– Новая дочка. – Старуха хитро улыбнулась, глядя на Симу. – Лежи, не вставай, головушка твоя горемычная. Вот, выпей это, будешь крепко спать и наутро проснешься здоровой.
Как вышло, что она осталась ночевать в этом чужом доме, Сима не знает. Вот так усадили ее за стол, за которым, кроме нее и Тани, уже сидело десятка полтора людей, и она все думала, как бы сделать так, чтоб сразу же распрощаться и не обидеть радушных хозяев, и ничего не придумала, а тем временем смуглая женщина взяла ее тарелку и наполнила каким-то ароматным блюдом, в котором был рис, овощи, кусочки мяса, какие-то приправы и крупные красные фасолины. И Сима, сама того не ожидая, съела все до последней крошки.
Никто не шумел, даже дети вели себя прилично, только самых маленьких усадили за отдельный столик, и за ними приглядывала та самая девушка, что первая встретилась им в этом доме.
Потом подали чай, и на столе появились тарелки с домашним печеньем, пирожками и кусками белой пастилы с орехами, которая таяла во рту и пахла корицей. Сима наелась так, что и пошевелиться боялась, с ужасом думая, сколько же калорий она сейчас проглотила. Конечно, она вряд ли вот так сразу потолстеет, но – а вдруг?
– С одного раза ничего не будет. – Сакинда ободряюще потрепала ее по руке. – Таня, гостья совсем носом клюет, отведи-ка ты ее спать, умаялась она совсем.
И Сима, совершенно не помышляющая о ночевке в этом странном доме, покорно пошла за Таней, а та протащила ее через весь дом и подвела к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. На небольшой площадке между этажами была дверь, Таня открыла ее, и они оказались в достаточно просторной комнате, где стояли широкая кровать, шкаф и старое трюмо с ящичками и резьбой.
– Кровать двуспальная, поместимся. – Таня открыла шкаф и бросила на кровать полотенца и ночную рубашку. – Под лестницей еще одна ванная, но, правда, самой ванны там нет, зато есть душевая кабинка. Это моя комната, отец и братья для меня ее строили. С той стороны дома гараж, и комната как раз над ним. У нас, понимаешь, девушка недолго живет с родителями, замуж наши рано выходят, а потому отдельные комнаты им не нужны, спят в одной спальне на двоих, иногда и на троих, ну а я – другое дело, я замуж пока не собираюсь, так что пришлось отцу и братьям соорудить мне эту комнату.
– Почему ты – другое дело?
– Потому что я не цыганка, глупенькая. – Таня хихикнула. – Я думала, ты заметила.
Сима кивнула, соглашаясь, но больше не нашлась что сказать. Выспрашивать невежливо, и, возможно, ее расспросы оживят какие-то неприятные воспоминания – вряд ли может оказаться счастливой история, в которой ребенок растет в чужой семье.
– Да ладно, не секрет никакой. – Таня засмеялась. – Я всегда знала, что приемная. Нет, мне этого не говорили, но я же и сама поняла, я ведь отличаюсь от остальных. Очень сложно утаить от ребенка факт удочерения, если этот ребенок настолько отличается от остального семейства. А потому, когда я поняла, что не такая, как мои братья и сестры, то просто спросила у мамы, как так вышло. И она сказала, что моя родная мать-наркоманка бросила меня в роддоме. Вот так, совершенно спокойно, как что-то само собой разумеющееся, и я тоже спокойно к этому отнеслась. Мама говорит, что у меня был брат-близнец и он не выжил, а я… А мама тогда лежала в роддоме вместе с той наркоманкой, она в тот же день родила моего брата Милоша, а буквально через час привезли и эту, положили в мамину палату – ну, не захотел никто с цыганкой в одной палате быть, мама одна лежала, и наркоманку – куда ж, если не к цыганке! Ну, а та родила очень быстро и тут же написала отказ, побежала дозу искать, а врачи попросили маму кормить меня грудью, молока у мамы было много. Это я сейчас такая вот, кровь с молоком, а тогда, мама говорит, была крохотная и тощая, в чем только душа держится. Ну, и ломка у меня была, мама говорит, кричала я день и ночь от боли, но мама качала меня, кормила грудью, песни пела – я от них затихала, и когда пришло время выписываться из роддома, она не смогла оставить меня там. Отец и бабушка сначала спорили, но мама настаивала, и они в конце концов согласились. Конечно, цыганской семье было непросто получить разрешение на удочерение ребенка, но я со своей ломкой и мамашей-наркоманкой была не нужна нормальным усыновителям, а моя мама умеет добиваться своего, вот я и оказалась в этом доме. Имя мне дали не цыганское, чтобы не создавать в будущем проблем – люди разные, на все вопросы не ответишь, знаешь ли. Но я росла в большой счастливой семье, у меня есть любящие родители, братья и сестры, и бабушка есть, мне дали образование, купили квартиру, меня до сих пор одевают-обувают, покупают золото, как у нас полагается покупать дочерям, и я больше живу здесь, чем в своей квартире. Я, понимаешь ли, на особом положении, потому что по крови не принадлежу к цыганскому роду и не обязана подчиняться законам, обязательным для каждого цыгана. Очень удобно, кстати, мне нравится жить со своей семьей. На работе, конечно, никто не знает, что я из цыганской семьи – иначе нельзя, предубеждение и ксенофобия в нашем обществе ужасные. Нет, я своей семьи не стыжусь, но отец сказал, что так будет лучше.
Сима видела за ужином Таниного отца – высокого, очень худого, с небольшими темными глазами и копной кудрявых седеющих волос. Он за ужином больше молчал, но было видно, с каким уважением относятся к нему присутствующие.
Таня сняла с кровати покрывало и, взглянув на Симу, вздохнула:
– В моей пижаме ты, худышка, утонешь. Погоди, я у Циноти сейчас одолжу что-нибудь для тебя.
Она метнулась из комнаты, Сима осталась одна. У нее не на шутку разболелась голова, а таблеток с собой не было. Эти головные боли преследовали ее с самого детства, и она как-то научилась справляться с ними, но в обычный день у нее были с собой таблетки, а сегодняшний день обычным не назовешь, и мигрень нахлынула, как цунами, и Сима обессиленно опустилась в кресло, стоящее в углу. Мир стал серым и покачнулся.
– Эй, ты что?
Неугомонная Таня уже вернулась, неся в руках что-то, отливающее шелком, но Симе ни до чего нет дела, боль сбила ее с ног. Сима знает: теперь пару дней она не сможет нормально функционировать. И надо же было такому случиться, что мигрень застала ее в чужом доме! Как теперь быть, неизвестно.
– Погоди, я бабушку позову.
Таня метнулась из комнаты, а Сима закрыла глаза и застонала. Раньше, когда такое случалось, она ложилась в кровать, обнимала Сэмми, и боль немного утихала, но теперь Сэмми нет, и кровать в ее пустой квартире тоже недоступна, и зачем нужна сейчас еще и бабушка, непонятно. Чем тут поможет какая-то бабушка, когда мир становится таким, а Сэмми в нем больше нет.
– Давай-ка в кровать ее уложим.
Сима не слышала, как вошла старушка. Впрочем, старушкой эту даму назвать сложно, Сима еще за ужином рассмотрела главу здешнего семейства: высокая, очень худая и прямая, совершенно седая женщина с кожей какого-то медного цвета, с темными внимательными глазами, одетая в традиционный цыганский наряд. И только большие натруженные руки в массивных золотых браслетах выдавали ее почтенный возраст.
– Танюшка, расстели одеяло, не стой.
Старуха тронула Симу за плечо:
– Давай-ка, дочка, перебирайся в постель. Таня, неси кружку.
Сама не понимая как, Сима оказывается в постели, старуха помогает ей раздеться и гладит по голове.
– Ничего, дочка, сейчас все будет хорошо.
Ничего уже не будет хорошо, потому что Сэмми ушел. Он был ее светом в окне, ее братом, ее родной душой, он любил ее и умел это показать, а теперь его не стало, и жить с этим невозможно, как и вернуться в их опустевшую квартиру, которая потеряла смысл.
А в сельском доме до сих пор стоят его мисочки, а к дверной ручке привязан мячик.
– Пей, тебе надо успокоиться.
Питье оказалось не горьким, не противным – просто какая-то трава, пахнущая пряно и необычно, коричневая жидкость в белой кружке потихоньку убывает, и Сима думает о том, что надо бы уехать домой.
– Завтра поедешь. – Старая цыганка берет у Симы опустевшую кружку. – Называй меня бабушка Тули. Вот завтра будет день, и поедешь по своим делам, новая дочка. А теперь спи, иначе как же его душа найдет тебя?
Сима непонимающе уставилась на старуху.
– Во сне души встречаются. – Цыганка поправила Симе одеяло. – Ты спишь, а твоя душа бродит по ту сторону, высматривает Тропу. А его душа уже там и тоже ищет дорогу – обратно домой, и когда ты уснешь, души встретятся, и он найдет к тебе дорогу, вернется.
– Как это?
– С новым телом, но душа его узнает тебя, а ты узнаешь его.
Наваждение какое-то. Именно это говорил уже сегодня парень с кладбища. И откуда старуха знает о Тропе? Это Сима придумала, когда впервые оказалась у ворот.
– Когда?
– Кто знает… Может, и скоро, а может, и нет. Но он обязательно вернется, вот посмотришь. – Тули погладила Симу по голове. – Ничего, дочка, все образуется, спи.
Сима думает о том, что старой Тули смерть Сэмми не кажется ерундой.
Сима не верит во всю эту эзотерическую чепуху с душами и прочими реинкарнациями, но ей очень хочется поверить. И пусть Сэмми вернется, и все будет по-прежнему.
Но не будет, конечно.
Сэмми остался за воротами, и надо бы проверить, там ли он и может ли она войти.
Засыпая, Сима слышит, как какая-то кошка запрыгивает на кровать. Что это именно кошка, сомнений нет, она ее сегодня видела – ну, или кот… Хотя кота в доме Сима не заметила, но он мог где-то дрыхнуть, а теперь проснулся и пришел знакомиться. Только ночь уносит Симу куда-то в мягкую тьму, и кровать колышется, словно на волнах. И боль отступила, осталась по ту сторону темноты, а Тропа под ногами. И дорога через лавандовое поле такая долгая – но Симе нравится идти, тем более что свет, который льется непонятно откуда, совсем не слепит глаза.
Короткое мяуканье над самым ухом разбудило ее, и Сима протянула руку, чтобы погладить Сэмми. Но рядом никого не было, и она вспомнила. Сэмми больше нет. Она спала в чужом доме, делила кровать с девушкой, которую вчера увидела впервые в жизни, на ней чужая ночная рубашка, и какая-то старуха напоила ее накануне коричневым варевом, от которого она проспала всю ночь, не чувствуя боли и не просыпаясь через каждый час.
Но самое странное, что головная боль не вернулась. Сима осторожно села – нет, голова не болит, а ведь это неправильно. Когда наваливается мигрень, она терзает голову несколько дней… Но вот оно, утро, а мигрени нет как нет.
Сима осторожно сползла с кровати – возможно, боль затаилась и любое неосторожное движение вернет ее, а это тем ужаснее, что утро-то вполне сносное, а если боль сейчас примется за нее, это будет ад.
– Проснулась?
В комнату заглянула уже знакомая Симе смуглая худенькая девушка, Сима помнит, что ее зовут Циноти, и она Танина младшая сестра.
– Танюшка маме помогает, Тара вчера очень тяжело рожала, молока у нее нет, а котят надо кормить. Один ночью умер, слабенький совсем был, а двое остались и постоянно пищат от голода. Тара их вылизывает, но молока нет. – Девушка присела на кровать. – Как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, хорошо. – Сима вздохнула. – У меня бывают мигрени…
– Бабушкины травки всегда помогают. – Циноти улыбнулась. – К ней многие приходят за лекарством, бабушка знает в этом толк. Тебе, наверное, надо на работу?
– Да. – Сима взглянула на часы – начало десятого. – Через час надо быть в одном офисе, там есть работа.
Симе нужно в ванную, и где-то должна быть ее одежда, но присутствие девушки смущает ее, а еще и Таня куда-то запропала.
– Ванная внизу, под лестницей. – Циноти откровенно рассматривает Симу. – А одежду Танюшка сунула в стиральную машинку, и я надеюсь, что она высохла. Пойдем, покажу тебе ванную. Вот, надень.
Она подала Симе яркий шелковый халат, и Сима с благодарностью приняла его – ходить по чужому дому, полному народа, в ночной рубашке совершенно неприемлемо.
– Все уже поели и разбрелись по своим делам. – Циноти спускается по лестнице и оглядывается на Симу. – Вот дверь, иди. Там в углу шкафчик с чистыми полотенцами, выберешь себе, а я пойду поищу твою одежду.
Сима входит в ванную и закрывается на задвижку. Теперь она чувствует себя увереннее – одна, никто не войдет. Она достает из шкафчика полотенце и становится под душ. Нужно уезжать, сегодня ей необходимо быть в нескольких местах, потом надо бы домой, есть работа, которую она делает на своем домашнем компьютере.
– Эй, Сима, ты там?
Сима вздохнула и выключила воду. В этом доме, похоже, совершенно нельзя побыть наедине с собой ни минуты, обязательно кто-то или ввалится без стука, или примется орать и стучать в дверь.
– Ага, сейчас выйду.
Сима вытерлась и надела халат. Где-то должна быть ее одежда, и чем скорее она найдется, тем лучше.
– Тут такое дело… – Циноти хмурится. – Одежда твоя не высохла еще, джинсы совсем мокрые, куда их надевать?
– Но…
– Идем, дам тебе что-то из своих шмоток, у нас один размер, похоже.
Сима идет за девушкой – вверх по лестнице, по коридору, вдоль которого расположены двери в комнаты. Где-то внизу слышны голоса женщин, крики детей, а здесь тихо.
– Входи.
Широкая кровать, на полу – ковер, блестящая светлая мебель и цветы на окнах. Обычная комната молодой девушки, только немного ярковато, но вкусы у всех разные.
– Уютно.
– Ага. – Циноти улыбнулась. – Мы здесь раньше вместе с Агнессой жили – с сестрой старшей. Потом она замуж вышла, и комната стала только моя.
– А ты тоже выйдешь замуж?
– Выйду, но не сейчас. – Циноти роется в шкафу. – Я школу заканчиваю в этом году и собираюсь в медицинский поступать.
– Вот как?
– Ага, так, – Циноти отчего-то злится. – Или ты думаешь, раз я цыганка, значит, не гожусь для такого?
– Ничего я не думала.
– Да ладно, думала. – Циноти бросила на кровать яркую кофточку и открыла следующий ящик. – И по большей части так оно и есть, наши девушки рано выходят замуж и ни о какой учебе не помышляют. В основном где-то в двенадцать лет их забирают из школы, и дальше это уже невеста, ей ищут жениха, ну и прочее. Но есть и другие, вот как мы. Отец всегда считал, что дети должны учиться. Он и сам выучился, и мы все тоже получили образование. А замуж всегда успею.
– Я ничего такого не имела в виду.
– Имела, конечно. – Циноти фыркнула. – Вот, держи.
На кровати перед Симой оказалась кучка одежды, и она берет ее, соображая, как бы поблагодарить девушку и снова не ляпнуть чего-то бестактного.
– Давай надевай, все чистое.
Циноти отвернулась и принялась переплетать косы. Сима сняла халат и поспешно оделась – ходить по дому, полному людей, в разобранном виде было ужасно. Иногда ей снились сны, в которых она вдруг оказывается посреди улицы совершенно голая, к своему ужасу и стыду. Сима ненавидела такие сны, но они периодически снились, в разных вариациях.
– Отлично, спасибо. – Сима заглянула в зеркало. – Хорошие джинсы, кстати.
– А ты думала, мы только широкие юбки носим?
– Ага.
Циноти ухмыльнулась.
– Ну, хоть врать не стала, и то хорошо. Носим, конечно, да только и джинсы тоже носим. Нет, женщины постарше одеваются традиционно, и замужние тоже, как правило, но многие молодые, кто учится и выходит за пределы семьи, носят и обычную одежду. Раньше этого было нельзя категорически, но те времена прошли. Чего-то не хватает…
Сима оглядела себя – да чего ж тут не хватает, все на месте: светлые джинсы, яркая кофточка, что еще надо?
– Иди-ка сюда.
Циноти усадила ее перед зеркалом, и не успела Сима запротестовать, как острая боль пронзила ее ухо – Циноти проколола ей мочку иглой и уже вдела серьгу с крупным розовым камнем.
– Что ты делаешь?
– А на что это похоже? – фыркнула Циноти. – Сиди спокойно. Цыганка должна носить золото.
– Так я же не цыганка!
– Но бабушка Тули велела это сделать, а у нас в семье с ней никто не спорит, и тебе не советую. Сиди, не дергайся, не так это больно. У меня легкая рука, не бойся.
Вторая мочка тоже оказалась проколотой, и Сима ошалело смотрит на свое отражение, чувствуя непривычную тяжесть в мочках ушей. Ощущение новое и странное, но крупные розовые камни ей нравятся.
– Я вообще-то не очень люблю украшения…
– Ничего не знаю. – Циноти достала из шкатулки цепочку с подвеской и пару колец. – Надевай, и пойдем поедим, мама с Танюшкой небось уже заждались.
Они снова идут по коридору, в открытые двери видны комнаты, застланные коврами.
– Много комнат…
– Тут живут два моих брата с семьями и Милош – он пока не женат, так что еще и мало. Спальни наверху, а гостиные внизу, у мамы своя, у бабушки своя, и у братьев тоже. Просто моя сестра Злата строит дом, и братья поехали помочь, а их жены и дети тут, где ж им быть? – Циноти оглянулась на Симу. – Ничего, тебе идет.
– Что?
– Украшения идут тебе, хоть ты и не из наших.
– Я… Это же золото, я знаю. Я верну.
– С каких это пор подарки возвращают? – Циноти покачала головой. – Это бабушка велела, говорю тебе. Из своих запасов мне выдала и велела тебя принарядить. Значит, так надо, и ты теперь наша.
– Как это?
– Ну, вроде как родня, что ли. Господи, у тебя куча вопросов! – Циноти засмеялась. – Перестань мне их задавать, у меня на них нет ответов, захочешь – у бабушки спросишь, но я бы тебе не советовала.
– Почему?
– Опять вопросы, да что ж такое!
Циноти опять засмеялась, и тут в них врезались мальчишки, кубарем выкатившиеся из боковой комнаты. Сима даже не поняла сначала, сколько их.
– Ну-ка тихо! – Циноти разняла клубок из трех запыхавшихся малышей. – У нас гостья, ведите себя хорошо!
Мальчишки с настороженным любопытством уставились на Симу одинаковыми черными глазами в длинных ресницах.
– Сладу с ними нет, носятся целыми днями! – Циноти подтолкнула Симу в сторону столовой. – Садись, поешь.
Та же самая женщина, что вчера подавала ужин, поставила перед Симой тарелку с картошкой, тут же возникло блюдо с кусками жареного мяса и блюдо с овощами. Сима вдруг почувствовала, что страшно проголодалась.
– Давай ешь, сама говорила, что тебе пора уезжать. – Циноти вздохнула. – А мне пора учиться, скоро экзамены.
Сима тоже вздохнула – конечно, ей пора уезжать.
– А где ваш кот?
– Кот? – Циноти удивленно подняла брови. – Нет кота, есть кошка, ты ее вчера видела. Но она со вчерашнего дня не встает, я же тебе говорила.
Сима отлично помнит, как накануне кот прыгнул к ней в постель. Или кошка. Как это – не встает, если она… Нет, не видела и не дотянулась погладить, но ощущала! И мяуканье утром…
– Приезжай завтра, все будут рады. – Циноти разливает чай. – А одежду твою я высушу и в шкаф положу, чтобы была в запасе.
– Ничего не понимаю…
– Или мы тебе в родственники не годимся?
– Я больше думаю, что это я вам не очень гожусь. – Сима вздохнула. – Я не из тех, кто подчиняется или что-то такое там еще.
– Ну, я и сама не из тех. – Циноти улыбнулась. – Погоди, скажу Тане, что ты едешь.
Конечно, надо уезжать. Сима понимает, что в этом доме ее не просто так приняли и посчитали за свою, чего-то она не поняла и не знает, и надо бы спросить, чтобы ненароком не попасть в неловкую ситуацию и не обидеть хозяев, но сейчас нужно по делам. И домой нужно тоже.
Вот только со вчерашнего дня каким-то непостижимым образом прошло сто лет.