Я разыскал брошенную нами повозку и на полной скорости, насколько это позволял внушительный вес аккумуляторов, сигналя и браня нерасторопных пешеходов, помчался докладывать Лебядкину о произошедшем. Через каких-то десять минут я миновал Амфитеатр и подъехал к парку.
Градоначальник, как и прочие чиновники, агораномы и главы политий, заседал в здании ратуши. Это был трёхэтажный особняк благородного голубоватого оттенка, стоявший посреди роскошного райского сада. Извилистая дорожка, проложенная посетителями между растущих в свободном порядке оливковых и апельсиновых деревьев, вела к торцу здания. Горихвостки, обитающие здесь, встретили меня, безмятежно порхая с ветки на ветку и сверкая своими красноватыми крыльями и хвостами.
Сейчас обеденный перерыв, поэтому здесь почти никого нет. Это священное право – право на приём пищи по расписанию – работники мэрии в своё время заслужили через суд. Чиновники ненавидят переработки.
Окна и балконы ратуши распахнуты и пестрят цветами и зеленью. В воздухе помимо вездесущего цитрусового оттенка витают запахи розмарина и герани. Откуда-то изнутри слышно голос капитана. Или мне кажется?
Я обогнул здание и вышел к широким каменным ступенькам, ведущим к главному входу. Перед ними припарковано несколько самоходных экипажей. На первом прибыл кто-то из Всеединства – он был закрытого типа и украшен всей соответствующей символикой; другой арендован у транспортной гильдии в порту, такие есть только там; а третий принадлежал капитану.
Отдав честь бойцам спецназа, дежурившим у входа я сказал:
– Мл… Старший сержант Муромский! Прибыл со срочным донесением для капитана.
– Боюсь, твой капитан сейчас занят, – ответил один из них, останавливая меня жестом.
Их лица скрыты за серыми платками. Они хорошо вооружены и ещё лучше обучены. Спецназу нельзя обращаться друг к другу по имени – бойцы каждый день используют новые позывные. Они служат исключительно людям и формально находятся в подчинении союза агораномов, регулирующих торговые операции и следящих за выполнением финансовых обязательств. Их непосредственным начальником уже много лет был немногословный и редко бывающий на публике человек по имени Али Хасан. Эти отряды охраняют объекты и лиц государственной важности по всему Альянсу и являются, в общем-то, отдельной административной единицей, юридически не включённой в гильдию стражей. В определённом смысле, полномочия спецназа были значительно шире. Эти люди считаются настоящими воинами человечества. Я пару раз видел Али Хасана в кабинете у шефа, и на вид он вполне оправдывал это определение. Его парализованное с одной стороны бородатое смуглое лицо не вызывало ничего, кроме желания поскорее выйти и подышать свежим воздухом. Настоящий убийца – как и эти двое.
– Дело государственной важности, – сказал я, поразмыслив обо всëм этом.
Глаза ближайшего ко мне спецназовца чуть округлились:
– Брешешь?
– Зачем мне врать? – спросил я. – Чтобы потерять должность?
– Ну, – ответил хасановец, переглянувшись с напарником. – Пошли.
– Спасибо, – сказал я и, сдав оружие, нырнул внутрь, оставляя позади декоративные колонны, обрамляющие высокий арочный вход.
– Рискуешь карьерой, салага, – бросил мне боец, когда мы пересекали широкое фойе по направлению к лестнице.
– Риска нет, – сказал я. – К сожалению.
– Большое дерьмо?
– Пока нет, но может им стать, если я буду медлить.
– Да ладно, чего ты начинаешь? Идём же.
Мы поднялись на второй этаж и повернули налево. В этом крыле как раз находятся кабинет мэра и зал совещаний. Пока мы шли, голос капитана стал наконец-то слышен отчётливо. Любой человек, наделённый хоть каплей здравого смысла, распознал бы в нём угрозу с первого звука. Наверное, дверь в кабинет была приоткрыта. Спецназовец остановил меня в самом начале коридора.
– Не выдам! Нет! – прогремел Лебядкин на всю ратушу.
Голос, отвечавший ему, было трудно разобрать, но, кажется, он принадлежал мэру.
– Абсолютно исключено! – жёстко сказал капитан. – Они будут осуждены за хулиганство! Закон есть закон!
Зазвучал другой голос, но слова, сказанные им, потонули в порыве ветра, ворвавшемся в окно.
– А меня это не волнует, – сказал Лебядкин, после чего раздался громкий скрип стула. – Это наши преступники! И судить их – нам!
– Стойте! Вы куда? – возмущённо воскликнул мэр.
– Там кто-то есть, – сказал шеф.
Дверь в кабинет вдруг открылась от лёгкого толчка.
– Муромский? – грянул появившийся в проходе Лебядкин. – Какого чёрта ты тут делаешь? Ты что, преследуешь меня?
– Так точно, капитан, – сказал я, отдавая честь. – Прибыл с секретным донесением.
Шеф бросил в меня свой самый тяжёлый взгляд.
– Только не говори, что…
Я поджал губы и скосил глаза на хасановца. Капитан вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. На его квадратном лице не мелькнуло ни единой эмоции, но мы поняли друг друга.
– Спасибо, – сказал Лебядкин моему спутнику. – Дальше я с ним сам.
Тот уважительно кивнул и перед тем, как уйти, задержался, чтобы сообщить:
– Сержант сказал, что дело, видишь ли, "государственной важности"…
– Та-ак, – на распев протянул капитан, предлагая бойцу продолжить мысль.
– Всё думаю, не шельмец ли? Уж больно дерзкий у него манер. Нехорошо врать спецназу. Пацаны такое потом долго помнят.
Я вопросительно поглядел на него. В глазах хасановца читалась нескрываемая неприязнь.
– Будь спокоен, друг, – сказал Лебядкин. – Это у него просто рожа такая. Сержант поступил правильно, что пришёл. Он действует в интересах человечества. Я за него ручаюсь.
– Что ж! – объявил боец, мгновенно изменив свой тон с угрюмого на бодрый и жизнерадостный. – Тогда предлагаю тебе, салага, рассмотреть возможность вступления в наши ряды.
Подробно фокуснику он ловким движением достал из ниоткуда листовку и вручил мне. На ней был изображëн витрувианский человек. Надпись наверху гласила: "Клянусь защищать человечество!"
– Отставить! – рявкнул капитан, но негромко, а как бы шутя. – Все ценные кадры к вам утекают!
Тут у меня окончательно сформировалось ощущение, что эти двое хорошо знакомы.
– Это потому что вы не за тех воюете.
– Я пока ни с кем не воюю, – сказал шеф.
– Пока, – многозначительно вымолвил воин.
Напоследок он отдал нам честь и ушёл.
– Кто это был, капитан? – спросил я, когда тот отдалился на почтительное расстояние.
– Если расскажу, придётся тебя убить, – ответил шеф, и я не понял, шутит ли он. – Что у тебя? Только быстро и тихо.
– Так точно, – сказал я и перешёл на шёпот. – Суммируя… Труп Беорна висит вниз головой с перерезанным горлом в одном из сараев посреди трущоб общины Всеединства. Ему… удалили уши, губы и нос… Никто пока об этом не знает. На полу я нашëл это, – я протянул капитану застёжку. – Мне пришлось её спрятать от Илюши. Он стережёт вход.
Капитан, мрачнея на глазах, рассмотрел бронзовую поделку на свету. В его руке она казалась значительно меньше.
– Степан Лаврецкий, – негромко сказал он, глядя на изображëнные на ней буквы. – Хм. Ладно. Жди меня на улице. Мне надо тут закончить с этими буквоедами. Судя по твоему описанию, мертвее наш мишка точно уже не станет.
Пожалуй, он прав. Когда я вышел, то обнаружил, что агитировавший меня воин куда-то исчез вместе с арендованным экипажем. Зато сюда прибежал пëс, который помог найти тело Беорна. Вот это да! Неужто, шëл по следу? Увидев меня, он громко залаял с самыми дружелюбными намерениями. Подойти он, однако, не осмелился.
– А куда делся ваш напарник? – спросил я, забирая своё оружие у второго хасановца.
– Какой напарник? – спросил он. – Не неси чепухи. Иди уже давай, куда шёл.
– Я жду капитана, – сказал я и позвал собаку.
– Ну жди. Только не надо со мной болтать, понял? Я тебе не подружка.
– И действительно.
"Вас с ней так легко перепутать", – добавил я про себя. Конечно же про себя. Ведь никому не хочется получить кинжал в бок за острый язык. По-крайней мере, не мне. Я вполне могу посмеяться и сам с собой.
Хотя, надо признать, что не такая уж это была и шутка – короткий список моих бывших состоял из редкостных тяжелохарактерных истеричек. Говорят же, что мальчики неосознанно ищут себе женщин, похожих на их матерей? Впрочем, по мере того, как осознанность медленно просачивалась в мой идеалистический мозг, я всё больше понимал, что длительное сожительство с противоположным полом мне попросту обременительно. Я никогда не видел, чтобы отец ухаживал за матерью. А с тех пор, как случилось то, что случилось, они и вовсе стали друг другу как чужие. Отношения моих родителей были безнадёжно отравлены горем и взаимным отторжением, поэтому подражать им было бы глупо. Учиться на своих ошибках у меня тоже получалось не очень хорошо. Поэтому пару лет назад после очередной закончившейся совершенно опустошительным разрывом связи я решил, что гетеры меня вполне устроят. Конечно, нельзя исключать, что однажды встречу ту самую, но я не питаю на этот счёт особенных иллюзий.
Мои не слишком романтические размышления были прерваны голосом капитана:
– Муромский! Брось пса. Садись ко мне, поехали в Корпус, расскажешь, что в точности произошло, и что ты видел. Соберём команду.
Так мы и сделали. Пёс-сыщик ещё некоторое время бежал за нами и громко лаял. Казалось, что он ещё не всё нам рассказал.
– Капитан, давайте возьмём его.
– Зачем?
– Он сначала привёл меня к трупу Беорна, а теперь нашëл в центре города. Вдруг он умеет идти по следу и сможет нам помочь?
– Резонно, – сказал шеф и остановил экипаж.
Стоило мне позвать пса, как тот сам запрыгнул в открытое сверху багажное отделение.
– Любит кататься! – заметил я. – Может это собака Беорна?
– Выясним потом. Поехали!
Выслушав мой доклад, капитан забрал у меня окровавленный дротик и всю оставшуюся дорогу о чём-то напряжëнно думал, глядя строго перед собой. Думаю, пешком мы бы дошли быстрее – нам всего-то нужно было пересечь главную площадь и объехать главное здание Корпуса – но шеф хотел вернуть экипаж на стоянку. По пути нам встретился караван, гружëнный коралловым цементом, наверняка направлявшийся на стройку нового гелиоконцентратора. Большая часть рабочих, сопровождавших груз, были урсами, но попадались среди них и очень крупные мужчины. Некоторые громко шутили и кидались друг в друга рябиной, как малые дети; бригадир безо всякой охоты напомнил им о порядке.
Когда мы остановились у служебного входа в Корпус, Лебядкин повернулся ко мне и сказал:
– Послушай теперь сюда. Происходит нездоровая чепуха, ты согласен?
– Так точно, капитан.
– Ты пришёл в первую очередь ко мне, и, надо думать, сделал это, исходя из определенных соображений, так?
– Да, капитан.
– Ну и? Есть ли какая-нибудь связь между всеми этими событиями?
– А она есть?
– Мне хочется послушать, что ты скажешь на этот счёт, – сказал капитан. – Считай это тестом на сообразительность.
– Зачем вам моё мнение?
– Я рассматриваю возможность использовать тебя на полную катушку. Грядёт что-то очень нехорошее. Эти убийства ещё покажутся нам цветочками.
Что ж, это был честный ответ. Я сделал то, чего от меня просили – задумался.
Пожалуй, ситуация обостряется слишком резко. Этому должно быть какое-то простое и понятное объяснение. Почему таласанцам вдруг стало так важно, что где-то кого-то убили? Не помню, чтобы они вступались за права фамильяров, убиенных, например, урсами – что как раз не было редкостью. Да и наоборот происходит частенько. А сейчас они сразу же объявляют ноту протеста, хотя преступники даже ещё не найдены, и этническая принадлежность убийц пока должна быть под вопросом. Как будто таласанцы только и ждали чего-то подобного. Не бывает, чтобы стабильные отношения рвались в одночасье – подобным вещам всегда что-то предшествует.
Сказав всё это капитану, я продолжил:
– Есть ли связь между зарезанными вчера фамильярами и убийством Беорна – не так уж важно, поскольку эту связь всё равно обнаружат и озвучат. Таласанцы в открытую пытаются поссорить нас с остальным зверолюдом. Правда, я не очень понимаю причины. Мне казалось, что в наших отношениях царит оттепель. Что до убийства Беорна, то тут тоже не понятно. Вряд ли это был Лаврецкий. Не похож он на человека, способного на такое. Ни физически, ни… Хотя, кто его знает? Во всяком случае, у нас есть записка, можно сверить почерк…
– Неплохо, – сказал капитан. – Но есть нюанс. Нас пытаются поссорить не со зверолюдом, а между собой. Ведь, что такое зверолюд, Артём?
– Э…
– С точки зрения силы – это совершенно ничтожная вещь. Они нам не соперники. С моей же точки зрения – даже наоборот. Они союзники. Если не считать таласанцев, конечно.
– А что с ними, собственно, не так?
Лебядкин проигнорировал мой вопрос и спросил:
– Куда, по-твоему, Муромский, катится этот мир? К чему всё это идёт?
– В философском смысле?
– Опять начинаешь острить? – почти разочарованно спросил капитан.
– Как можно? – возмутился я. – Я и вправду не понимаю вопрос.
– Ну хорошо, в задницу прелюдии. Люди развиваются, Артём. Люди плодятся. Людям нужно кушать. Мы стали жить хорошо. Сильно лучше, чем раньше. У нас взрыв рождаемости. Если мы продолжим в таком темпе, то рано или поздно мы столкнëмся с необходимостью зеселить Большую Землю.
– А как же Хворь? – закономерно поинтересовался я. – А все эти чудовища, о которых рассказывают?
– Рассказывают…, – усмехнувшись, сказал Лебядкин. – Ты хоть раз сам видел чудовищ?
Я промолчал, хоть сегодня и узрел творение рук чудовища.
– И я не видел, – подытожил шеф.
– Вы хотите сказать, капитан, что Хвори и жутких тварей с материка не существует?
Капитан помолчал. Казалось, он принимал какое-то решение. Я никогда не видел шефа таким – скованным и скрытным. Наконец он негромко заговорил:
– Ты прав, что действия таласанцев имеют под собой дополнительные мотивы. Это хитрые и эгоистичные существа с обострённым чувством своего превосходства. Наше доверие к ним давно исчерпано. Ты знал, что они помнят всё, что когда-либо слышат и видят?
– Нет, – с удивлением признался я.
"То-то же", – сказало мне выражение лица шефа.
– В общем, они постоянно темнят и недоговаривают. Поэтому мы стали готовить секретную экспедицию на Большую Землю. Корабль построили в отдалённой бухте, куда морской народец никогда не заходит – там для них слишком солёная вода. Послали лучших из людей… А пару дней назад на Миконосе были найдены обломки, вынесенные морем к берегу. На них обнаружили следы от дробилок кораллов, которые наши замечательные инженеры выдают таласанцам в большом количестве, чтобы потом наши купцы могли выменять у них добытый нашими же средствами ресурс. Ты за мной поспеваешь?
– Повторить?
– Суммируй, как ты скажешь.
– Таласанцы знают, что мы знаем, что они знают, – выдал я.
– Ну сказал ты охренительно тупо, но суть именно такова, да, – сказал капитан. – Идут танцы с бубнами. Два дня все друг другу улыбаются, но знают, что что-то не так. И тут, как нельзя некстати – это грëбаная пьеса, будь она проклята. И убийства… И что это для нас означает, Артём?
– Что фамильяров и Беорна убрали по заказу таласанцев?
– Это, во всяком случае, не исключено, – сказал шеф. – Они боятся нас. Пошли! Всё, что я тебе сказал – остаётся между нами, иначе я тебя вмиг отдам хасановским отморозкам, понял?
– Так точно, капитан. А что делать с собакой?
– Отведи к кинологам.
Пока я возился с псом и обещал ему вернуться, Лебядкин распорядился собрать опергруппу, в которую входили два эксперта и шестеро стражников. Одним из них оказался Марат – видимо, капитан оценил его старание.
Чтобы незаметно забрать тело Беорна, нам придётся использовать складной паланкин. Шеф хотел объявить об убийстве, когда страсти улягутся. А самое главное, он расчитывал скрыть от широкой общественности жуткие подробности вроде слитой крови и отрезанных ушей, носа и губ. Подчёркнутое отношение к жертве, как к животному, могло совершенно свести с ума всю общину.
Впрочем, тот же факт заставлял меня сомневаться, что убийца выполнял чьё-то поручение. Это не выглядело заказным делом. Это был бенефис. Импровизированное послание горожанам. "Смотрите! – кричали его действия. – Я могу забрать жизнь и надругаться над вашей моралью!" Конечно, нельзя исключать, что это представление специально поставлено, чтобы вызвать соответствующее впечатление об убийце и направить следствие по ложному следу. Но что-то в этой теории не сходится.
Мы взяли четыре экипажа и отправились в общину. Я снова ехал с шефом. Неладное почувствовалось ещё на подъезде к тамошнему району. В сторону трущоб, куда мы направлялись, явно стягивался народ. Сначала я подумал, что мне показалось. Но потом в движении пешеходов, как и их поведении стала прослеживаться определённая закономерность. Все они куда-то спешили, были очень возбуждены, а на нас смотрели, как на врагов народа. Шеф поймал мой взгляд, и я понял, что он думает о том же. Притормозив, Лебядкин крикнул одному из бродяг:
– Уважаемый! А куда это все так ломятся?
В ответ босой поджарый мужчина лет сорока рассмеялся в голос и сказал:
– Ай-да стража у нас! Ничего это вы и не знаете! Убили режисёра! Зарезали, как свинью, и искалечили прямо у вас под носом, пока вы народ на площади щемили! Тьфу на вас!
У капитана было развито поистине офицерское чувство собственного достоинства, поэтому он оставил замечание нищего без внимания, взяв из него только нужное и значимое.
– Вот дерьмо! – выругался он, когда мы спешились, чтобы продолжить свой путь по узким улочкам общины.
Люди по-прежнему стекались по направлению к месту преступления. Мимо нас прошла группа подростков, наполовину состоявшая из фамильяров. Все они одеты одинаково, и у каждого на руке была красная повязка.
– Шовинисты! – сказал один из них и тут же затерялся среди остальных.
– Что ты сказал, пшенó? – возмутился Марат.
– Отставить! – приказал шеф.
– Прошу меня извинить, капитан.
– Убийцы! – раздалось вдруг с другой стороны.
Это были две женщины запредельного возраста. Старушки шли, держась друг за дружку, и казалось, что они вот-вот развалятся на части, стоит только подуть ветерку. Однако словесной прыти эти дамочки с возрастом явно не утратили.
– Тюремщики! – возопили они хором.
– Разгильдяи!
Каждый будет испытан собственными грехами. Я бунтовал и ненавидел всякую власть, но вот он я – в форме стражника противостою иррациональному гневу народа, за который так ратовал в своё время. Я нашёл эту жизненную иронию весьма поучительной. Но я не мог больше быть таким, как прежде. Эти люди не знают, о чëм говорят, им просто нужно выместить досаду на то, что жизнь вообще со всеми обходится нечестно.
Тем временем капитан взял из багажного отделения карту и надел кожаный шлем.
– Где это точно? – спросил он меня.
Изучив развёрнутую им бумагу, я ткнул пальцем во внутренний дворик. Шеф подумал секунду и сказал:
– Поляков! Корчагин! Римский! Буданов! Слушай сюда – каждый из вас собирает малую группу. Восток, север, запад, юг. Идите в обход и зовите наших, сколько сможете. Как наберётся человек по десять, стягивайтесь с разных сторон к этой точке. Остальные увидят, подтянутся. Ваша задача – проредить публику и, в итоге, освободить нам вот эту дорогу, – капитан провёл пальцем вдоль узкой линии между домами, ведущей в итоге к тому месту, где мы сейчас находимся. – Скажите, что объявлен режим чрезвычайной ситуации, что идëт подкрепление, что преступление будет наказано. Всех загоняйте по домам. Несогласных убеждаем. Силу не применять, до тех пор, пока на вас не нападут. Если ситуация обостряется, шлите бойца на соседний фланг за подмогой. Огнестрел запрещаю! Возьмите матюгальники. Пошли!
Четверо стражников исчезли выполнять поручение. Капитан обратился к остальным:
– Гусейнов! Бацев! Отыщите место, где мы сможем забраться на крыши. Это должно быть где-то здесь, – он ткнул пальцем в карту. – Пойдём пóверху. Расстояние между домами тут не больше метра. Спрыгнем сразу во дворик, и посмотрим заодно сверху на всё это безобразие. Жду вас здесь! Пошли!
Ещё пара бойцов скрылась в направлении общины. Остались мы, да двое экспертов – художник и медик.
– Вытаскивайте паланкин, – сказал капитан. – И берите всë необходимое. Чувствую, будет весело.
Мы подчинились. Конструкция паланкина была весьма хитроумной. Инженеры Симпана знают своё дело. Достаточно просто развернуть аллюминиевые направляющие, и в итоге получается палатка, которую можно носить за ручки как вдвоём, так и вчетвером. Было решено пока что оставить её в сложенном состоянии.
Через три минуты вернулся Марат.
– Капитан! Есть место!
– Вперёд.
– Так точно, – ответили мы с Гусейновым хором.
Эксперты переглянулись. Они состоят в гильдии учёных и не должны следовать субординации в том виде, в каком это требовалось от нас.
– А кто это понесёт? – спросил один из них.
– Вы и понесëте, – сказал капитан. – Или мне дать тебе меч?
Эксперт замялся, и мы выдвинулись, перешагнув через камни, выставленные, чтобы закрыть въезд колëсному транспорту.
Местные нас сторонились. Народ всё прибывал. Марат повёл нас прочь от главной улицы, куда стягивались люди, и указал в один из узких проходов между двухэтажными домами, покрытыми жёлтой штукатуркой. Он пошёл спереди, остальные выстроились змейкой. Я замыкал шествие. Вскоре я увидел, как капитан карабкается по деревянной лестнице, приставленной к одному из домов. Наверху его уже ждал Бацев. Он подал Лебядкину руку.
– Крыши вроде вполне сносные, – объявил капитан. – Живее!
Учёные выглядели напряжённо, но выполняли свою работу ответственно. Я их вижу редко, и даже не знаю, как кого из них зовут. Наверное, Лебядкин бы не взял абы кого? Кажется, они нормальные ребята, просто такая деятельность была им внове. Паланкин причинил нам с ними множество неудобств, но в итоге все мы успешно забрались наверх, за что безо всякого предупреждения были ошарашены эстетическим чудом Симпана.
Отсюда, куда ни глянь, открывается совершенно сногсшибательный вид. Лишь редкие перистые облака вдали разрушают впечатление абсолютной глубины неба. Солнце по левую руку от меня прошло к этому моменту значительную часть своего небесного пути. Море звенит голубым блеском справа, на географическом севере.
Если смотреть на запад, то непременно упираешься взглядом в шпиль храма Всеединства. На юго-востоке зеленеет покрытая вечнозелёными лесами неизменная Гора, в долине которой можно рассмотреть правильные черты сельскохозяйственных угодий. Хорошо видно и блики зеркал первого гелиоконцентратора на южном плато, покрытом сухой, потрескавшейся землëй.
На юго-западе там, за рекой пестреют всеми оттенками зелёного смешанные леса. За ними есть несколько небольших посёлков. А ещё там руины, но их отсюда не разглядишь. Ближе к городу снова виднеются поля, засеянные льном, пшеницей и другими злаками. К слову, всего десять семей, среди которых есть и семья Лаврецких, владеют большей частью тамошних ферм.
Центр же Симпана с его Амфитеатром и административными зданиями сейчас находится в низине прямо у меня за спиной. Он отделён от общины парковой зоной, небольшой речкой и несколькими слоями относительно правильных кварталов. Ещё дальше вдоль берега в последние двадцать лет выросли кварталы, в которых жили и учились переимущественно фамильяры. Там же находится и школа, в которой учится Яннис.
Всё это я успел пронаблюдать, пока мы шли к месту убийства. Шеф выбрал удачную точку для захода – значительную часть переулков, которые попадались у нас на пути, можно было просто перемахнуть размашистым шагом. Но чем ближе мы подходили, тем больше возникало поводов глядеть вниз. Сначала меня привлëк шум. Где-то громко разговаривали, каждый о своём, и вычленить из этого равномерного бубнежа что-то конкретное было невозможно. Улочки становились шире. Внизу можно было увидеть существ всех мастей и социальных слоёв. В основном, конечно, относительно бедных, но попадались и более или менее обеспеченные граждане. Их легко было отличить по одежде. Некоторые показывали на нас пальцами, и тогда слышалось негромкое: "Бу-у-у!", или какой-нибудь смелый крик вроде: "Ловите убийцу, нечего по крышам бегать!"
– Следовало бы провести с этими сволочами разъяснительную беседу, – сказал Лебядкин, заметив, что наш боевой дух тает. – Но до этого дойдёт, бойцы. Не обращайте внимания. У нас есть задача поважнее.
Я бунтовал, когда общество находилось перед лицом кризиса образования. Теперь же у нас новый кризис. Природа его мне пока не до конца ясна, ведь мы, в принципе, как заметил Лебядкин, живём в эпоху изобилия. Но сам факт кризиса, конечно, налицо. В таких случаях бороться надо с причиной, а не с последствиями, поэтому я полностью поддерживаю тактику капитана. Стража не должна выставлять себя злом. Она должна бороться с ним.
Мы перепрыгнули через очередной проулок, и искомый внутренний дворик оказался прямо перед нами. Картина, открывшаяся нашим глазам, не могла внушать спокойствия. Илюша в компании нескольких стражников пытался оттеснить от сарая напирающую на него толпу. Мы оказались позади них и пока что не видели вход в помещение. Зато мы прекрасно видели, что у всех бойцов оголены клинки, а один из них даже взвëл арбалет. Это определённо останавливало от опрометчивых действий первый ряд, чего нельзя сказать о тех, кто не попадал в зону поражения. Нет-нет, а в наших коллег прилетали овощи, битое стекло и даже камни.
– Отдайте тело! – кричал кто-то из пятого ряда. – Дайте похоронить по-урски!
– Как вы могли такое проворонить? – сокрушался тощий подросток. – Вы же стражи!
– Да только если они сами это и сделали! – подлил порцию масла в огонь лысый, как таласанец, мужчина с огромными круглыми серьгами в обоих ушах. – А так называемая "бомба" у храма – отвлекающий манёвр!
Я время от времени поглядывал на капитана. Что я вижу? Сложное чувство? Смесь презрения и милосердия? Сегодня он и впрямь предстаёт передо мной в новом свете.
Пройдя через одному ему понятную внутреннюю борьбу, Лебядкин вдруг выхватил рупор, висящий на поясе, и, используя всю свою повелительную харизму, сказал:
– Граждане и гости Симпана! С вами говорит капитан Корпуса Стражей Михаил Лебядкин! – после этих слов, разнесшихся над трущобами, шум толпы чуть притих.
Шеф снял шлем и бросил его себе под ноги, подставив свою квадратную голову под лучи послеобеденного солнца. Он выглядел, как настоящий римский легионер, вещающий с трибуны на народном собрании.
– Вы пришли требовать справедливости! Что ж, я тоже! – продолжал он. – И я требую справедливости для нас – стражей! Ещё вчера, когда я предложил нашему дорогому мэру усиление охраны на время торжеств, то получил отказ в самой грубой и унизительной форме. Господин Ван дер Ваальс вновь принял желаемое за действительное и счёл сумасбродной саму мысль, что в нашем городе может произойти нечто подобное. Теперь же, когда я должен расследовать обстоятельства этих убийств, вы – граждане и гости Симпана – вы называете меня и моих бойцов, поклявшихся защищать на только человечество, но и весь мир – убийцами, разгильдяями и тюремщиками?! А что вы прикажете нам делать с тем, кто совершил это безжалостное убийство? Оставить его на свободе?
– Нет! – раздались одинокие крики в толпе.
– Что вы прикажете сделать с тем, кто совершает подобное?! – прорычал капитан, подогревая толпу.
– Казнить его!
– Поймать и убить!
– Сделать с ним то же самое!
– Кастрируйте эту сволочь!
– Четвертовать!
– Повесить!
– Народная воля – и есть в данном случае закон! – прогремел на весь район капитан. – И я на вашей стороне! Ведь именно я и должен его ловить! Кто защитит вас, если не будет городской стражи? Уж наверное это будет не наш многоуважаемый мэр!
– Вот именно, – сказал кто-то во втором ряду.
– Нам не нужна твоя защита! – возразил анонимный возглас.
Я только сейчас понял, что мы стоим против солнца. Гигантский силуэт шефа выглядит воистину эпично, а сам он при взгляде снизу, должно быть, светится.
– Послушайте меня все вы – и передайте тем, кто не слышит! – толпа к этому моменту полностью умолкла. – Чтобы поймать убийцу, мы должны сплотиться! Люди, урсы, фамильяры – все мы! Любой, у кого есть сведения о том, что здесь произошло, может подойти к одному из стражей и изложить свою версию устно, в порядке очереди. Если у вас нет на это времени – идите домой и запишите свои показания, пока свежа память! Наши спецы всё внимательно изучат. Но сейчас! Сейчас мы должны забрать тело! И вы – никто из вас – не должны этому мешать! Попытка вмешательства будет расценена как попытка сокрытия улик!
– Но мы должны похоронить его в общине! – потребовал взрослый урс, окружённый сородичами помоложе.
– Тело усопшего передадут вашей общине завтра со всеми почестями! Даю вам слово офицера! – заверил Лебядкин. – А теперь – попрошу всех разойтись!
Тут же, как по волшебству зазвучали голоса бойцов, посланных шефом заранее.
– Объявлен режим чрезвычайной ситуации!
– Идите домой!
– Преступление будет наказано!
Вовремя они подоспели… Надо признать – организационный и ораторский талант Лебядкина неоспорим.
Капитан подобрал шлем и ловко спрыгнул во дворик со второго этажа. Илюша и другие стражники убрали мечи в ножны, а подоспевшее подкрепление разбило толпу на несколько разрозненных групп. Бойцы начали выводить народ через освобождённые от зевак тесные проулки. Некоторые раздавали хлеб. Тот, кто предложил эту мысль, определëнно заслужит очки репутации. Вскоре нам принесли приставную лестницу, и по ней оставшаяся часть группы спустилась во двор. Трюк капитана повторять никто не решился.
Шеф тем временем пошёл осмотреть место преступления лично и велел всем оставаться снаружи.
Возможно, не так уж много народу сразу придало этому должное значение, но он сделал в своей речи мощное политическое заявление. Выступить с открытой критикой мэра при подчёркнуто дружелюбной к зверолюду повестке – и это на территории организации, которую Лебядкин терпеть не может… Он действует, как пассионарий – использует всё, что есть под рукой, чтобы перехватить инициативу. Это сознательный и отчаянный шаг.
Не удивлюсь, если третьим в кабинете мэра в обед был сам Бернардо Гатти – первосвященник Всеединства. Теперь, когда Лебядкин проповедует перед его паствой, он этого так не оставят. Следующий шаг за мэром и церковью. Насколько я понимаю, они не были вовлечены в отправку секретной экспедиции на Большую Землю. Их прочные связи с таласанцами полностью исключают такой расклад. Сейчас Ван дер Ваальс и Гатти более всего нуждаются в сохранении и укреплении статуса кво. Явный перекос сил в сторону людей изменит всю структуру общества, а следовательно и приведёт к уничтожению их институций. Думаю, они это прекрасно понимают.
– Муромский! Лаврецкий! Ко мне! – крикнул Лебядкин из сарая.
Мы, разумеется, повиновались. Зайдя, я, говоря языком эвфемизмов, был премного ошарашен.
Верёвка, державшая Беорна под потолком, обрезана. Видимо, тело сначала рухнуло ногами на стол, а затем, повалив его набок, опрокинуло таз с собственной кровью. Кисти по-прежнему прибиты к стене, но теперь вывернуты под неестественным углом, и кажется, что они вот-вот соскользнут с гвоздей, на которые нанизаны. Почти весь пол залит свернувшейся липкой субстанцией. Повсюду брызги крови. Каким-то образом они достигли гипсового бюста напротив входа и придали ему вид некоего орудия убийства.
Прошло, наверное всего пару часов, а может и меньше, с тех пор, как я был здесь в последний раз. И если раньше это место напоминало некое безумное экстравагантное представление, то сейчас мы стали свидетелями совершенно тупорылой и бессмысленной драмы жизни. Особенно усугубляли ситуацию мухи и другие насекомые, вовсю приступившие к утилизации тканей и телесных жидкостей Беорна. Сладковатая горько-железная вонь, источаемая начавшим разлагаться трупом и вездесущей кровью, доводила омерзительность всей этой картины до состояния обескураживающе безупречной полноты.
– Итак, – сказал шеф.
– Капитан, мы…
– Твою версию я знаю, – оборвал меня он. – Мне интересно, что скажешь ты, Илья.
Лаврецкий молчал, потупив взор. Его тонкие губы сложились в привычную гримасу обиды и отвращения. Тянулись медленные секунды.
И тут Лебядкин отвесил Илюше такую оплеуху, что у того с головы сорвало шлем. Лаврецкий полетел вслед за своей амуницией и повалился на пол, перемазавшись в зловонной жиже.
– За что?!
Он заскулил от полученных травм и закрылся руками, будто это могло его как-то защитить. Затем, видимо, немного придя в себя, Илюша вспомнил про своё высокое происхождение.
– Что вы себе позволяете? – спросил он чуть смелее.
– Что я́ себе позволяю, щенок?! – заорал на него капитан.
Я сделал шаг назад и закрыл входную дверь. Хоть шансов на приватность это не прибавляло, но по-крайней мере мне так стало спокойнее.
– Ты у меня под Суд Кенгуру попадёшь за нарушение устава! И никакой папочка тогда тебе не поможет. Понял? Говори, скотина, что здесь случилось? Почему пустил сюда посторонних? Отвечай!
На последнем слове капитан с силой топнул ногой, и мне показалось, что подскочил даже прилипший к полу труп Беорна, не говоря уж о вполне живом Илюше.
– Я… Я отошёл-то....ох-х…всего-то на десять минут! – всхлипывая и срыгивая воздух, забормотал он. – Я нашёл тут в сарае замок. Повесил его на дверь, забрал ключ, пошёл до ближайшей уличной еды. Вас не было слишком долго! В контракте прописано, что обед по расписанию! Нельзя, что ли, по-человечески?! – здесь Илюша наконец-то поднялся на ноги и, взяв в руки первый же попавшийся кусок ткани, принялся вытираться им от крови. – Ты, сержант, тоже молодец, ушёл и не сказал, когда будешь. Сам-то, поди, поел! Обещал, что меня подменят, а в итоге на меня забил! Час стою – никого; ещё стою полчаса – всё ещё никого! А ведь уже можно сто раз было съездить! Ну я и подумал, что застрял здесь, и если не поем сейчас, то к вечеру рискую окочуриться. На крайняк, я б себе замену нашёл сам.
Один глаз у капитана стал больше другого. На левом виске пульсировала жилка. Да и я, слушая Илюшу, чувствовал, что тупею с каждой секундой.
– Что было потом? – выдавил шеф сквозь зубы. – Как сюда зашли посторонние? Кто всё это сделал?
– Так хозяин пришёл! – сокрушался Лаврецкий. – Не было, не было – и, бац, пришёл! Увидел замок на двери, а у него есть запасной ключ. Это ж его замок, из этого самого сарая! Этого я не предвидел, тут признаю́ свой косяк! Но зачем он тут всё перевернул, я без понятия. Может, освободить его хотел? А потом уж растрезвонил на всю округу. Я пришёл с подмогой, и увидел тут это вот всё. И народ попëр. Но мы никого не впустили больше. Отстояли, так сказать. Я думал, вы хоть оцените!
Говоря это, Илюша дрожал всем телом. Вид у него был жалкий. Реакцией же капитана стал безудержный громоподобный хохот. Наверное, сказывалось накопившееся напряжение.
– Ну это уж вообще! – отсмеявшись, сквозь слезы вымолвил Лебядкин. – Я даже уже и знаю, что сказать… Ты меня убил наповал, Лаврецкий. Думаю, нам с тобой пора заканчивать наше охренительно плодотворное сотрудничество. Бить я тебя больше не буду, можешь выдохнуть. Если ты не совсем потерян, то согласишься с тем, что это было заслужено. А теперь сдай оружие – и иди-ка умойся. Нам предстоит визит к твоему отцу. Ты мне надоел.
Когда Илюша оказался снаружи, шеф сказал мне:
– Ты пойдёшь с нами.
– Капитан?
– Прощупаем, как адвокат связан с… С этим, – Лебядкин показал на труп. – Привыкай, Муромский. Ты влип в это дерьмо по уши. Будешь держаться меня – далеко пойдёшь. Но если предашь – берегись! Пошли!
Поручения были розданы, работа налажена, а мы были готовы выдвигаться. Признаться, давненько вокруг не происходило столько всего сразу.
Лебядкин позвал меня свистом и показал пальцем на Илюшу. Тот качал воду из колонки возле сарая, смывая с себя последние следы крови.
– Надо идти, – сказал я, подойдя к Лаврецкому.
– Ага, – бросил он и ещё раз умылся, забрызгав водой и меня. – Иду.
Он явно не испытывал желания подчиняться, но у него не было выбора. Суд Кенгуру – очень серьёзная процедура. Когда её инициируют, решение о приговоре провинившемуся бойцу принимает совет капитанов Альянса. Али Хасан туда, к слову, тоже входил. На моей памяти таких процессов было лишь три, и все они закончились смертями обвиняемых. Обжалованию приговор Суда Кенгуру не подлежит. При таких раскладах Илюше остаётся полагаться только на благосклонность своего отца и его связи с Лебядкиным, природа которых пока что оставалась для меня загадкой.
– Где сейчас твой отец? – спросил шеф.
– Не знаю, – буркнул Илюша. – Сами ищите его.
– Как ты разговариваешь с капитаном?! – крикнул из-за моего плеча подслушавший наш разговор Марат.
– Гусейнов, иди отсюда! – приказал Лебядкин. – Это тебя не касается.
– Но я знаю, где будет Степан Лаврецкий, капитан! – с жаром тряся своими чёрными кудрями, сообщил Марат. – У моей семьи служит фамильяр. Сегодня вечером он идёт на встречу выпускников в их школе. Там будут выступать все крупные инвесторы и учредители. Насколько я знаю…
– Лаврецкий спонсирует школу, – закончил за него капитан. – Спасибо, Марат. А теперь вали отсюда, пожалуйста. Делай, что приказано.
– Так точно! – отсалютовал Гусейнов и удалился.
Он на дух не переносил Илюшу и, конечно, был рад способствовать его наказанию. Всем известно, что младший сын вовсе не является любимчиком Степана Андреевича, а скорее наоборот. Может, Илюша и не заслуживает смерти, но хорошая взбучка ему точно не повредит.
Мой отец любил говаривать: "Знаете, как люди становятся сволочами? Им всё сходит с рук!". Думаю, он за всю свою адвокатскую карьеру ни разу не произнëс более меткой формулировки. Но я выяснил с годами, что есть существа, которые не перестают пожирать других, даже когда сталкиваются с чем-то, что им не по зубам. Они просто не знают, что можно жить иначе. Их невозможно пристыдить или переубедить – только победить. Кажется, Илюша – как раз один из них. Что ж, как поют наши барды: "Добром и милостью не сдюжить с плутовством!"
– Значит так, – сказал шеф. – Вы двое пока идёте в Корпус и оба пишете подробные рапорты, начиная с того момента, как мы с вами разошлись у храма. Лаврецкий! Сбежишь – не уйти тебе от Суда Кенгуру, я тебя предупредил в последний раз. Повтори приказ!
– Написать рапорт и сидеть в караульной, – апатично сказал Илюша. – Не убегать.
– Муромский, ты за него в ответе, – обрадовал меня шеф. – Ждите меня. От всех остальных обязанностей на сегодня освобождаю. Если кто-то что-то будет спрашивать, шлите их сюда, ничего никому не говорите.
– Так точно, капитан.
Я конечно предпочёл бы связать Илюшу, но вроде бы для этого не было объективных причин. Мы пошли пешком. На правой щеке у Лаврецкого краснела гематома. Он помалкивал и лишь время от времени двигал челюстью из стороны в сторону. На первом же перекрёстке я, повинуясь зову желудка, повёл нас к шатру с уличной едой. Не вполне осознавая себя, я заказал у повара фамильяра плов с бараниной. Умяв двойную порцию, я запил её, залпом осушив стакан апельсинового сока.
– Ты жрёшь, как животное! – сказал Илюша.
– Ммм, – ответил я, блаженно поглаживая живот. – Ну ты-то, я смотрю, совсем не голодный? Наверное, поел по расписанию?
– Да пошёл ты!
– А вот это отставить! – пригрозил я. – Ты не в том положении, чтобы хамить старшему по званию. На что ты вообще рассчитываешь, ведя себя подобным образом?
– А я уже ни на что не рассчитываю…, – сказал вдруг Илюша, резко потупив взор.
Он выглядел таким потерянным, даже ногти грызть перестал. Опять мне стало его жаль. Что за гадская способность у него такая – при всей своей враждебности вызывать к себе жалость?
– В смысле? – спросил я.
– Мне что Суд Кенгуру, что отчий суд – всё едино. Он меня просто размажет… Я ему как бельмо на глазу. Нежелательный сын шестой по счëту жены. А теперь ещё и такой позор… А ведь всё это из-за тебя! Это ты нас привëл в этот переулок. Тебе не сиделось на месте! Неужели тебе совсем, ни капли не стыдно, Артём? Такое ощущение, что ты вот просто псих какой-то. Даже не понимаешь, что подсираешь людям, когда делаешь что-то. Вижу цель – не вижу препятствий? Думаешь, твоя жизнь важна? А как насчёт тех, кто тебя окружает? Мы же напарники, ты нëс за меня ответственность, но всё равно бросил меня там на полтора часа, зная, что я голодный, и теперь я должен…
– Заткнись! – неожиданно для себя крикнул я, вскочив из-за стола. – Заткнись на хрен сейчас же, пока я тебя не отлупил!
На моё удивление, Илюша поджал плечи и сказал:
– Так точно… сержант.
Удивительно или нет, но это действительно работает. Доминирование. Чистая инстинктивная ярость. Хищное желание избавиться от раздражителя самым жестоким образом, не взирая на любые последствия и социальные договоры. Это и есть главное оружие любой альфа-особи – готовность лишиться рассудка, санкционировать собственное безумие и какое-то время жить без будущего. К сожалению, в отличие от меча или пистолета, такое оружие нельзя оставить дома.
Вообще-то, я сторонник той идеи, что подчинение себе других должно вести к повышению степени социальной ответственности. Но Илюша-таки меня вывел. Стоило дать небольшую слабину и самую малость отпустить требования субординации, как он тут же решил откусить мне руку. Хвала небу, больше мы с ним не разговаривали до самого вечера.
Когда капитан прибыл в Корпус, я уже второй час с чистой совестью спал в караульной после прекрасного освежающего душа. С бумажной работой я покончил довольно быстро. А вот Илюша, разумеется, решил поступить наоборот, поэтому к тому моменту, как нас вызвали на ковёр, он всё ещё не закончил рапорт. Лебядкин отобрал у него исписанные кривыми буквами листы и велел нам ждать снаружи.
Дорога до школы прошла без происшествий. Илюша ехал на заднем сидении возле аккумуляторов и помалкивал. Я глядел по сторонам, пытаясь очнуться после дневного сна. Район образованных фамильяров почти весь построен из кораллового цемента. Здесь дома стоят очень плотно друг к другу. Их естественные плавные формы и круглые входные двери – это продукт таласанского дизайна.
За пределами этих мест фамильяры не могут иметь своего жилья. Исключением, пожалуй, является община Всеединства, но там их собственность зачастую утверждают через подставных лиц, которыми обычно выступают жрецы. Схема работает много лет. Здесь же фамильярам позволено приобретать недвижимость и жить крупными семьями исключительно рядом с себе подобными. Это единственная территория во всём Альянсе, которую они могут назвать своей.
Такое положение дел может показаться дискриминацией, если не знать, что десять лет назад у них не было и этого. По факту социальное положение фамильяров неизменно улучшается год от года, и это отлично видно по состоянию района. Ещё несколько лет назад здесь всё было изрисовано непристойностями, а теперь мы едем через ухоженные улицы, очерченные аккуратными живыми изгородями.
Школа фамильяров – это Н-образное двухэтажное здание, выделяющееся на фоне остальных домов в первую очередь своими размерами. Здесь может одновременно заниматься до пятисот будущих слуг, готовящихся зарабатывать достойные деньги в богатых домах.
Мы подъехали к служебному входу как раз в тот момент, когда начиналась торжественная часть – во всяком случае, музыка внутри играла соответствующая.
– Иди ищи своего отца, – сказал Лебядкин, не поворачивая головы. – Если он не сможет выйти, вернёшься за нами. Пошёл!
Лаврецкий выполз из экипажа и, поднявшись по пандусу походкой висельника, исчез внутри. Охранники-фамильяры, вооружённые железными дубинками, даже не шелохнулись, когда он проходил мимо. Право городской стражи на передвижение по их району было абсолютным, а Илюша по-прежнему был облачён в кожаный доспех.
– Капитан, можно задать вопрос?
– Валяй.
– А у убитых вчера фамильяров тоже отрезали что-нибудь?
– Нет, – сказал капитан. – Это грубые убийства с целью ограбления. Множественные ранения. Их хотели наказать и опустить. Все трое учились в этой школе и, не стесняясь, щеголяли доходами. Я думаю, кто-то из прибывших на остров искателей приключений просто охренел, когда увидел, что живëт хуже говорящей собаки.
– Шеф! – возмутился я.
– Успокойся, толерантный ты мой, – сказал капитан. – Это то, кем фамильяров считают убийцы. Если я буду жевать сопли и не смогу представить себе их образ мышления, то какая будет от меня польза? Я преступников должен поймать, в конце концов, или доказать, что их не существует? Я тебе не сраный мэр!
– Простите, капитан, – сказал я. – Привычка.
– Засунь её себе подальше, понял? – огрызнулся Лебядкин. – Короче. Ребята пасут порты и мелкие бухты и проверяют всех подозрительных личностей. Я дал распоряжение шерстить торговцев краденым и ломбарды. Если всплывёт что-то из вещей фамильяров, мы об этом узнаем.
Минут через пять вернулся Илюша.
– Отец сейчас будет держать речь перед выпускниками.
– Значит, пойдëм и послушаем, что он им скажет, – предложил капитан, вылезая из экипажа. – Сегодня у нас прямо день речей! Зал суда разросся до масштабов всего чëртова города!
Когда шеф ступил на пандус, охранники навострили свои мохнатые уши, переглянулись и замерли. На его фоне они выглядят детьми.
– Бинг! Бруно, – сказал он им по очереди.
– Здравия желаю, капитан! – ответили фамильяры хором и хором же завиляли хвостами.
– Я тоже рад вас видеть, – Лебядкин пожал им обоим руки. – Как поживает мама Рен?
– Всё хорошо, дядь Миш, – сказал Бинг. – Идëт на поправку. Спасибо за…
– Ну-ну, довольно этой чепухи. Забыл, что я говорил? Отворяй лучше калитку.
– Прости, дядь Миш, – с чувством сказал фамильяр и открыл перед нами дверь, чуть склонив голову в почтительном жесте.
Мне стало стыдно за то, что я указал капитану на его грубый язык. Говорящие собаки… Ну а кто такие фамильяры, если не говорящие собаки? Что они, хуже от этого стали? Или люди не произошли в своё время от обезьян? Конечно, если в добродушной беседе бросить человеку в лицо, дескать, он ничто иное, как говорящая обезьяна, то ничего хорошего из этого не выйдет. С фамильярами всё то же самое. Однако, в целом, я мог бы без всякой задней мысли назвать людей говорящими обезьянами. Если так подумать, то вообще ничто в нашем мире этому высказыванию не противоречит. А взять урсов? Им любое упоминание о дальнем родстве с медведями и вовсе льстит. Само их наименование, как я слышал, происходит от слова "медведь" на одном из мёртвых языков прошлого.
Отсюда понятно, что слова могут менять значение в зависимости от ситуации и точки приложения наших сил. Истина часто оборачивается ложью, будучи сказана в неправильное время и в неправильном месте. Потому что слова – это труха. Ярлыки на вещах – а порой и без самих вещей. Звуки для игры без чётких правил. Средство самовыражения. Ими можно жонглировать бесконечно, и даже тогда это ничего не скажет о вас. Лишь действия человека раскрывают его истинную суть – и капитан явно не тот, кого мне следует учить терпимости.
Техники и служащие школы пропускали нас повсюду без лишних вопросов. Пройдя через подсобные помещения и кухню, мы оказались в коридоре ведущем за кулисы. За стенкой слева от нас равномерно шумел зал. Оттуда же, напугав Илюшу, раздался вдруг зычный голос Степана Андреевича:
– Добрый вечер, дорогие выпускники, а также студенты и гости школы фамильяров!
Капитан хорошо ориентировался здесь и вмиг вывел нас на небольшую, скрытую от публики занавесом площадку, находившуюся сбоку от сцены. Илюша остался стоять в коридоре. Зал мы отсюда не видели. Лаврецкий старший, стоявший в лучах элекрического света, тут же нас заметил и отвесил небольшой кивок в знак приветствия. Ни капитан, ни тем более я на этот жест никак не отреагировали. Впрочем, адвокат уже продолжал свою речь:
– Сегодня мы собрались здесь, чтобы праздновать, но события эти, увы, омрачены гибелью наших выдающихся учеников! Память о них навсегда останется с нами! Почтим усопших минутой молчания!
Зал притих.
– Выпускники и студенты! – сказал Лаврецкий, рассчитав свою идеальную минуту. – Мы живём во время, когда ваше будущее наконец-то оказывается в ваших руках. Сегодня вы сами решаете – стать ли успешным членом общества, пройдя нашу суровую школу, или же превратиться в бессмысленный отброс, чью жизнь определяет случай. Этот конкурентный мир наконец-то обеспечил вам право на лучшую судьбу. Будь я на вашем месте, то испытывал бы, пожалуй, искреннюю благодарность человечеству. Ведь так было не всегда! Помните о клятве своих предков?! Простите мне эти исторические отсылки, но как можно говорить о нынешнем, не поминая прошлое? Ведь одно есть законный наследник другого. В годы Прибытия, когда ваши предки служили урсам, жизнь их скорее напоминала удел рабов. Тогда, видя благосклонность человечества, семеро глав ваших крупнейших семей принесли людям присягу на поколения вперëд. Наши прадеды вступились за них, защитив фамильяров от произвола прежних хозяев и обеспечив их пищей, кровом и, самое важное – знаниями. Все вы до единого здесь собравшиеся – есть потомки тех самых семей, и вы унаследовали как их привилегии, так и обязанности. Я хочу, чтобы вы помнили это. Вы впитали нашу культуру и полюбили её – а мы полюбили, приняли и обучили вас. Фамильяр – верный друг и слуга человека. И пусть так будет и впредь. Всё это не отменяет, однако, того, что мир полон жестоких и опасных личностей. О борьбе с ними вам расскажет капитан Корпуса Стражей Михаил Лебядкин, почтивший сегодняшнее мероприятие в знак уважения к вашему образу жизни! Прошу вас, капитан! Идите сюда, на сцену!
Шеф и бровью не повёл. Он расправил плечи и, чеканя шаг, будто репетировал этот выход всю неделю, подошёл к Степану Андреевичу и положил ему руку на плечо. Зал разразился криками одобрения. Многие в открытую гавкали. Лаврецкий, выглядевший до этого вполне внушительно и достойно, на фоне капитана стал вдруг похож на человека, случайно забредшего на сцену. Лебядкин поблагодарил оратора, показал ему на меня, мол, иди туда, и занял его место за стойкой.
Степан Андреевич выглядел неудовлетворëнным повышенной готовностью капитана принять вызов. Прежде, чем иметь дело с шефом, он рассчитывает получить что-нибудь, с чем можно будет работать, желательно в виде тезисов. Заставив Лебядкина говорить на публику, старый пройдоха-адвокат, видимо, надеется вывести шефа из равновесия и спровоцировать на нечто необдуманное. Я видел, как эти надежды таяли на лице Степана Андреевича, пока тот смотрел на Лебядкина, включившегося в игру с первой подачи.
Адвокат встал ко мне спиной, не одарив меня и подобием интереса. Шеф прокашлялся и заговорил голосом, чуть севшим после недавней речи, но всё таким же громким и отчётливым:
– Дорогие друзья! Степан Андреевич безусловно лукавит, когда говорит, что у вас есть выбор, – после этих слов по залу пробежался настороженный шёпот. Перед тем, как продолжить, капитан дал этой мысли настояться. – Ведь все мы, вне зависимости от своего происхождения, находимся под сенью закона и обязаны его соблюдать! Исторически сложилось так, что за порядком в Альянсе смотрят именно люди. В глазах большинства жителей нашего государства вы всё ещё остаётесь гостями и диковинкой, несмотря на то, что большинство из вас знает слов побольше меня! – кажется, тут я услышал в зале смех. – Вы должны понимать это, мои дорогие друзья. И я подчеркиваю, что мы с вами именно друзья – но до тех лишь пор, пока каждый из нас соблюдает установленный закон. У меня отличная память на лица, и я вижу, что многие из вас сегодня присутствовали при речи господина юрисконсульта в общине. Увы, при всëм уважении к нашим морским соседям, они ни черта не понимают, о чём говорят, и в итоге, вместо того, чтобы помочь поймать преступников, сеют семена раздора между нашими народами! – в ответ на это зал разделился. Прозвучало как одобрение, так и недовольный бубнëж. – Безусловно, мы стремимся к миру и законности. Но не следует принимать желаемое за действительное! Вслед за таласанцами многие горожане вообразили вдруг, что такой вещи, как дискриминация не существует. Так они пытаются внушить вам, что вы в безопасности. Но это лишь иллюзия. Настоящую безопасность может обеспечить лишь городская стража и сила оружия! Будем реалистами – мы с вами знаем, что среди каждой расы есть существа, считающие себя лучше других по праву рождения. Многие из них готовы из злобы и отчаяния пойти на преступление и даже убийство! И я не буду утверждать, что ваших студентов убили не люди – потому что я не знаю, кто это сделал! Мы должны быть кристально честны, когда говорим о таких вещах. На данный момент прошло слишком мало времени. То же самое касается и второго вопиющего инцидента, произошедшего сегодня в общине. Существует ли между этими преступлениями связь – покажет время. Но уже ведутся все необходимые оперативные работы, и вы, дорогие друзья, наконец можете стать частью этого процесса! – здесь капитан сделал паузу, чтобы у публики накопились вопросы, и по звуку я понял, что зрители заинтригованы. Лаврецкий так и стоит неподвижно спиной ко мне. Ну и дурацкая всё-таки у него причёска…
И тут капитан делает заявление, которое, наверное, войдёт в историю:
– Я объявляю набор фамильяров и урсов в Корпус Стражей Симпана!
Шеф ещё некоторое время пытался что-то добавить про численность и особенности этой новой структуры, но слова его потонули в совершенно безумном водовороте эмоций, вспыхнувших в зале. Лаврецкий склонил голову чуть набок и закрыл ладонями щëки. Кажется, не этого он добивался, предоставляя капитану свою публику.
Когда с этой вакханалией чувств было покончено, Лаврецкий вернулся за стойку и объявил начало фуршета. Откуда-то из зала зазвучала музыка – струнный квартет играл хорошо, но не отлично. Капитан подмигнул мне и сказал:
– Понеслась. Назад дороги нет.
Именно так. Шеф творил историю прямо у нас на глазах. На секунду у меня возникло ощущение, что я герой какой-то фантастической повести. Редко когда в жизни я видел, чтобы действия одного человека приводили к существенному влиянию на мир в целом. Но то, что сейчас сделал капитан… Всё это уже давно предрекали социологи и футуристы – наше общество постепенно переходило от этнически-родовой модели к старой доброй государственной. Шеф не зря использовал это слово – государство. Альянс в понимании многих всё ещё был абстрактным формированием, союзом мыслящих существ, объединённых торговыми отношениями. Но будучи государством, Альянс становился в первую очередь территорией, населённой определёнными народами. Задача государства – защищать интересы тех, кто его образует. Исходя из этой концепции, таласанцы были именно "соседями" Альянса, а не его членами. В их распоряжении находилась огромная территория, и мы вообще-то знаем очень мало о том, что происходит в их мире. И не то, чтобы они особенно торопились делиться информацией. Люди не имеют никакого влияния на внутреннюю политику Таласии, так с чего бы им обладать каким-либо влиянием на политику людей?
С одной стороны, всё это звучит логично… Но мне очень не нравилось напряжение, растущее между нашими видами. Не хотелось бы своими действиями как-то способствовать открытому конфликту. Нет сомнений, Лебядкин сделал то, что дóлжно. Но теперь мы столкнëмся с последствиями цивилизационного масштаба. А такие вещи никогда не протекают бескровно…
Капитан послал меня за Илюшей, а затем Лаврецкий старший отвёл нас в одну из аудиторий. Солнце ещё не окончательно ушло за горизонт, и здесь царила тёплая предвечерняя атмосфера. Рядом с преподавательской стойкой стояли в ряд скелеты человека, фамильяра, таласанца и урса. Морской народ и впрямь выглядел инородно. У всех остальных был прекрасно развитый плечевой пояс, широкий таз, прямой позвоночник и прямые конечности, заканчивающиеся пальцами. Пожалуй, ступни фамильяров были как будто недоразвитыми и казались искусственно приклеенными к тонким ножкам, а ещё бросались в глаза их маленькие четырëхпалые кисти. Но в остальном, мы были очень похожи. Такие же закруглённые черепа с высокими лбами и массивными нижними челюстями, позволяющими свободно разговаривать. Видно, что у зверолюда чуть более вытянутые физиономии, но по сравнению с их предками и даже людьми, черта эта весьма незначительна.
– Капитан, могу я поинтересоваться истинной целью твоего визита, как и причинами столь радикального заявления, сделанного только что? – спросил Лаврецкий, сев в учительское кресло и оставив нас стоять. – Если конечно подобные вещи достойны ушей сих юных отроков.
Он имел ввиду нас с Илюшей.
– Дорогой мой Степан Андреевич, – сказал капитан. – Я здесь уж точно не для того, чтобы танцевать с тобой словесами. Твой сынок, которого я по твоей же настойчивой просьбе определил в стражу, сотворил такое, что служить он у меня больше не будет. Зная о твоей давней любви называть всякое обвинение в сторону своей семьи безосновательным, я привëл свидетеля, которого ты можешь здесь же и опросить методами, которые предполагает твоя профессия.
Лаврецкий бросил на меня короткий взгляд и снова посмотрел на шефа.
– В этом нет нужды, – сказал он, махнув рукой в сторону двери. – Илья напишет заявление сейчас же.
– Иди, – подтвердил капитан.
Илюша вышел из аудитории быстрым размашистым шагом, не преминув хлопнуть дверью.
– Имбецил, – бросил ему вслед Степан Андреевич. – Прошу извинить меня за то, что дал жизнь этому бесполезному отродью. Кажется, я был пьян, когда мне показалось, что его мамаша чего-нибудь стоит.
– Не моя компетенция, – сказал капитан. – У нас есть более важное дело.
– У нас? – уточнил адвокат, явно намекая, что моë присутствие здесь излишне.
– Это старший сержант Муромский, – представил меня капитан. – Он остановил драку вчера во время пьесы.
– Да-да, припоминаю, – морща лоб, отвечал Лаврецкий. – Славная работа, сержант.
Я коротко кивнул, ожидая, куда повернётся разговор.
– Но здесь он вовсе не по этой причине, – продолжил капитан.
– Интересно, по какой же?
– Сержант Муромский обнаружил сегодня тело режисёра Беорна, убитого с особой жестокостью.
– Какой кошмар, – сказал адвокат буднично. – И при чëм здесь я?
Капитан вытащил из поясной сумки застёжку и положил её на стол перед Лаврецким.
– Это было найдено им на месте преступления.
Адвокат взял в руку безделушку и, покрутив её между пальцами, протянул обратно шефу.
– Это поясная застёжка для кошеля, – объяснил он. – Есть у любого, кто когда-нибудь брал у меня гонорар. Или у того, кому достался кошель вследствие самых обычных обстоятельств. Ты ничего этим не докажешь. Да и какой у меня мотив? Это же бред! Ты что, решил власть захватить и начал копать под крупных игроков? Ничего у тебя не выйдет. Гильдия ответит решительным протестом. Ты потеряешь всё!
– Я и не собираюсь ничего доказывать, – пояснил капитан. – Я знаю, что ты вчера был дома, и, уж прости, но такой бочонок, как ты вряд ли способен собственноручно догнать и убить взрослого урса. Плюс, не настолько же ты кретин, чтобы послать на дело кого-то, кто своими действиями укажет на твою семью. В твоей невиновности у меня сомнений нет. Но кто-то пытается тебя подставить, и я хочу понять, кто. Хотел было спросить, есть ли у тебя враги, но после такой отповеди, вспоминаю, что, конечно, есть. Напомню и тебе, Степан Андреевич, кое-что – я среди них до сих пор не числился. И не советую я тебе попадать в число моих врагов! Ой, как не советую!
Лаврецкий долго хмурился, стуча указательным пальцем по столу.
– Допустим, – сказал он. – Допустим, ты, Михаил Геннадиевич, пытаешься меня защитить. В таком случае я готов принять твою посильную помощь. Но зачем же ты лезешь со своим уставом в чужой монастырь? К чему была вся эта чепуха про фамильяров в Корпусе? Это же неслыханно! Ты просто не понимаешь проблем, с которыми столкнëшься.
– Просвети же меня, – предложил капитан.
– Фамильяры абсолютно бесхребетны, – в голосе Лаврецкого зазвучали лекторские нотки. – Большинство их при всей своей языковой изысканности не смогли бы самостоятельно сформулировать смысл и цель своей жизни. Я не ошибусь, если скажу, что их такие мысли пугают. Обученные по нашей методике фамильяры легко повторяют предложения длинной в несколько десятков слов, услышав их лишь раз, но при этом, они не смогли бы сказать тебе и словечка о том, почему они делают то, что делают. Их знания полностью оторваны от опыта. Их руки плохо приспособлены для мелкой и кропотливой работы. Они способны лишь болтать без умолку, есть, совокупляться и спать. Их сознание, хоть и похоже на человеческое, но не является таковым. Фамильяры прекрасно подражают, но делают это без всякого понимания принципов, которые используются для создания оригинальных конструкций. У них нет и не может быть амбиций. Всё, чего они хотят – это быть хорошими мальчиками и девочками. Их душа на генетическом уровне поражена страхом принятия решений. Подобной публикой очень удобно управлять, но, увы, из них получаются плохие управленцы. В общем, вы с ними намучаетесь, и люди будут протестовать.
– Да? – спросил капитан. – А мне кажется, в общине эту новость примут благосклонно.
– Вот, значит, твой теперешний контингент, Михаил Геннадиевич? Бомжи и нищие? Таким ты видишь будущее Симпана и всего Альянса? Все сидят кружочком и держатся за ручки, подыхая от голода и дизентерии? Интересно, что на это скажут в администрациях остальных островов? Ты не на тех ставишь!
– В отличие от церкви, я не возвещаю будущее, – сказал Лебядкин. – Но я вижу, откуда исходит угроза. И ты, Степан Андреевич, это тоже видишь. За наши же деньги идёт воспитание наших собственных врагов. Студентов школы преспокойно окучивают в церкви, внедряя им мысли о том, что нам не нужно подчиняться – но пока это приносит тебе доход, ты предпочитаешь закрывать на всё глаза. Я понимаю, тебе просто невыносимо думать о потерях. Но представь, пожалуйста, на секундочку, чем нам это всё грозит? Если мы не перехватим инициативу, то эту школу скоро попросту сожгут. Неужели нет лучшего способа заработка, чем выстрел себе в ногу? Как ты можешь продолжать с ними торговать после того, как узнал об экспедиции?
– Мы не можем это обсуждать при нëм, – отрезал Степан Андреевич, старательно избегая взгляда в мою сторону.
– Он уже знает достаточно, – сказал капитан. – Поэтому ещё как можем.
– Но не будем! – потребовал адвокат и гордо задрал подбородок.
– Муромский, – сказал мне капитан. – Вольно. Свободен до завтра.
– Так точно.
На город опускались сумерки. Я поболтал немного с Бингом и Бруно про Лебядкина. Они по секрету сказали мне, что их мама Рен служила у шефа, когда тот был ещё лейтенантом. Она давно вышла на заслуженный отдых и находилась теперь на попечении своих сыновей. Время от времени капитан делал ей какой-нибудь подарок, а недавно оплатил лечение тяжёлого перелома бедра. Фактически, он спас ей жизнь.
Вот такой у нас капитан! Но должно же быть в нём что-то плохое? Неизвестно, куда приведёт нас его зашкаливающая активность. Хочется верить, что в светлое будущее, но интуиция подсказывает мне, что это отнюдь не так. Я много читал о военных диктатурах прошлого и имею некое представление о том, куда может завести безоговорочное подчинение харизматичному лидеру. В конце концов, не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Было бы интересно послушать мнение таласанцев о происходящем. Не политическое заявление, а именно неформальное мнение. Но, учитывая обстоятельства, вряд ли мне скоро представится такая возможность…