– Ну и денек выдался! – Выходя из класса, Бриа пытается весело покружиться, но теряет равновесие из-за цветочной розетки [3], которую я привез ей домой утром.
Эта самая розетка оказалась гораздо больше, чем я думал, когда заказывал ее, она закрывает всю грудь Брии и спускается ниже колен. Бриа накидывает ее на шею, подобно ожерелью, потому что приколоть ее к блузке нет никакой возможности.
Практически все девочки в школе тоже красуются в подобных розетках, дополненных немыслимым количеством звякающих колокольчиков, так что создается впечатление, будто по коридорам шествует стадо коров. И некоторые учителя со страдальческим видом затыкают уши.
– Сайе… помоги, – просит Бриа.
– Да, конечно. – Я помогаю ей приподнять украшение весом в тонну, и Бриа вызволяет свои длинные волосы из-под шнура, а потом я снова опускаю шнур на шею, и мои ладони проходятся по ее коже.
– Мне нравятся твои руки! – говорит Бриа, гладя их кончиками пальцев. – Они такие мягкие и гладкие. Мне кажется, они даже мягче, чем мои руки!
И я искренне радуюсь, что Лекс не хихикает и не добавляет что-то вроде: «Это потому, что Сайе мальчик избалованный и не знает, что такое физический труд».
– Спасибо, – говорю я.
– Увидимся за обедом! – И с этими словами Бриа, чуть покачиваясь от тяжести розетки, вышагивает по коридору.
На уроке латыни мистер Райвас дает мне задание, но сегодня я не в настроении спрягать глаголы. Мой взгляд устремляется к открытой двери. По коридору идут наряженные в костюмы взволнованные ребята из театрального клуба, а также из школьного совета – в руках у них флайеры и скотч, и они готовы обклеить этими бумажками всю школу.
– Сайерс? – окликает меня мистер Райвас.
Поднимаю на него глаза:
– Да?
Он кладет на мой стол эссе, которое я сдал ему на прошлой неделе. Оно испещрено красными правками и разочарованными замечаниями.
– Ты способен на большее. – Он садится за соседнюю парту, совершенно неподходящую человеку его возраста. – Сайерс, ты даешь себе отчет в том, что многие в этой школе, в этом мире, ну, скажем, борются?
– Борются?
– Да. За самые разные вещи. Борются за то, чтобы выжить. Но ты… тебе дано столь многое. Тебе дарованы возможности, о каких большинство людей могут только мечтать.
– О’кей?..
– Я хочу донести до тебя следующее: наличие денег не подразумевает, что обладающий ими человек может бездействовать – он может делать что угодно.
Я вздрагиваю. Да что в последнее время происходит? Одна проповедь за другой.
– Мистер Райвас…
Но не успеваю я произнести еще хоть слово, как в класс, звеня колокольчиками, входит секретарша в цветочной розетке и протягивает ему записку.
Мистер Райвас читает ее и вздыхает:
– Тебя вызывают к директору.
Когда я вхожу в главное здание школы, девушка на ресепшене встречает меня дружелюбной улыбкой. Кивнув ей в ответ, иду дальше по коридору – к кабинету директора, и тут из него, зло сверкая глазами, вылетает Гаррет, комкающий в руке розовый листок бумаги.
– И ты здесь? – говорю я.
– В школу заявился отец этого мальчишки.
– Ты говоришь об Эване?
– Да, о нем. О ком же еще?
– Хм. Вот уж не думал, что он засек нас.
– Ну, директору он сказал, что так оно и было. И теперь Гардинер говорит, что мне запрещено участвовать в школьных мероприятиях в течение шести недель, а это значит, меня не будет на вечеринке.
– Прямо как в романе «Кэрри».
– Мистер Уэйт? – На пороге своего кабинета материализуется, подобно Дракуле, директор Гардинер. – Мне нужно поговорить с вами. – Он поворачивается к Гаррету: – А вы, молодой человек, возвращайтесь в класс.
Гаррет, прежде чем сорваться с места, бросает на него злобный взгляд. Я вхожу в кабинет и сажусь на диван, Гардинер со строгим выражением лица усаживается за свой стол. На стене за его спиной красуется огромных размеров флаг Техаса, словно хозяин кабинета – губернатор штата или еще какой начальник.
Стараюсь сдержать усмешку.
– Я сразу перейду к делу. Вы вчера намеренно изуродовали машину Эвана Замары?
– Нет. – Я откидываюсь на спинку дивана. – Я этого не делал.
– Интересно. – Гардинер опускает подбородок на сложенные руки. – А почему же он говорит, что сделали?
Скептически вздергиваю одну бровь, подражая отцу.
– Вы спрашиваете меня о том, что на уме у какого-то там ребенка, с которым я даже ни разу не разговаривал?
– Эван тоже сказал, что вы никогда с ним не общались. Он понятия не имеет, почему вы на него ополчились.
– Ополчились? Звучит немного драматично.
Гардинер ведет себя так, будто мы преступники или кто-то в этом роде.
– Ну, знаете ли, Эван Замара не годится в герои драмы. Но все это… очень беспокоит его, и он не способен справиться с происходящим.
Гардинер переигрывает. Эван не мог сказать ничего подобного.
– Не знаю, что вам ответить. Я практически не знаком с ним.
– Значит, вы не трогали его грузовик, не преследовали его в коридорах и не имеете никакого отношения к уничтожению его проекта?
– Я ничего не уничтожал.
– Ну да, только не вы. – Голос Гардинера начинает вдруг сочиться сарказмом. – Вы предпочитаете стоять в стороне и наблюдать за тем, как этим занимаются другие.
– И тебе ничего за это не было? – злится Гаррет, когда после окончания уроков я выезжаю с автостоянки. Не понимаю, почему он пребывает в таком шоке – ведь это не я накорябал на пикапе Эвана Замара огромными печатными буквами слово «тюфяк».
– Эй, да я же просто смотрел.
– Ага. Хорошо устроился.
– Ты придешь на мою вечеринку или как?
– А почему нет? Меня отстранили от танцев, а не от твоего дома.
Мы уже в десяти кварталах от школы, а он все еще кипятится.
– Гаррет, ты же сам не хотел идти на этот дурацкий вечер.
– Дело не в этом, Сайе! Я уже пригласил Мариссу и взял напрокат чертов смокинг, и эта сука не сможет сделать так, что я никуда не пойду.
Мы доезжаем до кованых чугунных ворот, у которых уже ждут несколько автомобилей наших друзей. Говорю охранникам, что все они со мной, ворота открываются, караван машин тянется за мной к дому. Повсюду приткнулись автомобили, доставляющие различные товары, двери дома – нараспашку, и обслуживающий персонал выгружает еду, фуршетные столы и коробки с хрустальными бокалами.
Ребята входят в дом и идут по коридору, а я проверяю, все ли готово к вечеринке. Самая большая комната совершенно преобразилась – здесь множество украшенных стеклянными бусами светильников, черно-золотой пол стилизовали под ар-деко, мебель – стулья, роскошные складные кресла – также выполнены в этом стиле. Трое мужчин вешают на стену огромное зеркало. Другие рабочие устанавливают вдоль стены сцену, на которой будет играть небольшой оркестр.
– Мистер Уэйт? – Навстречу мне идет организатор мероприятий, мужчина в твидовом пиджаке. – Все готово в срок. Счет за угощение получился немного дороже, чем мы договаривались, но…
– Все нормально.
Он записывает что-то в свой блокнот.
– Хорошо, сэр. Я сделал заметку.
Когда минутой позже я обнаруживаю ребят в домашнем кинотеатре, Гаррет беспокойно мечется туда-сюда перед экраном, загораживая его и мешая другим смотреть фильм, который Люк выбрал потому, что в нем идет речь о кругах на фермерских полях, якобы сделанных инопланетянами.
– Он рассказал своему папе, – возмущается Гаррет. – Ну кто так поступает?
Ребята хихикают, соглашаясь с тем, что Эван жалок, но это, похоже, еще больше злит Гаррета.
– Я ему покажу, я серьезно это говорю. Он не знает, что его ждет, но я с ним обязательно поквитаюсь.
– Мне кажется, это он уже с тобой поквитался, – буркает Люк, рот которого набит «Читос».
Все замолкают, поскольку внимание Гаррета сосредоточивается на Люке, смахивающем крошки с майки с Оби-Ван Кеноби.
– Что такое? – Люк смущенно приподнимает брови. – А чего вы ожидали, раз издеваетесь над ним вот уже несколько недель?
Гаррет делает в сторону Люка пару шагов.
– А почему ты суешься не в свое дело?
– Ты говоришь это в присутствии многих людей! Это нельзя назвать разговором наедине.
Ладони Гаррета сжимаются в огромные кулаки, и я, сам того не ожидая, встаю перед ним, защищая таким образом Люка.
– Остынь, чувак. Если тебе очень уж хочется пойти на вечер, то иди. Там будет столько народа, что никто из учителей тебя не заметит.
Он медленно выпрямляет пальцы и слегка расслабляется.
– Ну да, может, ты и прав.
– Все будет хорошо, – заверяю его я. – Ну что плохого может произойти?