологии в общую методологию социальных наук и видит смысл социальной науки в целом в переводе на теоретический язык представлений здравого смысла «народной мудрости», проявляющихся в повседневном опыте.
Гарфинкель предполагает два типа познания социального взаимодействия – повседневный опыт и социологическая теория. Это различие выражается в двух типах признаков – индексных и объективных. Индексные признаки характеризуют уникальные, специфические связи с объектом в том контексте, в котором они возникают и используются. Объективные признаки описывают общие свойства объектов независимо от контекста употребления.
Определяя область взаимоотношений этнометодологии и других наук о человеке, Гарфинкель вместе с тем не выделяет специфического содержания основного методологического принципа, на котором строятся эти взаимоотношения. На наш взгляд (и не только), данная концепция является скорее «стратометодологией», чем «этнометодологией», так как собственно этническое в ней не рассматривается как приоритет, но лишь как возможный частный случай.
Этническая парадигма в психологии по сравнению с этнометодологией в смысле Г. Гарфинкеля учитывает специфику и роль этничности как актуальной в психологическом и социально-прикладном плане характеристики настоящего этапа культурно-исторического развития человека.
Этнофункциональная парадигма может выступать в качестве методологической основы описания поведения человека в целом. С этих позиций, например, главным в процессе психической адаптации человека является не биологическое или психологическое объяснение тех или иных аспектов поведения, а роль в этом процессе этнической функции телесных, психических и духовных элементов человека. Таким образом, этнофункциональная парадигма «снимает» противоречие между гуманитарной и биологической моделью поведения человека.
В противоположность «биологической парадигме» в качестве объяснительного, прогностического и практически прикладного принципа в психологии, психиатрии, психотерапии и образовании наш подход ограничивается «гуманитарной парадигмой» как моделью, описывающей и позволяющей прогнозировать поведение (в широком смысле) личности, а также дающей основу для вмешательства в это поведение с целью оптимизации процесса образования, восстановления психического здоровья и пр.
В свое время в качестве такой гуманитарной парадигмы рассматривались культурно-ориентированные модели З. Фрейда (в работе «Тотем и табу», 1991), К. Юнга и др. Затем психологии и психиатрии был придан определенный импульс развития со стороны молекулярной генетики и нейробиологии, в которых виделась «новая концептуальная база для психиатрии», в частности, в подходе Э. Кэндела (Kandel, 1998). Недостатком данного подхода при формальном декларировании Кэнделом его системности является отсутствие единой системообразующей основы, учитывающей не только биологические, но и социокультурные аспекты поведения человека. «Биологический» подход, лежащий в основе современных нейромедиаторных, гормональных и пр. теорий объяснения причин поведения человека, является отражением научной методологии, распространившейся в Европе (и в России) в xix–xx вв. и активно развиваемой некоторыми современными учеными (Чуприкова, 2007; Kandel, 1998 и др.).
Для описания поведения личности и социальных групп мы опираемся на этнофункциональную парадигму в психологии. Данную парадигму мы рассматриваем как объединение и операционализацию на единой методологической основе так называемого «культурного» и «кросскультурного» подходов, противопоставляемых некоторыми исследователями во второй половине xx в. подходу «биологическому» (Wittkower, Warns, 1980, S. 312–319 и др.).
Одним из эмпирических оснований для введения понятия «этнофункциональная парадигма» послужили социологические исследования, касающиеся проблемы так называемого «маргинального человека» и проведенные в первой половине xx в. Р. Парком и Е. Стоунквистом, (Park, 1932; Stonequist, 1961). Проблема «маргинального человека», согласно этим авторам, в целом связана с нарастающей в современном мире культурной, расовой и др. «множественностью» человека, разнородностью содержания его психики. Такое положение делает методологически неадекватным использование типологических, в частности, этнопсихологических исследований в современном индустриальном обществе вследствие того, что, например, этническая функция элементов «мозаичной» культуры (об этнической функции культуры см.: Бромлей, 1983) может играть различную роль для того или иного человека. Для обоснования необходимости понятия «этнофункциональная парадигма» в психологии мы ввели вспомогательное представление об «этнической маргинальности личности». Рассмотрим важное для его определения соотношение понятий этничности и культуры.
Культуру (от лат. cultura – «возделывание, воспитание, образование») можно понимать как определенный тип организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленный в продуктах материального и духовного труда, в системе общественных норм и учреждений, в ценностях, в совокупности отношений людей к природе, себе, другим людям, религиозные представления и т. д. В культуре фиксируется качественное своеобразие исторически конкретных форм этой жизнедеятельности – этнических общностей, эпох, этапов развития.
Культура может одновременно выступать как средством объединения, так и разобщения людей. Это свойство культуры лежит в основе ее этнической функции – этноинтегрирующей или этнодифференцирующей (Бромлей, 1983). Этими функциями могут обладать такие феномены культуры, как язык, элементы быта, обряды, традиции и т. п. Исходя из приведенного понимания культуры, можно рассматривать этническую функцию любого элемента содержания внутренней и внешней среды (природно-биологической, культурно-исторической, психологической, социальной и др.) человека.
Исследователи различных школ в этнографии и этнологии рассматривают самые разнообразные этнические признаки. Однако все признаки, дифференцирующие или интегрирующие людей и человеческие общности, можно разделить на три большие группы: социокультурные, расово-биологические и климато-географические (Бром-лей, 1981; Гумилев, 1993 и др.).
Рассматривая понятия «культура» и «этничность», легко заметить, что «этничность» описывает человека более полно, чем «культура». Признаки, по которым отдельные люди или человеческие общности отличаются друг от друга, вовсе не обязательно относятся к культуре. К таким «внекультурным» отличительным признакам относятся расово-биологические особенности человека и особенности природной и климато-географической среды его проживания. В современном мире эти признаки имеют тенденцию ко все большему «смешению» (неоднородность этнических признаков человека и общества), прежде всего, в связи с миграциями и нарастающим взаимообменом потоков информации.
Как уже отмечалось, вследствие развития средств массовых коммуникаций, торговли, усиления миграций человеку приходится перерабатывать все возрастающие потоки информации, элементы которой обладают той или иной этнической функцией. Восприятие мира и культуры, в частности, предстает для человека как бы «мозаичным», состоящим из весьма разнородных частей. Некоторые исследователи на этом основании делают вывод, что этносы не существуют как нечто реальное, но имеет место «некое культурное многообразие, мозаичный, но стремящийся к структурности и самоорганизации континуум из объективно существующих и отличных друг от друга элементов общества и культуры» (Тишков, 1992, с. 8).
Важно то, что для огромного большинства современных людей представления об этнической принадлежности и о своем народе являются не иллюзиями, а действительностью, и этнические факторы оказывают реальное влияние на поведение людей в самом широком смысле этого слова. Такое понимание ближе к «примордиалистскому» мировоззрению, отводящему этничности место «в сердце», а не «в голове», как при инструменталистском подходе.
Рассмотрим одно из исходных понятий, описывающих последствия индустриального и постиндустриального развития человечества, связанные со «смешением культур», мозаичностью ценностей, миграцией населения, урбанизацией и т. д. Таким понятием является «маргинальность» («marginal man» – маргинальный человек). Это понятие происходит от латинского «margo» – край, граница, окраина. Впервые его ввел Р. Парк (Park, 1932), возможно, в связи с концепцями Г. Зиммеля (Simmel, 1983) и В. Зомбарта (Sombart, 1938), предложивших понятие «чужака» (см.: Арутюнов, Богина, 1995; Goldberg, 1995). Широкую известность в научных кругах эти понятия получили в связи с развитием концепции «маргинального человека» Э. Стоунквистом (Stonequist, 1961) в 1920-е годы.
Методологическая ценность работы Э. Стоунквиста признается в западной научной литературе и рассматривается как одна из основополагающих в социологии (Веселкин, 1979). Стоунквист пишет, что еще до первых проявлений самосознания человек уже испытывает влияние культуры, являясь объектом различных социальных влияний со дня своего рождения. Посредством как осознанных, так и бессознательных механизмов взаимодействия с другими людьми человек постепенно в процессе своего развития занимает определенное положение в обществе в соответствии с нормами, стандартами или ожиданиями его культурной среды. В случае успешной адаптации к своему социальному миру он становится зрелой и гармоничной личностью. Гармония и целостность социальной среды отражаются в целостности и гармонии личности.
Стоунквист отмечает, что стабильные общества в нашу эпоху встречаются только среди сравнительно изолированных культур. Современный мир создает такую ситуацию, в которой изменения и неопределенность являются основными чертами. Человеку приходится постоянно адаптироваться к меняющимся условиям. Характерной чертой современного человека становится его относительная социальная и психологическая дезадаптированность. Это явление наблюдается не только тогда, когда человек находится под влиянием больших расовых или культурных групп (под словом «культурный» Э. Стонуквист понимает «социокультурные» характеристики), но и при взаимодействии более мелких групп, таких, как социальные классы, религиозные секты, общины и др., т. е. всего того, что в современном понимании может называться «субкультурами».
Человек, покидающий в результате миграций, брака или получения образования свою социальную группу или культуру, не находит, по мысли автора, достаточно успешного варианта адаптации к другой и оказываясь на их периферии, не являясь в полной мере членом ни одной из данных «субкультур», становится «маргинальным человеком».
Если же стандарты, нормативы поведения и ценностные ориентации двух или более групп приходят в противоречие, то человек, идентифицирующий себя с разными группами, переживает психический конфликт, проявляющийся в состояниях беспокойства, напряженности и т. п., другими словами, в признаках психической дезадаптированности. Стоунквист рассматривает некоторые типы маргинальной личности: parvenъ («выскочка»), dеracinй («потерявший почву»), dеclassй (деклассированная личность). Он приходит к выводу, что с изменением социальной роли личности, ее субкультуры у человека теряется часть его прежнего Я, что наиболее глубокие противоречия возникают в связи с «расовыми» и «национальными» конфликтами, так как соответствующие признаки сравнительно фиксированы, постоянны.
Как наиболее очевидный тип маргинального человека Э. Стоунквист рассматривает «расовый гибрид», уже само биологическое происхождение ставит человека между двумя расами, физические черты которых отделяют его от обоих родителей. Часто такие люди воспринимают характерные манеры, мышление и речь своих предков по обеим линиям. В силу этого для них особенно остро стоит проблема психологической и социальной адаптации, вопрос о месте и роли в конкретном обществе. Вследствие особой позиции в обществе у людей смешанной крови развивается повышенная чувствительность к вопросу о своем происхождении, что может рассматриваться и как их преимущество, и как проблема – в зависимости от того, каково отношение к расовым проблемам в конкретном обществе.
Вторым типом маргинального человека, по Стоунквисту, является «культурный гибрид» (т. е. «социокультурный»). Возникновение смешанных по крови материнских групп подразумевает не только контакты рас, но и затрагивает важную проблему контактов культур: «смешанная кровь», как правило, предполагает и смешение культур; метисы, согласно автору, являются в той же мере культурными гибридами, как и расовыми. Однако может возникать и «гибрид культур», не являющийся в то же время расовым гибридом вследствие миграций и «культурной диффузии» в целом.
Ученый рассматривает культурную диффузию и миграции как следствие внезапно усилившейся экспансии Запада в другие регионы и культуры мира. Это проникновение было столь ошеломляющим, что постепенная ассимиляция культур и достаточно успешная их взаимная адаптация оказались невозможны. Возник конфликт культур, требующий специального рассмотрения. Такие контакты культур являются следствием «европеизации» мира, что подразумевает изменения не только в мышлении, но и в образе жизни и связано с этноцентризмом, который Стоунквист определяет как такой взгляд на мир, когда все иные культуры расцениваются только по отношению к собственной, рассматриваемой как центр вселенной.
Под влиянием европейского этноцентризма нарушение культурной целостности в отдельных регионах даже относительно, например, таких традиций, как людоедство или охота за головами, воздействует и на весь социальный организм, и на психику конкретного человека. У людей возникают чувства неопределенности, беспокойства, смятения, исчезает интерес к жизни, формируется комплекс неполноценности, ощущается потеря энергии и апатия. Это приводит к дезорганизации социального поведения, потере сопротивляемости к болезням, сокращению рождаемости и вымиранию (Stonequist, 1961), что является признаками дезадаптированности, в том числе и психической.
Э. Стоунквист выделяет три фазы развития психического маргинального конфликта:
1 фаза развития, на которой человек еще не осознает, что культурный или расовый конфликт затрагивает его жизнь;
2 фаза, когда он сознательно воспринимает этот конфликт;
3 период более или менее устойчивой психической адаптации (или дезадаптации).
Эти три фазы автор связывает с процессом психического созревания человека, соответствующего трансформации психики от «защищенного детства» к периоду «расширения кругозора и социальных контактов и формированию проявлений психической душевной зрелости» (там же, p. 117). На первой стадии человек не осознает (или не испытывает) никаких внутренних конфликтов, он не чувствителен к вопросам расы, национальности, культурных различий. Во второй фазе происходит мучительный процесс трансформации Я-концепции. Третья фаза может проявляться в различных вариантах психической адаптированности (дезадаптированности): человек может полностью изжить маргинальный конфликт или сохранить осознание своей маргинальной ситуации и остаться «частично маргинальной личностью». Возможен вариант, когда трудности ситуации столь значительны, что их преодоление требует затрат энергии, превышающей адаптационный потенциал психики конкретного человека. В последнем случае возникает дезорганизация поведения – имеют место социальные отклонения или психические расстройства.
Суть психических конфликтов маргинального человека обусловлена разнородностью и множественностью его установок. Это объясняет неустойчивость и противоречивость его мнений и действий (дезадаптированность в сфере мышления и поведения) и психическую неуравновешенность (эмоциональную дезадаптированность). Распространенный «комплекс неполноценности» (чувство вины) может компенсироваться «комплексом превосходства» (вытесненное чувство вины), в последнем случае имеет место агрессивность как сопутствующее проявление.
Определенные условия, отмечает Э. Стоунквист, благоприятствуют маргинальному человеку в исполнении посреднических ролей в межкультурном взаимодействии, особенно на ранних стадиях «вестернизации». «Маргинальность» человека может способствовать формированию «интернационального склада мышления». Это означает, по мысли автора, что «истинный интернационалист» не отрекается от своей культуры и не становится «космополитом и гражданином мира» – самопонимание способствует пониманию других. Подчеркнем еще раз, что основным водоразделом, по которому проходят маргинальные конфликты, он считает различия между культурами Востока и Запада.
В целом Э. Стоунквист анализирует отношение человека к множественности представлений о себе как биологическом индивиде и субъекте определенной социокультурной общности. Такого рода биологическая и социокультурная множественность в той или иной мере свойственна, на наш взгляд, каждому современному человеку.
Отметим, что заслуга Стоунквиста состоит также в том, что он связал уровень разрешения внутренних «маргинальных конфликтов» «расовыми» и «культурными гибридами» («маргинальными людьми») с процессом их психического созревания и с их психической, соматической и популяционной адаптированностью.
Важным проявлением кризиса современной цивилизации являются последствия миграций населения из ареалов с различными климато-географическими условиями и воздействием на отдельные группы населения природно-географического фактора как такового. Роль и влияние природно-географических факторов на человека отмечалось еще древними авторами (Гиппократ, 1936; Страбон, 1994). Конечно, трудно отделить это влияние от влияния традиций, конфессий и индивидуально-психологических особенностей самих носителей определенной культуры. Выделение этих факторов в отдельную группу в связи со значимостью их влияния на психику человека было осуществлено французской «географической школой» социологов, психологов и психиатров (Еремин, 1979; Claval, 1966; Le Bra, 1966; Pelicier, 1968).
В целом все вышеуказанные группы факторов (параметров), влияющие на развитие человека, описывают различия между людьми более емко, чем культура. По мнению многих исследователей, развитие этноса или системы этносов обусловливается влиянием трех групп параметров: социокультурных, расово-биологических и климатогеографических (Бромлей, 1981, 1983; Гумилев, 1990; Чаклин, 1986; Чебоксаров, Чебоксарова, 1985 и др.). Социокультурные параметры включают язык, укладность, традиции, верования, социальные установки, нормы, ценности и др. Расово-биологические параметры связаны с морфофункциональными особенностями, типом питания. И наконец, природные, климато-географические параметры в наименьшей степени могут быть отнесены к культуре, за исключением так называемых «культурных» или антропогенных ландшафтов (Голд, 1990).
Учитывая, что этничность характеризуется всеми тремя группами факторов (климато-географические, культурно-психологические, расово-биологические), мы вводим понятие «этническая маргинальность личности». Данное понятие отражает нарастающую этнофункциональную множественность (этнофункциональную психическую неоднородность) личности в современном мире, прежде всего, неоднородность содержания системы ее отношений не только к культурно-психологическим феноменам, но к этносреде в целом. Можно говорить о повышении или снижении степени этнической маргинальности личности в соответствии с повышением или уменьшением у нее количества этнодифференцирующих элементов.
Подчеркнем, что понятие «этнической маргинальности личности» (1996) существенно отличается от понятия «маргинального человека» («культурного» и/или «расового гибрида») (Stonequist, 1960), поскольку в нем учитывается климато-географический фактор. Введенное нами понятие предполагает множественность этнодифференцирующих включений, и этим оно отличается также от представления об «этнопсихологической двойственности» личности («двойственной» этнической идентичности) (Мулдашева, 1991) и от представления об индивидах с «маргинальной этнической идентичностью, которые балансируют между двумя культурами, не овладевая в должной мере нормами и ценностями ни одной из них» (Стефаненко, 1999, с. 233) или несколькими культурами человека-посредника между культурами (Bennett, 1986). В связи со сказанным понятие этнической маргинальности личности является методологически наиболее широким, так как ориентировано не только на множественность культурную, но охватывает все разнообразие этнических факторов и параметров, включая, как показано в настоящем параграфе далее, трансцендентные (Бог и другие феномены духовной сферы).
К внутренней среде человека мы относим его психику и антропо-биологические характеристики, а к внешней – природно-климатические и социокультурные (ландшафт, животный и растительный мир, социокультурное окружение), т. е. мир, данный нам в чувственном восприятии. Кроме того, мы выделяем трансцендентную сферу человека – Бог, различные духовные феномены. Исходя из этнической парадигмы для обозначения внутренней, внешней и трансцендентной сферы человека мы вводим таксономическую единицу – «этносреда». Она состоит из материальных, психологических (душевных) и духовных элементов, которые могут быть адекватно описаны только на языке данного этноса. Понятие этносреды более емко и методологически более точно, чем понятие этноса, описывает этничность человека. Отметим, что личность также является подсистемой этносреды, поэтому, строго говоря, можно говорить о субъектности этносреды (принцип субъектности).
Этносреду мы понимаем как систему этнических признаков или систему элементов этносреды (в аспекте развития они же – параметры этногенеза, по Л. Н. Гумилеву), которая может обладать той или иной степенью целостности. Сама этносреда является условием и в то же время результатом этногенеза.
В соответствии с этнофункциональной парадигмой (на основе принципа этнофункциональности) каждый элемент этносреды – материальный, культурно-психологический или трансцендентный рассматривается с точки зрения его этнической функции – этноинтегртрующей или этнодифференцирующей.
К разрушению этносреды, снижению степени ее целостности (в конечном счете – к распаду) в общем случае ведут такие процессы, как индустриализация, войны, миграции, международная торговля, развитие средств массовой коммуникации и т. п., с обуславливающие нарастание количества этнодифференцирующих элементов.
Любая реальная этносреда, так же как и этнос, вследствие «этнокультурной мозаичности» современного мира (и этнической маргинальности человека) содержит как этноинтегрирующие, так и этнодифференцирующие элементы. Если этносреда состоит только из этноинтегрирующих элементов, то речь идет о ее идеальном прообразе. Фактически методология современных исследований по этнологии и этнопсихологии основана именно на идеальной типологии этносов. Возможно, что именно отсутствие в истории идеальных, «ненарушенных» этносред привело В. А. Тишкова к парадоксальному выводу, что «в позитивистском смысле этносов не существует» (1992, с. 5–20). Данное противоречие снимается методологически дополнительным (см. выше) использованием этнической и этнофункциональной парадигмы в описании человека.
Содержание понятия этносреды при сравнении с системой понятий концепции Л. Н. Гумилева по смыслу шире понятия «этнос». Этнос, по Гумилеву, – это «устойчивый, естественно (курсив мой. – А. С.) сложившийся коллектив людей, противопоставляющий себя всем другим аналогичным коллективам, что определяется ощущением комплементарности, и отличающийся своеобразием стереотипа поведения, который закономерно меняется в историческом времени» (Гумилев, 1993, с. 540). Очевидно, что это определение описывает антропо-биологические («коллектив людей»), социокультурные и психологические («коллектив», «ощущение», «стереотип поведения») признаки этноса.
Понятно, что «естественное развитие этноса» можно рассматривать лишь в идеале, на практике оно всегда подвержено различным внешним влияниям. С позиций этнической парадигмы этнос, как и этносреду, мы рассматриваем в качестве естественно сложившейся системы, представляющей собой идеальный прообраз. Этнофункциональная парадигма позволяет более тонко и дифференцированно описывать реальную этносреду, которая в пределе, при уменьшении количества этнодифференцирующих элементов, «стремится» к своему идеальному прообразу.
Л. Н. Гумилев в некотором отношении противопоставляет окружающую природу антропо-биологическим, культурным и психологическим признакам. Для описания ландшафтно-климатических и природных признаков в целом он вводит понятие «этноценоза», которое определяет как «геобиоценоз… в пределах которого адаптировалась этническая система» (там же, с. 542). Геобиоценоз (данного природного ареала) понимается Гумилевым как «законченный комплекс форм, исторически, экологически и физиологически связанный в одно целое общностью условий существования» (там же, с. 498).
Для описания сочетания «всех существующих этноландшафтных целостностей – этносов и их этноценозов» (там же, курсив мой. – А. С.) Л. Н. Гумилев вводит понятие этносферы. Очевидно, что оно шире, чем не только «этнос», но и «этноценоз». Понятие этносреды, включает все элементы (параметры) и этноса и его этноценоза. Определенная степень целостности этносреды может иметь место, например, и при отсутствии в данном геобиоценозе представителей каких-либо этносов. Степень этой целостности может продолжать снижаться и без влияния человека – вследствие достаточно резких изменений климата, нашествия экзотических для данной этносреды животных и микроорганизмов, землетрясений и прочих факторов, нарушающих геобиоценоз данного ареала.
Аналогично мы рассматриваем систему этносред всей планеты, степень целостности которой также может снижаться вследствие антропогенных воздействий. Данное понятие фактически совпадает с понятием «этносферы». Представление о каждой отдельной этносреде в системе понятий Л. Н. Гумилева можно было бы определить как «этносфера каждого отдельного этноса».
В эмпирических исследованиях, представленных в настоящей книге, смысл понятий «этнические признаки» и «элементы этносреды» совпадает.
На наш взгляд, так называемое «межэтническое взаимодействие» в современном мире более правильно рассматривать не только как взаимодействие отдельных личностей или групп, но как системное этнофункциональное взаимодействие этносред. Это помогает с большой степенью полноты описать данное взаимодействие. В отличие от «узкого» типологического понимания межэтнического взаимодействия как контакта этнофоров или этносов этнофункциональное взаимодействие этносред – это учет не только расово-биологических, культурно-психологических, конфессиональных различий конкретных этнофоров или этносов, но и системного взаимодействия между всеми элементами взаимодействующих этносред (климатогеографическими, социокультурными, расово-биологическими, природно-биологическими – животного и растительного мира, а также трансцендентными).
Например, если происходит миграция жителей Африки в Северную Европу, то возможно не только взаимодействие «социокультурно-биологических организмов». С одной стороны, мигранты подвергаются воздействию более холодного климата, а европейцы имеют возможность «из первых рук» получить информацию и эмоциональные впечатления о «внекультурной» стороне этносреды (природа, растительность, животные, болезни) новоприбывших. С другой стороны, климатические изменения или появление в более северных ареалах тропических животных и растений (скорость таких изменений в последнее время нарастает) требует от человека дополнительных психобиологических усилий для адаптации к новым условиям. Важно то, что взаимодействие элементов, имеющих ту или иную этническую функцию, осуществляется по-разному и оказывает различное влияние на психику (в частности, на психическую адаптированность) и поведение человека в целом (Сухарев, 1999 и др.; см. также раздел II данного издания).
В следующем параграфе мы изложим базовые понятия этнофункциональной парадигмы в психологии.
Психическая жизнь человека представляет собой целое, в котором научный анализ выделяет такие отдельные ее проявления, как психические процессы, состояния, отношения и свойства личности, где личность характеризуется, прежде всего, в системе отношений человека к внешнему миру и к самому себе (Мясищев, 1995). А. А. Гостевым была выделена также образная сфера личности как система вторичных образов – образов памяти, представлений, воображения, сновидений и др., включая систему социальных представлений, «переживаемых в отсутствии непосредственно воздействующего стимула» (Гостев, 2007, с. 7), которая может рассматриваться как образное содержание системы отношений данной личности. Во вторичных образах как «единицах психического» автор рассматривает гносеологический и праксеологический аспекты, воплощающие идею многоуровневого психического отражения-регулирования, морфологический аспект организации образной сферы, важнейший для исследования личности, аксиологический аспект и некоторые другие. В частности, об аксиологическом аспекте онотологического статуса образов как социальных представлений писал П. Н. Шихирев (1998). Переживание ценностных отношений в образе связано с психическими состояниями личности, ее эмоциональными отношениями – чувствами, настроениями. В структуре образа рассматриваются различные его модальности – эмоциональная, моторная, нравственная и др. (Гостев, 2007, 2008). В целом, как сами образы, так и их модальности соответствует понятию «элементы психики» А. Ф. Лазурского (1997) или, в нашем понимании, «элементы образной сферы личности».
В образном содержании отношений одновременно представлены основные перцептивные категории: цвет, форма, движение и т. д. Образ определяет когнитивную, нравственную, эмоционально-чувственную, моторную и др. стороны отношений. В соответствии с представлениями В. Н. Мясищева, отношения характеризуются также активностью, избирательностью и осознанностью. Важно, что нарушение целостного взаимодействия сторон отношений и их характеристик, ослабление или чрезмерное усиление одного из них может обусловливать расстройство психики как целого (Мясищев, 1995). В концепции Мясищева акцент ставится на динамические характеристики отношений, тогда как понятия образа и образной сферы в основе имеют соответствующее содержание, являясь при этом базовыми интегральными «единицами» психического.
Система отношений личности «включает» ее в этносреду. Как показывают результаты этнопсихологических исследований, более или менее быстрая адаптация системы отношений к изменению тех или иных этнических факторов в большинстве случаев связана с депрессивными проявлениями, характеризующими определенную степень дезадаптированности личности.
С позиций этнофункционального подхода рассматривается этническая функция, прежде всего, образного содержания отношений личности, а также когнитивной, эмоциональной, духовно-нравственной и моторной их сторон. Можно предположить, что достаточно быстрые изменения в образной сфере личности также могут быть связаны с проявлениями психической дезадаптированности.
Образная сфера личности имеет регулятивную функцию по отношению к поведению человека в целом и по отношению к когнитивному, нравственному, моторному и др. аспектам (Гостев, 2007, 2008).
В свою очередь, анализ использования понятия ментальности (менталитета) (outilage mental, mentalitй) представителями французской школы исторической психологии (Блок, 1986; Бродель, 1986; Февр. 1991 и др.), в которой оно и было введено, показывает, что данное понятие связывается с категориями «эмоционального отношения», «образа», «картин мира» (Гуревич, 2005). Понимая ментальность как «умственную вооруженность» (outilage mental), Люсьен Февр подчеркивал в содержании ментальности аффективную жизнь людей (любовь, страх, смех) и вместе с тем отмечал, что речь идет о «том круге понятий и категорий, навыков и автоматизмов сознания, за пределы которого мысль человека данной эпохи не в состоянии выйти» (цит. по: Гуревич, 2005, с. 8). С учетом современных историко-психологических воззрений А. Я. Гуревич не вычленяет отдельных эмоций и описывает ментальность как совокупность «картин мира» и «психологический каркас культуры»: «…время, пространство отношение людей к природе, трактовка потустороннего мира и его связей с миром животных, понимание возможного и невозможного, естественного и сверхъестественного, связь технологических и магических методов воздействия на мир, трактовка идеального и материального, труд и праздник, оценка детства и старости, семья, отношение к женщине и сексу, страхи и фобии, наконец, психологический статус личности – таковы некоторые аспекты картины мира» (Гуревич, 2005, с. 9). В конечном счете ментальность можно соотнести с понятием совокупности устойчивых образов и их эмоциональной и другими модальностями. Образная сфера личности или общества (этносреды) может включать не только образы, имеющие социокультурное или природно-биологическое происхождение, но и религиозно-мистические. В нашем походе рассматривается этническая функция элементов образной сферы личности или общества (этносреды) как, например, система социальных представлений (Абульханова-Славская, 1996; Шихирев, 1998 и др.). В целом рассматриваются как этнические функции отдельных элементов образной сферы (ментальности) личности и этносреды (собственно образов), так и модальностей данных образов – эмоциональных, нравственных, когнитивных, моторных и др.
Одним из основных в этом подходе является понятие этнофункционального рассогласования образного содержания отношений личности или модальностей этих образов. Содержание отношений как элементов этносреды рассогласовано в том случае, если они выполняют этнодифференцирующие функции по отношению друг к другу. Примером таких рассогласований могут служить случаи, когда личность в той или иной мере этнически маргинализирована. В частности, человек может не иметь определенного религиозного мировоззрения, но придерживаться разнородных норм и правил, например, буддизма и христианства (рассогласование социокультурного и духовно-нравственного содержания), предпочитать в питании такие разнородные продукты, как ржаной хлеб и бананы (рассогласованность отношения к биологическому взаимодействию с внешней средой), мечтать о том, чтобы постоянно жить в тропическом климате, несмотря на то, что он родился и вырос в северных широтах (рассогласование отношений к климато-географическим этническим признакам) и т. д.
Отношения к элементам этносреды могут осознаваться личностью («Я знаю, что у меня белая кожа»), а могут быть неосознанными. Например, житель Вологодской области может не знать, что в лесах под Вологдой исчезли последние медведи, однако его этносреда с этого момента изменилась.
Этническая функция элементов ментальности этносреды, в том числе и образного содержания отношений личности, не всегда очевидна и в ряде случаев может быть определена только экспертами-специалистами в области этнологии, антропологии, культурологии и других наук о человеке, а также деятелями литературы, искусств и пр.
В регуляции целостного и важнейшего аксиологического аспекта поведения человека большую роль играет такая модальность образной сферы личности, как аффективность, в особенности относительно устойчивые ее формы, обозначаемые в отечественной психиатрии как «тип ведущего аффекта» (Вертоградова, 1980). Клинико-психопатологические исследования дают основания полагать, что качественные изменения «типа ведущего аффекта» (в «норме» мы рассматриваем типы ведущих эмоциональных состояний) от мании до депрессии осуществляются в рамках континуума: мания → гипертимия → нормотимия → гнев → тревога → тоска → апатия. Причем, изменения от одного типа аффекта к другому могут происходить непрерывно (последовательно, без скачков) и с последовательным снижением энергетического потенциала личности (максимальным при мании и минимальным – при апатии) (Степанов, 2004).
Например, такие «непоследовательные» («дискардантные») сочетания, как «апато-тревожный» ведущий аффект, как правило, встречаются лишь при выраженной органической патологии и шизотипических расстройствах (Вертоградова и др., 1980). По нашим наблюдениям, каждая личность характеризуется определенными доминирующими эмоциональными состояниями (соответствующим типам ведущего аффекта в патологии), а их тип является характеристикой эмоциональной сферы личности не только в патологии, но и в «норме». Эти эмоциональные состояния, в частности, определяют преобладающий тип реагирования в системе отношений личности – не только собственно эмоциональный, но и когнитивный, моторный и поведение в целом. Мы считаем, что эмоциональная сфера – ведущая в системе отношений личности, и в то же время язык описания данной сферы по типу основного эмоционального состояния является континуальным и инвариантным как для нормы, так и для патологии.
Этнофункциональный смысл (этническая функция) типа ведущего аффекта во многом определяет его «нормальность» или «патологичность». Например, для христианских этносред нормой является тревожный аффект без излишней тоски (уныния) или гнева (то и другое считается грехом); он связан с не гипертрофированным чувством вины (депрессивный бред и пр.), без которого невозможно принятие положения о первородном грехе, таинства исповеди и пр.
Понятие «мания» происходит от древнегреческого имени богини Мании, насылающей безумие на людей, преступивших нравственные законы. Мании иногда отождествляются с эвменидами («благожелательными богинями»), являющимися другим обозначением эриний (богинь мщения). Эвмениды перестали считаться богинями мщения и стали божествами благодати, предотвращающими несчастье и дарующими плодородие. Связь опьянения и одержимости с плодородием прослеживается в культе Диониса и в античности, несомненно, имеет позитивный сакральный смысл. В то же время очевидно негативное отношение к опьянению и одержимости в христианстве.
Смысл состояния безразличия и уныния (или «генерализации чувства безнадежности») неодинаков в различных этносредах: в буддистских (позитивное отношение, один из показателей духовного прозрения), протестантских (прагматически негативное неприятие как «мешающего» фактора для позитивных ценностей капитализма – социальной активности, продуктивности и эффективности) и православных этносредах («уныние» в духовном смысле – грех, однако оно также мешает нравственной общественной жизни человека).
Смысл типа ведущего аффекта (или эмоционального состояния) заключается в том, что его этническая функция может обусловливать представление о данном состоянии либо как о нормальном, либо как о патологическом в различных этносредах.
Исследования разных авторов дают основание предполагать, что важнейшим фактором в онтогенезе человека является его отношение к природной среде (Юнг, 1993; Boas, 1922 и др.). Наши эмпирические разработки также демонстрируют системообразующую роль в процессе адаптации личности играет эмоционально положительное отношение к образам природы ареала ее собственного рождения и проживания (Сухарев, 2006 и др.). В частности, «точкой отсчета» в диагностике этнофункционального развития личности является нарушение отношения к группе климато-географических элементов этносреды, что определяет основу для структурирования системы ее отношений в практической работе (в психотерапии, воспитании и др.).
В работах по психотерапевтическому методу «глубинной экологии» подчеркивается, что нарушение отношения человека к окружающей природной среде практически всегда связана с такими депрессивными симптомами, как отчаяние, печаль, страх, чувство безысходности (Сид и др., 1992, с. 11–12). Психотерапевтическая проработка отношения человека к ландшафтам, климату, животному и растительному миру позволяет преодолевать депрессию. В исследованиях Х. Лейнера (1996) показано, что спонтанное представление пациентом в процессе образно-чувственной психотерапии экзотических ландшафтов, не связанных с местом его рождения и проживания, как минимум, свидетельствует о психопатологических проблемах. И, напротив, в норме пациенты, проживающие в средней полосе, представляют, как правило, образы среднеевропейских ландшафтов (Обухов, 1997, с. 35).
Данные результаты согласуются с нашими эмпирическими исследованиями, в которых было выявлено, например, что предпочтение образов экзотических ландшафтов является маркером углубления нозологической отнесенности депрессивных расстройств у взрослых, показателем синдромальной выраженности аффективных расстройств у детей и признаком, дифференцирующим опийную наркоманию от алкоголизма. Кроме того, согласно полученным нами результатам, психическая дезадаптированность человека в пожилом возрасте (нарушения памяти, старческие депрессии и пр.) достоверно связана с отсутствием положительных эмоционально окрашенных образных воспоминаний о родной природе в возрасте до 7 лет. Сходные результаты, выявляющие приоритетную роль этнофункционального рассогласования отношения личности к группе ландшафтно-климатических признаков для возникновения психической дезадаптированности, получены нами практически на всех возрастных группах и контингентах исследуемых (Сухарев, 1996, 2006 и др.). Имеющиеся эмпирические результаты согласуются с выдвинутым нами положением о системообразующей роли климатогеографических факторов в формировании системы отношений личности к этносреде. Наши эмпирические исследования, дают также основания предполагать системообразующую роль образов природы в образной сфере личности (Сухарев, 1996–2007).
Количество этнофункциональных рассогласований может определять степень нарушения (деформации) этноида как системы образов реальной этносреды или системы реальных отношений личности ко всем возможным этническим признакам, включая отношение к трансцендентной сфере, а также обобщенный этнический признак (собственную этничность по самоопределению). Этноид имеет как пространственную составляющую – отношения к элементам этносреды, так и историческую, временную составляющую – развитие отношений к содержанию исторических этапов развития этносреды отраженных в онтогенезе личности (см. главу 2).
Введение более широкого и операционализированного по сравнению с «этнической идентичностью» понятия этноида и представления о степени его деформированности позволяет преодолеть недостатки дефиниции классической этнопсихологии: «этническая идентичность» – «осознание своей принадлежности к определенному этносу» (Стефаненко, 1999, с. 20), т. е. простого самоопределения типа «я – русский», «я – немец» и пр., довольно произвольного «навешивания ярлыков» (Пезешкиан, 1993, с. 28). Понятие этноида открывает также возможность определять степень риска возникновения психической дезадаптированности личности и соотносить с процессом этнической идентификации все имеющиеся прикладные разработки в области этнфункциональной психологии.
Этноид вовсе не обязательно в точности соответствует (на практике – никогда не соответствует) какой-либо реально существующей или когда-либо существовавшей в истории человечества этносреде. Например, мы часто сталкивались со случаями, когда человек, считая себя русским, предпочитал для постоянного места жительства среднерусский ландшафт при условии, чтобы «зимы не было» и т. д. Часто встречаются случаи, когда человек, любящий родную, например, среднерусскую природу, предпочитает в питании такие экзотические продукты, как киви, бананы и т. п. (по мысли В. И. Вернадского, питание – важнейший способ биологического взаимодействия со средой). При этом тот же человек может считать себя, например, буддистом и т. п.
В классической этнопсихологии, исходящей из типологического подхода к этничности, присущего этнической парадигме, рассматриваются компоненты этнической идентичности – когнитивный и аффективный, а также этнодифференцируюшие признаки, характеризующие эту идентичность как представление о родной земле, языке, религии и др. (Стефаненко, 1999; Лебедева, 1999 и др.). Получается, например, что человек, считая себя русским, в то же время может не любить русскую природу, быть буддистом и т. д. Теоретическая полнота описания этничности требует использования не этнической, а этнофункциональной парадигмы, так как «осознание своей принадлежности к определенному этносу» не позволяет достаточно дифференцированно в рамках единой методологии определять, например, степень сформированности этой идентичности.
Наличие множества признаков, характеризующих этническую идентичность, вступает в логическое противоречие с ее определением как «отнесение себя к тому или иному этносу». На этом основании С. Л. Бухарева (2005) рассматривала понятие этнической идентичности как систему отношений человека ко всем группам этнических признаков (т. е. этносреде), а также к содержанию и последовательности стадий этногенеза собственного народа. Бухарева определяет этническую идентичность как систему отношений личности ко всем группам этнических признаков, а собственно «этничность по самоопределению» – лишь как «обобщенный этнический признак». Действительно, приоритетной в этнофункциональном подходе является именно целостность, системность всех отношений личности, а не то, какой именно этнический «ярлык» (Н. Пезешкиан) присваивает себе тот или иной человек.
С. Л. Бухарева ввела определенные показатели степени сформированности-несформированности этнической идентичности. Например, принятие себя как еврея может этнофункционально рассогласовываться с негативным отношением данного человека к иудейской религии. Показателем степени сформированности этнической идентичности С. Л. Бухарева считала «количество отношений» личности к этническим признакам, традиционным для населения страны рождения и проживания конкретного человека, а также отношений к этническим признакам, этнофункционально согласованным и с его этничностью по самоопределению. Такой подход, на наш взгляд, позволяет не только более тонко дифференцировать степень сформированности этнической идентичности, но одновременно и определять степень этнофункциональной рассогласованности системы отношений личности как фактора риска возникновения психической дезадаптированности личности.
Мы не придерживаемся определения этнической идентичности по С. Л. Бухаревой, поскольку все противоречия, связанные с использованием классического представления об «этнической идентичности», устраняются введением понятия этноида. В понятии «этнической идентичности» мы оставляем лишь то, что содержится в ее традиционном определении – отнесение себя к определенному этносу или группе этносов, вернее, в нашем подходе – к этносреде.
Этничность человека (целостности телесного, психического и духовного содержания) мы определяем как идеальный прообраз и итог естественного развития этносреды природного ареала его рождения (в определение включается не только пространственный, но также исторический аспект). По существу, конструктивный (естественный) процесс этнической идентификации личности представляет собой уподобление ее этноида идеальному прообразу естественного развития этносреды природного ареала рождения данной личности.
Возможен также деструктивный («противоестественный») процесс идентификации, например, при уподоблении личности прообразу естественного развития этносреды чуждого ареала, например, известны случаи идентификации жителей России с североамериканскими индейцами и пр. Возможна также идентификация с исторически не существующей, вымышленной «этносредой» – «виртуальная этничность»; такая идентификация встречается в некоторых субкультурах – «инопланетяне» и некоторые другие типы идентичности. Психическая дезадаптированность личности (вплоть до психических расстройств) гораздо чаще возникает при деструктивном процессе идентификации, хотя и конструктивный процесс в случае его чрезмерной искусственной интенсификации также может играть дезадаптирующую роль.
Привнесение в психику человека этнофункционально согласованных элементов требует от него меньше энергетических (адаптационных) затрат на их ассимиляцию, чем для рассогласованных. Соответственно психика, состоящая из относительно большего числа этнофункционально согласованных элементов, имеет больший адаптационный (энергетический) потенциал.
Эту мысль можно проиллюстрировать высказыванием Н. С. Трубецкого о том, что «сильные различия элементов культур» при контактировании могут зачастую «привести к катастрофе» и «правильный выбор» культурного партнера есть «вопрос личной гигиены» (Трубецкой, 1995, с. 327–338).
Таким образом, этноид характеризуется большей или меньшей степенью целостности, снижение степени которой («деформация этноида») может обусловливать психическую дезадаптированность личности.
Естественный процесс этнической идентификации личности обусловливает относительно согласованный этноид по сравнению, например, с более деформированным этноидом психически больного человека или этнически маргинальной личности, не разрешившей свои психические конфликты.
Теоретически этнофункциональные рассогласования можно рассматривать как рассогласования различных элементов «экзопси хики» и «эндопсихики» (Лазурский, 1997). Эти понятия, по-видимому, были введены Лазурским не без влияния европейской школы психиатров, придерживавшихся «учения о вырождении» человека («Degenerationslehre») (Осипов, 1923).
К эндопсихике А. Ф. Лазурский относил «прирожденную основу» личности, включающую темперамент, характер, умственную одаренность и ряд психофизиологических особенностей; она вполне отождествляется с «нервно-психической организацией».
Под экзопсихикой А. Ф. Лазурский понимал систему психических отношений к внешнему миру, относительно более подверженных внешним воздействиям. Экзопроявления всецело сводятся к отпечатку, накладываемому на человека воспитанием и внешней средой, который может отличаться такой же прочностью, как и эндопсихика.
Эндо- и экзопсихика в понимании Лазурского в принципе применимы к общей психологии и к психопатологии, в которой рассматриваются, соответственно, феномены эндо- и экзогенных (в современном понимании – психогенных) расстройств. Данное разделение характеризует этиологию психических расстройств. На наш взгляд, понятия эндо- и экзопсихического в общей психологии и, соответственно, эндо- и экзогенного (включая психогенного) в психиатрии не утратили своего значения до настоящего времени. При объяснении причин поведения личности в рамках общей психологии представления Лазурского, по-видимому, незаслуженно забыты.
Развивая концепцию А. Ф. Лазурского, В. Н. Мясищев рассматривал психические расстройства (неврозы) как «болезненно нарушенные отношения», т. е. понимал их этиологию как психогенную, или, по А. Ф. Лазурскому, как имеющих причину в экзопсихике. Данные нарушения касаются таких свойств отношений, как активность, избирательность и осознанность. Одним из достоинств теории В. Н. Мясищева является то, что в ней «общая психология личности связана с психопатологией личности; последняя долгое время рассматривалась как изолированная часть практики» (для психогенных расстройств. – А. С.) (Абульханова-Славская, 1997, с. 319–320).
В. Н. Мясищев (1995) связывал врожденные аномалии развития, прежде всего, с поражением органического субстрата. Эндогенные расстройства (шизофрению, маниакально-депрессивный психоз), а также эпилепсию он считал органически обусловленными. В современной психиатрии термин «эндогенный» связывается с происхождением психозов (не как реакций на сильный стресс, а как длительных, присущих данному человеку психических расстройств, не обязательно связанных с внутренним биологическим субстратом) и противопоставляется расстройствам «психогенным» (т. е. обусловленным социально-психологическими факторами) и «экзогенным» – возникшим вследствие таких органических причин, как черепно-мозговые травмы, воздействие алкоголя, наркотиков и др.
Понятие «эндогенный» было введено в 1892 г. немецким ученым Мебиусом в русле учения о вырождении. Сам Мебиус в это понятие вкладывал смысл характеристики «вырождения» (дегенерации) человека. С середины xix до первой трети xx в. концепции вырождения придерживались многие известные европейские психиатры, в том числе и в России (Б. Морель, Дж. Модсли, П. Мебиус, М. Нордау, С. С. Корсаков, В. А. Мошков, В. П. Осипов, И. А. Сикорский и др.).
Понятия эндогенного (эндопсихического), экзогенного (экзопсихического) и связанного с ними представления о «вырождении» в историческом плане существенны для нашего исследования. В учении о «вырождении» в европейской науке впервые была предпринята попытка целостного понимания человека как неразрывного единства его биологического, психического и нравственного содержания.
Концепция «вырождения» в условиях все нарастающей специализации современной науки ценна, прежде всего, тем, что она отражает внутренне взаимосвязанный, целостный процесс нарастания различных патологических изменений в человеке – биологических, психических, социально-нравственных и др. Был накоплен достаточно убедительный эмпирический материал, свидетельствующий в пользу ее релевантности (см.: Осипов, 1923).
Учение о вырождении основывалось на анамнестических и генеалогических данных о нарастании интенсивности и количества признаков психической и биологической патологии, а также социально-нравственных отклонений из поколения в поколение при наличии у членов семей определенных психобиологических расстройств или средовых (как социальных, так и природно-биологических) патогенных условий жизни (Morel, 1857, 1860; Осипов, 1923).
Нельзя сказать, что в науке предпринимались сколько-нибудь серьезные попытки опровержения этой концепции. В связи с бурным развитием как классической, так и молекулярной генетики она была постепенно и незаметно «вытеснена» на периферию науки сторонниками рассмотрения генетических проблем на более специализированном, генном и даже молекулярном уровне. С одной стороны, сейчас уже достаточно очевидно, что не существует, например, шизофрении, единственной причиной которой является та или иная органическая патология. С другой стороны, в своем стремлении к специализации наука ушла и от определенной возможности целостного рассмотрения бытия человека как физического, психического и вместе с тем нравственного существа.
Данные современных генеалогических исследований о повторяемости, но не нарастании определенных как патологических, так и иных признаков (например, одаренности) в последующих поколениях признаются некоторыми исследователями (Эфроимсон, 1998 и др.). Однако учение о вырождении как о целостном психобиологическом и социально-психологическом процессе оказалось основательно забытым. В частности, развитие генетики как биологической науки методологически переориентировало рассмотрение процесса биологического вырождения с целостного уровня на специфический, рассматривающий генеалогическое нарастание «частной» биологической патологии вне связи с целостными изменениями во всем организме человека. Современным напоминанием о концепции вырождения является представление о наследственно (биологически) обусловленных врожденных психоневрологических расстройствах (таких, как синдромы Марфана, Шерешевского и др.), а также представление об эндогенных психозах (шизофреническом, маниакально-депрессивном и психотических эпизодах генуинной эпилепсии).
По определению выдающегося отечественного психиатра В. П. Осипова, «психическими признаками вырождения называются такие отклонения от нормальной душевной деятельности, которые присущи данному лицу с раннего возраста, входят в состав его личности, являясь выражением патологической организации его нервной системы» (1923, с. 543). В этом определении существенно представление о целостности процесса дегенерации всей психики, когда анализ отдельного признака вырождения показывает, «что он проистекает из болезненного состояния не только лишь интеллектуальных, эмоциональных или волевых процессов, но из поражения их в совокупности, с преобладанием одних над другими» (там же). Учение о вырождении в xix и начале xx в. развивалось как противопоставление учению о мономаниях или частичном помешательстве. Под мономаниями подразумевались главным образом болезненные состояния, сосредоточившиеся в одном психопатологическом симптоме, а именно в стойких болезненных идеях и влечениях, овладевших больным. В то время психиатрия допускала возможность развития такого моносимптома при сохранении человеком душевного здоровья в остальных аспектах.
Общим положением, выгодно отличающим сторонников концепции вырождения от сторонников учения о моносимптоме, является приверженность первых целостному пониманию психики человека. Анализ психопатологических проявлений показывает, что моносимптом является лишь одним из наиболее ярких проявлений нарушения душевного здоровья. Этот симптом «выражается наряду с целым рядом других, менее бросающихся в глаза симптомов, как существующих одновременно, так и присоединяющихся по мере дальнейшего течения и развития болезненного состояния» (Осипов, 1923, с. 544).
Б. Морель и его последователи отождествляли вырождение с «болезненными изменениями нормального человека» как нравственными («moral insanity» – моральное безумие), психическими, так и анатомо-физиологическими (Morel, 1857 и др.). В. П. Осипов в отличие от Мореля придерживался материалистической научной методологии и связывал процесс вырождения с биологической наследственностью. В то же время Осипов отмечал роль экзогенных причин (например, употребление алкоголя, морфия, кокаина; различные токсические воздействия) в возникновении признаков вырождения, а также указывал на определенную предрасполагающую роль воспитания (Осипов, 1923, с. 490, 494, 495). Л. С. Выготский подвергал справедливой критике понимание английскими сторонниками концепции вырождения «моральной дефективности» («moral insanity») как органического заболевания (Выготский, 1984, с. 150–152). Однако, на наш взгляд, в связи с указанными исследованиями В. П. Осипова правомерно предположить, что определенное воспитание может обусловливать достаточно устойчивое аморальное поведение и без «органической привязки», тем более, если оно осуществляется с раннего детства.
В целом можно сделать вывод, что результаты Мореля и других сторонников концепции психического вырождения о существенной роли наследственных факторов в этиологии психических расстройств либо совпадают, либо не противоречат соответствующим исследованиям классической генетики и самым современным достижениям молекулярной генетики. Еще пока неподтвержденным современной генетикой остается описанное сторонниками концепции вырождения явление качественного и количественного нарастания патологических признаков в последующих поколениях.
Под психическим вырождением (на уровне генеалогии конкретного человека), по В. П. Осипову, следует понимать процесс приобретения или усиления в последующих поколениях тех или иных психопатологических признаков при невозможности выявления наследственного биологического обусловливания этих признаков.
Несомненно, что для возникновения у человека полной картины клинических психопатологических проявлений, в общем случае, необходимо наличие как психических, так и наследственных биологических условий. Поэтому механизм возникновения психических расстройств должен учитывать также влияние внутренних, эндопсихических (эндогенных) и средовых (экзогенных) психобиологических факторов.
Известный отечественный генетик В. П. Эфроимсон считает, что «этические нормы и альтруизм имеют также и прочные биологические основы, созданные долгим и упорным, направленным индивидуальным и групповым отбором» (Эфроимсон, 1998, с. 465). Это свидетельствует в пользу гипотезы об определенной наследственной обусловленности содержания отношений человека (в том числе – «моральной дефективности»).
С другой стороны, в настоящее время получили развитие идеи М. Е. Лобашева о том, что мутагенная активность повреждающего агента определяется адаптационными механизмами организма как целого. Результаты современных исследований в области молекулярной генетики в значительной степени подтверждают роль психических воздействий (эмоциональных стрессоров) как мутагенных факторов у человека (Лобашев, 1947; Ингель, Ревазова, 1999 и др.).
В недавних исследованиях по молекулярной генетике, осуществлявшихся в рамках программы изучения генома человека, получены результаты, подтверждающие, что на молекулярном уровне наряду с прочими факторами имеет место генетическая обусловленность различных психических особенностей, черт личности и некоторых психических расстройств. Сюда относятся личностная тревожность, депрессии, наркомании, алкоголизм и др.
Одна из работ, посвященная анализу данных по связи генов с различными поведенческими характеристиками, опубликована в журнале «Science», где впервые была представлена информация о прочтении генома человека (McGuffin, Riley, Plomin, 2001). На основании анализа большого количества исследований по молекулярной генетике в статье указывается неизбежность в начале xxi в. революционных изменений в науке – в плане учета генетических факторов в психологических исследованиях и, соответственно, в методах терапии психических расстройств.
Исходя из приведенных выше теоретических и экспериментальных данных можно предположить, что у человека могут иметь место в значительной мере наследственно обусловленные устойчивые психические состояния, особенности темперамента и характера (в частности, содержание системы его отношений).
В соответствии со сказанным в рамках представления о вырождении как системном отклонении от «нормы» правомерно ввести понятие этнофункционального вырождения личности. Данное понятие характеризует личность, у которой имеются эндопсихические признаки, дифференцирующие ее с этносредой ареала рождения. В этой связи интересно отметить, что, например, некоторые признаки биологического вырождения для представителей «одной расы» рассматриваются как патологические, а для «другой расы» – как нормальные (Осипов, 1923). Этнофункциональное вырождение – это процесс, при котором количество этнодифференцирующих элементов личности нарастает и в итоге эти элементы «эндогенизируются», становятся присущими данной личности. Напомним, что В. П. Осипов (1923) отмечал, в частности, роль в данном процессе неправильного воспитания и вредных привычек (к алкоголю, наркотикам).
Есть основания говорить о системном этнофункциональном вырождении личности при эндогенизации этнодифференцирующего содержания всей системы ее отношений. На практике чаще встречается частичное вырождение, т. е. эндогенизируется этнодифференцирующее содержание одного или нескольких ее отношений – мировоззренческих, к природному окружению и др. Теоретически это можно рассматривать как этнофункциональный дефект что, отчасти, подтверждается нашими клиническими наблюдениями не только в духовной или психической сферах, но и в отношениях к природе (Сухарев, Степанов, 1997).
Диагностика признаков этнофункционального вырождения личности может осуществляться, в частности, по «энергетическому» показателю. Предполагается, что содержания отношений, декларируемые испытуемым в обычном, «бодрствующем» состоянии, могут относиться как к эндо-, так и к экзопсихике (по А. Ф. Лазурскому). В то же время испытуемый, находящийся в состоянии гипноидного погружения, в большей степени сосредотачивается на своем внутреннем (эндопсихическом) мире, чем на экзопсихических отношениях как более обусловленных внешними воздействиями. В состоянии погружения ему предлагается представить себе тот или иной образ культуры, природы и пр., относящийся к этносреде ареала его рождения и проживания. Если испытуемый при этом переживает «прилив сил», «душевный подъем» и пр., то данный элемент полагается эндопсихическим и, как правило, этнофункционально согласованным. Если же испытуемый переживает «упадок сил», негативные эмоции, то этот эндопсихический элемент полагается этнофункционально рассогласованным и является признаком этнофункционального вырождения личности (по нашим данным, это относится не более, чем к 3–5 % случаев обследованных (не менее 400 чел.), как больных (5 %), так и здоровых – 3 %), что, в свою очередь, обусловливает возникновение внутриличностного конфликта. Исходя из принципа этнофункциональной системности этносреды, «прилив сил» и позитивные эмоции мы трактуем как показатель восстановления степени целостности личности и этносреды, а «упадок сил» и пр., напротив, как показатель снижения степени этой целостности. Выражаясь метафорически, если личность испытывает «упадок сил» от своего родного ландшафта, то она как бы «вырождена» из родной этносреды и ей «следовало бы родиться в иных природных условиях».
Следует заметить, что понятие этнофункционального «вырождения» относится не только к природно-биологическому, социокультурному, но и трансцендентному содержанию отношений личности. Признаки этнофункционального вырождения обусловливают возникновение этнофункциональных личностных конфликтов, т. е. противоречий, которые, с одной стороны, являются фактором риска возникновения той или иной степени психической дезадаптированности или социально-нравственных отклонений, а с другой – условием развития личности.
В условиях системного кризиса современного «цивилизованного мира» информационно-психологические воздействия на психику человека лавинообразно нарастают, что, несомненно, является постоянным источником психического стресса. К особому типу таких воздействий можно отнести возникновение стрессогенных этнофункциональных рассогласований отношений человека к этническим признакам: климато-географическим, расово-биологическим и культурно-психологическим. Такого рода стрессовые воздействия могут способствовать возникновению и/или увеличению интенсивности проявления у человека определенных психопатологических проявлений.
Это происходит, во-первых, в результате стрессового воздействия на психику этнофункциональных рассогласований; их возможный мутагенный эффект может приводить к возникновению в геноме человека определенных изменений, связанных с теми или иными психическими расстройствами. Во-вторых, вследствие имеющихся в психике этнофункциональных рассогласований, которые обнаруживают достоверную связь с депрессивными эндогенными расстройствами, а также с заболеваемостью наркоманией, алкоголизмом и некоторыми другими расстройствами. В принципе этнофункциональные рассогласования отношений человека могут служить пусковыми механизмами или «триггерами» возникновения выраженных клинических проявлений определенных психопатологических признаков, уже имеющих конкретную генетическую обусловленность.
Теоретически к эндогенным следует отнести врожденные психические расстройства, наследуемые и обусловленные различными психогенными воздействиями уже после момента зачатия. Отметим, что в современном определении понятия «эндогенного» предполагается наличие «биологических причин» (kцrperliche Ursache) данных расстройств, хотя и с оговоркой, что эти «причины» далеко не всегда представляется возможным выявить экспериментально (Peters, 1977, S. 148).
На практике клинический диагноз эндогенных психических расстройств ставится на основе ряда признаков, таких, как: а) наличие болезненных проявлений в течение всей жизни пациента (с раннего возраста); б) отсутствие внешних травмирующих психобиологических факторов или несоответствие силы психотравмирующего фактора и реакции на него со стороны больного и др. При этом экспериментальные поиски биологической основы такого рода расстройств в настоящее время пока не привели к однозначным выводам.
Содержание и динамические характеристики этих отношений могут быть либо биологически унаследованными, либо врожденными, либо обусловленными внешней средой человека. Если роль экзопсихических факторов вряд ли вызывает сомнение, то роль эндопсихически обусловленного содержания отношений личности требует обоснования. В принципиальной позиции по этому вопросу обязательно должна быть предусмотрена, по крайней мере, теоретическая возможность для учета влияния эндопсихики.
В психопатологическом аспекте с позиций этнофункционального подхода возможно определенное развитие взглядов А. Ф. Лазурского и В. Н. Мясищева, этот подход позволяет связать с общей психологией не только психогенные (см.: Абульханова-Славская, 1997), но и эндогенные расстройства. Этнофункциональный подход позволяет с единых теоретических позиций описать различные уровни психической адаптированности личности в норме и патологии, в частности, не только психогенные, но и эндогенные расстройства (см. результаты эмпирических исследований в последующих разделах).
С конца XIX в. в психологической науке возрастает интерес к поиску общих закономерностей психического развития человека по аналогии с этапами развития животного мира и человеческой культуры (Выготский, Лурия, 1993; Леви-Брюль, 1994; Лурия, 1974; Обухова, 2000; Холл, 1914 и др.). В отечественной психологии роль филогенетического аспекта культурного развития психики человека выделялась в подходе Л. С. Выготского и А. Р. Лурии.
Идея аналогии развития личности и человечества как вида развивалась в работах В. Вундта, П. Жане, З. Фрейда, В. Штерна, Ст. Холла и других психологов. З. Фрейд, в частности, полагал, что смысл мифологических представлений древних народов может быть выявлен по «инфантильным следам… в каких он снова проявляется в процессе развития наших детей» и, соглашался с К. Г. Юнгом в том, что эти древние представления можно обнаружить в «фантазиях некоторых душевнобольных» (Фрейд, 1991, с. 194, 196). В связи с этим Фрейд отмечал, что эти факты указывают не только на «новый источник самых странных психических продуктов болезни», но и подчеркивают «самым решительным образом значение параллелизма онтогенетического и филогенетического развития и в душевной жизни». То общее, что имеется у душевнобольного и невротика с «человеком далекого доисторического времени», согласно З. Фрейду, может быть сведено к «типу инфантильной душевной жизни» (там же, с. 196). Идея о повторении в онтогенезе психики человека этапов общественно-исторического развития была высказана Стэнли Холлом (под непосредственным влиянием биогенетического закона Э. Геккеля). Согласно Ст. Холлу, онтогенез психики ребенка воспроизводит историческое развитие человеческого рода, точнее, «собственной расы». Он отмечал, что «для полноты развития ребенка» необходимо, «чтобы он переживал древние чувства с точки зрения своей расы». Холл основывался на эволюционно-биологической концепции происхождения человека и полагал, что в воспитании и развитии ребенка необходимо выделять стадии «собирательства», «охоты» и пр. (Холл, 1914, с. 30). В отечественной науке «раса» – это большая группа людей, имеющих общее биологическое происхождение. Понятие расы в англоязычных странах в начале xx в. имело более широкий смысл и нередко применялось и применяется до сих пор для обозначения этносов, особенно при наличии существенных языково-культурных различий (Козлов, 1995, с. 105). Однако сегодня в отечественной науке это понятие имеет антропо-биологический смысл. Исходя из современных ему представлений о расе, Стенли Холл, по существу, разрабатывал концепцию этнопсихологического (типологического) подхода к психическому развитию человека, однако не сформулировал эту идею как таковую.
В свою очередь, В. Штерн дополняет классификацию Ст. Холла «животных» ступенях развития (млекопитающего, высшего млекопитающего – обезьяны) более поздними ступенями. По аналогии с этапами исторического развития человека европейской культуры Штерн выделяет: первые пять лет игры и сказок – ступень первобытного человека; первые школьные годы соответствуют античному и ветхозаветному периоду; средний школьный возраст соответствует фанатизму раннего христианства; пубертатный возраст – эпохе просвещения (Обухова, 2000). В. Штерн отмечает, в частности, что «между обоими рядами психического развития, индивидуальным и родовым, найдены замечательные параллели» (Стерн, 1915, с. 19).
Как мы уже отмечали, в современном «информационном» мире (Тоффлер, 1973) при нарастающей культурной и пр. неоднородности человеческих сообществ в рамках этнопсихологии, исходящей из типологических представлений об этносах и этнических системах описание этнических особенностей и развития личности представляется затруднительным. В отличие от этнопсихологического подхода, направленного на изучение особенностей процесса психического развития у различных народов (см. работы И. Кона, М. Мид и др.), этнофункциональный подход позволяет дифференцированно учитывать культурно-историческую специфику этого процесса в условиях «кризисного сознания» современного человека (Давыдов, 1990, с. 143). При этом мы придерживаемся не представления о бесконечном культурном «прогрессе» всего человечества, а положений об этнической относительности культур и последовательной смене стадий развития и упадка исторически различных этнических и культурных форм. Это соответствует взглядам таких отечественных историков и философов, как Н. Я. Данилевский (1991), Л. Н. Гумилев (1990), и зарубежных – О. Шпенглер (1993), А. Тойнби (1991), Й. Хейзинга (1992) и др., которые наряду с общностью законов и представления о цикличности культурного развития подчеркивали определенную содержательную этническую и культурную независимость человеческих сообществ.
Сравнивая культурно-исторический подход в современной отечественной и зарубежной науке с этнофункциональным, отметим их сходство в том, что в первом также выделяется роль исторического развития культуры в онтогенезе психики человека (Выготский, Лурия, 1993; Коул, 1997; Лурия, 1974). Важным для настоящего исследования является положение культурно-исторической психологии о том, что психическое развитие человека – это явление социокультурное и историческое по своей природе.
В отличие от культурно-исторической концепции Л. С. Выготского и А. Р. Лурии этнофункциональный подход учитывает наличие существенного многообразия в развитии содержания отношений человека в различных культурах. При этом культурное содержание отношений личности мы рассматриваем как ее экзо- или эндопсихическое свойство.
В заключение отметим, что в рассмотренных выше подходах осуществлялись попытки сопоставления исторического развития культуры, биологического развития человека (и млекопитающих) как в «общечеловеческом», так и в этноцентристском (см.: Белик, 1991) аспектах с онтогенезом человека и личности. Общим недостатком данных подходов является, на наш взгляд, отсутствие единых методологических позиций, учитывающих специфику современной культурно-исторической ситуации в мире, в частности, поликультурность, «этнокультурную мозаичность» современного мира.
Разрабатываемый нами подход основывается не только на закономерностях, выявленных отечественными и зарубежными исследователями в русле этнопсихологических, кросскультурных, культурно-исторических и других теорий и подходов. Для обоснования и объяснения закономерностей развития личности в нашем подходе используются некоторые фундаментальные представления античной философии.
Взгляды Платона справедливо считают одной из важнейших основ европейской и русской философии (Флоренский, 1994 и др.). А. Ф. Лосев, соглашаясь по этому поводу с известными авторитетами западной философии, пишет: «А. Уайтхед прямо считал всю западную философию примечанием к Платону, а Эгил Виллер, еще более того, понимает новую западную философию как примечание к «Пармениду» Платона» (1974, с. 251). Многие российские философы пытались сблизить учение Платона с христианской религией (Абрамов, 1979). Эта общая тенденция русской философии нашла выражение в следующем высказывании П. А. Флоренского: «Будучи исходным пунктом стольких направлений мысли… не должен ли платонизм быть таким глубоким движением духа, которому уже нет иного наименования, кроме как символическое, уясняемое per se (само по себе. – А. С.), а не per aliud (посредством другого. – А. С.)? И в таком случае не правильнее ли разуметь платонизм не как определенную, всегда себе равную систему понятий и суждений, но как некоторое духовное устремление, как указующий перст от земли к небу, от долу – горе?» (1914, с. 5, 6).
В частности, идеальный прообраз человека, по Платону, понимается как «эйдос»,