Юкагиры – древнейшее население Восточной Сибири. В настоящее время основными местами их расселения являются Верхнеколымский и Нижнеколымский районы Республики Саха (Якутия), также они проживают в Аллаиховском, Среднеколымском и Усть-Янском районах Якутии, Билибинском и Анадырском районах Чукотского автономного округа и Среднеканском районе Магаданской области. Численность составляет 1603 чел., в том числе 1281 чел. в Якутии (по данным 2010 г.).
Юкагирский язык делится на лесной (колымский, южно-юкагирский) и тундренный (северно-юкагирский) диалекты, которые признаются отдельными языками [Курилов, 2003: 24].
До сих пор нет единого мнения о происхождении этнонима «юкагир», но известно, что в его составе выступает тунгусский суффикс – гир-, который служит для образования родовых названий. Первую часть слова «юкагир» В. И. Иохельсон связывал с юкагирским корнем со значением «далеко» йуукэ, В. А. Туголуков – с эвенкийским дюкэ «лед» [Туголуков, 1979: 5]; есть и другие точки зрения на происхождение этого корня. Самоназвание юкагиров – «одул» у лесных, «вадул/wадул» у тундренных, в значении «сильный», «могучий» [Фольклор юкагиров, 2005: 14].
К моменту прихода русских в сере XVII в. юкагиры проживали на территории от Лены до Анадыря, подразделяясь на родоплеменные объединения (яндинцы, омоки, когимэ, ононди, алаи, олюбенцы, анаулы, шоромбои, ходынцы, чуванцы, хоромбои, омолонцы и другие). Тогда же были получены первые сведения о них. Научное изучение юкагиров началось с конца XIX века исследованиями В. И. Иохельсона.
Специальных исследований, рассматривающих проблему этногенеза юкагиров, крайне мало. Можно выделить несколько работ, в которых освещается этот вопрос. Это работы Дебец Г. Ф. «Антропологические исследования в Камчатской области» (М., 1951), Левина М. Г. «Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего Востока» (М., 1958), Чернецова В. Н. «К вопросу об этническом субстрате в циркумполярной культуре» (М., 1964), Гурвич И. С. «Этническая история Северо-Востока Сибири» (М., 1966), Симченко Ю. Б. «Некоторые данные о древнем этническом субстрате в составе народов Северной Евразии» (М., 1968) и «Некоторые вопросы древних этапов этнической истории Заполярья и Приполярья Евразии» (М., 1975), Кирьяк М. А. «Археология Западной Чукотки в связи с юкагирской проблемой» (М., 1993), Николаевой И. А. «К вопросу об урало-юкагирских генетических связях» (М., 1995), Алексеева А. Н. «Древняя Якутия: железный век и эпоха средневековья» (Новосибирск, 1996), Гоголева А. И. «Этническая история народов Якутии» (Якутск, 2004). Отдельные аспекты этногенеза затрагиваются в работах Васильева Ф. Ф., Горохова С. Н., Дикова Н. Н., Жуковой Л. Н., Золотаревой И. М., Кистенева С. П., Константинова И. В., Крейновича Е. А., Окладникова А. П., Федосеевой С. А., Хлобыстина Л. П., Черосова Н. М., Эверстова С. И., а также в коллективных работах «История Якутской АССР» под ред. Окладникова А. П. (М., 1958), «Этническая история народов Севера» (М., 1972), «Этногенез народов Севера» (М., 1980), «Этногенез народов Северной Азии» (Новосибирск, 1984), «Юкагиры: историко-этнографический сборник» (Новосибирск, 1975). Важные данные для реконструкции древнейших этапов истории юкагиров дают антропологические исследования, начавшиеся только с середины ХХ в.
Проблема этногенеза юкагиров является важным для реконструкции этнической истории Северо-Востока страны и решения проблем этногенеза многих народов Сибири.
Решение «юкагирской проблемы» возможно при привлечении данных различных наук (лингвистики, антропологии, генетики, этнографии и археологии) и результатов междисциплинарных исследований.
Лингвистические исследования подтверждают данные о древних связях юкагирских языков с уральскими и алтайскими языками.
Исследованиями древнейших этапов развития юкагирского языка занимались лингвисты Е. А. Крейнович, И. А. Николаева, Е. С. Маслова, Г. Н. Курилов.
Известный юкагировед, филолог Крейнович Е. А. занимал осторожную позицию в вопросе о генетических связях юкагирского языка с уральскими, указывая только на возможность древних исторических контактов [Крейнович, 1968: 451]. В конце жизни ученый, обобщая свои материалы, заявил, что «некоторые морфологические и лексические элементы юкагирского языка влекут его к древним финно-угорским языкам, минуя языки самодийские» [Крейнович, 1982: 3] и о «генетической принадлежности юкагиров к уральским языкам» [там же: 5].
В ранних работах И. А. Николаева считала, что «предки современных уральских народов в V–VI тыс. до н. э. проживали совместно в районе Среднего Урала» [Фольклор юкагиров…, 1989: 4], а юкагиры были первой волной уральцев, ушедших на северо-восток не позднее V тыс. до н. э., по заполярным районам или по югу Сибири через Прибайкалье, причем их отделение от уральцев произошло раньше, чем деление уральской языковой семьи на финно-угорскую и самодийскую ветви. Она выявляла три компонента в юкагирском языке; уральский, прибайкальский и палеоазиатский (северо-восточной). В своей кандидатской диссертации она писала, что юкагирский язык обнаруживает некоторые замечательные параллели с восточно-уральскими языками и имеет столько же юкагирско-финно-угорских лексических сопоставлений [Николаева, 1988].
Согласно урало-юкагирской гипотезе последних работ И. А. Николаевой праюкагиры представляли собой первую, дальше всего зашедшую на восток волну расселения носителей урало-юкагирских языков (следующая по времени и дальности проникновения на восток волна состояла из языковых предков угров и самодийцев); в современных юкагирских языках есть субстрат неуральского и неалтайского характера – то есть субстрат языка более раннего, неурало-юкагирского населения Сибири. С антропологической точки зрения юкагиры монголоидны. Таким образом, cуть древнейших этапов их этногенеза сводилась к тому, что группа уралоязычных пришельцев с запада смешалась в несколько этапов с неностратическими монголоидными аборигенами Сибири, сформировав (окончательно – уже на территории Восточной Сибири) юкагирскую по языку и монголоидную по антропологическому облику общность, причем в праюкагирский язык вошел аборигенный языковой субстрат.
Однако ряд ведущих лингвистов до сих пор осторожно относятся к возможности отнесения юкагирского языка к уральским (Дыбо А. В., Мудрак О. А). Оппонент этой гипотезы лингвист О. А. Мудрак, критикуя эту позицию, отмечает недостаточное число лексических сопоставлений, приводимых ее сторонниками, и указывает на то, что значения сопоставляемых слов порой довольно далеки друг от друга. Сам О. А. Мудрак в 2000-е годы разработал теорию родства юкагирских языков с нивхским. Продолжая свою работу, он сопоставил реконструированные им чукотско-камчатский и нивхско-юкагирский праязыки. Он обнаружил регулярные фонетические соответствия между этими языками, собрал этимологии, а значит, смог предложить гипотезу родства этих двух семей. Для предложенных им языковых общностей О. А. Мудрак вводит новые термины: «охотские языки» – для объединения чукотско-камчатских и нивхско-юкагирских, и «палеосибирские языки» – для объединения «охотских» и алеутских языков, при этом относя нивхско-юкагирские языки к алтайским [Мудрак, 2011].
Исследования известного фольклориста В. В. Напольских поддерживают уральскую гипотезу. Древнеуральская общность существовала в мезолитическое время на территории таежной зоны от Урала до правобережья Енисея и была образована смешивающимися друг с другом группами двух антропологических типов: носителями т. н. древнеуральской расы (имеющей многие общие черты с большой европеоиодной расой) и низколицыми периферийными монголоидами ранней предковой формы катангского подтипа байкальской малой расы (разновидность большой монголоидной расы). В результате этого смешения у носителей пра-урало-юкагирских (и прауральских языков) возникли общие, специфические для их этнического ареала антропологические черты, следы которых и сейчас сохраняются у большинства уралоязычных народов с одной стороны, и юкагиров с другой.
Древнейшими этноязыковыми предками юкагиров суждено было стать каким-то восточным племенам пра-урало-юкагирской общности; в формировании этих племен приняли участие прежде всего вышеупомянутые низколицые монголоидные группы, но также и носители древнеуральского антропологического типа (с их частично близкими к европеоидам чертами).
Отделение прауральских языков от праюкагирских лингвистически может быть примерно датировано VI–V тыс. до н. э. или на одно-два тысячелетия ранее (в зависимости от датировки последующего распада уже самого прауральского единства, варьирующейся от VI–V тыс. до н. э. [Напольских, 1997] до IV тыс. [Хелимский, 2005]. Вероятным ареалом этого обособления носителей праюкагирских диалектов была восточная окраина ареала былой урало-юкагирской общности, занимавшая часть бассейна Енисея.
А. А. Немировский обратил внимание, что надежно выявленным фактом языковой эволюции юкагиров является разделение юкагирских диалектов (или значительной их части) на две ветви, давшие в итоге: одна – современный тундренный (североюкагирский, вадульский), а другая – современный колымский (лесной, южноюкагирский, одульский) юкагирские языки. Этот языковой распад исходного общеюкагирского ареала должен иметь немалые шансы отразиться и археологически – обособлением и разделением культур [Немировский, 2017].
Вероятное время расхождения североюкагирской и южноюкагирской ветвей И. А. Николаева предварительно оценивала по глоттохронологии временем около 2000 лет назад [Николаева, Хелимский, 1997]. М. А. Живлов уточнил этот вывод, составив юкагирские стословники для тундренного и колымского юкагирских языков [Живлов, 2011] и заключив, что после отсева доказанных заимствований в оба списка из не-юкагирских языков совпадения в них составляют менее половины (47 %), так что время начала расхождения их по глоттохронологии – ок. 1350 г. до н. э.
Датировки такого рода, конечно, неточны, но мы в любом случае должны принять, что уже к исходу II тыс. до н. э. – первым векам I тыс. до н. э. существовал не один этноязыковой праюкагирский или общеюкагирский ареал, а два ареала – пра-североюкагирский и пра-южноюкагирский, причем ареалы эти были достаточно мало связаны друг с другом, а центры их были достаточно удалены друг от друга для того, чтобы в следующие две тысячи лет они очень сильно разошлись по лексике.
Приведенная датировка расхождения североюкагирских и южноюкагирских языков соответствует времени разделения былого ымыяхтахского ареала на усть-мильский на юге и пережиточный ымыяхтахский на севере и дальнейшему сосуществованию этих ареалов [Немировский, 2017].
В последнее время основные этногенетические построения базируются на данных антропологии, в том числе генетики. По краниометрическим признакам юкагиры близки к тунгусо-маньчжурам и относятся к байкальской группе типов [Дебец, 1951: 71; Левин, 1958: 153]. По антропологическим данным юкагиры обнаруживают связи с народами Северной Сибири [Левин, 1961: 11].
Популяционные генетики полагают, что наиболее вероятными предками юкагиров и сформировавшихся на их основе нганасан являются носители сыалахской культуры, существовавшей 6,5–5,2 тыс. лет назад [Сукерник, Кроуфорд, Осипова, 1988: 27]. Это утверждение, однако, не подтверждается археологическими данными. Этническая идентификация даже поздних культур Якутии (ымыяхтахского переходного периода от эпохи камня к эпохе ранних металлов и усть-мильской бронзового века) весьма затруднена [Алексеев, 1996а].
Довольно часто антропологические аспекты юкагирской проблемы касался и один из крупнейших современных антропологов В. П. Алексеев. Он, выделив сибирско-амурский этногенетический пучок, отнес к нему помимо тунгусо-маньчжурских народов и юкагиров, считая их антропологически близкими [Алексеев, 1973: 212]. Изучая инуитские погребения, он отметил, что их погребальные камеры в виде срубов, сделанных в грунте, аналогичны древнеселькупским, а воздушные захоронения – юкагирским. При этом он отметил и наличие в них культа собаки, что характерно было юкагирам [Алексеев, 1967: 11–13]. В начале 80-х годов ученый вновь вернулся к юкагирской проблеме и сделал вывод о вероятности родства древнего населения Аляски с протоюкагирами [Алексеев, Трубникова, 1984: 67], которые были предками не только культур ипиутак и нортон, но и древнеберингоморской [Алексеева, Алексеев, Арутюнов, Сергеев, 1983: 27]. В 1989 году В. П. Алексеев издал свой труд «Историческая антропология и этногенез», в которой он отнёс «этногенез юкагиров к эпохе ранней бронзы, хотя подобная древность, по мнению некоторых исследователей, кажется сомнительной» [Алексеев, 1989: 419]. Там же он заявил о близости североамериканских индейцев на-дене (в том числе атапасков) к сибирским монголоидам, при этом он указывает дату I тысячелетие до н. э. как верхнюю границу их переселения в Америку [там же: 491].
В пользу связей культуры Ипиутак с протоюкагирами выступила в 1980 г. О. Б. Трубникова, отметившая его большее «тяготение к неолиту Сибири» [Трубникова, 1980: 104], тогда же В. А. Дремов, исследуя антропологический материал из верхнеобских могильников, заявил об очевидной близости верхнеобских скелетов с байкальскими [Дремов, 1980: 36]. Ряд важнейших положений высказали в 1983 г. одонтологи Н. А. Дубова и Тегако на основе анализа зубной системы народов Северо-Востока Азии. Так они подтвердили тезис о том, что ламуты (эвены) являются тунгусизированным народом юкагирского происхождения. Интересным является их вывод о постоянных контактах в древности юкагирских племен с монголоязычными народами, что, вполне возможно, вело к обмену генной информации и формированию близких особенностей зубной системы [Дубова, Тегако, 1983: 191].
Байтасов Р. Р. (Минск) находит подтверждения теории О. А. Мудрака о гипотетической нивхско-юкагирской и чукотско-камчатской языковой семье, родственной алгонкино-мосанской семье в Америке, генетическими исследованиями. Он утверждает, что язык носителей Y-гаплогруппы С*, по-видимому, был предковым для современного австралийского, нивхского, чукотско-камчатского и юкагирского языков. При этом гаплогруппа C3*, объединяющая ительменов, коряков, чукчей, нивхов, юкагиров, обнаружена также в Америке: четыре гаплотипа индейцев из Эквадорской Амазонии (3 waorani и 1 kichwa (6 %)), типированны как С3*. В. П. Алексеев, выделив сибирско-амурский этногенетический пучок, отнес к нему помимо тунгусо-маньчжурских народов и юкагиров, считая их антропологически близкими [21, 22].
Новосибирские генетики Сукерник Р. И. и Володько Н. В. изучили митохондриальный генофонд юкагиров, используя филогеографический подход. Были получены полные последовательности митохондриальных геномов гаплогрупп С и D юкагиров и нганасан (n=39). На основании филогенетического анализа с привлечением всех доступных полных геномов был оценен возраст этих гаплогрупп. Разнообразие мтДНК юкагиров отражает древнее распределение линиджей С и D, ассоциированных с позднепалеолитической селемджинской культурой рыболовов и охотников-собирателей, возникшей в бассейне среднего течения Амура примерно 25 тыс. лет назад.
Выявленные данные, наряду с высокой частотой (43 %) С2а у юкагиров и временем дивергенции этого линиджа (8150 лет назад), позволяют предположить, что он возник в популяции праюкагиров и получил распространение в голоцене. Иными словами, его носители участвовали в реколонизации Сибирской Арктики после окончания ледникового максимума.
В митохондриальном генофонде юкагиров доминируют гаплогруппы С и Б, отличающиеся исключительным внутри групповым разнообразием. Наиболее частой гаплогруппой в популяции юкагиров является гаплогруппа С. Обращает на себя внимание высокая частота гаплогруппы С2а, с наибольшей концентрацией (50 %) выявленной у лесных юкагиров. Особенности географического распределения корневого гаплотипа С2а и его производных указывают на его происхождение у древнего населения приполярных районов континентальной Сибири. Другими словами, вариант С2а представляет специфический палеосибирский гаплотип. Примечательно, что секвенирование ГВС1 мтДНК, извлеченной из ископаемых останков возрастом 3600 лет, найденных в северо-восточной Якутии, выявило вариант, идентичный С2а. На территории континентальной Сибири к югу от юкагирского ареала корневой вариант С2а также встречается, но с гораздо меньшей частотой [35].
Исследования якутского генетика С. А. Федоровой показали, что популяции юкагиров отличаются относительно высоким содержанием гаплогрупп Q и C3* Y-хромосомы, характерным для популяций Америки и древнего населения Сибири эпохи верхнего палеолита. Также выявлено, что митохондриальный генофонд эвенов более близок к генофонду юкагиров, тогда как состав линий Y-хромосомы сходен с эвенкийским [169].
Этнографы давно обратились к проблеме этногенеза юкагиров, но недостаточное количество материала, а порой их отсутствие, не позволяло делать какие-нибудь серьёзные выводы.
И. С. Гурвич считал юкагиров прямыми потомками древнейшего аборигенного населения Северо-Востока Азии [122, с. 44], основываясь на мнениях Окладникова А. П., Долгих Б. О., Левина М. Г.
Древнейший субстратный пласт, легший в основу северо-восточных палеоазиатов, И. С. Гурвич связывал с сумнагинской культурой [Этногенез народов Севера, 1980: 226]. Дальнейшие археологические исследования в этом регионе показали довольно сложную и не такую уж ясную картину этнокультурного развития [112]. Тем не менее, И. С. Гурвич, сопоставляя территории ымыяхтахской культуры и расселения юкагиров в XVII в., а также отмечая некоторую близость культуры археологической (ымыяхтахской) к этнографической (юкагирской), посчитал возможным определить носителей ымыяхтахской культуры прежде всего как праюкагиров [Этногенез народов Севера, 1980: 144].
В этнографической науке для выявления генетических связей большое внимание уделяют исследованию похоронной обрядности, как одной из наиболее консервативных черт общественного бытия. Этнографические наблюдения показывают, что смена форм погребений происходит редко, обычно под сильным влиянием соседей или разных изменений в идеологии, поэтому формы захоронений могут служить некоторых случаях этническим определением.
Основным видом захоронений на Севере был так называемый воздушный способ на столбах или обрубках деревьев, на ветвях, а также наземный в тундренной части – на нартах, в ящиках на поверхности земли, в кругу из камней, что можно считать разновидностью воздушного способа ввиду отсутствия леса. У юкагиров известно два типа воздушных захоронений: в деревянных ящиках-срубах (сайбах), которые помещались на срубных стволах деревьев, и в лодке. На основании уже этого мы можем отвергнуть этногенетические связи с северо-восточными палеоазиатами (чукчами, коряками), сжигавшими своих покойников, зато четко прослеживаются эти связи с уграми и самодийцами – параллели наблюдаются с селькупами [137, с. 66–70], ненцами и нганасанами [Грачева, 1971, 1983б]. Аналогичны формы воздушных погребений и в ряде районов Северной Америки. Сибирско-американская зона распространения воздушных погребений, таким образом, была, как бы разорвана чукотско-корякско-эскимосским массивом [Гурвич, 1981: 124].
Очевидным является связь с угро-самодийцами и таком виде погребения, как захоронение покойника в сидячем положении. Оно практиковалось у нганасан [Грачева, 1983б, с. 113], селькупов [Пелих, 1972, с. 69], эскимосов [Диков, 1977, с. 160]. У юкагиров это сохранилось в обычае перед захоронением оставлять умершего в жилище в сидячем положении на несколько дней [Юкагиры, 1975: 88].
Известную близость обнаруживают юкагирские представления о реинкарнации души с верой юконских индейцев о переселении души умершего в своего тезку [Гурвич, 1981: 125]. Можно отметить параллели с мумифицированием покойников у алеутов, чукчей, азиатских эскимосов [Дьячков А. Е., 1993; Богораз В. Г., 1939; Лафлин У.С., 1981] с анатомированием трупов шаманов у юкагиров [Иохельсон, 1900: 110].
Совпадают представления о загробном мире у нганасан и у юкагиров. Так, вход в страну мертвых сторожит старуха с собакой, практиковались жертвоприношения и ритуальные захоронения собак [Иохельсон, 1900: 114; Долгих, 1952б: 79], подобные захоронения мы встречаем и на Аляске [Алексеев, 1967: 11].
Другим важным элементом, который может считаться этнообразующим, считается орнамент. И здесь необходимо отметить исследования С. В. Иванова. Он отметил, что юкагиры занимают особое место ввиду наличия пиктографического письма [Иванов, 1963: 531]. Юкагиры были мастерами резьбы по дереву, знали ажурный прием украшения берестяной посуды, который из северо-восточных народов были известны только юкагирам, корякам и ительменам [Иванов, 1963: 205]. Ставя особняком крестообразный орнамент юкагиров, С. В. Иванов отмечает, что он примыкает не к чукотскому и корякскому, а к восточно- и западносибирскому, являясь варианта последнего. Наиболее близко юкагирский орнамент, по мнению автора, стоит к орнаменту обских угров, для которых характерны такие элементы, как зигзаг, ломаные линии с отростками, треугольниками, крестообразные узоры и другие простые геометрические формы. Эти элементы в орнаменте обских угров сближают их с искусством селькупов и ненцев, с одной стороны, и с искусством родственных ненцам нганасан и энцев – с другой [Иванов, 1963: 53]. К такому же заключению пришла М. А. Кирьяк (Дикова), анализируя знаки на каменных плитках, обнаруженных на северо-западе Чукотки и относимых ею к древним протоюкагирам [Кирьяк (Дикова), 2002: 39].
Интересен грибной орнамент, широко распространенный на северо-востоке и связанный там с юкагирами. Возможно, он является основой изображения человека в юкагирском пиктографическом письме. Этот орнамент находит аналогии у селькупов [Хороших, Гемуев, 1980: 179], обских угров [Иванов, 1963: 108] и уходит корнями в глубокую древность [Диков Н. Н., 1971; Окладников А. П., Мартынов А. И., 1972]. По мнению Жуковой Л. Н., имеется определенная общность орнаментальных мотивов неолитических писаниц и знаков пиктографического письма юкагиров [Жукова, 1996: 23; 2005: 87].
Необходимо отметить и параллели в методах коллективной охоты на дикого северного оленя у нганасан и юкагиров и оленя карибу у инуитов [Попов А. А., 1948; Долгих Б. О., 1960; Расмуссен К., 1958; Врангель, 1948]. Обращает на себя целый комплекс общих черт культуры у самодийцев, юкагиров и эскимосов.
Неудивительно наличие многочисленных совпадений в фольклоре этих народов – наличие культовых героев (энецкий Диа, нганасанский Дяйбан-гуо, юкагирский Дябэгей), обучающих своих соплеменников жизни на Севере [Симченко, 1968: 196]; знаменитые мифы о Вороне [Мелетинский, 1981]; мифы о сотворении мира (гагара) [Напольских, 1991]. Кстати, фольклор пока недостаточно изучен и пока не использовался широко в этногенетичесских исследованиях.
Определенные данные для этногенетических реконструкций можно найти в исследованиях, посвященных традиционной одежде. Исследование В. Х. Иванова [Иванов, 2001] больше интересно для выявления особенного в юкагирской одежде и взаимовлияний с соседними народами, особенно с эвенами. Однако ученый также не проходит мимо юкагирской проблемы. Так, он указывает на совпадения в фольклоре юкагиров с приангарскими эвенками – сказки о мифическом старике Чульдьии Пулут у юкагиров и фольклорные сюжеты о мифическом существе Чулугды у эвенков, имеющих один глаз, одну ногу, иногда железное тело, и побеждаемых путем или толкания их в огонь или проваливания в замаскированную прорубь. И делает вывод: «Такое поразительное совпадение… невозможно объяснить случайностью или феноменом конвергенции. Это совпадение, а также распашной характер одежды свидетельствуют о южном происхождении юкагиров…» [Иванов, 2001: 112].
Серьезные исследования по юкагирской одежде проводит Л. Н. Жукова [Жукова, 1996, 1999, 2003, 2005], которая выделяет три периода формирования традиционного юкагирского костюма: дотунгусский, тунгусский и европейский [Жукова, 1999, 2005]. При этом в дотунгусском периоде она находит параллели с западносибирскими, алтайскими и тунгусскими народами. Сопоставляя одежду народов Севера, она обнаруживает, что «юкагирский женский комбинезон находит аналог среди женских комбинезонов ненцев» [Жукова, 2003].
Находка якутскими археологами на ымыяхтахской стоянке Белая Гора (бассейн р. Индигирка), бересты с изображением нагрудника [Эверстов, 1999, рис. 6], являющегося элементом традиционной распашной одежды эвенов, эвенков и юкагиров, вновь привлекла внимание исследователей к юкагирской проблеме. М. А. Кирьяк [2003: 210], соглашаясь с юкагирской привязкой археологического комплекса, отмечает удивительное сходство рисунка на бересте с композицией, выгравированной на камне с оз. Раучувагытгын. В попытке дешифровать раучванский рисунок она опирается на символику юкагирских передников. Однако, некоторые исследователи полагают, что передник на самом деле были заимствован юкагирами у тунгусов и, следовательно, не может рассматриваться только юкагирским [Слободин, 2005б: 590].
А. А. Бурыкин [2002] справедливо называет юкагиров пришельцами с юга. В. А. Туголуков (1985) также считал, что предки юкагиров до того, как они были ассимилированы древними тунгусами, жили значительно южнее нежели в XVII в., на Среднем и Нижнем Алдане, а также, вероятно, на Нижнем Вилюе. Вполне возможно, что движение тунгусов заставило юкагиров переселиться в более северные районы, но происходило это, скорее всего, во второй половине I тыс. н. э., или даже ближе к концу этого тысячелетия. Дальнейшее распространение тунгусов на Крайнем Северо-Востоке, особенно в первой половине II тыс. н. э., привело к отунгушиванию значительной части юкагиров. Начало массового расселения тунгусов по Восточной Сибири относят к XII в. Основная их масса направилась на север, в сторону Верхоянского хребта, здесь они появились в ХIV в. В Заполярье тунгусы начали просачиваться только со средины XVII в. Вторгшиеся в XIII–XIV вв. с юга якуты оттеснили тунгусов и юкагиров от Лены к северо-востоку.